Дыши

      От криков и смеха, в одночасье заполнивших узкое помещение раздевалки, заложило уши. Алан зажмурился, в груди перехватило дыхание, когда множество рук подхватили его и резко подняли вверх. Чьи-то ладони больно схватили за бок, другие крепко вцепились в лодыжки: пол с потолком поменялись местами, его встряхнуло, а затем подбросило, как на аттракционе. В пересохшем горле саднило, мышцы горели огнем, и, хотя Смит пытался возмущаться, чтобы его вернули в вертикальное положение, его, похоже, никто не слышал.       — Уделали ублюдков!       — Так им!       — Засадил сучкам двадцать четыре из семидесяти восьми!       На пол поставили спустя минуту, когда парень уже думал, что его вот-вот вырвет. Наклонившись вперед, он рефлекторно потёр ушибленный бок и попытался восстановить в голове картину произошедших за этот десяток минут событий. Алан с трудом отходил от шока и никак не мог разделить воцарившееся в раздевалке веселье. Кто-то, наконец, заметил неладное и поинтересовался, хорошо ли Смит себя чувствует? Но тот даже не разобрал, кто стоял рядом, виной тому стала резкая смена декораций: совсем недавно в раздевалке напротив был Хартманн и тихо, словно в вакууме.       Алан вспомнил крепкое объятие, общий счастливый смех. Восстановил лицо беловолосого перед глазами близко-близко до мельчайших деталей: серые, леденящие до мозга костей глаза, хотя слишком странные, не как обычно, словно Эрика в тот момент подменили.       Волосы, растрепавшиеся от бега, поздравление, сначала громкое, а затем тихое, сказанное на ухо, и стайка мурашек от хриплого тихого голоса.       И губы. Горячие и сухие, как песок под солнцем. Последнее, что Алан помнил резко привело его в чувство, и он поднял голову, оглядываясь:       — Тут был… — голос прозвучал, как не свой, пришлось прерваться, чтобы прокашляться.       — Кто был, приятель? — переспросило сразу несколько голосов.       — Х-хартманн.       — Какой еще Хартманн? Когда мы пришли, никого тут не было! — Джек стащил с себя майку и ловко запустил её в один из металлических шкафчиков.       Остальные, поутихнув, разбрелись по углам: кто-то уселся на скамейку, кто-то направился прямиком в душ. Алан замер в проходе, сжимая и разжимая отчего-то покалывающие пальцы рук.       Ему показалось? Привиделось? Он растерянно оглядел раздевалку снова: кроме Джека, Дейва и разбросанных по скамейкам вещей, в ней действительно никого не было.       Но ведь только-только…       В виски стукнуло несколько раз, перед глазами потемнело, и Алан покрепче ухватился за деревянную скамью, чтобы не упасть. Его повело, будто пьяного, словно адреналин после физической нагрузки нагнал запоздало и шарахнул прямиком в мозг.       Он потрогал лоб, ожесточенно потер лицо ладонями, касаясь губ и одернулся, словно в приступе.       Джек обернулся, обращаясь к Смиту, в тот самый момент, когда тот выскочил за порог раздевалки, с шумом врезавшись в противоположную дверь.       Он нёсся по коридору, как ненормальный. Первый поворот, второй: по знакомому пути, который парень мог проделать даже с завязанными глазами. Насквозь мокрая майка облепила тело, в мышцах противно ныло, а щеки горели будто огнем. Ему было жутко стыдно, но непонятно… отчего?       Однако парень думал только о том, что Эрик не мог убежать далеко.       Сознание запоздало регистрировало крики и слова, брошенные Джеком вслед. О том, что он псих, и что на улице всего лишь два градуса. О том, что они должны были отпраздновать победу. О том, что у него, черт подери, день рождения!       В холле перед стеклянными дверьми толпился народ, большинство еще не покинуло здания: зрители матча, их родители, маленькие дети и учителя толкались, переговаривались между собой, обсуждая детали игры. Торопясь, Алан задел каких-то людей, кажется, даже сшиб кого-то с ног, бросив скомканные извинения по пути и не оглядываясь.       В голове не укладывалось, как же Хартманн смог так незаметно уйти? Куда он пошел? И зачем?       Вопросы грозились расколоть Смиту голову. Он понятия не имел, что собирался сказать Эрику, когда встретит, но сейчас им двигало одно только желание найти его.       Пока он бежал по дорожке, ведущей в сторону главного школьного здания, по возможности огибая, а изредка толкая прохожих — даже не чувствовал холода. Чертыхаясь про себя, Алан судорожно вспоминал, в какой Хартманн шапке. Со спины все парни их возраста и комплекции, выглядели одинаково.       Пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание: в боку уже опасно кололо. Как только он замер, перед глазами сразу же поплыли красные круги.       — Эй, дружок, потерял кого? — чей-то голос окликнул его позади.       Алан стоял, согнувшись пополам и уперев ладони в колени.       — Да… да! Черт возьми! Потерял! Свою компанию на день рождения! — рявкнул он, даже не взглянув на собеседника. — Трус проклятый, и что теперь?! — добавил он уже тише и стиснув зубы.       Горло захлестнуло обидой. Он понимал, что хотел провести остаток вечера совсем не так! Эрик спутал все карты, он сделал то, чего Алан не мог себе даже представить и, быть может, поэтому он даже не придавал произошедшему значения, сосредоточившись лишь на поисках. Какая-то часть подсознания билась в истерике от случившегося, но он осознанно запрещал ей захватывать власть над мыслями.       Оторвав взгляд от земли и стараясь больше ни о чем не думать, Смит принялся рассматривать прохожих. В ту же секунду на широких ступенях крыльца, среди многочисленной толпы вдруг замелькал капюшон знакомой куртки. Удивительно, что Алан смог так ясно выделить силуэт из серой массы. Наверное, потому что человек стремился попасть в здание, а не наоборот.       — ХАРТМАНН, МАТЬ ТВОЮ, — парень заорал во всю глотку, так, что несколько человек впереди принялись испуганно озираться по сторонам. — ОСТАНОВИСЬ! — фигура в капюшоне даже не дрогнула, продолжая путь.       Алан стремглав бросился к крыльцу, расталкивая людей по дороге. Кто-то возмущенно огрызался, кто-то лишь крутил пальцем у виска. Невзирая на реакцию толпы, Смит продолжал выкрикивать имя беловолосого. Он видел, что Эрик обернулся, что заметил его, но тут же зашагал дальше, и, кажется, еще быстрее, чем до этого!       — У меня же день рождения, какого чёрта?! — шипел Смит на пути.       Он так разозлился, что забыл обо всем на свете. Их разделяли считанные метры, но вокруг было слишком много людей. Наконец, удалось дотянуться до Хартманна рукой. Парень ухватился за капюшон на бегу и, не чувствуя сопротивления, легко сорвал его с головы. Первой мыслью, при виде испуганного выражения лица беловолосого, обернувшееся навстречу, было то, что Алан, наверное, выглядит так, будто собирается дать ему в морду.       Он осадил сам себя, понимая, как может быть воспринят этот жест.       — Поговорить… — выдохнул Смит, тормозя и хватая Эрика за плечо, чтобы удержать равновесие и не поскользнуться на мокрой от снега плитке. — Нам надо поговорить!       — Поговорить? — брови Хартманна поползли вверх. Он окинул Алана взглядом: на долю секунды по лицу пробежала тень, и парень нахмурился. — Какого черта ты выбежал на улицу не переодевшись?       Алан опешил от подобной наглости и толкнул плечо беловолосого ко входу в здание школы.       — А ты какого черта собрался уходить? И вообще, какого черта тебя весь день не было?! Мог бы хоть смс написать! Я думал, что мы пойдем в кино!       Эрик резко сбросил руку и пошел рядом молча. В коридоре было тихо и пахло сыростью, несколько человек, столпившихся возле стойки информации, вроде бы, не придали вернувшимся ученикам никакого значения. Но Алан знал, что они выглядели странно: для свидетелей на улице они были как двое, вот-вот готовые затеять драку.       В то же самое мгновение на подсознании снова вспыхнуло случившееся в раздевалке.       В виски будто стукнуло чем-то тяжелым, вся спина мгновенно покрылась мурашками, и парень понял, что боится об этом думать. Но картинка всплывала перед глазами против воли, затмевая собой всё остальное.       Они, не мешкая, миновали коридор со шкафчиками и свернули в небольшой холл с диванами перед кабинетом директора. Последний раз оба были на том же самом месте в день окончания отработок еще в начале сентября: Алану показалось, что с того мгновения минула целая вечность. Он выбрал этот закуток неслучайно, обычно сюда редко забредал кто-либо из учеников, и парень знал, что директора не было с самого утра.       Смит остановился рядом с большим горшком, из которого росло какое-то пальмоподобное растение. Эрик замер позади него, словно вкопанный.       Дышалось блядски тяжело, от забега, устроенного после напряженного матча, в горле, кажется, ёж поселился. Губы пересохли, потрескались и с трудом разлеплялись. Алан хотел говорить, но физически не мог начать.       — Слушай… — выдавив с усилием, он было повернулся к нему, но Хартманн не дал и слова вставить.       — Алан, это было глупо с моей стороны, — быстро начал он. — Я не хотел все испортить, пожалуйста, постарайся забыть.       — Чего?! — ошарашенно переспросил Смит, встречая его ответный, такой же удивленный взгляд.       Эрик раздосадовано покачал головой и снова нахмурился.       Он как будто собирался сообщить что-то важное, но никак не мог, терзаясь сомнениями. Алан то и дело прислушивался к голосам в коридоре. Сердцебиение постепенно приходило в норму, равно как и дыхание, наконец-то стало легче соображать.       — Выслушай меня, — после недолгой паузы вдруг тихо произнес Хартманн. — Я не хочу всё испортить. Мне стыдно за то, что я натворил в раздевалке… но… — он запнулся и затем зло воскликнул. — Scheiße! Как же это сложно!       Алан не впервые слышал, чтобы беловолосый ругался, да еще и по-немецки. Но все слова сейчас, казалось, давались ему с очень большим трудом.       — Да ну к черту, Эрик, — выдохнул Смит, поймав его испуганный, будто молящий о чем-то взгляд.       Хартманну, видимо, тоже не хотелось думать об этом. Судя по всему, парень пытался стереть из памяти случившееся.       Но если обоим неловко, то не проще ли забыть? Смит уже собирался изречь эту, мудрую, по его мнению, мысль, как вдруг, Эрик сжал ладони в кулаки, всем своим видом показывая, будто собирался броситься от него наутек.       — Просто слишком много…       — М? — Алан попытался сглотнуть ком, застрявший в горле.       — Слишком много тебя, — Эрик как-то расслабился, договорив и с досадой потер переносицу пальцами.       Смит резко осознал, что уже ничего не хочет слышать дальше. Нутром почуял — если беловолосый сейчас продолжит разбирать и раскладывать случившееся по полочкам, они действительно не смогут оставить всё, как есть.       К тому же в данную минуту Алан совсем не знал, как это? Как оставить как есть? Он понятия не имел, а как у них сейчас? И что может быть потом? В голове всё смешалось.       — Вот что, Эрик, — он постарался придать своему голосу максимальное спокойствие, на которое только был способен: — я сейчас переоденусь. Вернусь сюда. А потом мы пойдем в кино, как и договаривались. Идёт?       Пока Смит чеканил слова, словно готовил их заранее, выдавая маленькими порциями, Хартманн, не отрываясь, смотрел в пол, но, когда он закончил, беловолосый глубоко вдохнул и чуть качнул головой.       «Во время приступа паники главное не теряться и следовать инструкциям, сохраняя спокойствие», — пронеслась в голове немного запоздалая мысль.        Оба потоптались на месте в молчании.       — Алан? — голос Виктории разрезал повисшую между ними тишину, словно ножом.       Девушка вошла в закуток, неловко теребя в руках перчатки, и замерла возле двери кабинета директора.       — А почему ты…       — В форме? — Смит постарался непринужденно улыбнуться. — Ой, да я просто чуть не забыл кое-что передать Эрику! Вот… сейчас иду переодеваться, — он помедлил, раздумывая, как поступить.       — А… — она закусила губу, понимающе кивая, но все же смерила их пристальным взглядом.       Тот факт, что Алан оказался в здании школы спустя пятнадцать минут после окончания баскетбольного матча, выглядел очевидно странным. Особенно, учитывая, что он был здесь рядом с Эриком.        — А можно… Я составлю тебе компанию до стадиона? Мне надо ко что с тобой обсудить… — смущенно начала она.       Неестественный, будто ненатуральный смех, раздавшийся в тишине, учитывая ситуацию, заставил обоих вздрогнуть и посмотреть в сторону Хартманна. Кажется, на его лице явственно читалась досада и какое-то странное, почти ироничное выражение, которого Алан никогда не видел ранее.       — Хорошо, Вики, конечно! — Смит прошел мимо Эрика, наспех бросив ему: — Жди здесь, я скоро.       Кажется, его слова не произвели должного впечатления, беловолосый все с той же досадой улыбался, провожая парня с девушкой взглядом и качая головой.       Алан не знал, куда себя деть, а Виктория как-то стыдливо молчала. Не покидало ощущение, что она словно прервала их на чем-то очень важном.       Холодный осенний ветер на улице немного отрезвил.       — Поздравляю с победой, — начала девушка спустя пару минут.       — Так о чём ты хотела поговорить? — спросил Смит, покосившись в её сторону и невольно прибавляя шагу.       Бежать до школы оказалось гораздо легче. Сейчас холод пробирал буквально до самых костей… Парень мечтал о горячем душе, сухой сменной одежде и молился, чтобы ребята из раздевалки уже ушли. Ему явно не были нужны лишние расспросы.       — У тебя же день рождения, — заметила Виктория, смущенно разглядывая асфальт перед собой. — И у меня есть небольшой подарок.       — Ой, что ты! Не стоило! — Смит всплеснул руками, и желудок от этого жеста, кажется, приклеился куда-то к стенке ребер. Вместе с усталостью накатил зверский аппетит.       — Тебе надо торопиться, — девушка порылась в сумке, извлекая наружу белый конверт. — Вот. С днем рождения тебя! Пусть у тебя все будет хорошо, Ал!       С этими словами она подалась вперед, смущенно и нелепо клюнула его куда-то в щеку, а затем бросилась прочь с такой скоростью, словно Смит сказал ей какую-нибудь гадость.       Парень постоял на дорожке, провожая её взглядом и задумчиво вертя в пальцах шероховатую бумажную поверхность. Вечер бил все рекорды. Он вдруг подумал: если на школу сейчас рухнет самолёт, у него уже не останется сил удивляться.       Запоздалая, но острая и неожиданная боль сковала все тело разом. В горле запершило по серьезному, мокрая от пота футболка, кажется, давно покрылась ледяной коркой.       — Что за день… — устало пробормотал Алан и в ускоренном темпе пошёл в раздевалку.       Бросив вещи на скамью, он спрятал конверт в рюкзак, решив, что взглянет на его содержимое позже, и поплелся в душ. Он боялся, что Эрик не послушает и уйдёт, поэтому насладиться горячей водой как следует не вышло.       Наскоро вытершись полотенцем, Алан переоделся в сухую одежду, затем покидал мокрую форму и остальное барахло в рюкзак. Проверив мобильник, он не заметил ни одного сообщения от Хартманна, что, наверное, можно было считать хорошим знаком.       На всякий случай Смит написал, чтобы Эрик ждал его на крыльце.       На улице начинало темнеть, на территории школы потихоньку зажглись фонари. Откуда-то с юга набежали облака, и Алан вспомнил, что по прогнозу, вроде как, обещали снег. Впрочем, на его день рождения редко обходилось без всех атрибутов начинающейся зимы, так что он давно привык.       На ступеньках опустевшей лестницы на подходе действительно стала различима знакомая одинокая фигура. И хотя сборы заняли от силы минут пятнадцать, Смиту все равно было приятно, что Эрик его ждал. Об остальном он старался не думать.       — Мы так и не решили на какой фильм пойдем? — нарочито беззаботно начал Алан, подойдя.       Хотелось, чтобы напряжение между ними поскорей прошло. Он зверски устал, мечтал о еде и о том, чтобы как следует отдохнуть и ни о чем больше не думать. Хартманн обернулся, и Смит заметил, что беловолосый сжимает в руках маленький белый конверт, обвязанный голубой лентой, похожий на тот, что подарила Виктория.       — Это что? — он удивился и в ту же секунду обрадовался, поймав на лице беловолосого чуть виноватую, но всё же улыбку.       — Подарок, — вздохнув, Эрик без промедления протянул конверт, — вот, держи. С днём рождения.       Алан повертел его в руках, вспоминая, что Виктория подарила такой же, а он даже не удосужился проверить, что там. Вздохнув, парень дернул за бантик, и лента моментально расплелась.       Внутри незаклеенного конверта лежало два билета.       — Мэдисон-сквер-гарден… Нью-Йорк Никс против Торонто Рэпторс, сегодня в семь вечера…       Он прочитал эту информацию вслух и еще три раза про себя, постепенно чувствуя, как его желудок в очередной раз делает сальто. Голос покинул, уступая место шоку. Прошло минуты две-три, прежде чем Алан ошарашенно переспросил:       — Где ты, черт тебя дери, достал эти билеты?!       — Там же, где и все люди, в интернете, — усмехнулся Эрик, а затем посмотрел на экран мобильного и тактично заметил: — У нас полтора часа, чтобы доехать.       Алан еще несколько раз открыл и закрыл рот в полнейшем оцепенении, поглядывая то на билеты, то на подарившего их.       А затем они оставили часть вещей в школьном шкафчике и быстрым шагом направились в сторону автобуса. Возле стадиона всегда собиралась толпа, и, если бы они не поторопились, потеряли бы время, стоя в длинной очереди на вход.       Смит пребывал в диком, эйфорическом состоянии. Это было похоже на легкое опьянение, вперемешку с волнением и приятным предвкушением, словно он ребёнок, а завтра утро Рождества и будут открывать подарки. Парень стал гадать, сколько Эрик выложил за билеты: по его меркам, это могла быть неподъемная цена, судя по указанному сектору. Даже учитывая, что Смит имел неплохой бюджет из денег, выданных ещё с начала осени на карманные расходы, ему пришлось бы на это копить.       