Дыши

      — Как у тебя дела, солнышко? — женщина смотрела на сына смущенно, стараясь не выдать беспокойства.       — Нормально, мам.       — Так уж и нормально? — она неуверенно усмехнулась. — Тебе восемнадцать лет, и ты говоришь, что твои дела нормально… Это даже подозрительно!       Её глухой смешок повис в воздухе, эхом отдаваясь у Ричи в голове. Они одновременно остановились посреди тропинки: он в замешательстве, миссис Левински с какой-то странной решительно блеснувшей в глазах идеей. Парень отошёл с дороги, наблюдая за тем, как женщина, обойдя его, уверенно приподняла полы пальто, наклонилась и подобрала с земли желтый кленовый лист. Повертев его в руках, она стала оглядываться в поисках следующего, а затем ещё и ещё, пока не собрался чахлый для середины ноября, но всё же пёстрый и симпатичный букет.       Было холодно, лысые деревья уже не спасали от порывистого, промозглого ветра. Ричи убрал руки в карманы, застегнув куртку под горло, так, чтобы можно было спрятать и нос.       — А что я должен ответить? При чём тут мой возраст? — запоздало пробурчал он, на мгновение смущаясь последнего вопроса, прозвучавшего как-то слишком по-детски. Ему хотелось поддержать разговор, но он понятия не имел, как его правильно начать.       — Ну, я помню, что в твои годы была уже по уши в приключениях, — сказав это, мама искренне рассмеялась, и протянула ему листок. — Я соберу букет, если ты не против.       — Валяй, — пробормотал он, растерянно оглядываясь, словно собирался помочь ей.       Из-за пасмурной погоды большинство людей, видимо, предпочло остаться дома. В выходной день на одной из тропинок Центрального парка, кроме них, виднелась ещё пара человек впереди, но в остальном он казался опустевшим и безлюдным. Левински молча наблюдал, как мама собирает листву, критически оценивая каждый, и отбрасывает совсем уж пожухшие экземпляры.       — Я тогда познакомилась с твоим отцом, — вдруг начала она, невозмутимо занимаясь своим делом.       — И что? — полюбопытствовал Ричи, поймав себя на мысли, что папа из прошлого, совсем не вяжется в его голове с тем человеком, что бросил их семью в долгах. Как будто в то время всё было иначе…       — Он был таким красавчиком, — словно подтверждая его мысли, продолжила миссис Левински. — Катался на старом форде… Купил его на деньги, вырученные со своей первой работы.       — Наличие автомобиля стало решающим фактором? — Ричи поймал мамин взгляд, брошенный исподлобья. Однако, женщина никак не отреагировала на его колкость.       — Он очень красиво за мной ухаживал. Привез на выпускной в школу, а после забрал домой и сдал родителям на руки… До этого мы были знакомы всего несколько месяцев и много гуляли. У него были деньги, и он часто водил меня в кино. Мои мама с папой настороженно относились к нашим отношениям, потому что Джереми не имел образования, помимо школьного, а родители видели моё будущее в университете…       — Они не разрешали вам встречаться?       — Ну почему же. Я просто не спрашивала их мнения на этот счёт, — мама подмигнула ему, поднявшись и оглядывая получившийся букет из разнообразной листвы.       Ричи давно не видел её такой. Она выглядела спокойной, без напряженной морщинки на лбу и поджатых губ. Вся сегодняшняя прогулка была словно возвращением в прошлое. И хотя в сердце неприятно покалывало, парень не мог запретить себе воспоминания. Они всплывали в его голове против воли: как они с мамой выходили из школы, ещё теплой осенью, когда погода была чуть получше, чем сейчас. Как Ричи возбужденно рассказывал ей о какой-то супер сложной контрольной, и как она обещала ему сходить в кафе-мороженое в качестве утешения. Прогулки по парку, вроде этой, часами напролёт, до заката, пока Левински не начинал ныть, что хочет кушать. К тому времени отец возвращался домой с работы и подхватывал их по пути. В такие дни мама частенько готовила любимые макэндчиз и баловала вкуснейшим банановым хлебом.       Как будто и не было страшного времени потерь, ссор, коробок с вещами, посторонних людей в их большом доме в Нью-Джерси…       — А у тебя есть кто-нибудь? — женщина спросила осторожно, но в её голосе слышалась искренность, и Ричи стало неимоверно стыдно за ложь, которую он уже собирался ответить.       — Была одна девочка.       — Что же случилось?       — Я бросил её, не так давно.       — Боже, солнышко… Почему? — неуверенно осведомилась мама.       «Потому что я придурок», — подумалось ему, но вслух, Левински, разумеется, сказал иное.       — Она не то, что я ищу.       — А что ты ищешь?       Вопрос вышел немного настойчивым и странноватым по сути, они оба замерли на секунду друг против друга, словно давние знакомые, неловко встретившиеся на дороге. Мама ещё раз посмотрела на получившийся букет из осенних листьев, а Ричи выдохнул изо рта облачко пара.       — Прохладно, пожалуй… — озабоченно начала она. — Вот дура, хотела ещё и мороженого поесть!       — Тут кафе неподалеку, я посмотрел по карте, — Ричи махнул рукой куда-то в сторону. Он действительно изучил, есть ли поблизости от парка что-то, приемлемое по цене, помня о желании матери.       — Ну, тогда… пойдем? — миссис Левински сделала пару неуверенных шагов по гравиевой дорожке, и парень обратил внимание на её потрепанные кожаные сапоги с чуть сбитыми носками.       К горлу немедленно подкатил ком: мама старалась для него изо всех сил. Она была такой, как раньше: счастливой, беззаботной, немного рассеянной, но невероятно тёплой и настоящей. Он попробовал улыбнуться, осторожно кивая и шагая вслед за ней.       Женщина обернулась несколько раз, замечая его кривую ухмылку: её лицо будто посветлело, у и Ричи отлегло от сердца. Она тоже чувствовала его старания.       Оба изо всех сил пытались превратить эту неловкую встречу в нормальное времяпрепровождение.       Когда-то давно они часто гуляли всей семьей, но в Нью-Йорке не довелось ни разу. В Нью-Джерси, где Ричи провел детство, неподалеку от их дома был только один небольшой, красивый парк. Сейчас, следуя за мамой по дорожке, вдоль которой тянулись ухоженные и заботливо укрытые на зиму клумбы с цветами, он вспомнил, как они бродили там втроем.       Теперь их осталось двое.       Больше не было счастливой и дружной семьи, большого дома и машины, на которой выезжали за город на озеро. Не было запаха табака, наполнявшего кухню, когда отец сидел за столом, разбирая бумаги. Звонкого маминого смеха, когда Ричи комментировал очередной фильм, которые они так любили смотреть по выходным…       — Знаешь, наверное, я бы хотел, чтобы рядом со мной был человек, с которым не страшно того, что будет завтра, — вдруг произнёс он. Идущая чуть впереди мама замедлила шаг, поравнявшись с ним. — Я хочу быть уверенным.       — В завтра? — глухо переспросила она.       — В жизни… — задумчиво пробормотал Ричи.       Они не произнесли ни слова, пока выходили за пределы территории парка. На оживленной улице было куда больше народу, поэтому Левински продолжил хранить молчание и там.       Когда они добрались до кафе, мама сняла пальто, и Ричи ловко перехватил его из рук женщины, чтобы повесить. Провожаемый удивленным взглядом, он снял собственную куртку и накинул одежду на вешалку.       Ему хотелось быть вежливым и приятным.       — Садись-ка, — начал он, отодвигая стул и указывая маме на меню. — И выбирай любое.       Миссис Левински промолчала, однако, её щеки незамедлительно покрылись румянцем. Она задумчиво улыбнулась, чуть покусывая нижнюю губу, и принялась изучать ассортимент. Десерты были снабжены красочными фотографиями, глядя на которые Ричи вспомнил детство и понял, что выбрал правильно.       — Помнишь это? С печеньками орео? — мама ткнула пальцем в ламинированный пластик.       — Ага, у них ещё есть с настоящей клубникой, — парень улыбался, глядя на то, как загорелись её глаза.       Они заказали разные наборы, по три шарика в каждый, чтобы если что, пробовать друг у друга. Ричи посчитал, сколько ему потребуется денег, и успокоился, когда понял, что финансов хватит. То были последние сбережения: Рафаэль не оставил ни цента в последнюю встречу, наверное, злился и понимал, что к чему.       