Дыши

      — Алан! Вставай, а то опоздаешь! — крик мамы донесся из коридора. — Я уже погладила твою форму. Или ты выйдешь сейчас, или останешься без завтрака!       Парень вздрогнул, услышав собственное имя, и спешно потушил сигарету о железную пожарную лестницу. Сидел тут в семейных трусах, курил, нервничал… Придурок. Откашлявшись, он поднялся со ступенек и встретился взглядом с соседом-азиатом. Толстое, отчего-то блестящее на солнце лицо, было не самым приятным впечатлением за утро, но первым в списке вне всякой конкуренции стояло начало нового учебного года.       Недолго думая, Алан показал мужику средний палец.       Он не был готов к общению с людьми. Спокойное, размеренное и будто мёртвое лето слишком разнежило его. Одиночество, которым он наслаждался, гуляя и читая любимые книги, заканчивалось, а реальность звала, грозясь затянуть в водоворот новых впечатлений.       Китаец, вышедший на балкон, чтобы снять белье, наверное, был привыкшим к подобному поведению дерзкого подростка: в ответ на грубый жест он лишь с укором покачал головой.       Алан решил, что ему похуй. Этот год, несмотря на его начало, был последним. Оставалось перетерпеть какое-то время, и он начнёт делать, что хочет, нужно только найти работу, чтобы подкопить деньжат и свалить из города куда-нибудь.       Пока он собирался, кидая в рюкзак какие-то тетрадки, голову внезапно сдавило, будто в тисках. Ощущения, которым он привык доверять, сегодня били тревогу. Что-то должно было случиться. Размеренное лето не могло продолжиться такой же спокойной осенью: Алан верил в один из законов подлости.       Всё, что может пойти не так, пойдёт не так. Предчувствия никогда не обманывали.       Застегнув молнию на кармашке рюкзака, и ещё раз всё проверив, он оглянулся на открытое окно и вдруг подумал, что ему повезло. Именно его спальня имела выход к пожарной лестнице. Это было чертовски удобно, чтобы подымить, если не спится или когда сильно нервничаешь.       Алан вышел из комнаты и поймал себя на ощущении с трудом подавляемой, но готовой в любую секунду выплеснуться за край, внутренней злобы.       Агрессия грызла изнутри, выражаясь даже в мелочах, но он не мог с этим справиться. Его бесило многое: что он похож на жалкого, слушающего взрослых ребенка, внутри которого всё бунтовало. Что переживал, если опоздает в школу после летних каникул.       К тому же на прошлой неделе он ездил добивать тату, о которой не знали родители…       Разве ему было, что сказать своим драгоценным предкам? Например? Медалист-отличник не хочет поступать в престижный колледж? Тихоня, читающий книжки в уголке спальни, любит бить тату, и хочет путешествовать по миру в поисках приключений?       Какая глупость. Отец сказал бы, что это абсурд, ведь нужно быть последовательным в своих действиях!       Это раздражало больше всего: логические цепочки, которые с легкостью строились в голове, на деле отказывались применяться в жизни, и Алану почему-то представлялось, что он плыл по течению бурной реки, хватаясь за любую попавшуюся соломинку.       Хотя ему всегда везло и он не попадал в неприятности, парень вечно жил под каким-то давлением. Его родители занимались семейным бизнесом, он был наследником, единственным ребенком в семье, у которого особенно не спрашивали о будущем. Очевидно, что родные хотели воспитать в нем идеального человека, и раньше он неустанно следовал всем советам и правилам. Но в один прекрасный момент что-то надломилось внутри, дав обширную трещину всем выученным за недолгую жизнь убеждениям.       Он начал задавать вопросы: сперва самому себе, а затем, с осторожностью, остальным. К его глубочайшему удивлению, большинство ответов уже не устраивали так, как раньше.       — Опять витаешь в облаках! И чего ты нацепил эту кофту? — мать дернула Алана за рукав, пока тот шел по коридору в сторону кухни.       — Ай! — он выпростал свою руку из её цепкой хватки. Еще не хватало, чтобы она увидела огромный недоделанный рисунок на плече. — Просто не выспался.       — Как знаешь, — она недовольно поджала губы. — Отец уже уехал на работу. Яичница на сковородке и почти остыла!       Он кивнул и вошел в небольшую кухню, совмещенную со столовой и разделенную одной лишь перегородкой. Подцепил вилкой кусок омлета прямо со сковородки, наспех прожевал и, бросив быстрый взгляд на часы, понял, что до невозможного опаздывает.       Школьный автобус обычно подъезжал к семи пятнадцати и колесил по их кварталу аж до половины девятого. Алан знал, как добраться до него через задние дворы домов, если пропустит возле своего, но для этого ему бы пришлось перелезть несколько заборов, чего он предпочёл бы избежать хотя бы сегодня. Кипенно-белая школьная рубашка и пиджак с укором смотрели на парня с напольной вешалки.       Порвет еще чего ненароком… не маленький, в этом году восемнадцать исполнится.       Он выругался про себя очередной стройной и правильной последовательности мыслей. Быть аккуратным, при этом упуская вопросы пунктуальности и опаздывая в первый учебный день. Блядство.       Быстро подхватив школьную форму, он побежал в ванную, чтобы переодеться.       Мама с кем-то болтала по телефону в гостиной. Стаскивая домашние штаны и кофту, он услышал только обрывок фразы, но тот почему-то заставил его навострить уши. Она говорила что-то о новеньком… на его потоке.       Это было странно. В его школу редко кого переводили, руководство мнило их каким-то особым учебным заведением «для своих» и попасть туда, даже в первый класс, было достаточно непросто.       Кто же этот новенький? Алан ломал голову над этим, пока умывался и чистил зубы. Представлял, что он за человек, в то время, как застегивал рубашку и смотрел на себя в зеркало. Волнение ушло, уступив место любопытству.       Закинув в карман мобильник, заткнув уши плеером и крикнув маме, что он ушел, парень схватил с тумбочки рюкзак и хлопнул дверью.       На улице было жарковато… он сразу же пожалел, что взял пиджак, но без него в первый учебный день было никак нельзя. По его меркам, автобус должен был находиться где-то через улицу.       Он толкнул рукой деревянную калитку соседнего дома, из окна которого на него смотрел тот самый азиат. Они никогда не запирали свой двор, но, правда, красть-то у них было абсолютно нечего. Какие-то тряпки сушились на веревках, из открытых окон первого этажа вовсю тянуло запахом чеснока.       Парень стремглав пробежал по лужайке, пролез в дыру, сделанную кем-то в сетке-рабице, и оказался как раз напротив автобуса. Перед тем, как войти внутрь, он остановился, чтобы отдышаться, но кто-то хлопнул его по спине, весело смеясь.       — Алан, сукин ты сын, смотри, как вымахал! В качалку ходил все лето? — это был его приятель, с которым они встречались на уроках биологии и химии.       — Отвали, Джаспер, — он смахнул руку со своего плеча и полез в салон автобуса, поежившись от неприятного ощущения.       Не сознаваться же ему, что он почти все лето, едва ли не каждое утро просыпался ни свет, ни заря, чтобы пойти на пробежку в дальний двор на задворках рабочего квартала, где имелось некое подобие тренажерного зала под открытым небом?       Он снова злился, что ему было стыдно сказать предкам, как сильно он хочет быть в форме. Стиснув зубы, парень каждое утро бегал туда один… Но ему действительно удалось набрать килограмма два мышечной массы, и это было заметно, так как пиджак, и в особенности рубашка довольно ощутимо жали ему под мышками.       К школе они подкатили как раз к первому звонку. Всего их было три, с промежутком в три минуты, чтобы ученики успели сбегать к шкафчикам за учебниками. Алан получил свой комплект за неделю до начала занятий, поэтому теперь неспешно шел по кампусу, оглядывая ставшие привычными стены кирпичного школьного строения.       — Эй, Ал! Сколько лет, сколько зим! — к нему подлетела знакомая, с которой была небольшая интрижка в прошлом году, аккурат перед выпускным балом. Пришлось идти на танцы за компанию, а после отбиваться от назойливых приставаний этой страстной дуры в туалете. Кажется, он ясно дал понять, что она его не интересует, но эта стерва и не думала отвязываться…       — Джессика, — с деланным безразличием он кивнул и пошел дальше.       