Форсайт

      Потрескивание в буржуйке плавника — принесенных морем бревен — и разноголосье по ту сторону стен, к которому Тим месяц привыкал. Не верилось, что не надо бежать кого-то спасать, а то, что душу до кишок, это так, собственное воображение и мороки.       И все понятно. Без слов. Тоска.              Японская легенда гласит: если не можете уснуть ночью, значит, вы сейчас бодрствуете в чьем-то сне.       Часы пробили два. Тим, стиснув руками острые плечи, стоял у окна и наблюдал, как пухом стелется снег.       Маяк — и работа, и дом — крыша над головой. Вечно пьяный дедок, смотритель-напарник-корешок. Щербатые стены, в которые скопом и по одному врывались ветра. Конопать не конопать, бесполезно, строение ветхое. И много, очень много свободного времени — чтобы вспоминать. Забытые понятия.       Отсутствие дилера сподвигло отказаться от наркоты. Блевал. Ходил под себя. Но, к собственному удивлению, не подох.       Рыба, свой хлеб. Вода. Чистая как слеза. Из ключа.       Раз в неделю забредают пограничники на настойку с элеутерококком. Других гостей нет. И развлечений.       Шорох. Чуть слышный. Мышь? Наверное. Этого добра тут немерено.       Привычка приспосабливаться и выживать.       Фрагменты прошлого. Он и Он.       Композиция, перенасыщенная романтизмом.       Сперва он недоумевал, потом боялся поверить в случившееся. Метания между рискнуть и послать все на «х». Страх, что не сможет удержать. Разоблачение. В порыве откровения он много чего наговорил, но не все. Не самое страшное.       Драйв. Войдя в азарт, возомнил, что контролирует ситуацию.       Усмехнулся, разглядывая мерещащегося в метели, зовущего и ищущего его. Суета сует. Бред. Фантазия. Миражи.       Вагон. Жидкий чай. Надоедливый проводник с расспросами. Распятая на кресте Душа.       А до этого ночь в бдениях над черным петухом. Выводы. Конкурентоспособен, пусть и немолод. Есть существенный изъян. При близком рассмотрении даже несколько, но мозг стратегически активен и неуязвим.       Форсайт. Перспективное, светлое будущее, которое он задолго до этого сконструировал и просчитал, выстраивая организацию постоянного диалога и чуть ли не поз, которые занимал. Метод, в котором особое внимание уделялось достижению консенсуса между основными участниками.       Уже не игра.       Ва-банк.       Даже после удара в спину какое-то время еще было весело. Подло, конечно, но мелкая неприятность не омрачила жизнь. До момента, пока он не поднялся, разворачиваясь. Лицом к лицу — бывший командир, наставник, любовник. Тот, кто предал, а потом и похоронил.       — Ты, выходит, к сыну моему? Спешил? — его слова дошли словно сквозь толстый слой ваты. С трудом.       «Дом. Бассейн. Синее вечернее небо».       Надо быть клиническим идиотом, чтобы после всего с ним случившегося сохранить способность проецировать свою тоску по несбывшемуся на эти стопроцентно торговые штампы. Слишком все было хорошо. Неправдоподобно. К губам с позывом выблевать прилипло короткое: «Заткнись!»       Ничего не сложилось. Все не просто плохо. Все совсем нехорошо.       …Заигрался, зациклился на аналитике и форсайте, как на отдельно взятом прогнозе. Чуть ли не повесил свои умозаключения в рамочку, решив, что с высокой степенью вероятности просчитал все.       Повел зябко плечом. Философия готовности к будущему — заранее провальная модель. Тим опустил руки, провел пальцем по стеклу бороздочку, разделил на «после» и «до».       Есть события, которые удивляют не потому, что они случайны, а потому что мировоззрение слишком узко. Спрогнозировать подобное было нереально — моего нынешнего любовника отец мой бывший любовник.       Как?!       Такое?!       Могло?!       Произойти?!       Они похожи друг на друга как щука на макрель, и фамилии разные.       Такие сюрпризы называются «чёрными лебедями», они могут заставить пересмотреть картину мира целиком.       