Ричи поморщился, вспоминая их прощание. Он проснулся ранним утром, от звука ключа, поворачивающегося в замке. Ему стало намного легче, симптомы похмелья прошли, об отравлении свидетельствовала лишь отвратительная, звенящая пустота в желудке. Парень выбрался из кровати, решив, что не оставит Рафаэлю шансов ещё раз застать себя в беззащитном виде. Он успел натянуть джинсы и пропахшую куревом толстовку, когда мужчина ступил на порог.       Между ними состоялся короткий разговор. Кажется, Раф был озабочен чем-то ещё, помимо своего непослушного бойфренда, и легко согласился, когда Ричи заметил, что пора домой. Взяв с Левински обещание, что он направится не куда-нибудь, а в школу, мужчина притянул его к себе для поцелуя. Противиться было страшно, но сейчас парень с отвращением вспоминал мерзкое, шершавое прикосновение отросших бакенбардов к своей щеке.       — О чём думаешь? — мама перехватила его взгляд, невольно прервав поток воспоминаний.       — Ерунда, — Ричи постарался сосредоточиться и принялся за мороженое, которое только что принёс официант.       Некоторое время они обсуждали вкус, менялись ложечками, смеялись и вспоминали былые походы в кондитерские. Миссис Левински поделилась историей, что у Ричи была странная аллергия на сладкое: стоило съесть много, как он сразу же покрывался пятнами и начинал чесаться. Врачи разводили руками, указывая на какой-то дерматит на нервной почве, и прописывали мази. К сожалению, ничего не помогало, хотя и ухудшений не было. Наблюдательная мама заметила тенденцию, во время которой у Ричи происходили обострения. С тех пор они говорили друг другу: «не больше трех шариков за раз», имея в виду мороженое, хотя свои лимиты имелись практически на любой десерт. Миссис Левински переживала о состоянии здоровья сына, но одновременно с этим радовалась, что он таким образом никогда не растолстеет.       — Я заметила, что ты перестал общаться с Аланом.       У Ричи дрогнула рука: он уронил ложечку, та звонко стукнулась об блюдце, отскочив в сторону, однако мама никак не отреагировала на случившееся и только молча протянула салфетку.       — Ну… мы виделись в начале недели.       — Правда? А где? Он не появлялся у нас дома…       — Мам.       — Извини… я понимаю, почему ты не хочешь водить его в гости.       Ричи вздохнул, памятуя о протертом до огромной дыры ковролине в коридоре и старых обоях. Наверное, это было правдой лишь отчасти. На деле Левински совершенно не смущал внешний вид квартиры, в которой они поселились. К тому же, ему было нечего скрывать от Смита, тот знал, в каком положении оказались они с матерью после переезда несколько лет назад.       — У нас разные компании, — начал парень. — Алан играет… в баскетбол, как и раньше. Ну и… общается со многими.       — А ты?       — Что я?       — Какая компания у тебя?       Ричи слизнул сладкий сироп с уголка губ, замолчав. О не знал, что сказать о своих новых знакомых. Что Рафаэлю тридцать три, и он снимает порнографию? Что его приятели из клуба сплошь и рядом испорченные дети богатых родителей, которые скорее продадут его за дозу, чем наведаются в гости субботним вечером?       Что он сам ширялся метом в туалете клуба с каким-то трансвеститом?       — Я общаюсь с разными людьми, — уклончиво ответил он.       — А на работе? — мама не отступала с расспросами, её щеки раскраснелись, после холода, она ела мороженое с аппетитом, изредка поглядывая на сына с счастливой улыбкой.       — Мой начальник старый еврей, — Ричи вспомнил жирного ублюдка, который уволил его, и подавил в себе желание повторно возмутиться от запавшей в душу несправедливости.       Ложь ширилась, заполняя собой всё общение, и у парня начинала болеть голова. Он хотел быть откровенным, но понимал, что каким-то образом упустил момент, когда всё можно было вернуть назад.       Да и было ли, что возвращать? Алан начал общаться с этим белобрысым немцем по своей воле. Его бывшая затесалась в их компанию неизвестно каким образом, и Ричи кусал локти от досады, представляя, как та строит ему глазки. В сущности, ему было плевать на девушку, хотя капля жалости к ней всё же теплилась где-то в глубине души… Виктория была ни в чем не виновата, и Левински сорвался на ней без причины.       Многое произошло без причины в последние дни. Ричи часто вспоминал себя в туалете ночного клуба, думая о том, что же толкнуло его на столь отчаянный шаг? Как бы упорно он ни старался стереть этот жуткий эпизод из памяти, что-то постоянно мешало. Сначала был звонок. Затем смс с незнакомого номера. Ричи не перезвонил, но в диалоге выяснил, что достучаться до него пытался тот трансвестит, с которым он курил…       Он или она, по крайней мере, он говорил в женском роде, называя себя Мелани, хотел познакомиться поближе и выражал желание встретиться снова. Левински ответил отказом, но парень не отстал, продолжив бомбардировать его сообщениями. В конечном счёте Ричи обнаружил, что болтает с ним безо всякой надобности о какой-то ерунде уже несколько дней подряд, но остановиться не может.       После той ночи в клубе его жизнь протекала в относительно размеренном темпе. Ричи вернулся к нормальному распорядку дня, принялся за уроки и всеми силами старался не дать зверю, скребущемуся в груди то, чего тот хотел.       В школе удавалось скрываться ото всех. Левински попросил изменить своё расписание, выстроив его таким образом, чтобы посещать занятия с наименее знакомыми для него учениками. От школьной газеты пришлось отказаться, руководитель поверил в его затяжную болезнь и операцию: помогла поддельная справка из больницы, которую Ричи купил за солидную сумму, истратив почти все отложенные деньги.       Мелани писал ему по утрам, изредка в течении дня и особенно часто вечером. Слал какие-то придурошные фотографии из примерочных в магазинах, позируя в платьях и ещё каком-то тряпье, отправлял голосовые сообщения, в которых рассказывал про кофейню, где работал официантом, спрашивал, как настроение и прочую ерунду. Разумеется, Ричи понимал, что человек таким образом пытался втереться к нему в доверие, но отвечать отчего-то не переставал и сейчас, когда его мобильный в очередной раз пискнул о новом сообщении, проверил его незамедлительно.       «Сегодня отличный день, чтобы гульнуть!» — гласил текст, на который у Левински не сразу нашлось подходящего ответа.       Он посмотрел на мать, как она вытерла губы салфеткой, ответила с улыбкой на вопрос официанта о вкусе мороженого. Между ними завязалась ненавязчивая беседа.       «Ты не дома, сладенький?» — следующее сообщение пришло через минуту.       Ричи облизал пересохшие губы, пытаясь разобраться с потоком мыслей в голове. Они путались между желаниями не остаться одному, провести остаток вечера с мамой и как следует оторваться, забыв обо всех проблемах…       «Если ты в центре, можем пересечься. Я тут заскочил перекусить…» — к сообщению прикрепилась геолокация. Левински хмыкнул, оценивая расстояние: между ними было минут десять пешком.       — Что такое, родной? Друзья? — как нельзя кстати осведомилась мама.       — Знакомый, гуляет неподалеку, — Ричи вежливо попросил у официанта счёт.       — Сходи проветрись, я могу доехать домой на метро.       Последняя преграда сомнений оказалась без труда сломлена его же матерью.       — В самом деле… Это же не так уж и плохо, — вслух пробормотал он, вкладывая купюру в небольшую пластиковую баночку, принесенную с чеком внутри.       — Умница, — мама протянула руку через столик, касаясь его запястья. — Только не задерживайся слишком надолго, хорошо? И будь на связи… я… — она запнулась. — Я не хочу тебя ограничивать, не пойми меня неправильно…       — Всё хорошо, мам! — он улыбнулся, поднимаясь из-за стола и бодро подавая ей пальто.       