Но настойчивая девчонка шла следом, осыпая вопросами. Как он провел лето, ездил ли куда, обзавелся ли новыми друзьями… Господи, почему всем были так интересны эти подробности?       Будучи честным с самим собой в эту минуту, он прекрасно понимал, почему стал избегать людей. Не только из-за таких, как эта девушка. За прошедшее лето Алан успел возвести понятие личных границ до Абсолюта. Сделав вывод, что для начала новой, взрослой жизни ему необходимо эти границы свято блюсти, он заключил, что наличие связей с новыми людьми означало бы очередное отягощение, дурную привычку, на искоренение которой ушло бы время. Именно поэтому он с весны не тусовался ни в одной компании, в конце прошлого учебного года ушел из школьной баскетбольной команды, перестал посещать вечеринки и ходить в походы.       Ученики стопроцентно сочли его за фрика, но по большей части просто перестали донимать, впрочем, учителя тоже не особенно интересовались его планами на будущее. Прогуливал он редко, домашнюю работу выполнял безукоризненно: никто из его тогдашнего круга не заподозрил, что это лето стало для него своего рода тренировкой. Он хотел сбежать в новый мир, оставив старый далеко позади.       Подойдя к шкафчику, парень извлек из него нужные учебники, забросил рюкзак и сверился с расписанием. Первым предметом числился английский язык. Прекрасно… Алан был счастлив, зная, что можно будет расслабиться, даже несмотря на то, что он ходил на продвинутый курс. С мистером Локерсоном у него всегда были самые чудесные отношения. Он не трогал его, соблюдая дистанцию, и с ним всегда было приятно разговаривать. В этом человеке за милю ощущалась врожденная тактичность. Редкость, среди взрослых, которые стремились влезть в его голову, едва считали нужным.       Только войдя в класс и усевшись за последнюю парту, Алан снова вспомнил, что к ним на параллель должны были перевести новенького. Интересно, какое у него расписание? Совпадет ли с его собственным? А если совпадёт, то ему удастся увидеть его сегодня…       Прозвенел третий звонок, а он всё зевал, разглядывая кроны деревьев за окном. Кабинет наводнили шумные опоздавшие, от стен эхом отражались их восторженные голоса, наперебой рассказывающие о том, кто и чем занимался этим летом. Парень боролся с желанием заткнуть уши плеером, хоть и знал, что сейчас этого делать нельзя. Несмотря на гвалт вокруг, его почему-то постоянно клонило в сон.

***

      Это утро было совсем другим. Хотя бы потому что мама, привычно провожающая отца на работу, в этот раз поторапливала и сына, выпихнув того из постели ни свет ни заря, чтобы он примерил подшитые поздно вечером брюки.       — Вот так… — она одёрнула штанину, поднимаясь с коленей и убирая со лба прядку волос, выбившихся из хвостика. — Выглядит просто замечательно!       Парень вздохнул, оглядывая складки на ткани, а затем молча вышел в коридор и скептически посмотрел на себя в большое зеркало в прихожей. Черные брюки сидели почти неплохо. А вот в пиджаке он будто терялся: ему казалось, что широкие плечики делали фигуру ещё более долговязой и оттого несуразной.       Быстро сняв его, он закатал рукава на рубашке и поймал на себе укоризненный взгляд матери, которая стояла позади и созерцала его действия в зеркало.       — Эрик Хартманн! — возмущенно начала она, уже подступая к сыну ближе. Но он вовремя спрятал пиджак за спиной, разворачиваясь к дверям.       — Мама, — подхватив рюкзак, он набросил лямку на плечо, а затем наклонился, спешно чмокая её в щёку. — Всё будет хорошо!       — Я тебя прошу, не выпендривайся хотя бы в первый день! — возмущенно, но всё-таки улыбаясь ему вслед, бросила она.       — Я подумаю, — буркнул Эрик, выходя на крыльцо и сбегая по ступенькам к дорожке, ведущей на выход с участка.       Открывающиеся с порога просторы собственного сада до сих пор завораживали. Всё-таки они с семьей год прожили в обыкновенной квартире, пускай и на Манхэттене, неподалеку от посольства, но всё же. Теперь было иначе, но Эрик не мог сказать, что ему это не нравилось.       