Он никогда в жизни не был на домашнем стадионе Никс! На баскетбольном матче профессионалов, на которых он равнялся, с детства, не пропуская ни одну из их игр по телевизору и просматривая в записи по нескольку раз!       Чувство благодарности переполняло изнутри, однако, у парня всё никак не находилось нужных слов, чтобы его выразить. Добрую половину мыслей до сих пор занимал случившийся поцелуй. Стоило лишь на секунду вспомнить его, как губы обжигало, будто Алан отпивал раскаленный кофе из пластикового стаканчика, только что купленного в школьном автомате.       Они с Эриком почти не говорили по дороге. А когда вышли из метро, то почти сразу вклинились в поток народа, шествующий на стадион, и лишь изредка перебрасывались какими-то ничего не значащими фразами, оглядываясь по сторонам и обсуждая всякую ерунду. Смит прикурил, но почувствовал, как от табака в горле запершило сильнее.       Несмотря на первые тревожные симптомы простуды, Алан не мог прекратить радоваться происходящему. Он чувствовал себя ребенком, которому подарили дорогую и желанную игрушку, говоря: «Да-да, это твое, малыш. Это происходит на самом деле».       Эйфория продолжилась, когда он протянул билеты проверяющему и принялся глазеть по сторонам, детально изучая внутреннюю обстановку. Что-то переворачивалось в груди, дух захватывало, как на русских горках. Он то и дело цеплял Эрика под локоть, без конца что-то показывая и рассказывая, и не находя в себе сил заткнуться. Везде были какие-то важные мелочи, которыми он хотел поделиться: плакаты, люди, проходы, трибуны…       Наконец, ему все-таки стало неловко. Хартманн, быть может, устал его слушать? Всё же, судя по их общению, Эрик находился довольно далеко от спорта, и всё происходящее было лишь подарком. Невероятно внимательным и щедрым с его стороны, таким, что Алан на какое-то время даже забыл о случившемся после игры…       Парень растерянно затих, едва они прошли на нужный сектор. Всю дорогу треща без умолку, он даже не обратил внимания, что Эрик все это время находится где-то далеко. Но вскоре началась игра и было уже не до каких-то там посторонних мыслей.       На середине второго тайма Смит вконец сорвал голос. Виной тому, наверное, была газировка со льдом, которую они взяли во время перерыва, а может, обилие горчицы в заказанном хот-доге… Алан пытался не придавать значение симптомам, занимало другое.       Хартманн сосредоточился, стал следить за происходящим вокруг: смотрел то на поле, то на Смита, и как-то странновато посмеивался.       — Ты чего? — удивленно поинтересовался Алан, но понял, что его голос утонул в криках толпы и звуках фанфар, оповещающих о начале следующего тайма.       Эрик мотнул головой, продолжая улыбаться легко и непринужденно, а затем устремил свой взгляд на баскетбольное поле.       Смит ощутил, как сильно его знобит и поплотнее закутался в куртку, порадовавшись, что они не стали сдавать верхнюю одежду в гардероб. Иначе не покинули бы стадион до самого вечера в тщетной попытке отстоять длинную очередь.       — Алан, а почему судья сейчас засвистел? — спокойный и глубокий голос прозвучал возле уха так неожиданно, что Смит вздрогнул.       — Э-э, ну потому что было восемь секунд, кажется? — он вгляделся в номер на футболке игрока, который махал кому-то из своих товарищей рукой, а затем посмотрел на Эрика. — Да. У него восемь секунд.       — А что это значит? — Хартманн смутился, но продолжил заинтересованно следить за судьей.       — Видишь, Никс сейчас выводили мяч из защиты, но кое-кто зазевался с передачей?       — Правда?       — Угу, прошло восемь секунд, и судья дал свисток. Сейчас мяч будут вбрасывать Рокетс… Идиоты…       Беловолосый вдруг опять как-то странно рассмеялся, и парень хмуро покосился в его сторону.       — Чего ты ржешь? — ему вовсе не хотелось, чтобы Никс проигрывали, а выражение лица Хартманна так и провоцировало на злость.       — Ты такой забавный, когда чем-то увлечен, — заметил Эрик и снова перевел взгляд на поле.       — Себя видел, когда рисуешь? — парировал Алан, не глядя в его сторону. Мужик по соседству вдруг поднялся со своего места, потеснив его, и стал пробираться к выходу.       Их с Эриком колени столкнулись, и на мгновение парень почувствовал чужое тепло, наконец, соображая, что у него зуб на зуб не попадает.       — Я знаю, что выгляжу странно! — крикнул Хартманн ему на ухо. — И я не имел в виду ничего плохого, извини!       Алан махнул рукой, продолжая следить за игрой. Однако ноги от Эрика так и не отодвинул. Рядом было значительно теплее, а беловолосый, вроде бы, не возражал сидеть близко.       Никс вели до середины третьего периода, а затем, к большому разочарованию Смита, стали проигрывать. Он снова увлекся, хлопая и подскакивая со своего места вместе с остальными в особо удачные моменты, но к концу четвертого тайма потерял всякую надежду. Отрыв становился все больше, нереально, чтобы его любимая команда успела отыграть очки.       При финальном свистке судьи он с досадой саданул ладонью по коленке.       — Ай! … — голос Эрика дал понять, что Смит со всей дури шлепнул по нему, не рассчитав направления.       — Прости! — он рефлекторно погладил ушибленное место, подумав, что это, наверное, больно, а затем со скоростью света убрал свою ладонь, чувствуя, как жар толчками приливает к щекам.       Какого черта он делал?! Что на него нашло? Его любимая команда проиграла, но это не повод гладить по коленке парня! Алан молниеносно перевел взгляд на трибуны и медленно выдохнул, пытаясь успокоить сбившееся дыхание. Даже думать страшно о том, какое выражение лица было у Эрика в этот же самый момент…       Он покачал головой, сочтя, что досада за проигрыш станет достаточной причиной для немедленного ухода со стадиона, и резко поднялся с места.       — Если мы свалим сейчас, может, не будем так сильно толкаться на вхо… — начал парень, поворачиваясь, и едва не столкнулся с Хартманном лбом.       Продвигаясь в толпе по проходу, Смит понял, что беловолосый растерян не меньше, и проклинал всё на свете. В голову вдруг закралась невеселая мысль, что так будет всегда. Они вечно будут на грани… из-за этого блядского поцелуя!       Почему нельзя всё переиграть? Почему Смит не мог прийти в раздевалку вместе с остальными ребятами? Тогда они с Эриком не остались бы наедине…       На улице вдохнулось свободнее, Алан застегнул куртку, попробовал сделать пару затяжек, но из-за сорванной глотки быстро оставил эту затею. Они решили вопрос с ужином, и, не заморачиваясь, направились в ближайшую забегаловку. Съев там по бургеру, большой порции картошки фри, и, забивая рот едой то ли от голода, то ли от страха говорить, они все-таки выбрали фильм, шедший в кино неподалеку.       Оказалось, попали на премьеру: в кинотеатре, само собой, собралось полно людей и удалось выкупить билеты только на крайние места в последнем ряду. Эрик снял куртку, когда фильм уже начался и Алан вдруг снова ощутил стойкий аромат духов, который напомнил ему о раздевалке так ясно, будто поцелуй случился только что.       С ним стало твориться что-то невообразимое. Вместо того, чтобы следить за сюжетом, парень то и дело вспоминал какие-то идиотские факты вроде выражения лица Эрика за секунду до. Его движения, слова, которые он сказал перед тем, как обнять. На мгновение Смит будто снова почувствовал чужие губы. Они тоже были сухими, как и его собственные?       Алан пришёл в себя, осознавая, что Эрик непродолжительное время деликатно трясет его за плечо, чтобы привлечь внимание. На вопрос о сюжете парень, естественно, ответил растерянным «Э-э…», а женщина, сидящая на ряд ниже, обернулась и возмущенно шикнула.       Смит стушевался и вжался в кресло. Подмышки насквозь вспотели, со спины капало за пояс. У него, кажется, начиналась лихорадка.       — Ал… — Эрик не бросил попыток докопаться, в чем дело, видимо, решив, что парень попросту не расслышал и стал пересказывать свой вопрос шепотом прямо ему на ухо.       В зале вдруг стало слишком душно и трудно дышать, сердце глухо застучало в горле, а затем Смит ощутил страх. Беловолосый снова близко, а это значит — рядом тепло чужого тела, запах и голос. Захотелось заткнуть Хартманна, сделать хоть что-нибудь, лишь бы не слышать его, лишь бы не думать…       К концу фильма Алан не выдержал и отлучился в туалет, чтобы умыться. Строго говоря — вышел он только из зала, а затем, чуть не сбив с ног ошеломленного администратора, вихрем пронесся до заветной двери.       Глядя на себя в зеркало, он принялся гадать, насколько сильно у него поднялась температура?       — Прекрати, пожалуйста, да что с тобой такое, — в отчаянии шептал Смит, вцепившись в холодный фаянс.       