Они распрощались возле входа в кафе: Ричи пошел дальше по улице, мама свернула за угол здания ко входу в подземку. С неба посыпалась какая-то крупа, пришлось надвинуть капюшон и прикрыть ладонью сигарету, в очередной тщетной попытке прикурить. Левински остановился под козырьком возле палатки с уличной едой, чтобы ответить на сообщение Мелани. От волнения покалывало в кончиках пальцев. Он ошибся несколько раз, набирая текст, и чуть не выронил телефон на асфальт, когда увидел на экране не подписанный номер, однако совершенно точно зная его едва ли не наизусть. Рафаэль звонил долго и упорно, но Ричи словно окаменел и никак не мог найти в себе силы, чтобы взять трубку. Наконец, он затянулся, выпуская изо рта тоненькую струйку дыма, а затем сбросил вызов, быстро добавляя номер в черный список.       Он и не подумал, что будет, когда Рафаэль поймет, почему не может достучаться. Его в одночасье захлестнуло предвкушение чего-то грандиозного. На лице против воли проступила широкая улыбка, с плеч будто гора свалилась, и Ричи пошел к месту встречи едва ли не в припрыжку.       Как выглядел Мелани, парень запомнил ещё с первой встречи: яркий шарфик на заметном кадыке и любовь к модным прикидам сочетались в нём с жуткой, почти пугающая худобой. Той ночью в клубе на трансвестите было платьишко, оголяющее выступающие ключицы, а сисек Ричи даже не разглядел, совсем не до того ему тогда было.       Заметив парня ростом чуть выше среднего, Левински признал в нём Мелани только из-за телосложения. В остальном его одежда была вполне нейтральной, разве что на лице отмечалось присутствие косметики, хотя и не слишком явной. Левински подошел, не скрывая удивления во взоре, а Мелани поймал его взгляд, отвечая дружелюбной улыбкой с милыми ямочками на щеках:       — Нет, ну посмотри, ка-акой красавчик! — манерно начал он.       — Ой завали, — проворчал Ричи, оглядываясь в поисках урны, чтобы выкинуть бычок.       — Да что ты такое говоришь, мне прямо не терпится показать тебя своим друзьям! — Мелани, не стесняясь, подхватил его под руку, уводя куда-то от двери в кафе, из которой вышел.       Указав на урну, в которую Левински едва успел отправить бычок, трансвестит потащил его дальше по улице.       — Куда мы? — полюбопытствовал парень.       — Изучать, как глубоко ведёт кроличья нора, сладенький.       — Не называй меня сладенький, я бы хотел оказаться дома до полуночи.       — Боже мо-о-ой! — растягивая гласные, расхохотался Мелани. — Тогда я буду звать тебя Золушкой!       — Иди ты…       — Потеряем твою туфельку сегодня ночью! — продолжая смеяться и то и дело закидывая голову назад, трансвестит, тем не менее не отпускал его руку, вцепившись, словно боялся быть унесенным порывом ветра.       Смотрелись они, должно быть, странно. Однако от Мелани приятно пахло, да и разговорились они довольно скоро. Ричи не обратил внимание, как улица закончилась оживленным перекрестком, а потом и станцией метро. Трансвестит пригласил его домой, упомянув о желании переодеться и подобрать наряд на ночь, Левински пожал плечами, уткнувшись в мобильный, пока они тряслись в вагоне. В сущности, ему было всё равно, куда идти или ехать, лишь бы голова была чем-то забита. А пустой трёп Мелани в такой ситуации подходил идеально. Он даже нашел в нем какое-то сходство со своей бывшей: Виктория точно также умела трещать без умолку, прерываясь на прикосновения или звонкий смех…       Левински оторвал взгляд от телефона и отметил, что Мелани вроде бы не настолько страшный, хоть и выглядит непривычно… Не скажешь, кто перед тобой: парень или девушка? Он улыбнулся, замечая, как трансвестит подмигивает ему в ответ и снова уткнулся в мобильный.       Ночь субботы обещала быть интересной.

***

      «Помнишь о нашем уговоре?»       Алан уставился на сообщение Эрика, пришедшее в мессенджер.       «Что-что?» — потирая глаза и пытаясь проморгаться ото сна, переспросил он.       За окном щебетали птицы и светило неожиданное для ноября солнце. Внезапно идиллию прервал шум проезжающей мимо мусороуборочной машины: послышалась ругань рабочих, загружающих мусорные баки в кузов. Грохот и скрежет продолжались недолго, минут пять, в течении которых Смит пытался понять, что же его так напрягает. Когда звук мотора затих в отдалении, его осенило. В самой квартире было подозрительно тихо для воскресенья. Парень посмотрел на время и настороженно прислушался. Уже наступил обед, а его так никто и не разбудил.       «Каком уговоре?» — добавил он, обратив внимание, что его вопрос остался без ответа и затем продолжая осматривать собственную комнату, будто впервые.       На спинке стула возле окна висела куртка, а ниже, задвинутые так, чтобы не было заметно, ютились ботинки. Смит поморщился: под утро у него не хватило ума подложить под них хотя бы бумагу, и теперь на ковролине было заметно расползающееся темное пятно. Он вылез из-под одеяла, бросив телефон на подушку, и постарался оттереть грязь листками, вырванными из первой же попавшейся тетради. Затем выглянул в коридор, оглядываясь, будто шпион на секретной миссии.       Родители, наверное, куда-то уехали. Выйдя из «укрытия» Алан обнаружил недопитую чашку кофе на кухонной тумбе, мамин домашний кардиган на вешалке, напротив входной двери. Тапочки стояли на своём привычном месте. Было странно, что никто не оставил ему даже записки!       Вернувшись в комнату, Смит собрал и разложил по местам верхнюю одежду, надеясь, что её отсутствие не вызвало подозрений. Он ведь был в комнате с утра, значит, предки не могли подумать ничего такого? Помимо факта, что сын, придя с улицы, зачем-то разделся у себя в спальне…       Умывшись и налив чашку крепкого кофе, Алан глянул на телефон и заметил мигающий светодиод, вспоминая о сообщении Эрика.       «О позировании для урока по живописи», — гласил текст.       Парень замер, успев дойти до своей кровати и напряженно соображая, что же Хартманн имеет в виду. Ведь Эрик уже рисовал его…       Решив, что никак не может прийти в себя ото сна, Смит оделся потеплее, открыл окно и вылез на пожарную лестницу с телефоном и чашкой. От холода стало лучше, парень вспомнил ночь и подумал, что, пожалуй, не считая Ричи, он ещё ни с кем так откровенно не разговаривал о собственной жизни. Самым приятным во вчерашней встрече было неожиданно найденное понимание и поддержка. С Эриком было комфортно: парень говорил правильные и нужные вещи, может, не всегда те, что Смит хотел бы услышать, но во всяком случае, заставляющие задуматься.       Когда они разошлись, уже под утро, Алан был полон энтузиазма и сил.       Он отпил горячий напиток из чашки, оглядывая улицу, а затем достал сигарету и решил позвонить Хартманну. Парень заметил, что делал так не впервые и сам себе немного удивлялся. Обычно он предпочитал переписку пустым разговорам, полагая, что так можно передать максимальный объем нужной информации, не прибегая к любезностям и прочей словесной мишуре. Но набирать Хартманну не было тяжело, напротив. Каждый раз Алан ожидал чего-то, словно ребёнок подарка на праздник. И каждый раз получал с лихвой.       — Спорим, у тебя сейчас на лице написано: «Меня перед матчем по голове ударили», — Эрик ответил прежде, чем Алан успел сказать: «Алло», не выдержал и расхохотался. — Я помню, что поймал тебя на слове после той драки!       — Поймал на слове о чём? — непонимающе пробормотал Смит, ощупывая зажившую корочку от ссадины на шее.       — Позировать голым на рисовании, — пояснил Эрик.       — Твою ж мать, — подвел итог Алан и чуть не выронил сигарету, которую удерживал, зажав губами.       В тот день они договорились, что Смит придет понедельник на дополнительные занятия в кабинет живописи. Хартманн пообещал, что с ним будет Виктория, еще несколько учеников и преподаватель, а на вопрос относительно наготы сочувственно заверил Алана, что выдаст простынку.       — Выдаст, чем прикрыться… — бормотал про себя Смит, топчась перед входом в большой кабинет школьной изостудии. — Да возьми же ты себя в руки, чёрт!       