Смена обстановки с тех пор, как они переехали из Берлина в Нью-Йорк, происходила слишком часто: он привык, что нужно приспосабливаться к обстоятельствам и держать лицо. Так учил отец, чье мастерство в сохранении невозмутимости всегда было на высшем уровне.       Парень нервничал, но уже куда меньше, чем в свой первый год в США. Иная школьная программа больше не пугала: у него было время на адаптацию, все предметы, которые он знал слабее, чем одноклассники, удалось подтянуть. Отсутствие друзей компенсировалось усердием в учебе, что не преминуло дать плоды. Направляясь к автобусной остановке, Эрик чувствовал себя спокойно и уверенно.       Его не очень радовало, что новая школа являлась частной, как и то заведение, в котором он обучался в Германии. Это навевало определенные воспоминания, которых он хотел бы избегать как можно дольше. Разумеется, спустя такое количество времени они уже не были столь болезненны, но возвращаться к прошлому состоянию отчаянно не хотелось. На помощь, как и всегда в последнее время, пришла музыка.       Заткнув уши, Эрик дождался желтого автобуса, притоптывая ногой в такт новой понравившейся ему песне. Однако, он не собирался садиться, махнув рукой водителю. Обилие галдящих и пялящихся в окна школьников отчего-то отвернуло его в сторону. Он решил, что не опоздает, пройдясь до конца квартала, а потом поймает какое-нибудь такси.       Тратить карманные деньги на проезд не было роскошью в его понимании. Он редко выбирался даже в кино, поэтому сбережений на расточительные поездки накопилось достаточно. К тому же, родители никогда не лишали возможностей, другое дело, что воспитание не позволяло ему использовать их поощрения на полную.       Эрик уже побывал в школе летом, ещё до начала занятий, и потому успел изучить первый этаж, кабинет директора и учительскую. Первым из преподавателей, кто отнесся к нему с неожиданным вниманием и заботой, оказался Джеральд Локерсон. Чернокожий мужчина возраста его отца, может младше, вёл английский и сразу расположил к себе своей необычайной разговорчивостью. Он же показал парню класс, в котором должно было состояться его первое занятие, поэтому, оказавшись в уже знакомом коридоре, Эрик без труда дошёл до нужной двери.       Увидев знакомого мужчину, по всей видимости, ожидающего его возле входа в кабинет, он нацепил на лицо дежурную улыбку.       — Нервничаешь? — мистер Локерсон тепло улыбнулся в ответ.       — Разве что самую малость, — спокойно ответил Эрик, пропуская опаздывающих.       В коридоре звучал третий по счёту звонок.       — Я скажу только часть речи, остальное сам, окей? — преподаватель придержал дверь, оглядев коридор, чтобы убедиться, что они были последними.       — Окей, сэр! — Эрик улыбнулся в последний раз, заходя в душное помещение вслед за ним.       — Добрый день, ученики! — м-р Локерсон внезапно ускорился, и парень с трудом успел проникнуть в кабинет следом.       Он осторожно прикрыл за собой дверь, стараясь не глазеть по сторонам: вокруг потихоньку начал раздаваться приглушенный шёпот. Невозмутимый учитель стремительно дошел до своего стола и продолжил.       — Кто не успел, тот опоздал. Ну а прежде чем погрузиться в чудесный мир английской словесности, я предлагаю вам кое с кем познакомиться! Как вам уже, наверное, известно, у нас новый ученик! Зная, как тяжело приходится новичкам, я очень прошу вас отнестись к этой ситуации с пониманием и обойтись без фокусов! Класс, знакомьтесь, это Эрик! — он посмотрел на парня. — Эрик, я пока подготовлюсь, а ты уж постарайся, расскажи чего-нибудь о себе.       Его голос вдруг охрип от волнения, которое настигло слишком неожиданно, чтобы хоть как-то подготовиться. Сжимая ладони в кулаки, Эрик собрался с силами, ища, за кого бы уцепиться взглядом, пока говорит. Отец всегда советовал найти в толпе одного, эдакого невольного собеседника, чтобы самому не сбиваться с толку.       