Вернувшись в зал, он еле дождался титров. Хартманн заметил, что с Аланом творится неладное и предложил вызвать такси. К моменту, когда уже они стояли на улице, у парня подкашивались ноги. Он не стал спорить и охотно согласился, мечтая о теплой постели.       Пока они ждали машину, снова прошиб озноб. А за ним жар, как на качелях: вверх-вниз, сумбур, сон, поцелуй, игра…       Уже в салоне Эрик коснулся лба Смита ладонью: его рука была прохладной, и Алан невольно толкнулся вперед, упираясь в кожу.       — Заболел… ну вот… — Хартманн цокнул языком и убрал ладонь так неожиданно, что Смит чуть не завалился на него, будто пьяный.       — Насыщенный день, — смутившись от собственной слабости, заметил он, откидываясь на спинку сиденья и одновременно радуясь, что происходящее можно списать на температуру.       — Ещё и хрипишь, — констатировал Эрик, качая головой. — И шапку не надел, когда шли до кинотеатра.       — Ты прямо как моя мамочка, — вяло огрызнулся Смит, зевая.       В какой-то момент он стал-таки клевать носом от монотонной дороги. Машина ехала ровно, на пути из-за позднего времени почти не было пробок. Но зыбкий сон то и дело прерывался, Алан будто всплывал со дна, фиксируя случайные вывески за окнами и слепящий свет уличных фонарей.       Проснулся он от того, что кто-то дул ему прямо на лоб: кожу щекотали выбившиеся из-под шапки волосы. Смит подумал, что не хочет открывать глаз и лишь вяло поморщился. Его знобило.       Уже какое-то мгновение спустя, когда воспаленный мозг осознал окружающую реальность, Алан сообразил, что лежал на плече Эрика. Но сил, чтобы сделать вид, будто это случайно, не осталось. Кажется, у него и вправду была очень высокая температура.       Судя по размеренному движению автомобиля, они еще не приехали. Смит решил, что ему уже наплевать, о чем там Хартманн может подумать, и поерзал, устраиваясь на плече беловолосого поудобнее. Тот дернулся, опора на мгновение исчезла, но быстро вернулась. На плечи легло что-то тяжелое. Алан не протестовал, понимая, что его обняли. Стало гораздо удобнее, да и сон накрыл быстро.       Их разбудил сам водитель. Они одновременно отсели друг от друга, почти по команде смирно, заспанно оглядываясь по сторонам. Таксист терпеливо сообщил адрес.       — А ты дальше, да? — хрипло спросил Алан, повернувшись к Эрику. Тот потер глаза, устало вздыхая, и кивнул. — Ладно, а сколько с меня?       — Забудь, — Хартманн махнул рукой, и у Смита от этих слов неприятно кольнуло в груди. — Ты как, дойдешь?       Парень посмотрел на мобильный: уже перевалило за полночь, и было даже странно, что предки не звонили ему всё это время… Наверное, надеялись, что он от всей души празднует где-то с ребятами из команды?       — Дойду, — Алан тяжело вздохнул, выбираясь из автомобиля. —Напиши, как доберешься, хорошо? — попросил он.       Вроде бы Эрик кивнул, но разглядеть в полутьме салона было трудно. Едва парень хлопнул дверью, как машина нетерпеливо тронулась с места.       Знобило вовсю: Смит с трудом преодолел весь путь до квартиры по лестнице, надеясь, что не упадёт по дороге. Мама, встретившая его на пороге, сначала счастливо улыбнулась, а затем, заметив, в каком состоянии «приполз» сын, взволнованно охнула.       — Я не пьян… — пробормотал он, когда она помогала стащить с него куртку. Заботливо потрогав лоб, женщина велела немедленно идти в ванную.       Пока он пытался прийти в себя, умываясь, Ханна заварила и заставила выпить какой-то жаропонижающий порошок. За всеми этими манипуляциями Смит совсем позабыл проверить рюкзак и сделал это, когда уже переоделся в тёплую пижаму и вошёл в комнату.       Оказалось, что Виктория нарисовала открытку. И это выглядело очень мило, не считая содержания. Алан пробежался взглядом по строчкам, понимая, что девушка очевидно намекала на то, что он ей нравится, пусть даже в чьих-то стихах…       Ему стало совсем паршиво. Ведь он действительно не испытывал ничего, на что Виктории можно было хотя бы рассчитывать…       Ложась в кровать, парень рефлекторно потянулся к мобильному, чтобы отключить будильник на завтра и вдруг увидел непрочитанное сообщение.       «Я добрался до дома, всё хорошо».       Уже на автопилоте он набрал ответ:       «Спасибо за вечер, Эрик, всё было супер».       Закрыв глаза и положив телефон возле подушки, парень проснулся от очередной вибрации.       «Я рад. Еще раз извини за то, что испортил начало».       Алан чертыхнулся спросонья: жаропонижающее еще не начало действовать, его по-прежнему колбасило.       «Мне всё понравилось».       Смит отправил текст, не подумав о двояком смысле. А потом послал условности к черту и отключил телефон, уронив тот куда-то на пол.

***

      — Мистер Смит! — голос преподавателя дошёл не сразу: м-р Локерсон пытался перекричать собирающихся домой учеников и, кажется, был весьма недоволен происходящим.       — Да, сэр? — через весь кабинет отозвался Смит, кидая тетради с домашним заданием в рюкзак и подхватывая учебники.       — Будьте любезны задержаться после занятия, — он многозначительно посмотрел на Алана из-под очков. — На пару слов.       — Я подожду, — бросил Эрик, проходя мимо и чуть задевая парня рюкзаком.       Ему показалось, что Смит слишком растерянно собирал свои вещи. Задержавшись взглядом на преподавателе, который просматривал какие-то распечатки, Хартманн снова уставился на Алана, но мгновенно пресёк любопытство. Он периодически одергивал себя, пытаясь отучиться от этой дурной, по его мнению, привычки. Пялиться было нельзя, даже если хотелось. Черт подери, постоянно хотелось, и Эрик уже плюнул на свою манию делать зарисовки лица Смита во время их общих уроков. Хорошо тот не особенно интересовался, что же парень так увлеченно чиркает карандашом…       — Мистер Хартманн? — тем временем, Локерсон оторвал взгляд от текста и вопросительно посмотрел на Эрика. — Что-то хотели уточнить?       — Нет, сэр! — он мотнул головой, — я буду на крыльце! — крикнул он уже Алану. Тот задумчиво кивнул, закидывая на плечо рюкзак.       Эрик вышел за дверь и сделал всего два шага, чтобы пропустить вперед себя последних задержавшихся в классе. А затем вернулся, замерев возле небольшой щелочки, словно партизан.       Алан как-то заметил, что Локерсон — лучший среди прочих учителей школы. По его словам, так думал не только он, но и другие ребята. И Хартманн не спорил, ведь положительное впечатление об этом человеке сложилось у него сразу после первого знакомства. А позже, когда мужчина звонил им домой, чтобы справиться о самочувствии Эрика после драки, оно лишь укрепилось. К тому же, учитель сошелся в мнениях с мамой, что в целом расположило Хартманна к его урокам еще сильнее.       Эрику очень нравился подход Локерсона к преподаванию. Парень всегда был равнодушен к литературе и английскому, но именно здесь и во многом стараниями этого участливого человека, всего за каких-нибудь пару месяцев, по-настоящему полюбил эти предметы. Джеральд Локерсон был возраста его отца, может, немного старше, темнокожий и с проседью на висках. Чуть отросшая шапка жестких, вьющихся волос и очки в черной толстой оправе придавали ему сходство с каким-то персонажем из фантастических фильмов восьмидесятых. Однако, когда он начинал говорить, невозможно было отвлечься на что-либо, кроме его голоса. Мужчина обладал глубоким тембром, а с его дикцией, наверное, не смог бы тягаться даже какой-нибудь ведущий вечерней программы новостей.       — Алан, у меня вопрос по твоему эссе…       — Что-то не так?       Эрик навострил уши. От мыслей о преподавателе он переключился на разговор, припоминая, что Смит написал работу, заданную на дом, в самый последний день, буквально за несколько часов до выхода. Алан смс-ил об этом Хартманну в полнейшей панике и всё сокрушался, что не мог найти времени раньше из-за болезни. Сейчас-то он наверняка корил себя, потому что обычно выполнял все задания Локерсона точно в срок, и Эрик втайне восхищался подобной ответственностью.       — Нет-нет, — послышался шелест листков бумаги. Наверное, Локерсон нашел работу Смита среди прочих. После небольшой паузы, мужчина продолжил: — Я лишь хотел кое-что уточнить. У тебя всё в порядке дома?       — А… какое отношение это имеет к моему эссе? — в голосе Смита отчетливо угадывалось напряжение.       — Это странная работа. По своему содержанию очень необычная. Мне показалось — это метафора, скрывающая что-то… Тайное. Спрятанное на дне? — Локерсон всегда говорил иронично, с полуулыбкой, будто не мог иначе. Сейчас Эрик отчетливо видел выражение его лица: снисходительное, но с толикой глубокого понимания.       — Странная? Что вы хотите этим сказать?       — А что вообще значит «странный»? — усмехнулся преподаватель. — Все мы странные. Но одни это скрывают, а другие — нет.       В этот момент Хартманна будто ударило слабым разрядом тока: он подумал о себе и о том, как чувствовал себя последние дни. О молчании, которое тянулось, пока Смит не выходил на связь после дня рождения. О том, в каком аду находились все его мысли.       