Всё воскресенье и половина понедельника, что минули с их разговора, прошли наперекосяк. Родители, вернувшиеся из поездки по магазинам, были чем-то недовольны, кажется, поссорились, и весь негатив, как это часто бывает, принял на себя сын. Он убирался, помогал с готовкой, выносил мусор, а оставшийся вечер разбирал с матерью какую-то старую одежду… Занимаясь домашними делами, Алан забыл, что ему предстоит, вспомнив снова лишь перед сном. А уже в понедельник, с трудом отсидев уроки, поплелся к месту встречи, будто на казнь.       Сейчас Смиту казалось, что за большой двустворчатой дверью, ведущей в кабинет живописи его поджидает, по меньшей мере, электрический стул.       — Алан? — Виктория появилась из-за его спины так неожиданно, словно материализовалась из воздуха. — Ты пришел раньше, здорово! Эрик вроде уже там!       Она приветливо помахала перед лицом парня какой-то папкой, а тот, в свою очередь почувствовал, как при упоминании Хартманна, к щекам предательски приливает краска.       — Как ты себя чувствуешь? — смущенно поинтересовалась девушка.       — О чём ты?       — Ну… после того инцидента в раздевалке… я беспокоилась. То есть мы все беспокоились, и Мару тоже! — выпалила она, смущенно заправляя за ухо выбившуюся прядку светлых волос.       Алану снова стало неловко. Теперь так было каждый раз при встрече с Викторией. Он не знал, о чём разговаривать и как себя вести, но был готов сделать что угодно, лишь бы не вызвать лишний интерес. Больше всего в их общении ему нравилось быть незаметным, а ещё лучше — находиться с кем-то в компании. Стоять, как сейчас, наедине в пустом коридоре нервировало в высшей степени.       — Жив буду, я крепкий! — Смит попытался придать лицу невозмутимое выражение и перевел тему: — А ты в курсе, сколько вы будете рисовать? А то я впервые выступаю в роли модели…       — Мы вообще так удивились, когда узнали, что ты согласился позировать! — подхватила Виктория, открывая перед Смитом дверь и впуская его в просторное помещение, насквозь пропахшее краской.       Он слушал её уже вполуха, с опаской озираясь по сторонам и глазея на многочисленные манекены, скульптуры, головы, части тела и чучела животных. Было ощущение, что парень словно в одночасье попал в логово какого-то особо изощренного убийцы, который занимался умерщвлением всего, что дышит, и затем превращал жертв в арсенал для своих извращенных экспериментов.       «Что ж, не электрический стул, но тоже пугает до усрачки», — подумал он, наконец, натыкаясь взглядом на Эрика.       Тот сидел на диване вместе с остальными желающими попрактиковаться. Среди незнакомых лиц Алан внезапно углядел темные волосы и выбритый затылок, а когда их обладатель повернулся в профиль, едва сдержал в себе желание расхохотаться в голос.       Это был Деррек Уайт: слегка полноватый азиат, с пухлым лицом в прыщах. Он носил модные круглые очки и хорошо одевался, но на этом его привлекательность заканчивалась, считай, так и не начавшись. И этот парень так насел на Хартманна?       Смит прокашлялся чуть громче обычного, но Эрик лишь мельком глянул в его сторону, продолжая улыбаться и что-то увлеченно рассказывать своим слушателям. Деррек, кажется, смотрел ему прямо в рот.       — О, Алан! Добро пожаловать! — из-за небольшой ширмы навстречу вышел преподаватель.       Виктория посторонилась, потоптавшись на месте, а затем сориентировалась и принялась раскладывать свои вещи. Со стороны дивана раздался дружный взрыв хохота, и парень поморщился: у Деррека был неприятный, пронзительный смех.       — Раздеться можешь вот здесь! — художник повел Смита туда, где только что сидел сам. — Вот простыня, обвяжи её вокруг пояса и когда будешь готов, крикни!       Алан повторил указания, как по инструкции. Но, сняв трусы, стыдливо наклонился и спешно прикрылся тканью: сквозняк непривычно холодил обнаженную кожу, а та в свою очередь предательски покрывалась мурашками. И зачем он снял трусы?! Его потряхивало от неизвестности, ожидающей впереди. Позвать учителя не получилось, голос охрип, в горло словно песка насыпали. Он попробовал представить, как же будет стоять посреди зала в таком виде и ужаснулся.       — Алан, ты готов? Все в порядке? — за ширмой послышался вкрадчивый вопрос Виктории: судя по тени, девушка стояла прямо за ней и ждала.       — Да-да, всё окей. Сейчас выйду.       Смит кое-как скомкал свои брюки, трусы и футболку, спрятал их в рюкзак, проклиная собственное согласие на эту авантюру, и наконец-то вышел на всеобщее обозрение.       В него сразу же впились внимательные взгляды присутствующих, он ощутил себя не иначе, как подопытным в какой-то лаборатории. Но смотрели все, кроме Хартманна: тот почему-то неожиданно резко опустил голову и уткнулся в мобильный.       Смит неловко потоптался на месте, озираясь по сторонам.       — Ботинки тоже сними! — всплеснул руками преподаватель. — Здесь, конечно, грязный пол, но рисовать тебя в кроссовках — это не совсем то…       Кто-то тихонько хихикнул, Алан повернул голову и случайно встретился взглядом с беловолосым: парень смотрел будто насквозь, отвлеченный мыслями. Так бывало, если человек сильно о чем-нибудь задумывается, и Смиту стало интересно, что же беспокоило Хартманна? Такая резкая перемена в настроении после оживленной беседы с одноклассниками несколько удивляла. Взор Эрика сфокусировался лишь через несколько секунд, он едва заметно тряхнул головой, нахмурился, а затем невозмутимо поднялся с дивана и прошел к своему месту.       Все остальные тоже разбрелись, зашуршав бумагой и вооружившись карандашами.       Преподаватель дождался, когда Алан скинет ботинки и проводил его к небольшому постаменту, на котором предназначалось сидеть ближайшие минут двадцать. По заверениям мужчины, Смит должен был провести в студии не больше часа, прежде чем он убедится, что у всех учащихся вышло что-нибудь путное.       Алан вздохнул, пока художник отвернулся к ученикам и принялся что-то рассказывать. Хартманн по-прежнему не смотрел в его сторону, хотя Виктория вовсю разглядывала парня, не скрывая любопытства, и уже принялась что-то увлеченно чиркать на бумаге.       — Я поправлю простыню… — повернулся было преподаватель, как вдруг из кармана его брюк раздалась трель мобильного. — Эрик! — крикнул он, спешно извиняясь и отвечая на звонок. — Сделай красиво, я скоро вернусь! Начинайте. Алло!       С этими словами он пулей вылетел из студии в коридор, шумно хлопнув дверью, и помещение погрузилось в тишину.       Алан услышал, как скрипнул чей-то стул.       — А это татуировка? — вдруг спросил кто-то из учеников, карандашом указывая Алану на руку, заклеенную пластырем.       — Может, музыку включим? — предложила Виктория.       Какая-то девочка засуетилась, доставая из шкафа на удивление хорошо сохранившийся старый кассетный магнитофон.       — Да, татуировка… — смущенно ответил Смит.       — Сними, так некрасиво в пластыре, — вдруг подал голос Деррек Уайт.       Смит поморщился, отклеивая его, хотя это было совсем не больно. Рисунок выглядел незаконченным, на деле парня больше волновал факт, что азиат попросил его об одолжении таким всезнающим тоном. Словно профессионал, к которому пришли после долгих уговоров… Глядя на то, как пристально Деррек рассматривает узор, Алану захотелось показать ему средний палец.       Может, стоило быть чуть снисходительнее? В конце концов, этот доходяга ничего ему не сделал, откуда возникла столь ярая неприязнь?       Пока Алан думал об всем этом, оглядываясь по сторонам и решая, куда деть отклеенный кусок пластыря, Эрик поднялся со своего места и подошёл практически вплотную.       Смит поднял голову, встретившись с серо-стальным взглядом, и непроизвольно отшатнулся. Ему показалось, что Хартманн чем-то жутко недоволен: беловолосый избегал зрительного контакта будто намеренно, сухо поджимал губы и двигался как-то отрывисто.       — Не холодно? — вдруг привычно по-доброму поинтересовался он, вызвав у Смита в голове самый настоящий разрыв шаблона. — Я могу попросить Ральфа поколдовать с отоплением, здесь батареи в пол силы работают.       — Нет, не нужно, — парень вздрогнул, когда чужие пальцы уцепились за простыню и потянули куда-то в сторону и вниз.       