Он оглядел класс, обращая внимание на разнообразие лиц, и вдруг заметил парня на последней парте, рядом с единственной свободной. Тот смотрел в окно с необычайной тоской и безразличием. Его, казалось, ничего кругом не трогало: словно учащихся и преподавателя и вовсе не было! Эрик вдруг подумал, что этот «кандидат в невидимые собеседники» идеально подходит в качестве соседа, ведь ему совершенно не хотелось в очередной раз отвечать на банальные вопросы о том, кто он и откуда приехал…       По кабинету пронеслась волна самого разнообразного шепота. Молчать ещё больше было бы не вежливо, поэтому он начал говорить. В тот же самый момент безразличный ко всему парень вдруг соизволил бросить в сторону Эрика один взгляд. Издалека было не разобрать, что за выражение появилось на его лице, а спустя ещё секунду он снова отвернулся к окну.       Парень прочистил горло, радуясь, что «невидимый собеседник» не сверлит его взглядом, и продолжил, как по заученному, о том, что переехал в США из Германии чуть больше года назад, до этого посещал школу при посольстве. Затем кто-то спросил его о родителях, и он постарался ответить уклончиво. Про маму было проще: она преподавала английский. А вот о должности отца в посольстве сразу сообщать не следовало. Он пошутил, что надеется понравиться не положением в обществе, а собственными знаниями, в результате чего по кабинету даже разнеслись лёгкие одобрительные смешки.       — Спасибо, Эрик, а теперь садись за любую свободную парту и начнем урок! — м-р Локерсон вовремя почувствовал заминку, и Хартманн в очередной раз мысленно поблагодарил мужчину за тактичность.       Идти вдоль рядов было неловко. Большинство учащихся сидело за одинарными партами вразвалочку, выставив в проход рюкзаки и собственные ноги. Наконец, он преодолел последнее препятствие, тихонько извинившись перед девушкой за то, что едва не пнул её сумку ногой, и уселся на свободный стул.       Кажется, «невидимый собеседник» Эрика повернул голову, пристально изучая его. Парень смутился и постарался сделать вид, что слушает преподавателя, но в конце концов неожиданный и едва не сверлящий взгляд сделался ему невыносим.       — Ты чего уставился? — он начал шепотом, быстро посмотрев в сторону, и в горле вдруг на секунду перехватило.       Незнакомец отвернулся от него почти молниеносно, однако Эрик успел увидеть то, что снова вызвало бурю, которую он всеми силами стремился подавить почти год. Черная дыра затянулась плёнкой и уже успела зажить, но старая рана, покрывшаяся коркой, внезапно закровоточила, снова засасывая его.       Карие глаза. Непроницаемые, глубокие. Цепляющие.       Как у Штефана?       Нет.       Они были тёплыми.

***

      — Ты чего уставился?! — его удивленный шепот заставил Алана ощутить, будто он пойман с поличным за каким-нибудь грязным делом.       Сглотнув, он нахмурился и уставился на доску, так ничего и не ответив. Он только успел заметить холодные, льдисто-голубые глаза, отчего-то показавшиеся недружелюбными. К щекам прилил жар: стало стыдно за это глупое внимание. И что его дернуло так пялиться на новенького?       Конец урока наступил незаметно. М-р Локерсон безуспешно пытался перекричать вскочившую толпу, намереваясь договорить домашнее задание на завтра. Алан одним резким движением сгреб в охапку тетради и устремился к выходу, замечая на себе недоуменный взгляд голубых глаз. Кажется, новенький собирался его что-то спросить?       Он хмыкнул, закусывая губу и убеждая себя, что не собирается любезничать, пусть даже с новичком, приехавшим издалека. Для этого на их параллели было достаточно любопытных, вроде Джессики.       Но какая-то назойливая, странная мысль никак не отпускала.       Алан думал над внешним видом этого парня.       Вспоминал выбеленную, почти платиновую лохматую шевелюру. У новенького определенно были какие-то свои понятия о моде… Когда он стоял возле доски, пиджак находился в его руках, а рукава рубашки были закатаны чуть выше локтя. Парень даже на мгновение позавидовал тому, что не сделал так же, ведь сегодня в форме было действительно довольно жарко.       