Его радость, когда Алан дал о себе знать и пригласил в гости после случившегося в раздевалке, нельзя было описать словами. Он был счастлив, что парень позвонил ему, как ни в чем не бывало, и в тот день не удержался, притащив домой к Алану всё, что смог купить, вызвав небольшой шок у его матери. Та сокрушалась, что от такого количества сладкого обязательно заболят животы, и неустанно приносила в спальню чай.       С тех пор им снова было уютно. Всё стало на свои места: Эрик украдкой, но с нежностью, рассматривал комнату Алана, его самого, всё, что он делал, впитывая в себя весь образ до капли. А по вечерам, после почти ежедневных визитов в квартиру Смита, предавался фантазиям, вспоминая поцелуй, и, кажется, дофантазировав его самостоятельно со всех возможных ракурсов.       Ему казалось, что этого достаточно.       Но слова Локерсона растревожили душу, снова напомнив парню, что скрывать правду, пусть даже частично, — не выход.       — Если у тебя действительно всё в порядке, я бы хотел предложить тебе поучаствовать в конкурсе, — Эрик отвлёкся, прослушав часть разговора, и испуганно отшатнулся от двери, когда мимо него по коридору прошла незнакомая парочка учеников.       — Конкурсе? А как… — начал было Смит, но Локерсон прервал его, не дав спросить.       — Алан, я вижу в тебе что-то. Потенциал, который ты, возможно, пытаешься скрыть за всеми этими иносказаниями… Что-то мешает тебе быть тем, кем ты являешься. А тема прощальной речи для выпускников как раз об этом.       — Вы хотите… — у парня, судя по затянувшейся паузе, перехватило дыхание.       — Да, я хочу, чтобы ты попробовал написать конкурсную работу на выпускной. Это же последний год, почему бы не попытаться?       Эрик вспомнил о том, сколько ботаников и желающих подмазаться ежегодно пробовали себя в написании чего-то значительного в его прежней школе… Лестно, должно быть, произносить заключительную речь на всеобщем сборище, когда ты последний раз видишь место, в котором так долго учился?       — Ты попробуешь? — стул со скрипом отодвинулся от стола. — Времени у тебя еще много.       — Я подумаю, сэр, — вежливо ответил Смит и быстрыми шагами направился к выходу из класса.       Эрик едва успел свернуть за угол в противоположной стороне коридора, чтобы Алан его не заметил. Выглянув из-за стены, он проследил, как Смит пронесся по коридору ураганом, не оглядываясь по сторонам.       — Эй-эй, парень, полегче! — крикнул уборщик, когда он чуть не споткнулся об швабру, скрывшись за поворотом лестницы на первом этаже.       Хартманн двинулся следом, наблюдая, как Алан быстро схватил куртку из шкафчика и стремглав понесся на выход. Мужчина, моющий пол позади, бормотал себе под нос что-то о несносных подростках.       Эрик не спеша оделся, игнорируя звонки мобильного. После занятий они собирались поехать в тату-салон, который он лично выбрал на прошлых выходных, ориентируясь по многочисленным отзывам в интернете. Парень не отвечал на телефон, зная, что Смит трезвонит из нетерпения. Иногда ему даже нравилось его бесить… Точнее, видеть эмоциональный всплеск на лице, наблюдать алый румянец на бледной коже, отчетливо проступающий на холоде, когда парень нервничал или злился. Это было красиво. Эрик много раз замечал, что мысленно сравнивает Смита с тысячей других и пытается найти хоть какие-то отличия.       Алан не был красавчиком, его мимика выглядела чересчур подвижной, глаза горели, он всё время ходил взлохмаченный, будто только что встал с постели. Смита не отличала аккуратность, одежда частенько бывала помятой, тетрадки и учебники находились в состоянии, близком к катастрофе… Хартманн с улыбкой вспомнил, как миссис Смит отчитывала сына за очередное пятно на рукаве школьной рубашки.       Так что же его так притянуло?       — Ну наконец-то, блядь, — услышал он, выходя на крыльцо.       — Рад снова тебя видеть, — усмехнулся Эрик, невозмутимо доставая из кармана мобильный. — Нам всего сорок минут езды, — он отвлекся от карты, поймав на себе взволнованный взгляд. — Нервничаешь?       — Нет! — Алан спохватился: — То есть да. То есть… а, к чёрту! — он махнул рукой, сбегая со ступенек. — Поехали уже!       Хартманн рассмеялся, следуя за ним и сожалея, что не может сейчас сделать фотографию. Румяные щеки, хмурые брови и насупленный вид делали Алана очаровательным.       Уже по дороге к метро (они решили пройтись, не дожидаясь автобуса), парень пересказал весь разговор с Локерсоном.       — Ничего себе, — идущий рядом Эрик улыбнулся, сделав вид, что это для него новость. — А дашь почитать, что ты там писал?       — Ну… дам, наверное, — Алан чуть смутился. — Я же дал тебе тот рассказ.       Хартманн закусил губу, когда увидел, что Смит нарочно смотрит куда-то в сторону. Стало неловко, ведь Эрик так ничего и не сказал по этому поводу.       Разумеется, парень прочитал рассказ, и не единожды, в чём было неловко признаться, потому что занимался он этим лишь для смысла, который пытался уловить между строк. Его очень смутило взаимоотношение двух главных героев, но спросить мнения было не у кого: он побоялся дать почитать даже маме на случай, если та проболтается. В конце концов, Алан доверился ему, прося сохранить всё в тайне.       Сначала Эрик согласился молчать об этом, но, прочтя, поймал себя на мысли, что понятия не имеет, к чему секретность. Рассказ Алана был хорошим. Грустным, осмысленным. С законченной композицией, пусть и немного банальной на первый взгляд.       Загадочный мальчик-сирота поступает в космическое училище в надежде стать пилотом. Но его отбраковывают по состоянию здоровья, предлагая взамен щадящий режим, с возможностью дальнейшей карьеры в администрации какого-нибудь космопорта. И мальчик соглашается, в надежде быть ближе к звездам, в буквальном смысле не пропуская ни одного учебного полёта. Там он встречает другого парня, но чуть постарше. Разумеется, самого главного заводилу: лучшего начинающего пилота из всего потока студентов. Дружба между ними вспыхивает не сразу, тому предшествуют несколько банальных столкновений с несправедливыми хулиганами, от которых мальчишку успешно спасает этот самый герой. Ну, а дальше у Эрика возникли вопросы. Он прочитал рассказ трижды, но так и не смог ответить на самый главный …       История закончилась трагично. Мальчик потерял друга, на их училище был совершен какой-то террористический налёт, в ситуации даже не было времени сориентироваться… Окончание повисло в воздухе, маня своей неоднозначностью. Эрику показалось, что Алан и сам не знал, что дальше… и может, если предположения Хартманна оказались бы верны, он попросту испугался собственных мыслей.       Но если так…       — …потому что в большей степени я считаю свое творение бредом сумасшедшего, нежели заслуживающей внимание работой, которую отметил сам Локерсон! — Алан дернул Эрика за рукав куртки. — Эй, осторожнее!       Хартманн встрепенулся, осознавая, что чуть не наступил в глубокую лужу возле входа в метро.       — Между прочим он редко кого-то выделяет, — заметил он, как ни в чем не бывало.       — Тем страшнее эта ответственность, — буркнул Смит, спускаясь по лестнице в подземку.       Они не разговаривали в вагоне поезда. Оба слушали музыку в наушниках и изредка пересекались взглядами, будто ловя мысли друг друга. Кивками головы указывали на каких-то забавных, по их мнению пассажиров, улыбаясь заговорщически, словно хранили какую-то общую тайну. В их молчании всегда было что-то уютное, не доставляющее Хартманну ни малейшего неудобства.       Татуировщиком оказался странноватый молодой парень. Выглядел он немного младше, чем на фото, и потому Эрик насторожился и принялся скептически оглядывать помещение. Алан лишь пожал плечами, но сразу попросил у ассистентки альбом с работами. Вежливая помощница предложила им выпить по чашечке кофе, Хартманн согласился и уселся на кожаный диван в небольшой комнатке, служившей приёмной. Краем глаза он привычно покосился на Смита и обратил внимание, что у того тряслись руки. Он выглядел так, словно уже всадил в себя пару кружек американо за раз.       Смит отложил книгу, когда к ним вернулся мастер. С трудом подцепив эскиз, сделанный Эриком и вложенный между страниц школьной тетрадки, он протянул его, начав объяснения с невнятного «Э-э». Хартманн взял ситуацию в свои руки, принявшись обсуждать детали и цвета предстоящей работы, в то время как Алан заткнулся, нервно оглядываясь по сторонам.       — А ваш парень художник? — тихо спросила помощница, обратившись к Смиту. Эрик напрягся, услышав это.       Девушка появилась, словно из воздуха, заставив Алана вздрогнуть, и склонилась над журнальным столиком с небольшим подносом, на котором красовалась причудливая чашка с ароматным кофе.       