Как в анекдоте: «Ты один или у тебя кто-то есть?»       Кто-то есть, но я один.       Ментальные вирусы убеждения это тебе не доисторический троян.       Корректировать? Оптимизировать? Отформатировать…       За окном продолжали нещадно ощипывать несчастного небесного гуся, разбрасывая во все стороны его пух.       Пепел Души. Лорка и Дали.       Клочья, кусочки, хлам, «бла-бла-бла» без купюр, цензур и прикрас, я труп. Меня нет.       Двигатель усовершенствования — безжалостность. «Чёрный лебедь» — катастрофа, наступления которой никто не ожидал. Время падения меча на Дамокла зависит от конского волоска.       Философия случайности и психологической устойчивости.       «Я ску-ча-ю» — процарапал лесенкой по покрытому инеем стеклу.       Мозг дал сбой. С одной стороны, фальшивая панорама жизни, которую он так скрупулезно себе нарисовал, с другой — визуально-информационная среда.       Размашисто перечеркнул. Это было так же глупо, как убежать в собственные мечты.       Хоть об стену, хоть под трамвай. Ни спасать, ни вспоминать его некому, так же как некому будет и отпевать. Он чучело для создания интерьера. Никто.       Ветвисто разросшееся ощущение собственной никчемности, расставив все по местам, завершило гештальт предельно ясным — пора.       На столик у окна легли длинные черные ресницы. Один раз он уже проиграл, уничтожил свой мир, но тогда все выглядело менее цинично. Был молод, честолюбив, решил, что для того, чтобы создать другую реальность, более совершенную и качественную, хватит тех остатков, что сохранил.       Рядом с ненатуральными ресницами пристроил две аккуратные из волосков соболя брови. Ватным шариком стер грим, обнажив «аристократическую» бледность, растиражированную кинематографом. Из зеркала на него смотрел…       Тим отвернулся, стягивая парик.       Вампиры похожи на людей. У настоящих холодная кожа, холодное сердце и такой же оценивающий взгляд. Вампиры моложавы, одеваются обычно в классическом стиле.       Он расхохотался. За редким исключением.       Следят за собой — тщательно полируют ногти и чистят зубы. Вампиры с удовольствием бывают в местах большого скопления людей. Не правы те, кто рассчитывает встретить вампира на кладбище или на пустынной аллее поздней порой. Ему там нечего делать. Когда на город падает ночь, истинный вампир стремится в клуб, ресторан, театр или, на худой конец, в гости.       Тим бы с удовольствием пошел к людям, к чужому веселью, в чей-нибудь теплый уютный дом, но идти ему некуда.       Парик упал на стол. Жаль, что вампиров не существует.       Зима. Насмешка календаря, по которому осень.       Мой мир излюбили, издергали, искусали. Я бы мог ездить на иномарке последней модели, жить где-нибудь на островах, на вилле в два яруса, встретить хорошую девушку, жениться, наврав ей, что олигарх, а стал… карикатурой со своим извечным «не согласен». С дурацкой привычкой не умирать.       Воспоминания, страхи и сны по Фрейду. Отражения несбывшегося. Миражи.       Жертва чужих страстей — лысый уродец — распахнул дверь. Черепу с продольными шрамами стало холодно. Но он не отступил назад, в прошлое не вернуться, а в будущем…       Нет для него будущего. Ничего нет.       Волны расшибались о камни и выплескивались на берег.       Он и помыслить не мог, что читающий кошмары с его подкорки, потянув носом воздух, не хуже ищейки взял след. Выйдя из аэропорта, профессионально прищурившись, перехватил удобнее спортивную сумку и уверенно придавил микропористой резиной снег. ***       Спаси меня.       Ску-ча-ю-у-у я-а-а-а…       То ли ветер перекликается с вьюгой, то ли это мысли, что он старательно прятал ото всех, даже от себя.       Махнул рукой, останавливая такси, назвал адрес.       «Смысл Черного лебедя в том, что он, как правило, неподвластен человеку. Притом, что иной формат событий на Земле вместе с белым лебедем полностью является реальной вещью. Человеческая жизнь всегда определяется степенью предсказуемости. Чем непредсказуемее, тем интереснее. Конечно, в определенной мере. Потому что совсем непредсказуемая жизнь ужасна. Но чем она предсказуемее, тем скучнее. И так по кругу. Наша жизнь формируется под влиянием двух течений: белого и черного лебедей. Белый лебедь дает возможность человеку не впасть в уныние от безысходности, поэтому он гордится своим умением прогнозировать. Черный же лебедь не оставляет человеку никакого шанса почувствовать себя всемогущим. И если убрать одну из этих опор, наша жизнь, которой мы живем, превратится в нечто несуразное. А мы превратимся либо в животных, либо в богов. А Земля, как известно, создана для людей».       Это не из учебника первого курса по психологии. Цитата была из Талеба — человека неординарного, посвятившего свою жизнь изучению феномена удачи, везения, случайности, убеждённого, что миром правит неопределённость. Согласно его теории, значимость прогнозов преувеличена, а все глобальные исторические события — развитие интернета, Первую мировую войну, распад Советского Союза и так далее — невозможно было предугадать. Следовательно, форсайт, на котором он строил свои умозаключения, это полное «г».       Подобное откровение удручало Влада, оказавшегося под следствием. С одной стороны, надо действовать, защищаться, доказывать, решать, с другой — слишком много было в его жизни « черных лебедей» и знаков судьбы, которые он принимал за ошибки. И Влад ничего не предпринимал, завоевывая авторитет молчанием и выигрывая споры в кулачных боях. Выручила амнистия. И то, что интуицию еще никто не отменял.       В Средние века само предположение о существовании в природе черного лебедя выглядело настолько абсурдным, что стало метафорой чего-то абсолютно невозможного.       Влад изобразил пальцем пистолет и условно выстрелил.       — Я с тобой, аномалия, разберусь.       Он привычно коснулся кольца, не так давно принадлежавшего Тиму, ныне — своего талисмана на удачу.       — Сбежал, видите ли, на маяк. К легкой жизни и маковой соломке. А тут я.       Влад оскалился. Тяга к ожиданию — чисто охотничий рефлекс. А еще вера в свою исключительность, что именно ему повезет.       Бомбила, то и дело поглядывающий в зеркало, преодолев две трети пути, наверняка уловил въевшийся в его кожу запах следственного изолятора и, то ли реально опасаясь, то ли из добрых побуждений, притормозил у сруба.       — У меня, брат, не вездеход, но у ребят, что тут живут, они есть. До маяка дорогу сильно замело, боюсь, увязнем.       Поклявшийся на могильной плите, что НИКОГДА НИКОМУ не будет проигрывать, кивнул и, расплатившись, покинул салон.       Снег.       Снегоход оказался один, хиленький, неоднократно чиненный и слабенький, но Влад рискнул. Ведь тот, кто рассчитывает на победу, имеет огромное преимущество. И все бы у него выгорело, если бы заглянул в бензобак, но он не заглянул, доверившись приборам и людям.       Мертвая техника и пурга. Маяк указующим перстом в небо. С чужого плеча тесный пуховик, ни ствол в руку, ни на бедро нож, лишь сумка с гостинцами — пара осиновых кольев, теплые носки и шоколад «Аленушка», ну и по мелочи кое-что.       «Скуча-а-а-а-аю-у-у-у-у-у», — задрав в небо голову, передразнил ветер, кинувший заряд снега в лицо. И, увязая в сугробах, в сапогах Пал Палыча напрямик.       — И пусть только не обрадуется. Когда дойду.       Время сжалось в иголочное ушко, перекинув Влада за нереальные полтора часа к обветшалому сооружению. Потянул на себя тяжелую дверь. Полминуты ушло на то, чтобы оценить увиденное. Мебель из кирпичей и необструганной доски, газовый баллон, плитка, кастрюльки, немудренный скарб, аккуратно сложенное стопкой белье. Не шиковали, но и возвращаться сюда не собирались. Видать, по закону подлости. Ушел.       