Несмотря на то, что его волосы были первыми, что бросалось в глаза, Алан не мог сказать, что их цвет ему не шёл. У него была светлая кожа, темные и густые брови… на контрасте с этим яркие голубые глаза, прямой, чуть широкий нос и пухлые губы.       Этот новенький был красавчиком, определенно из тех, кто знал о своём преимуществе. Уже когда он уселся за соседнюю парту, удалось рассмотреть остальное. Как-то сам того не замечая, Алан стал разглядывать его вблизи. Смотрел на его вещи, на то, как он выкладывает перед собой пенал, достает из него карандаши… Его всегда завораживали кисти рук. Особенно с четко выделенными линиями вен, красивыми, длинными пальцами… Мама говорила, что такие бывают только у творческих людей, а его крупные ладони в мозолях называла руками рабочего. Он комплексовал по этому поводу всё детство, но потом как-то подзабыл… а сейчас, глядя на то, как новичок записывает что-то в тетрадь остро заточенным карандашом, он невольно залюбовался. Ему вдруг стало интересно, рисует ли он? Или, может… играет на фортепиано?       С трудом отсидев остальные занятия и раздосадованный собственным нелогичным поведением, в обед Алан спустился на первый этаж в кафетерий. Он устроился за столиком в самом углу, задумчиво вертя в руках стаканчик с кофе. Даже прихватил сэндвич, но есть что-то совершенно не хотелось.       Новенького до конца учебного дня он так и не увидел.       Парень, может, хотел быть любезным? Говорил ведь, что совсем недавно в США, может, ему нужна была помощь, чтобы было легче освоиться? И чего он был таким грубым?       Допив кофе, Алан смял стаканчик и метко забросил его в урну. Затем посмотрел на бутерброд, завернутый в пищевую пленку и, не думая, закинул его в рюкзак, решив, что перекусит уже по дороге домой. Сегодня был сокращенный день, а оставаться, чтобы потрепаться с одноклассниками, он не планировал.       Проходя внутренний двор, парень вдруг различил за углом здания чьи-то крики и глухие звуки ударов.       Замерев, он с минуту размышлял, нужно ли ему что-либо предпринимать. Сделав пару шагов, он осторожно выглянул из-за угла, чтобы удостовериться, стоит ли происходящее его внимания. Про себя он уже решил: если увидит там знакомого, то попробует вмешаться.       Двое парней с параллельного потока, амбалы, играющие в школьной футбольной команде и прослывшие любовью к избиванию хилых ботаников, от души пинали ногами лежавшего на земле…       Мысли неслись со скоростью света: Алан помнил, что этим летом он обещал себе закончить школу, не нарываясь на неприятности, но в то же самое время понимал, что таким необоснованным и непоследовательным поведением наживёт их довольно скоро.       В глаза вдруг бросилась лохматая белая шевелюра, по которой он опознал в лежачем новенького и рефлекторно закусил губу.       — Педрила ебаный, думаешь, мы сразу не поняли бы? — прокричал один из громил.       — Съебывай из этой школы, тут таким не рады! — добавил другой, сопроводив свой комментарий глухим пинком по ребрам лежавшего.       Раздалось сдавленное «Кха…», и тут Алан уже не смог устоять.       Он не стал задумываться, что именно на него нашло. Последний раз красный туман застилал взгляд очень давно, и парень уже не помнил, что именно послужило тому причиной, но в этот раз разозлился он зверски. На ситуацию наложилось сегодняшнее неудачное утро, попытки оградиться от внешнего мира, собственная нелогичность в мыслях. Сработал эффект неожиданности, помноженный на адреналин в крови: Алан стремительно сшиб с ног первого противника, с каким-то особенным наслаждением украшая его лицо кровоподтеками и синяками.       Ему было легко. Тело функционировало как единый, слаженный механизм, он вошел в раж и не заметил, как второй громила, очухавшийся от произошедшего, вдруг ухватил его за ворот рубашки, сгребая в охапку, и приставил к горлу маленький нож-бабочку.       — Совсем ахуел, придурок?! — зашипел он, брызжа слюной ему прямо в ухо.       Алан забрыкался, но сила и физическая подготовка спортсмена давали о себе знать. Ему было нечего и пытаться.       — Отвали от него! — громила неожиданно отклонился с возмущенным возгласом, и они стали заваливаться назад.       