Мастер продолжал невозмутимо тыкать пальцем в рисунок, поясняя возможные сложности в этапах нанесения, а Смит некоторое время хранил молчание. Хартманн попытался слушать и тут, и там.       — С чего вы взяли? — наконец, как-то нарочито непринужденно переспросил он.       — Ну, он так уверенно рассуждает за вас… и, кажется, Томми нравится с ним болтать, давно я не видела его таким увлеченным!       — Мы не…       — Ну если тебя это устраивает, я сделаю в лучшем виде! — татуировщик громко хлопнул в ладоши, и Эрик откинулся на спинку дивана. — Мы закончили! Я готов приступать!       Вопрос помощницы не шёл из головы, словно повис где-то в воздухе прямо у них над головами. Хартманн смотрел то на ассистентку, то на Алана, в надежде, что парень закончит начатую фразу, но тот упорно молчал. Щеки Смита цветом уже напоминали помидоры, а на лбу выступила испарина.       Эрик вздохнул.       Разумеется, они не. Ну разумеется они пришли в этот салон просто потому, что Алану давно было пора заняться заготовкой, красующейся на его плече, и довести рисунок до логического конца.       Досадуя в глубине души, Хартманн постарался ободряюще улыбнуться, а Томми, тем временем, распахнул дверь в мастерскую, занявшись приготовлением рабочего места и каких-то инструментов.       Помощница покинула приёмную, и Эрик понадеялся, что навсегда. Пусть опровержения не получилось. Пусть оно не получится никогда: было больно слышать то, о чем парень и без всяких вопросов знал прекрасно. Он подумал, что не так уж важно, при каком мнении девушка осталась относительно связывающих их отношений, ему самому не хотелось слышать горькую правду.       — Ты… уверен? — спросил вдруг Смит едва слышно, одними губами.       — Сначала надо оценить фронт работ, — Хартманн тряхнул головой, отгоняя грустные мысли, и подсел к Смиту поближе, — сними толстовку.       Тот дернулся в сторону так резко, словно Эрик собирался ударить током.       — Ты чего, уже передумал? — он поцокал языком. — Что ты как маленький?       — Иди к чёрту, — огрызнулся Алан, дрожащими пальцами расстегивая молнию и стаскивая один рукав.       — Это будет почти не больно! — крикнул Томми и крутанулся на стуле в их сторону, радостно потряхивая специальным пистолетом, заряженным краской. — Но, если что, Черри может дать тебе обезболивающий крем. Однако я все же рекомендую побороть страх или твой бойфренд может держать тебя за…       — Я всё понял, мне не страшно! — взревел Смит, подскакивая с дивана, в несколько шагов пересекая приёмную и усаживаясь в кресло.       Эрик прыснул в кулак от двусмысленности. Черт его знает, что этот татуировщик хотел предложить подержать… Смотрелись они явно, как парочка, и от этого было очень тепло на душе: несмотря ни на что, Хартманну хотелось верить в сказку.       Занятый этими мыслями, он даже не сразу заметил, как началась процедура. Алан зажмурился и посидел с закрытыми глазами с минуту, а потом сообщил, что колющие ощущения терпимы, хотя и немного жжет.       Вся процедура заняла около четырех часов, они делали перерыв, так как татуировщику требовалось размяться от долгого нахождения в одной позе. Эрик последовал его примеру, устав сидеть на диване в приёмной и, с позволения Томми, прошел в мастерскую.       То ли от чрезмерного усердия, то ли из простой увлеченности работой, вырисовывая очередную часть рисунка на коже, мастер то и дело причмокивал и прикусывал губу. Алан стоически терпел, хотя было видно, что подобное его дико раздражало.       Эрик всё это время сидел с другой стороны кресла и периодически наблюдал, копаясь в телефоне и с разрешения Смита делая фотографии процесса на память.       Когда они вышли из здания, на улице уже окончательно стемнело. Томми сказал, что потребуется еще три процедуры, прежде чем рисунок можно будет считать завершенным, и велел прийти примерно через две недели, понаблюдать заживление.       Оглядевшись по сторонам и пытаясь сделать вид, что не спланировал всё заранее, Хартманн предложил пойти в ресторан, где они побывали в первый день знакомства, якобы случайно вспомнив вкусные бургеры.       Он был в хорошем настроении и весьма доволен результатом, но выражение лица Смита говорило о другом. Судя по виду, парень чувствовал себя не очень: может от страха, в чем Хартманн, конечно, сомневался, а может от усталости после болезни. Они постояли на крыльце возле входа некоторое время, Эрик дождался, пока Алан выкурит сигарету.       — Я не против бургеров, хотя аппетит не нагулял, — вдруг честно признался он.       — Можем поехать по домам, — Хартманн тяжело сглотнул, надеясь, что Смиту не наскучило его общество.       — Дома будут вопросы… а я не хочу никаких вопросов, понимаешь? — он замялся, будто подбирая слова: — ну… Не каждый день я делаю что-то, что будет на моём теле всю жизнь и всё такое… — Алан покосился на рукав куртки.       — Понимаю.       — Так что пойдем пожрём, — он едва заметно улыбнулся.       Эрику такая откровенность льстила. Ему нравилось, что Смит говорил с ним о переживаниях, таким образом, они будто становились ближе. В этом, конечно, было много надуманного им самим, но Хартманн никак не мог запретить себе мечтать.       Сегодняшний день был первым после болезни, который они провели где-то за пределами дома, не считая школы. Разумеется, Алан устал после напряженного дня и, быть может, от компании. Ведь Эрик видел его буквально каждый день всю последнюю неделю.       Парень старался поменьше размышлять о том, как много времени они проводят вместе. В такие моменты он начинал думать об их отношениях неправильно, боялся, что поведёт себя как-то не так, смутит Алана снова… Приходилось постоянно напоминать себе, что Эрик ценил его за многое: их разговоры, время, проведенное наедине за компьютерными играми, беседы о книгах, совместные просмотры сериалов и фильмов.       В их отношениях было то, что Хартманн не хотел терять, и поэтому он старался, как мог.       Когда они расположились за тем же самым столиком и сделали заказ, Алан стащил с себя толстовку, и, оставшись в одной футболке, принялся с любопытством осматривать повязку.       — Трогать нельзя, — с укором заметил Эрик, когда Смит попытался подцепить краешек плёнки пальцем.       — Зудит там… — пробурчал тот и схватился за телефон.       — Могу отвлечь тебя, — Хартманн решил, что лучшего момента больше не представится. — Я прочёл.       — Что прочёл? — отрешенно переспросил Смит, разглядывая фото, сделанные Эриком в процессе работы мастера.       — Твой рассказ. — Эрик незаметно скрестил пальцы, спрятав руки под стол и намереваясь обрушить на Смита все имеющиеся у него вопросы одним махом.       Положение было выигрышным: Алан нервничал, находясь под впечатлением, а уйти от правды в таком состоянии становилось сложнее. Как и ожидалось, Смит поднял на него удивленный взгляд, и Хартманн буквально увидел разворачивающееся в чужой голове осознание. Не дав ему опомниться, он продолжил, словно пуская парню контрольный прямо в голову.       — Как думаешь, Адам любил Итана?       Наблюдать за бурей, плещущейся в глазах Алана было бесценно. Им как раз принесли заказ, но парень не произнес ни слова, а Эрик невозмутимо принялся за бургер.       Он ждал.       — Я… — Смит уставился в тарелку, тяжело сглотнув, — Я не знаю.       Хартманн прочувствовал вкус победы в буквальном смысле этого слова. Неряха Джо был восхитительным, красные пятна, расцветающие на лице Смита, тоже. Его глубоко задумчивый взгляд говорил о многом. О некоторых выводах Хартманн даже боялся мечтать. Ему показалось, что он впервые заставил Алана задуматься о написанном, взглянув на это с другой стороны.       Конечно, возникшую между мальчиком и парнем дружбу можно было списать на покровительство и заботу старшего о младшем, и, возможно, со стороны взрослого Итана всё так и было. Но Эрик знал, что маленький Адам из рассказа испытывал к нему далеко не теплые приятельские чувства.       — Описание училища прикольное, — вытерев губы салфеткой, невозмутимо продолжил он. — И все испытания, и учителя… Я читал - прямо как будто фильм смотрел!       Алан, наконец, отмер от созерцания порции в собственной тарелке и включился в разговор. Эрик продолжал хвалить рассказ, хотя и пытался не перегнуть палку. Ему хотелось ещё как-нибудь затронуть поднятую тему, но он боялся, что Смит, и без того замкнутый, уйдёт в себя ещё больше.       — Если честно, я писал эту историю, думая о Ричи… — заметил вдруг Алан.       Эрик ощутил укол неведомо откуда взявшейся ревности: щёки Смита едва заметно покраснели? Или они были такими из-за резкой смены температур, когда они вошли в помещение с улицы?       — И кто из них в твоем понимании был Левински? — он постарался спросить невозмутимо, хотя к концу вопроса его голос всё же предательски дрогнул.       — Помнишь, я рассказывал тебе, что его задирали в детстве?       