Наблюдать за действиями беловолосого было и странно, и волнительно одновременно. Раньше Смит часто ловил себя на мысли, что ему нравилось смотреть, как работают другие люди. Особенно мастера, знающие своё дело, действующие с уверенностью и точностью до малейшего движения. Это завораживало, расслабляло, равно как и то, что Эрик делал сейчас.       Он расправил часть простыни, открыв Алану ноги, отступил на шаг, оценивая общий вид. Меж бровей пролегла напряженная складка. Хартманн покусал нижнюю губу, примериваясь, приподнял простынь еще на пару сантиметров.       — Это надо перекинуть через плечо, — сказал он, замерев с уголком ткани в руках.       Смит непонимающе на него уставился.       — Привстань, а то я оставлю тебя голым, — тихо проговорил Эрик, так, чтобы остальные не слышали.       — Ой… — парень подчинился, позволяя Хартманну накинуть на себя простыню и помог расправить её на плече.       Едва прохладные пальцы коснулись обнаженной кожи, Алана на мгновение тряхнуло так, словно Эрик был заряжен током. Он с трудом поборол смущение и странный подсознательный стыд от всего происходящего. Ведь на деле Смит прекрасно знал, что с фигурой у него всё в порядке. Ему было нечего стесняться, но смущение и дрожь, словно Эрик увидел что-то слишком интимное, никак не проходили.       Краем глаза парень вдруг заметил деталь, которая пробудила интерес: пальцы Хартманна, когда тот касался его кожи, странно, непривычно подрагивали. То, что он ранее принял за недовольство, было напряжением. Эрик отчего-то вел себя чересчур сосредоточенно, и это невольно заставляло реагировать: у Смита словно по команде обострились все пять чувств.       — Готово! — с этими словами беловолосый немедленно, словно убегая от чего-то страшного, вернулся на свое место.       Почти одновременно с его уходом в кабинет вошел преподаватель, и началась работа.       Алан старался не вертеть головой, сидя полубоком, и не мог видеть, чем занят немец. Зато он постоянно сталкивался взглядом с Викторией. Она очень мило улыбалась, и парню приходилось делать вид, что он также любезен в ответ, однако из головы не выходил их с Эриком разговор о том, что он ей нравится.       Смит всё пытался решить, как же ему себя вести, чтобы не вышло неловкой ситуации? Но, находясь в положении «заложника», он с трудом мог смотреть в другую сторону. Кожа покрывалась мурашками от сквозняка, музыка, тихонько играющая из чуть охрипших динамиков, была приятной и настраивала на расслабленный лад.       — Эрик! Что с тобой? — спокойствие студии вдруг нарушил удивленный возглас преподавателя.       Смит не выдержал, повернув голову на звук, и увидел, что художник склонился над работой Хартманна, упираясь ладонью в спинку стула и что-то показывая на бумаге. Брови парня сошлись на переносице, взгляд был непривычно застывшим, а вся поза какой-то напряженной и неестественной.       — Я тебя не узнаю, будь сосредоточенней. Смотри внимательнее, мы же не просто так нашли натурщика!       Алан отвернулся, едва Эрик снова перевел на него взгляд. Ему стало интересно, что не так?       Когда беловолосый рисовал его дома, ни намёка на неуклюжесть за ним не наблюдалось. Может, виной тому другие люди… или он впервые рисовал обнаженного? Хотя из-за простыни, будто у какого-то античного героя, Смита даже с трудом можно было назвать голым.       Большего парень рассмотреть так не смог, урок быстро подошел к концу: преподаватель велел ему одеваться, а сам пошёл проверять, что получилось у учеников.       На выходе из класса Алан всё же решился спросить Хартманна, не покажет ли он ему рисунок, и получил в ответ лишь едва слышное бормотание, что Эрик попробует в другой раз.       — Не получилось, как ты планировал? — спросил парень, пока они шли по длинному коридору, соединяющему два школьных корпуса.       — Хрень, — сквозь зубы процедил Эрик, не глядя в его сторону.       — А почему преподаватель говорил, чтобы ты был внимательнее? — не унимался Смит.       — Потому что я не мог сосредоточиться.       — А почему ты…       — Алан! — резко прервал он и тут же осекся, так и не договорив.       — Чего ты? — парень удивленно повел бровью.       На секунду показалось, что Эрик покраснел и смутился. А может сыграло роль освещение.       — Хочу выкинуть это дерьмо, — процедил Хартманн, и Смиту даже стало чуточку обидно.       Спустя мгновения их нагнал Деррек и разговор потёк совсем в другом направлении. К несчастью, на этот раз объектом пристального внимания азиата был избран сам Алан. За несколько секунд Уайт прилип к нему, как муха на сладкое, задавая вопросы о предстоящей игре и о составе команды. К удивлению парня, очкарик знал о матчах почти всё, и большую часть, как он сам признался, по словам Эрика. Смит попытался представить, как Хартманн рассказывает обо всём этом, но ничего не вышло.       Внезапно осенила идея. Глядя на хмурое и отчего-то излишне сосредоточенное лицо беловолосого, Алан подумал, что ему, быть может, стоило пригласить того на тренировку. Деррек без умолку трещал о том, как хорошо прошёл их последний матч, и как это круто, что тренер продумал всю стратегию до мельчайшей детали.       Воодушевление Уайта пришлось пресечь, но, к несчастью, после озвученного вслух приглашения, радость азиата превысила все допустимые нормы. К тому моменту как он, наконец, отвязался от них возле автобусной остановки, обещав обязательно прийти в зал к вечеру, Смит тяжело вздохнул и понял, что Эрику он может только посочувствовать.       — Виктория наверняка придёт тоже, — заметил тот, глядя на туман, расстилающийся кругом и выдыхая изо рта облачка пара.       — Да, я думаю Фил возьмет сестру, а куда Мару, туда и она… — Алан уставился на мокрый асфальт. — Слушай… у меня же завтра день рождения.       — Я помню, — мгновенно отозвался Хартманн.       Мимо них вдоль дороги прошла группа школьников, шумно обсуждающих какие-то общие новости. Смит поглядел на них с тоской, ему отчего-то захотелось, чтобы Эрик сейчас не был таким непривычно задумчивым: он не знал, что с этим делать и как поступить.       — Понятия не имею, как мне отмечать восемнадцатилетие, — честно признался парень, подумав, что не будет скрывать своих сомнений.       — Закатывать вечеринку? — предположил Эрик.       — Не в будний же день.       — Тогда перенеси на выходные…       Беловолосый достал телефон и некоторое время молча изучал календарь. Алан собирался с мыслями, не зная, как предложить что-нибудь банальное, вроде похода в кино или кафе, чтобы поесть какой-нибудь дряни. Раньше они часто делали так вместе с Левински. Мысли о вечеринках и выпивке даже не закралось в его голову, ведь Алан помнил прошлый неудачный опыт, повторять который не было особенного желания и сил.       Родители обещали Смиту крупную сумму денег и планировали поехать вместе с ним в банк, чтобы он открыл свой собственный счёт… Вся эта эпопея с совершеннолетием, которую вокруг него создавали взрослые очень его напрягала, и поэтому никакой шумихи вокруг происходящего Алан не хотел.       — Точно, — вдруг подвел итог Хартманн.       — Точно что?       — Если хочешь, можем устроить праздник у меня. Места для всех хватит.       Неожиданное предложение беловолосого ошарашило и сбило с толку.       — Я думал… мы можем просто погулять, — тихо проговорил Смит.       — Что? — переспросил Хартманн, чуть наклоняясь вперед, чтобы расслышать.       — Тебе так хочется устроить мне праздник? — усмехнулся Алан, неожиданно перехватывая его взгляд.       — А чего хочется тебе?       Проницательный, вовремя заданный вопрос, не оставил ему выбора.       — Бургер, может. Картошку фри. Сходить в кино, — начал перечислять парень.       — И как в эту концепцию вписывается вечеринка?       — Мне бы хватило одного тебя, — порыв ветра после слов Алана заставил обоих парней вздрогнуть, плотнее кутаясь в осенние куртки.       — Ладно, — едва слышно буркнул Хартманн. — Мой автобус.       — Ждём тебя в зале к семи вечера! — Смит с улыбкой помахал рукой, наблюдая, как беловолосый поднимается в салон и пробирается к свободному сиденью.