Как только хватка предсказуемо ослабла от падения, Алан подорвался и выпутался из чужих рук. Оглядевшись по сторонам, он отметил, что один из ребят по-прежнему находится на земле, слабо постанывая. Значит, он бил куда надо.       Другой несчастный лежал на земле в странной позе, извиваясь, словно жирный удав. Из-под его тела вдруг показалась чужая рука, вцепившаяся в запястье амбала-футболиста.       — А ну выкинь эту дрянь! — новичок закричал с такой яростью, что Алан даже оступился.       И как у него хватило сил встать после избиения ногами, а уж тем более повалить на землю парня весом под сотню?! Он ринулся помогать, с разбегу заехав ногой по лицу и дезориентируя спортсмена. Молниеносно, не раздумывая, подал новенькому руку. Тот вцепился в неё, высвобождаясь из-под неподъемного тела.       Они, не сговариваясь, встали спиной друг к другу, готовясь защищаться от новой атаки.       — ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ? — вопль охранника огласил внутренний двор подобно раскату грома.       Алан обернулся. За мужчиной в форме бежало несколько преподавателей и, кажется, тренер школьного футбольного клуба.       — Мистер Ньютон! Мистер Ньютон! — голос лежавшего на земле громилы вдруг зазвучал жалобно, словно у подстреленного телёнка. — Они набросились на нас! Этот, — он указал на парня пальцем, — избил Билли, он не поднимается!!!       Охранник подбежал к пострадавшим и прощупал пульс. Учителя окружили их со всех сторон, тренер, к которому обращался амбал, смерил их презрительным взглядом.       — В кабинет директора, живо! — сухо скомандовал он. — Мисисс Симонс! Проследите, чтобы эти двое дошли до пункта назначения и не разбежались по дороге. А я заберу мальчиков в медкабинет.       — Да вы охуели?! — вдруг взорвался Алан. — Новенького били ногами! Это ему нужно в больницу, а не этим уродам! Разве похоже, что мы на них напали?!       Стоявший рядом беловолосый парень вдруг незаметно положил ладонь на его предплечье и едва ощутимо сжал.       — Алан… Смит, кажется? — тренер воззрился на него, аки орел на жертву. — Будьте уверены, я сообщу вашим родителям. И не забуду упомянуть о сквернословии на школьном совете. К директору. БЫСТРО!       Парень закусил губу почти до крови.       — Тише, — новичок потянул его за рукав в сторону здания.       Миссис Симонс хмыкнула и пошла следом, звонко стуча каблуками.       Алан понятия не имел, что сказать. Его душила ярость, и он даже не думал о страхе. Бесило буквально всё. И это предвзятое отношение к тем, кто занимал высокое положение в школьной иерархии, и безразличие к тому, что избиваемый вообще-то был новичком.       Ему вдруг вспомнилось, что они называли его педиком. Он покосился на идущего рядом и заметил испачканную и порванную рубашку: в просвете между тканью был отчетливо заметен лиловый кровоподтек.       Неужели его били так сильно?       Директором их школы был торопливый мужчина за пятьдесят, в очках, почти седой, с густыми бакенбардами. Его не сильно тревожили проблемы, вроде спонтанных драк, которые случались довольно часто, особенно среди спортсменов. Он хорошо умел раздавать поручения и наказывать, и потому даже не внял сбивчивым показаниям от миссис Симонс, не говоря уж о том, чтобы выслушать самих участников потасовки. Назначив неделю работы в ремонтируемом школьном крыле, он немедленно вызвал в школу обоих родителей.       — А сейчас будьте любезны дождаться их приезда, — показательно-недовольно взвизгнул он.       — Можно нам хотя бы в медпункт сходить? — устало потерев лоб, поинтересовался Алан.       — Это так необходимо? — он воззрился на него поверх очков.       Не считая сбитых от ударов костяшек, парень выглядел и чувствовал себя нормально, а вот новенький…       — Нет, спасибо, мы обойдемся, — вдруг закончил за него он.       Алан повернулся на голос и даже бровь приподнял от удивления, не успев вставить ни слова.       — Я в порядке, — поджав губы, ответил беловолосый, выразительно глянув на него в ответ.       — Если в порядке, то марш в библиотеку! Миссис Симонс найдет вам работу, пока я жду родителей.       Разговор был окончен, больше ничего не оставалось. Они молча поднялись и проследовали за ней.       В большом читальном зале миссис Симонс оставила их, обещав подыскать подходящее задание и, кажется, даже немного сжалилась над их потрепанным внешним видом, бухнув на стол дежурную аптечку. Алан решил-таки обработать ссадины на костяшках, краем глаза отмечая, что новенький уселся прямо на стол и демонстративно заткнул уши плеером.       «Интересно, а что он слушает?» — подумалось вдруг ему.       Пока он возился с перекисью и ваткой, мисисс Симонс вернулась, выложив на стол стопку каких-то журналов и коробочку с печатями.       — Проставить отметки на форзаце, на семнадцатой и на тридцать третьей странице, — строго велела она. — Все, что успеете, в отдельную стопку. Ясно?       Парень кивнул, снова покосившись на новичка. Тот по-прежнему сидел на столе, постукивая пальцами по коленке в такт играющей в наушниках музыке, и не обращал на них никакого внимания.       — И приятелю своему передай, что сидеть на столах неприлично! — выплюнула она, развернувшись на каблуках, и скрылась в своей подсобке.       Алан посмотрел на журналы и вздохнул. В кистях рук противно щипало, от всплеска адреналина разболелась голова.       — Вот же блядство… — он поднял стопку и перенес её на стол к беловолосому.       Тот, наконец, соизволил обратить на него внимание и вытащил один наушник из уха. Парень терпеливо повторил поставленную задачу.       — Ясно, — хмыкнул он и открыл коробочку с печатями.       — Не посмотришь, что у тебя под рубашкой? — небрежно поинтересовался Алан. На деле его ужасно волновало то, что он успел заметить. Он побоялся, что это могло быть какое-нибудь внутреннее кровотечение, ведь он понятия не имел, как сильно били…       — Едва познакомились, а уже хочешь увидеть, что у меня под рубашкой? — хмыкнул новичок.       От его ответа волосы дыбом встали. Да что он за человек такой?!       — Как знаешь, — он нахмурился и открыл первый попавшийся журнал.       Они работали слаженно, не разговаривая и не обращая друг на друга никакого внимания. Казалось бы, все происходило именно так, как и было спланировано: никакого интереса, никаких привязанностей. Выполняй свою работу и отваливай.       Но гнев снова распирал изнутри. Алан думал о том, что влез в драку, его бесило, что этот беловолосый придурок, вообще-то являвшийся причиной, стоял и молчал. Простого спасибо в его мыслях было недостаточно за оказанную услугу!       Он нетерпеливо пихнул его локтем, обращая на себя внимание. Хотел наорать или сказать что-нибудь грубое, но, снова увидев пристальный взгляд льдисто-голубых глаз, вместо этого неожиданно для себя ляпнул:       — Что слушаешь?       — Да так… всякое, — уклончиво ответил новичок, ставя печать и откладывая журнал в сторону.       — Дай мне тоже, скучно же, — сам того не ожидая, потребовал Алан.       — Ладно, — беловолосый вдруг легко согласился и протянул ему наушник. Парень на автоматизме засунул его в ухо и продолжил работу.       — Это на немецком? — чуть громче поинтересовался он, потому что музыка заглушала его собственный голос.       — Угу…       — А ты понимаешь, о чем поется?       — Hurra die Welt geht unter, — проговорил он, и Алан вздрогнул. — Я знаю немецкий, — добавил он. — Это мой родной язык.       — Ого… — только и выдохнул парень. — Значит, ты немец?       — Нет, я из Тайланда. Сбежал из борделя от проституток, сел в самолет и недавно оказался в Штатах.       Он не сразу всёк, что новенький так шутит. Даже разозлился было, но вдруг заметил, что беловолосый улыбается.       — Глупый вопрос, — заметил он, тут же добавив: — А тебя как зовут? Я вроде представился сегодня утром.       — А-алан… — нахмурившись, ответил парень и вернулся к работе. Где-то на периферии сознания всплыло имя Эрик.       — Ура, мир идёт ко дну.       — Это точно…       — Это название песни, — усмехнулся Эрик.       — Это название моей жизни, — заключил Алан и улыбнулся ему в ответ.