Хартманн нахмурился и кивнул. Да, он помнил этот разговор… В тот день Алан переживал, что они с Ричи перестали общаться, и сейчас парень вдруг понял, что не очень-то и хочет, чтобы эта ситуация как-то изменилась.       — Ну… Это похоже, не правда ли? Адам хотел быть впереди, Ричи тоже… их подстерегали разнообразные трудности на пути к достижению цели. Это довольно банальная концепция, если честно, — Смит неуверенно размял шею. — Я когда-нибудь поем? — спросил он сам у себя, неловко усмехнувшись.       — Концепция да, — согласился Эрик, наблюдая за тем, как Алан откусывает бургер. — А в ком из героев ты видел себя?       — Как ни странно в обоих. Но больше в Итане. Таким крутым я и сам хотел бы быть! — он рассмеялся, и Хартманн не удержался от ответной улыбки.       Душу внезапно согрела мысль о том, что Итан никакого романтического интереса к своему маленькому другу не питал. Но озвучивать эти выводы Эрик, разумеется, не решился.       — Я думаю, каждый автор вкладывает в героев частички себя… В любых героев, даже в плохих.       — А напиши про меня, — вдруг выдал Эрик, мгновенно спохватившись за собственную поспешность: — интересно, каким я буду?       — И что художники будут делать в космосе? — Алан рассмеялся, неаккуратно откусив кусочек от котлеты и испачкав рот в красно-оранжевом соусе.       — Спасать маленьких мальчиков! — Хартманн протянул Смиту салфетку, поборов в себе желание вытереть ему рот самостоятельно.       Официант принёс им по большой порции коктейля с вишенками, и Эрик на секунду отвлекся на напиток.       — А вообще, спасибо, что прочёл, — добавил Алан, когда расправился со своей порцией. — Может быть, впишу тебя в свою будущую космическую сагу!       — Сделай мне интересную и не трагическую сюжетную линию.       — Со счастливым финалом, разумеется! Не как тут… — Смит тоже присоединился к дегустации коктейля и довольно причмокнул, отпив. — Когда я был маленький, то мечтал, что у меня будет космический корабль и своя команда.       — А сейчас? — Эрик склонил голову, наблюдая за тем, как красноватые от соуса губы Смита обхватывают трубочку.       — Сейчас у меня почти нет кандидатов в экипаж.       — Возьми Мару с Викторией, будут штурманами.       — И мы залетим в какую-нибудь непроходимую дыру!       — Говорят в этих дырах искажается само пространство и время… — пробормотал Эрик, стараясь гнать от себя посторонние мысли: губы Смита гипнотизировали взгляд.       Они беседовали о каких-то пустяках, и Хартманн уже почти забыл о том, что в рассказе каким-то образом фигурировал Ричи. Ко всему прочему, Эрик испытывал небольшие муки совести, потому что не сообщил Алану, что видел Левински в школе на прошлой неделе.       Задумавшись на мгновение, отчего так поступил, парень пришел к неожиданному выводу.       Он привык доверять собственной интуиции: та ещё ни разу не подводила, и он здорово чувствовал хороших и плохих людей. В том, что Ричи почему-то заслужил клеймо плохого, не было никакого сомнения. Хартманн нутром чуял гниль в старом друге Алана, но ему было стыдно выдвигать обвинения. Да, это было похоже на ревность и да, их знакомство началось не самым лучшим образом, — всё это не давало Эрику никакого права говорить о Ричи плохо.       Но в тот день, во время обеда в кафетерии, парень увидел его в компании каких-то ребят на год младше, и обратил внимание на всеобщее взбудораженное состояние. Левински говорил что-то на ухо одному из них, другие взволнованно озирались по сторонам.       Стоя в очереди, Хартманн на всякий случай поинтересовался у Фила знает ли он тех ребят, на что неожиданно получил довольно подробную сводку о прошлом Ричи и об его отношениях с Аланом.       — Когда Смит перевелся, то всё было хорошо. Он был активным, сразу пришёл в команду, стал набивать себе авторитет… Но потом перевелся этот, — Бостон скривился, будто откусил мякоть лимона. — Щенячьи глазки, так мы его прозвали, разумеется, не посвящая братана, иначе он бы обиделся. Всегда ходил за ним хвостиком, на нас смотрел с опаской, ну мы и решили, что он просто стесняется. Я лично подходил знакомиться. А он такой сноб, ты себе не представляешь! За язык тянуть не надо, ходячий мистер «пять интересных фактов», я таких не люблю! Алан проще, он более открытый. Ты вот, наверное, заметил, да? — Фил наваливал себе в тарелку картошку-фри. — С ним сразу, чуть поговорил, и уже лучшие друзья, да?       Эрик воздержался от комментария, однако вспомнил, как началось их знакомство и не стал скрывать улыбки. Музыка оказалась связующим звеном, но Смиту и правда понадобилось лишь пару мгновений, чтобы начать разговор.       — Они перестали общаться, и я в общем-то рад, — Бостон дождался, пока Эрик выберет себе обед и подвел итог: — А этих хмырей я поименно не знаю. Одного только видел, у него отец какая-то важная шишка. Ричи времени даром не теряет, тусуется где-то наверху.       Разговор прервала Мару, как обычно, пронесшаяся мимо них, словно вихрь, и одаривая каждого поцелуем в щеку и подзатыльником. За ней подошла и Виктория: говорить про Левински с его бывшей Эрик не планировал и потому замолчал и ещё раз посмотрел на Ричи в компании незнакомцев. Те обменивались телефонами, но, на мгновение, Хартманну показалось, что парень передал одному из них что-то ещё. Неловкое движение, когда оба столкнулись плечами, навело на мысль, что это не просто одно из «секретных приветствий» старых друзей. Но тогда он не придал этому особенного значения.       Может, он был излишне мнительным, а может, беспокоился за Алана чуть больше положенного простому другу? В одном парень был уверен точно: все рассказы Смита отныне должны были включать в качестве героя Эрика Хартманна. И он был готов пойти на многое, чтобы это стало реальностью.

***

      Витиеватые колечки дыма выходили из трубки, постепенно взлетая и растворяясь где-то под потолком.       Ричи задумчиво затягивался, лениво поглаживая взлохмаченные волосы Мелани свободной рукой. Голова трансвестита покоилась у него на голом животе: парень расслабленно сопел, обняв Левински за ноги, и совершенно не реагировал на прикосновения.       «Вырубился», — подумал Ричи, прикусывая губу и откидывая голову назад. Перед закрытыми глазами сразу же поплыли разноцветные круги, тело показалось будто набитым ватой.       Ему вовсе не хотелось отключиться в таком положении.       Предусмотрительно затушив трубку и отложив её на тумбочку возле кровати, Ричи заставил себя вынырнуть из прихода и лениво огляделся по сторонам. Картинка плыла, но он отметил смятое постельное белье и разбросанную по всей комнате одежду. Какое-то платье висело на спинке кровати, с декоративной пирамидки кокетливо свисал красный лифчик.       Левински скривил губы в ухмылке. Это было странно… Они проводили вместе уже вторые выходные: строго говоря, он жил у Мелани с вечера пятницы по воскресенье, а затем учился. А точнее толкал в школе то, что трансвестит доставал ему где-то. О местах Ричи предпочитал не задумываться, хотя Мелани всё грозился потащить его к кому-то в гости…       На данный момент ему было достаточно тугой пачки денег в кармане, а мысли об остальном он уничтожал под кайфом, вроде того, что ловил прямо сейчас.       То, что произошло сегодня вечером, стало чем-то из ряда вон. Они и раньше целовались пьяные, зажигая в каком-то баре, но тогда Мелани был в образе девушки, и Ричи не ощущал от поцелуев абсолютно никакого возбуждения. Ему было довольно приятно радоваться, что к нему испытывают интерес, но дальше восторженного свиста на танцполе дело не шло.       Но этой ночью они притащились домой навеселе, перепив каких-то энергетических коктейлей, и спать не хотелось. Мелани затащил его в круглосуточный магазин, где они раздобыли вина. Ричи не любил его, но пить что-то крепче боялся ещё с того раза, когда неизвестно как очутился в туалете ночного клуба. Амфетамин он больше не пробовал, ограничиваясь сигаретами и травкой, которой в квартире Мелани была забита даже банка из-под чая на кухне.       Они ввалились в квартиру, подыхая от хохота из-за того, что трансвестит напропалую флиртовал с продавцом-индусом. Ричи хотел снять это на камеру, но испугался, что разобьет бутылки, которые с трудом удерживал в руках. Мелани снял парик, наклонившись посреди коридора, чтобы расшнуровать сапожки. Левински, не задумываясь, недвусмысленно пристроился сзади, и сначала всё происходящее действительно напоминало ему шутку или веселую, придурочную игру.       Но потом Мелани упал на пол и, неловко поднявшись, развернулся к Ричи, крепко ухватив того за бедра, чтобы удержать равновесие. Левински сразу же ощутил странный прилив возбуждения. Зрелище было то ещё: косметика размазалась вокруг глаз трансвестита от смеха, губной помады за вечер и след простыл. А волосы без парика были короткими…       В таком виде, особенно, если глядеть сверху вниз, он больше напоминал неумело накрашенного мальчика, и это заводило… Ричи протянул руку, коснувшись прядки на затылке, ухватился за неё, и Мелани расценил это по-своему, принявшись с пугающим профессионализмом расстегивать его ширинку.       