***

      По дороге домой Эрик изо всех сил старался ни о чем не думать, но мысли всё равно упрямо крутились вокруг идиотских околофилософских рассуждений.       Он вспомнил услышанную недавно фразу: «Если какая-нибудь неприятность может произойти, она обязательно произойдет». Так формулировался один из законов Мёрфи. Кто был этот самый человек, Хартманн не знал, да и сейчас куда больше волновал принцип, по которому эта фраза работала. То же самое ведь происходило и в его жизни.       Он не хотел думать о Смите и думал о нём, словно помешанный. Он боялся, что это произойдет, и оно произошло…       Слова, сказанные Аланом на автобусной остановке, вызывали целую бурю эмоций, но обнадеживать себя тем, чего быть не могло, парень не хотел. Опасаясь того самого закона подлости, Эрик отрицал всё, что видел и чувствовал.       Руководствуясь принципом "не верь в то, чего нет", он как-то смирился со своей симпатией к Смиту, изо всех сил убеждая себя в дружеской подоплёке чувств. Именно поэтому он был чертовски зол за то, что случилось сегодня на уроке живописи. Его ладони предательски потели, карандаш то и дело норовил выскользнуть из пальцев, линии выходили изломанными, взгляд постоянно плыл. Ей богу, он был словно опьянен всем, что увидел.       И самое страшное, как ни крути, как ни отрицай, — посмотреть было на что.       С мучительной болью Хартманн вспоминал ощущение, когда оказался слишком близко к Смиту, чью обнаженную кожу скрывала лишь тонкая хлопковая простынь. Со стыдом пытаясь подавить перед собой эту картину по дороге домой, он раз за разом представлял бугорок в паху Алана, на который уставился, словно озабоченный, не в силах отвести взгляд… Его взгляд плыл дальше, по дорожке из волосков, тянущейся от пупка, к мышцам живота. Кубики пресса, которые напряженно подрагивали в такт неровному дыханию Смита, заставляли фантазию работать совсем не в том направлении.       Он до сих пор дурел, черт возьми, взаправду дурел от запаха, который окутал его, проникая под кожу, едва Эрик приблизился к Алану на интимное расстояние! Этот аромат был не новым, разумеется, он и раньше чувствовал гель для душа, которым пользовался Смит. Когда Эрик ночевал в его квартире, он заходил в ванную. А ещё так же пахло постельное белье…       Помимо фейерверка ощущений, что-то другое отзывалось в его теле сладкой болью. Запах кожи, волос, губ. Всё это в одночасье захотелось ощутить под пальцами, прикоснуться, задержать на мгновение. И Хартманн позволил себе… если не всё, то хотя бы часть, поправляя эту чертову простынь, и даже не смог скрыть, как дрожал!       Было невыносимо стыдно и страшно от мысли, что Алан это заметил. А он заметил, Эрик отчего-то даже не сомневался.       Но все прошлые тревоги разом перечеркивались их разговором на остановке. Последние слова Смита, словно вишенка на торте, вызвали в Хартманне смутное ощущение триумфа, которого, казалось бы, не из-за чего было испытывать.       Но всё же он чувствовал радость от мысли, что Алан захотел отпраздновать день рождения с ним, предпочтя его общество шумной компании. Ко всему прочему, Эрик всё воскресенье убил на поиски подарка. Он узнал об игре ещё неделю назад и в тот день купил-таки билеты на треклятый матч. Ему было интересно, Смит вообще слышал, что в его день рождения должна была играть любимая команда? И если да, мог ли предположить, что Эрик собирался повести его туда, чтобы посмотреть на зрелище вживую?       Он потратил на два билета почти все деньги, отложенные на Рождество, но ему было плевать. Эрик решил, что, если потребуется, будет рисовать на заказ, чтобы накопить ещё. Мама не знала об этой затее, и он боялся говорить ей, как распорядился скрупулёзно накопленным за почти полгода… Разумеется, она отреагировала бы снисходительно. Посмотрела бы на него с улыбкой, с тем самым взглядом, из серии: «Я же говорила, что ты влюблен».       Он не хотел это признавать. И в то же самое время от одной лишь крохотной мысли, от лучика надежды, что всё это может быть взаимно, из его груди рвался самый настоящий ураган эмоций, которые были готовы, и, кажется, уже сметали всё на своём пути.       Однако, подходя к дому, Эрик постарался взять себя в руки и унять бурю чувств. Как ни в чём не бывало, он показал матери какие-то старые натюрморты, умолчав о том, чем они занимались на живописи сегодня. Затем пообедал, послушал её новости и принял душ. Уже собираясь уходить, он предупредил, что будет поздно, без особого стеснения сказав о компании, которая должна была собраться в спортзале.       — И разумеется там будет Алан Смит? — с улыбкой поддела его мама.       — Перестань, — парень нарочито небрежно махнул рукой, чем вызвал у женщины искренний, лёгкий смех.       — Ты становишься очень забавным, когда пытаешься скрыть от меня очевидное, — заметила она, наблюдая за его сборами.       Эрик посмотрел на неё с немым укором.       — Может, пригласишь его на ужин?       — Зачем?!       — Я бы узнала его получше.       — Он просто друг, — Хартманн был не в настроении спорить и что-то доказывать.       Разумеется, ему очень хотелось, чтобы Смит оказался в их доме и пообщался с семьей, и он не имел бы ничего против, но так ведь обычно приглашают своих половинок! А Эрик сомневался, что когда-нибудь сможет предложить Алану нечто подобное.       — Я твоя мама. Не удивляйся, что я вижу всё. А он, возможно, и нет, — женщина хитро улыбнулась.       — И будет плохо, если увидит, — буркнул Хартманн, чмокая её на прощание в щёку.       — Не будь таким пессимистом, — Хелена растрепала его прическу, снова смеясь, когда он, недовольно приглаживая волосы рукой, выбежал из дома.       В спортивном зале горел свет. Пробежав трусцой по дорожке, ведущей ко входу, Эрик расслышал басы играющей музыки: кажется, какой-то рэп. Он спешно вошёл в здание, разделся в гостевой раздевалке, кивнув сонному сторожу, который наблюдал за ним из-за приоткрытой двери подсобки.       Чем ближе Хартманн подходил к двухстворчатым дверям, ведущим в зал, тем отчетливей слышались крики, звонкий стук мяча об паркет и девичий смех. Всё это тонуло в музыке, ритмичной, сливающейся со скрипом кроссовок об паркет. Освещение было включено не полностью, разноцветные сектора трибун тонули во мраке. Эрик осторожно вошёл, наблюдая за собравшимися, быстро отыскал Смита в толпе и вдруг подумал, что ни разу не видел, как тот танцует. Ни на вечеринке, которую они посетили в начале года, ни на Хэллоуин в доме у Бостонов.       Однако сейчас, глядя на Алана с мячом, кружащим вокруг нескольких ребят из команды, Хартманну на ум пришло сравнение, что тот будто парил над полом. Музыка только усиливала это видение: выверенные движения, попадающие в отрывистый ритм, при этом были не лишены грации и плавности. Зрелище - глаз не оторвать! Он замер в проходе между трибунами, чтобы насладиться.       — Эй, Эрик! — рядом, как назло не вовремя, всплыл Деррек Уайт.       В ту же секунду Хартманн остро ощутил, что его, казалось бы, львиное терпение впервые дало трещину. Замечательная картинка, что секунду назад стояла перед глазами исчезла, всё прекратили играть, обернувшись навстречу, и только музыка напомнила, что ещё секунду назад на поле творилось настоящее волшебство.       — Привет всем… — он постарался улыбнуться и помахал рукой, оглядывая присутствующих. Увидев Фила и Мару, он улыбнулся им, и затем чуть шире - Виктории. Отступив на шаг от Уайта, он услышал его мерзкое прерывистое дыхание.       — Я, кажется, так и не представил вас друг другу! — Смит кинул мяч Филу, толкая в сторону Хартманна одного высокого, здоровенного парня. — Это Джек, но можешь звать его Громилой.       — Лопес, — сухо процедил здоровяк, протягивая Эрику ладонь. Тот пожал её и невольно закусил губу: от прикосновения будто разом хрустнули все суставы.       — А это Дейв и Питер. Фила ты знаешь. Ну и вот, — Алан широко улыбнулся. — Все вроде знакомы, продолжаем?       Стараясь не мешать игрокам, которые смотрели на него с легким недоверием, Эрик подсел к Виктории, расположившейся на скамейке запасных. Колонка, из которой звучала музыка, стояла на два ряда выше, и им приходилось повышать голос, чтобы расслышать друг друга.       — Это Фил притащил! Засранец не может без саундтрека! — рядом оказалась Мару, и Хартманн, видя её улыбку, развел руками. Обе девушки одновременно рассмеялись.       Деррек стоял у края поля, делая снимки на телефон, и Эрик мысленно пожелал, чтобы он там и остался, не тревожа его в этот вечер.       Приходилось участвовать в разговоре, украдкой наблюдая за игрой. По словам Мару, происходящее именовалось стритболом, и парни играли в одно кольцо до достижения какого-то определенного количества очков, но по иным, чуть отличным от баскетбола правилам. Эрик не стал вдаваться в детали, кивая на всё, что ему сообщали, и искоса подглядывая за Смитом.       Он был великолепен. Нет, Хартманн боялся признать это даже в собственных мыслях.       На поле Алан выглядел умелым и уверенным в себе, хотя Эрик знал его и с другой стороны. Отчего-то эта осведомленность стала ещё приятнее теперь, когда он наблюдал за его новой ипостасью.       — Может, разобьемся на две команды? У нас дамы заскучали! — Фил поймал мяч, вытирая лоб тыльной стороной ладони. — Мару, сделай потише!       — Сам сделай! — крикнула девушка в ответ, закатывая глаза.       — В игру не возьму, вредина!       — А ведь и правда, — Алан приподнял край майки, потянул его наверх и наклонился, вытирая лицо.       Эрик покашлял в кулак, надеясь, что никто не заметил, как его взгляд в это мгновение задержался на кубиках пресса куда дольше положенного. Разум мог совладать с чувствами, но оставался бессилен против банальной физиологии.       — Нас ведь восемь! — тем временем, продолжал Смит. — Можем сыграть четыре на четыре. Кто за?       — Даже я за! — Виктория поднялась со скамьи, завязывая волосы в высокий хвост. — Только силы соизмерьте. Я не хочу быть лузером в компании лузеров!       — Эй, подруга! Обижаешь! — Мару возмущенно подошла к остальным, вырвала из рук брата мяч, а затем резко, словно молния, метнулась к кольцу и бросила его.       — Ого… — Деррек Уайт раскрыл рот, переводя взгляд с Эрика на Фила и обратно.       — Попала же…       — Мару можно оставить в моей команде, — улыбнулся Смит. — Буду только рад.       — Тогда я стану капитаном другой! — Фил хитро покосился на сестру. — Мечтал надрать тебе зад, вредина! Виктория, ты не против играть за меня?       Эрик заметил досаду, мелькнувшую в глазах девушки в это мгновение, и тут же бросил взгляд в сторону Смита. Тот, кажется, нервно повел плечом.       — Ладно, если кроме меня будут ещё толковые игроки, я вам хоть веселье не испорчу… — буркнула девушка, вставая на сторону Бостона.       На поле наметилось две коалиции, чьи взоры устремились в сторону Хартманна и Уайта. К Филу сразу же присоединился Джек и Дейв. Высокий, худой парень по имени Питер, шагнул к Алану, вставая у того за спиной.       — Чур Эрик мой! — громко объявил Смит.       У Хартманна по спине пробежалась стайка мурашек. Разумеется, он понял, что Алан имел в виду. Выбор между ним и Дерреком Уайтом? Конечно никакого подтекста в его словах в данную секунду и быть не могло, но чёрт подери, как же приятно было их слышать!       Эрику на мгновение показалось, что он снова ребёнок. Предвкушение от игры будоражило и пугало одновременно.       — Питер, Алан, Эрик, Мару, — Фил обратился к ним по именам. — Вам нужно как-то обозвать свою команду. Поскольку мы «Красные дьяволы», предлагаю разделить на два слова.       — Окей, братан, — охотно согласился Смит. — Вы будете красными. А мы будем… дьяволами, — последнее слово парень произнес с преувеличено пафосным придыханием, чем вызвал смешок со стороны Мару.       — Ой перестань! — Алан повернулся к ребятам, увлекая их чуть дальше от команды соперников. — Нам бы обсудить стратегию, по-быстрому.       — Да уж, я тут среди вас белая ворона! — постарался пошутить Эрик.       — Как в прямом, так и в переносном смысле, — Смит хлопнул его по плечу. — Теперь тоже не по себе, правда? А каково было мне сидеть в одной простынке?       — Я оценил твою изощренную месть…       — Вы о чем? — прервала их недоумевающая Мару.       Парень по имени Питер хранил зловещее молчание. Хартманн заткнулся, глядя на улыбающегося Смита: в его глазах засияли озорные искорки. Он с нетерпением ждал, находился в какой-то странной, но весьма заразительной эйфории.       — Питер, на тебе наш тыл, береги его, как зеницу ока! — голос Алана сменился, вмиг превратившись в серьезный и твердый. Голос настоящего капитана. — Мару, Эрик. С вас передавать мяч мне. Я буду впереди, поближе к корзине. Справитесь?       — Я хотя бы пару раз хочу забить, — заворчала Мару.       — Если Фил постарается снести тебя с ног, я ничего не смогу поделать!       — Я её прикрою, — вызвался Эрик и кивнул вслед за довольной девушкой.       Правила игры оказались на удивление простыми, Хартманн втянулся, получая удовольствие каждый раз, когда его передача приводила к очередному заработанному очку. Он едва не хлопал в ладоши, как и Деррек: тот встречал успешную атаку бурными аплодисментами, а пропущенный мяч провожал возмущенным криком. Виктория старалась не мешаться под ногами, зато Мару толкалась вовсю. Эрик и сам был не прочь оказаться с Аланом плечом к плечу, но они были в одной команде и от этого не вышло бы никакого толку. Здоровяк Джек хмурился, когда Уайт выкрикивал счёт, но никто не спорил с тем, что Смит вёл весь матч, уверенно выигрывая.       Когда они добрались до необходимых шестнадцати очков против десяти, запыхавшиеся, но весьма довольные собой игроки, наконец, уселись на скамейки, обсуждая детали. Споров удалось избежать, Виктория вовремя предложила компромиссное решение — завершить вечер в ближайшем Макдональдсе.       