Вены на лбу вздулись канатами, куртка с чужого плеча затрещала по швам. Прежде чем пальцы сжались в кулаки, опустил сумку и прикрыл дверь, чтобы не выстудить жилье. Вдруг да понадобится?       Лазурная пыль от камня, гранями повернутого внутрь, окрасила ладонь, смешавшись с кровью рассеченной линии Судьбы.       Ярость плохая советчица. Землю качнуло, и…       Не успел высказаться, дошло: акт разоблачения в виде стожка искусственных волос — последняя цитадель сдавшего свои позиции воина. Неприглядная правда. Такая, какая она есть. Отчаянно горькая.       «Когда от всего, что свалилось на тебя, ты дойдешь до состояния, что уже не сможешь выдержать, ни в коем случае не отступай. Это именно то место, где изменится твоя судьба».       — Ти-и-и-им! — На пустырь, по валунам, старым лодкам, что за ненадобностью были свалены здесь. Челка смерзшими сосульками на глаза. Память: бездна и привычный ко всему Мрак. Отпущенные минуты.       Раз… ***       «На счет десять я полностью обнулю мозг, но, прежде чем уйти, хочется подвести итог и попрощаться, наверное…»       Отсчет пошел — сброс памяти.       Раз!       Уверенные руки вдоль тела, качающиеся звезды в зрачках, счастье.       Чтобы так сыграть, надо быть или последней сволочью, или гениальным подлецом. И пусть ты заодно со своим отцом, я ни о чем не жалею. Оно стоило тех дней, что я жил, я ведь… верил, вздохнул… все те же грабли. У старшего была возможность меня спасти, но он палец о палец не ударил, да и младший, наверное, давно бы разыскал. Владивосток не жопа мира. И все-таки жаль, что не срослось. Я был бы тебе благодарен. Даже за еще один обман.       Тим сделал над собой усилие, и морок пропал. Рассыпался снежинками.       Будь счастлив, Влад.       Два!       Все бумерангом — и хорошее, и плохое. Твой сын… он еще перещеголяет тебя. И если последняя воля хоть что-то значит, я бы хотел, чтобы именно он отомстил за меня. Звучит пафосно, но почему бы не помечтать о любви, как в сериале? Я не прощаю тебя, генерал.       Три!       Надо ещё поискать такого плута. Но… ты подставил себя, когда меня спас. Хорошего тебе Нового года и перспектив, бывший солдат удачи, нынешний жополиз Перепелица Максим.       Четыре!       Самсонушка…       Тим улыбнулся светло.       Спасибо тебе, чудовище, за то, что ты Человек! За поддержку и помощь, даже когда ты считал, что я в корне не прав…       Он вспомнил, как бывший урка двумя руками был против того, чтобы отдать компромат на Суворова непонятно в чьи руки — как в воду глядел.       Твоя и моя страховка — в пламени. Случайно это произошло или было подстроено, поди теперь разбери. Все в этом мире куплено. И наверняка недорого стоил «нечаянно» загоревшийся старый дом.       Вспомнил глаза Влада, «зажатого» бревном.       Плохо жить без наркотиков. Иллюзии и обман. Не разглядел.       Пять!       Смирнов. Игорь… Все, что я смог для тебя сделать — собрать деньги твоей вдове и вашему тяжело заболевшему сыну. Хоть им я помог вовремя, и то хорошо.       Вздохнул.       Шесть!       Грызлов Владимир Михайлович. Начальник ДВВКУ.       Спасибо, что научили, поддержали, протянули руку и дали путевку в жизнь пятнадцатилетнему пацану, став вместо отца. Здоровья вам и крепких нервов на всех.       Семь…       Перед глазами всплыла квартира, где рос Тим — сырое, темное помещение в цокольном этаже, узкое окошко на уровне чужих ног. Грязь, пыль и мусор, бросаемый на дорогу. Ничего, кроме грязи и ног. Лишь детская мечта о большом, светлом доме, о саде, кресле-качалке из ротанга под уютным абажуром, о книжках, которые в детстве недочитал, о том, чтобы быть любимым и нужным. Как отец.       