Он отсосал ему прямо там же, в коридоре, а затем, с невозмутимым видом, прошелся в ванную, чтобы привести себя в порядок. Решив, что такое у Мелани в порядке вещей, Левински тем временем приготовил стол на кухне. Они выпили, раскурили один косяк на двоих и переместились с бутылками прямо в спальню. Там повторилось все то же, что и в коридоре, но трансвестит отрубился, едва Ричи кончил во второй раз.       Он почувствовал, что сперма засохла и больно тянет кожу. Приподнявшись на локтях, парень сдвинул Мелани: тот всхрапнул и тут же свернулся калачиком, словно кот. Ричи накрыл его одеялом, неловко подхватил приспущенные, но так и не снятые брюки, и направился в душ.       Всё было почти замечательно.       И школа, и то, как много богатенькие малолетки платили за травку и таблетки, которые Ричи приносил в кафетерий во время обеда. Он не видел Смита, что радовало не меньше: при мысли о том, что он так и не поздравил друга с днём рождения, неприятно сосало под ложечкой. Одно только вспоминание об Алане влекло за собой ворох негативных и противоречивых мыслей о правильности всего происходящего, поэтому обо всем этом парень старался не думать. Смит, как и Рафаэль, находились где-то на задворках сознания, изредка напоминая о себе, словно эхо.       Левински вернулся в спальню, остановившись на пороге, и посмотрел на спящего Мелани. Он помялся с минуту, хотя и ночевал в этой постели не раз, но только не после того, как ему дважды отсосал хозяин квартиры.       — Если тебя смущает то, что произошло, могу сказать сразу, я не собираюсь вешаться тебе на шею, сладенький, — хриплым шепотом заметил трансвестит, когда Ричи, наконец, улегся.       — Меня не смущает, — он нахмурился, и Мелани придвинулся ближе, устроившись у него на груди.       — А у тебя было с девушками? — вдруг полюбопытствовал он.       — Нет, — Ричи нахмурился ещё больше. В словах парня не было ни тени упрёка, однако, вопрос всё равно прозвучал как-то слишком снисходительно.       — А у меня было, — Мелани хрюкнул и расхохотался Левински в шею. — А потом я понял, что сам хочу быть как они.       — Почему бы тебе не сделать операцию? — Левински не знал, куда пристроить руку, в конечном счёте смирившись, и положил её к парню на талию.       — Что ты! Мне нравится мой член! Я просто люблю красивые тряпки и краситься.       — То есть ты не хочешь быть женщиной?       — Это называется трансвестизм двойной роли! — важно заметил Мелани.       — Избавь меня от подробностей, — Ричи закатил глаза.       — А тебе нравятся мальчики, да? — парень легко переключился с темы.       — Наверное… — неуверенно заметил Левински. — Никогда не задумывался об этом.       — Но у тебя же уже были партнеры? Ты совсем не стесняшка.       — Был, да…       Левински передернуло от воспоминаний. Лучше бы Мелани этого не спрашивал. После того звонка, когда Ричи добавил Рафаэля в чёрный список, парень ходил по улицам, словно параноик. Он догадывался, что мужчине ничего не стоит приехать к нему домой, но уповал, что тот не станет делать это поздно ночью. Мама велась на рассказы о новой работе: Левински создал целую легенду про магазин комиксов. В школу Рафаэля бы всё равно не пустили, поэтому там парень чувствовал себя в относительной безопасности.       — Знаешь, как у меня началось?       — Началось что? — недоуменно переспросил Ричи, возвращаясь в реальность из собственных тревожных мыслей.       — Я влюбился в лучшего друга. Он был таким красавчиком… — мечтательно продолжил Мелани. — Мы всюду были вместе! Не разлей вода! А потом как-то напились, и я начал к нему приставать…       Левински отвернулся от волос Мелани, которые лезли в нос, вперемешку с ароматом его духов, и посмотрел в раскрытое окно. С улицы доносились едва слышный гул автомобилей и чьи-то крики.       — У нас получилось переспать, но поскольку оба были неловкими и неопытными… это никому не понравилось, и мы вскоре разошлись.       — Сколько вам было лет?       — Пятнадцать. Тогда я ещё не думал, что мне нравятся мальчики. Думал, что помешался на друге… У тебя было не так?       Ричи вздохнул, закусив губу, и почувствовал, как в теле неожиданно напрягается каждая мышца. Он лишь на мгновение представил себе Алана Смита, когда им было пятнадцать, но это воспоминание сразу же омрачилось другим, совершенно отталкивающим.       Звук, который преследовал ещё долгое время с тех самых событий, когда им было пятнадцать.       В тот день Левински проснулся внезапно, от странного, размеренного и глухого стука. Будто хлопала открытая кем-то входная дверь. Он протер глаза, выскакивая в коридор, и замер от увиденной картины, как вкопанный.       Отец пытался попасть в дом. Мать не пускала его, противостояние затянулось, и они делали это беззвучно, в каком-то яростном, но упрямом отчаянии.       Он растерялся, не зная, как поступить и продолжая пялиться на происходящее. Каменела каждая мышца, стук двери об косяк эхом отдавался в висках.       Наконец, в силу своих физических данных, отец все-таки умудрился вытеснить мать в коридор и ступить за порог, занося руку. Ричи в тот же самый момент будто подбросило навстречу. А звук, разнесшийся по дому от звонкой пощечины, стал похож на удар хлыстом по его собственному лицу.       Он рывком оттеснил мать к себе за спину, успевая схватить отца за запястье. Воцарилась гробовая тишина. Парень слышал их натужное сопение, а еще тиканье часов на кухне и возмущенный лай собак на соседнем участке. Сосредоточив зрение, в полумраке он рассмотрел, как блестит от пота отцовский лоб.       — С дороги… — процедил тот, сквозь зубы, выворачивая собственную кисть.       — Н-но… — попытался промямлить Левински.       — Ричи, иди в свою комнату! — вдруг ни с того ни с сего вспыхнула мать.       Эти слова и звук хлопающей двери преследовали его после в ночных кошмарах. Потом родители развелись, и они переехали в Нью-Йорк. И всё это время ему было не до мыслей о чувствах, хотя Алан был рядом, и Ричи мог доверить ему все свои страхи, без опаски быть осмеянным за трусость.       — У меня был лучший друг, — сам не зная, зачем, сказал Ричи.       — Какой он? Красавчик? — тут же оживился Мелани. — Фотка есть? Покажи!       Левински пропустил назойливость трансвестита мимо ушей и глубоко задумался. Он никогда не смотрел на Алана с точки зрения красоты, но сейчас неожиданно осознал, что да. Смит был по-своему красивым и даже ярким. Он всегда был громким, порывистым и сильным, и рядом с ним у Ричи возникало приятное ощущение безопасности, словно он находился за каменной стеной.       — Сладенький, ты уснул? — Мелани приподнялся на локте, пытаясь разглядеть лицо Левински в полумраке комнаты.       — Нет, просто вспомнил его.       — Как его зовут? Вы больше не общаетесь?       — Алан. Мы учимся вместе, но да… Дружить мы перестали.       — А что случилось? У него новая любовь?       — Можно и так сказать… — Ричи злобно усмехнулся.       Как-то сам того не замечая, он стал рассказывать Мелани всё про их дружбу. Про то, как Смит выручал его, как они попадали в различные переделки, когда были детьми… А затем переключился на школу и Хартманна.       — Да ты ревнуешь, дорогой! — трансвестит звонко чмокнул Левински в щеку. — Это так мило!       — С чего ты взял? — Ричи и сам обратил внимание на то, как поспешно возмутился.       — Эти детские, крепкие чувства! Привязанность, построенная на годах дружбы… — мечтательно начал Мелани. — Он всегда тебе нравился, правда ведь? У меня было также. Но мы перешагнули этот этап, перейдя к более серьезному, и всё осталось далеко позади. Мы поняли, что не созданы друг для друга в сексуальном плане, а вот ты… Тебя это мучает, правда?       — С чего вдруг? — Левински продолжил возмущаться, но его будто обдало жаром от одной только мысли.       А что если правда? Что если за всеми этими душевными переживаниями, процессом развода, переездом и отдалением друг от друга лежало что-то другое, чем их медленно угасающая крепкая дружба?       — Иногда нужно просто потрахаться, сладуля!       Ричи толкнул Мелани куда-то в бок, вызывав у того приступ неконтролируемого хохота. Они шутливо поборолись какое-то время, но затем угомонились, и Левински ощутил, как его медленно, но верно клонит в сон.       Проваливаясь в хрупкое подобие алкогольно-наркотической дрёмы, он ещё раз подумал об Алане и о том, что чувствовал к нему все эти годы. Конечно, он любил его, но всегда думал, что так любят друзей. Он был готов впрячься за него в драке, был готов выслушать всё и поделиться собственными переживаниями, но…       Вдруг это была любовь другого рода? Ричи заснул с этой мыслью, так и не найдя ответа.