Хартманн обнаружил, что клубничный молочный коктейль весьма неплох после физической нагрузки, впрочем, как и веселая команда Смита. Красные дьяволы оказались смешливыми, дружными и добрыми. Сиял, разумеется Алан, остальные как-то подхватывали его настроение, участвуя в словесных перепалках с Филом и Мару. Эрик давно так не смеялся: от души искренне, до боли в животе, подсознательно замечая, что совершенно не хочет возвращаться домой.       Но всем игрокам нужно было отдохнуть перед завтрашним матчем, поэтому расходиться стали около десяти. К одиннадцати Хартманн уже был дома, но, несмотря на усталость, сна не почувствовал ни в одном глазу.       Сердце заколотилось быстрее, когда он проверил сообщения и увидел неожиданное «Спокойной ночи» от Алана. Решив, что не будет отвечать, дабы не показаться навязчивым, Эрик заткнул уши плеером, поставив свою любимую музыку и неожиданно промучился бессонницей почти до рассвета.       Он был счастлив от случившегося, но, разумеется, этого было невероятно мало. Он воображал Алана перед закрытыми глазами во всех возможных позах и ракурсах: на живописи, смущенным и напуганным, на автобусной остановке, когда Эрику показалось, что Смит хотел только его одного, и на баскетболе, когда Хартманн увидел уверенность и странную, заряжающую остальных внутреннюю силу.       Проснувшись, когда мобильный от вибрации свалился со стола на пол, Хартманн сообразил, что проспал, и приехал в школу к последнему звонку, так не встретив Смита. Суета во время утренних сборов немного выбила его из колеи, хотя билеты, которые он едва не забыл, грели внутренний карман куртки. Он думал, стоит ли поздравлять Алана по смс, но решил воздержаться и сделать сюрприз сразу после матча.       Весь день вышел довольно напряженным и скомканным, Хартманну даже не удалось вовремя выбраться на обед в кафетерий. Однако, Смит не написал ему ни строчки, что немного расстроило.       Когда пришло время игры, Эрик, не мешкая, пошёл к спортзалу в толпе учащихся, заметив Алана и ребят из команды далеко впереди. Некоторые ученики с параллели дружески хлопали Смита по плечу и поздравляли, а те, кто болели за команду, желали удачной игры. Парень пару раз как-то неуверенно оглянулся, скользя взглядом по толпе, но Эрик решил не привлекать к себе внимания, по возможности, прячась за кем-то из ребят повыше ростом.       Он разместился в середине трибуны, там, где открывался прекрасный обзор на поле. Когда начали игру, в перерыве первой четверти Смит его заметил: Алан махнул рукой, криво ухмыльнувшись, а затем едва не споткнулся об скамью. Тренер Красных дьяволов удивленно протянул ему бутылку с водой, и Хартманн тихонько усмехнулся. Улыбка, которая последовала за этим конфузом, согрела холод в груди, и Эрик продолжил с волнением следить за матчем.       В голову лезла всякая чушь. Вскрикивая в опасные моменты вместе с остальными болельщиками, Хартманн представлял, думает ли Смит о нём во время игры? Когда Алан был на поле, то выглядел очень сосредоточенным и до ужаса красивым. Но любопытство, что же занимает его мысли, не давало Хартманну покоя.       Ребята ушли в отрыв в середине второй четверти. В следующем перерыве было всего три минуты, и, пока тренер вбивал в головы Красных дьяволов тактику, Алан неожиданно отыскал Эрика на трибуне, показав ему на часы и вопросительно разведя руки в стороны. Наверное, он имел в виду отсутствие Хартманна в течении дня, но Эрик не отреагировал, боясь отвлечь парня от игры и постарался, как ни в чем не бывало, блуждать по залу отстраненным и задумчивым взглядом.       После третьей четверти Хартманн вспотел от напряжения, непривычной позы и неотрывного слежения за игрой.       Он расслышал, как Фил смеялся, пробегая перед первой скамьей:       — Эй, Ал! У тебя появилась группа поддержки!       Толпа девочек в первом ряду радостно рассмеялась и замахала руками.        — Нападающий Смит, ты что-то зазвездился!       Эрик ощутил укол ревности, когда увидел Смита, рисующегося перед фанатками и посылающего им воздушные поцелуи.       Кураж от последних минут матча будто затмил голову всему залу. Финальный свисток и звуки сирены утонули в аплодисментах и радостных визгах. Команда бросилась к тренеру, тот довольно хлопал каждого по плечу, но Алан вдруг сменил курс, не подойдя к остальным и уверенным шагом устремившись в раздевалку. Заметив это, Хартманн тоже поднялся со скамьи и решил, что поздравит Смита, как только догонит.       Видимо, они разминулись или капитана команды задержали восторженные фанаты, но Эрик оказался в помещении первым. За закрытой дверью были едва слышны крики и свист. Парень прошелся вдоль деревянных скамеек, находя шкафчик, из которого торчал знакомый ему рюкзак.       Смит чуть не налетел на него с разбегу, смеясь и толкая вперед, прямо на дверцу.       — Как ты… — начал было он, но Эрик развернулся, и, не выдерживая нахлынувшего напряжения, а может, таким образом избавляясь от него, стиснул Алана в крепких объятиях.       — С днем рождения! — радостно провозгласил он ему на ухо.       Разумеется, Смит ненадолго оторопел от случившегося, но его руки рефлекторно потянулись к спине и обняли Эрика в ответ.       Ликование от этой неожиданной и такой естественной близости затуманило разум: Эрику было наплевать, что Алан весь липкий от пота, и что он сам стоит посреди раздевалки в расстегнутой куртке… Прошло секунды три прежде, чем Смит отстранился, наверное, решив, что это объятие слишком затянулось.       И ещё секунда, когда он поймал на себе пристальный взгляд Хартманна.       Они стояли слишком близко друг к другу. Ноздри щекотал аромат пота, вперемешку с парфюмом. Алан нервно сглотнул, а Эрик вдруг заметил в его глазах какой-то странный блеск.       — Слуша… — начал было Смит, и Хартманн потянулся к нему навстречу.       Их одинаково пересохшие, горячие губы соприкоснулись на мгновение, а затем в коридоре послышался топот многочисленных ног.       Время остановилось.       Сердцебиение покинуло и вернулось, сбившись с ритма. Эрик забыл, как дышать, но Алан рефлекторно и довольно быстро оттолкнул его в сторону ровно в тот самый момент, когда раздевалку наполнили крики игроков.       — Алан, сукин ты сын! — кто-то радостно толкнул Смита, несколько рук вдруг вцепилось в плечи Хартманна, кажется, даже не заметив или не узнав его.       Мир кувыркнулся у Эрика перед глазами: Алан неожиданно оказался поднятым в воздух. Вроде бы ребята наперебой кричали что-то о забитых голах?       Свет многочисленных люминесцентных ламп слепил глаза. Тело парня покрылось мурашками, а сердце стучало где-то в горле. Он осторожно обошел толкающуюся толпу, шмыгнув за приоткрытую дверь и, уже ничего не соображая, побежал на выход из здания.