Тим вспомнил тот день, когда под окнами раздались крики о помощи, и маму, обнимающую за колени отца: «Не пущу!», и как хлопнула дверь, и смиренное: «Кто, если не я? Кроме меня, некому». И страх, он теперь один? Навсегда?       Отец… Он успел. Удар, предназначенный другому, взял на себя. Гроб с его телом опустили в промерзшую февральскую землю. И снег покрыл свежий могильный холмик.       Во…       Тим не договорил, поскользнулся, ударился головой о торчащий валун и, сворачиваясь в позу эмбриона, затих. Не увидел, как сверкнули клыки у его беззащитного горла, руки-лапы сгребли, зрачки склонившегося над ним из вертикальных сделались круглыми. Дохнуло теплым в лицо.       У Влада, разглядывающего Тима, растянулись губы в улыбке.       — Могу, получается, когда захочу. Получается… раньше мало хотел… или не так остро. Получается… Тим, я даже представить не мог, что ты это оно, то самое, ну, когда ссоришься, потом миришься и уже через день не помнишь, из-за чего ругались — что по-настоящему повезло. Хотя может это возрастное? Склероз проявляется так же. Ти-и-им? Тим, не дури, мы это на третьем курсе проходили. Я могу изменять температуру своего тела и задерживать дыхание под водой. Я быстро бегаю и мало сплю, без тебя больше ничего существенного не умею, но научусь. Ради тебя научусь. Ты мне веришь? Ты меня слышишь? Тим!       Снег падал на лежащего на его руках и не таял.       Когда Влад, проявив чудеса расторопности, добрался до маяка, от него валил пар. Было ощущение, что это не он, а кто-то другой… Страх и чувство самосохранения — великие стимуляторы? Или расширился диапазон возможностей на радостях, что он Тима нашел?       Накидал в буржуйку угля. Все, что нашел теплого, натянул-накинул на Тима. Устроился рядом. На хрен ему парик? Да и глаза без ресниц — нечто космическое, и ушки славные. Он согреется и отойдет. Он же дышит. Просто спит. Наверное.       Влад закрыл глаза. А что, если… ***       В режиме реального времени, за шесть тысяч с половиной километров от маяка, с погрешностью на турбулентность и сегодняшний циклон, на глубине двадцати восьми метров под недавно уложенным асфальтом, в комнате с подсветкой и панорамными окнами-обманками с видом на Кремль семеро смотрели «фильм».       — Он что, спит?       — Думает. Может додуматься до того, что отключит Лебедя, а потом и себя. Всего-то надо надавить на пару точек и досчитать до десяти. Если он потерял смысл, его ничто не остановит.       — Неправильная цитата. «Если человек ВЕРИТ, его ничто не остановит». Мартин Лютер.       — «Мудрость — это когда ты все понимаешь, но уже не огорчаешься» — не про него, пусть вы все и считаете меня прожжённым циником, но, по-моему, это любовь. Не та, которая страсть, брак или инстинкт, а глубокое чувство уважения к чужому выбору, а без Тима …       — Полиглоты, мать твою! У него с психикой проблемы, Грызлов? Министр обороны, вам я тоже разрешаю поучаствовать, что вы уставились на экран как кот на сметану?! Вы еще облизнитесь. Ну?!       — Вам не хуже меня известно, если подразделение ведет непрерывные боевые действия в течение шестидесяти дней, девяносто восемь процентов личного состава сходит с ума. Оставшиеся два, которые и являются главной боевой силой — психопаты, у которых и до призыва были серьезные проблемы с социумом. Инстинкты запрещают нормальному человеку убивать, потому что он биологически неспособен стрелять в себе подобного. А психопаты, эти два процента, являющиеся стопроцентно всей основной ударной силой в ближнем бою, в гражданской жизни убийцы и, как правило, сидят в тюрьмах. Дело Городецкого я изучил, у него планка «непрерывные боевые действия» зашкаливает за семьдесят пять.       — Почему так много? Как обычно, стихийно и бедственно? Что глаза прячете? Экспериментаторы…       — Хоть в Афганистане, хоть в Чечне, не говорю уже про Донбасс и Сирию, все сходятся в одном, если во взводе имелся хоть один психопат —подразделение выживало, если нет — погибали практически все. Психопаты практически в одиночку решали задачи подразделения. А у Городецкого высокий потенциал, к тому же генетика. Мы просто доработали сырой материал.       — Угу, вытащили наружу все то, о чем он и не подозревал.       — Следовательно, с Тимом или без, но он отыщет виновного и отомстит.       — Камеры! Крупным планом мне Городецкого! Лебедя! Доктор, ваш вердикт? Там совсем все плохо?       — Пока я его не осмотрю, нельзя сказать ничего конкретного. Возможно, после выведения из комы все вокруг будет для него чужим, и он, подобно ребенку, начнет снова учиться ходить и говорить, а может произойти и такое: у него восстановятся некоторые функции, такие как дыхание и пищеварение, и перейдут в вегетативное состояние, но никогда не будут реагировать на раздражители.       — Чем страшнее, тем интереснее. Мы позволили этим двоим встретиться, загнали на маяк, создав ситуацию, но как заставить Городецкого действовать? Как заставить раскрыться полностью, проявить себя?       — Разрешите мне?       — Есть вариант?       — На хилый трояк.       — Огрызок яблока стал брендом сети корпорации, капитализация айфонов достигла астрономической суммы в один триллион долларов, так что не стесняйся, выкладывай свой креатив.       — Там рядом военный аэродром. Предлагаю подбросить Городецкому идею угнать самолет. В нормальном состоянии он бы и сам к этому пришел, но не сейчас. Я его знаю больше десяти лет и не предлагаю делать скидку на возраст. Это не показатель, давайте не будем забывать, что перед нами ПОКА ЕЩЕ человек.       — Ты бы еще слезу пустил, подполковник. Если других альтернатив нет… Поднимай дедка, пусть отрабатывает потраченные на его содержание деньги. Думаю, одной единицей техники мы можем рискнуть. Не на собаках же ему свою крутость доказывать. ***       — Мне бы в небо, мне бы в небо. Здесь я был, а там я не был… — хриплое сипение над головой, перемешанное с матом.       — Небо? Небо… — Видать, напарник Тима ссать захотел и проснулся. Бухарик.       — Мне бы в небо, мне бы в небо. Здесь я был, а там я не был, — под скрип открывающегося окна фальшиво продолжили передразнивать Шнура.       Эту песню он помнил, дальше было:       «Все это похоже на какую-то разводку.       Наркотики нельзя, но можно водку».       Посмотрел на неподвижно лежащего Лебедя, на пургу за окном.       «Газеты и журналы печатают муру.       Дельфин будет жить, а я умру».       А действительно, в дельфинов вкладывают больше, чем в людей. За них борются. Дельфинов много. В каждом дельфинарии по несколько штук, а крылан «13.6.2.6.5.30» один.       «…Мне бы в небо, мне бы в небо… В небо мне».       По такой погоде гражданские еще долго не взлетят. В двух шагах военный аэродром, но без особого распоряжения никто и бровью не поведет. Угнать? То, что сбивать однозначно не будут… А солдатиков… усыпить? Это он точно не умел. Тим даже с колыбельной не засыпал. Уговорить? Из него плохой переговорщик. Он и пристрелить нечаянно может.       Посмотрел на рубин, на стрелку висящих на стене часов, замершую под его взглядом, на тихо дышащего рядом Черного лебедя.       — «Черный лебедь». Почему бы не поставить на непрогнозируемую удачу и не рискнуть? Одеваемся, Тим. Нас ждет небо. Спят усталые игрушки, книжки спят. Ты не спишь, ты е*анутый в пять вставать, — бормотал Влад, с кровожадной улыбкой натягивая на Тима запасной комплект термобелья, привезенного с собой вместе с носками из собачьей шерсти. ***       — Итак, военный аэродром… — человек, оторвавшись от экрана, собрав морщинки на лбу, оглядел соучастников. — При минимуме летных часов.       Потянулся к станции.       — Сокол, Сокол, говорит Первый. По региону объявлены учения, — он задумался на миг. — В течение двадцати четырех часов на базу будет совершена «диверсия». При обнаружении подозрительных лиц немедленно сообщите. Себя не проявлять. Самолет отдать. Как поняли?       — Первый, поняли вас. Себя не обнаруживать. Самолет отдать.       — Выполнять.       — Есть выполнять!       Переключил каналы.       — Земля, Земля, говорит Первый. Любой летательный объект, направляющийся в сторону границы, не отвечающий на позывные, сбить. Как меня поняли, повторите.       — Поняли, Первый. Не дать пересечь границу. Сбить.       — Принято.       — Вы же хотели…       — У меня моральные и финансовые обязательства перед страной. Зачем мне агент-перебежчик с черт знает какими способностями на территории Швейцарии, например? 1976 год. Виктор Беленко и двадцать пятый МИГ, угнанный им в Японию. Как раз эти птички сейчас в погранзоне заправляются и ждут наших молодцов. Высотный перехватчик, отличительной особенностью которого являются простота конструкции, ее прочность, надежность, легкость технического обслуживания и доступность пилотирования самолета летчиком не самой высокой квалификации. Возражения?       — Ну да… лучше уж так.       — Это крайняя мера. Мне нужен союзник, а не враг. Под черепную коробку, увы, не заглянуть. Но если он настолько умен, как я рассчитываю, значит, в выигрыше будут все. Кстати, что там с его домом?       — Камеры установлены.       — Хорошо. Предлагаю поужинать. Думаю, в ближайшие час–два новостей не будет. ***       А снег всё валил. Но, к моему удивлению, видеть мне это не мешало. Я их чувствовал. Четыре выставочных экземпляра с недавно проводимого парада, поставленные под большим секретом транзитом в местный ангар. Их со дня на день должны были вывезти.       Многоцелевой истребитель четвертого поколения МиГ-29, отличающийся высокой маневренностью и способностью нести ракеты как для воздушного ближнего боя, так и для уничтожения целей на земле.       СУ-35, работающий на двигателе АЛ-41Ф1С, который относится к оснащению самолетов пятого поколения.       Су 27. Всепогодник. С максимальной скоростью 2525 км/ч.       И СУ-57, за мысли о котором любого распылили бы на атомы.       Я видел ПАКи* в бою. Чрезвычайно маневренные, уходят на сверхзвуковую скорость без форсажа. Такой самолет должен обладать низкой заметностью во всех диапазонах волн, прежде всего в радиолокационном и инфракрасном, и просто обязан иметь «продвинутую» электронику, значительно облегчающую работу пилоту, ведущему бой. Или я ничего не смыслю в военной авиации. ***       — Скажите, что меня обманывают глаза! Откуда там взялся ПАК?! Почему никто не доложил?!       — База! Ответьте! База! Всех на Колыму! Разжалую!       — Они там уснули или удовольствие получают?! Почему молчат?!       — Почему мне доложили только про старье на аэродроме?! Триллионы в трубу!!! Прокляну до седьмого колена! Всех! Дозвонитесь! Достучитесь! Пните их кто-нибудь! Хотя уже без толку.       — Он их что, всех убил? Один?!       — А чему вы удивляетесь? Сами же тут кричали, что он убийца экстра-класса. Человек Х.       — А вам смешно?!       — Я предлагал пустить его в расход. Сейчас проблем было бы меньше.       Связи с базой не было. СУ-57, блеснув брюхом, пропал с мониторов.       — Самолично расстреляю. Всех. — Первый опустился в кресло. Набрал код. — Ракетчики, у вас что? Почему упустили?       — Никак нет. Не было приказа сбивать. ПАК не нарушил границу.       — Хотите сказать, вы его видите?       — Так он и не прячется. К вам летит. Часа через два–два с полтиной встречайте.       Первый оглядел притихших оппонентов.       — «Он верит в вампиров», «убийца», «находит людей». Все это по сравнению с… — ткнул в монитор, транслирующий летящий с неба снег. — … детский лепет. У него не было помощников и возможности подготовиться, однако же он летит к нам. На ПАКе! О котором мне никто не доложил! По-видимому, как и я, не курсе. Есть желающие объяснить сей феномен?