Дыши

      Чужие руки ласково обнимали и мяли всё тело, особенно те части, где уже давно зрели синяки. Ричи ощущал неприязнь, но вместе с тем стыдливое, жгучее желание. Возбуждение было слишком сильным, чтобы его игнорировать, но отвечать на чужие ласки он не хотел.       — Te quiero y te quiero toda, — хрипловатый голос шептал на испанском.       Левински молча направил чужую ладонь так, чтобы поступательные движения ускорились. Ему слегка кружило голову, а всё тело будто подбрасывало на небольшую высоту. Чужие ловкие пальцы ласкали шею, опускались ниже, проходились по чувствительным соскам, оглаживали слегка выступающие рёбра и останавливались внизу живота. Приятно, так, как нужно телу, но не душе.       — Я люблю тебя, я люблю тебя всего, — снова повторил ласкающий его мужчина.       Ричи хотел кончить, чтобы всё побыстрее закончилось, но ему умело не давали сделать это, и сладкая пытка продолжалась дальше.       — Te deseo tanto en este momento…       — Возьми, — отвечал Ричи, — возьми меня, пожалуйста… Если хочешь — возьми…       На его скулёж неожиданно отозвались грубой пощёчиной. Он попытался открыть глаза, но на лицо легла грубая, шершавая ладонь. От неё пахло потом и кровью. Тело сжалось от страха, и он дёрнулся, пытаясь высвободиться, но ничего не вышло.       — Bien, di algo, pequeño bastardo! ¡No te saldrás con la tuya!       Его принялись хлестать по щекам, да так сильно, что из глаз вмиг брызнули слёзы.      Он пытался кричать, но изо рта не выходило ни звука.       — Ну, скажи что-нибудь, сволочь! Это тебе с рук не сойдёт! Давай, скажи! — грубый баритон взрывал голову Ричи изнутри. Фразы повторялись то на испанском, то на английском.       Мужчина дышал ему прямо в ухо. Было щекотно до боли и у парня никак не получалось сдвинуть давящее на него тело с места. Вокруг стало черным-черно, будто забыли включить свет. Ричи не мог пошевелиться, а хуже становилось буквально с каждой секундой.       — Te crees muy listo, ¿no, Richie?       Его обзывали умником и раньше, но лишь один человек, которого Левински ненавидел всем своим естеством. Он вдруг сообразил, что над ним нависает потное, разгорячённое тело Рафаэля, и содрогнулся.       Не умер, он не умер в той квартире, а сейчас нашёл его и собирается совершить расправу! Парень застыл, словно пережив предсмертную агонию, и уже едва дышал, смиряясь с безысходностью ситуации. Подсознание твердило, что он виноват, и что случившееся было очевидным с самого начала.       — Ты убийца, — голос Рафаэля стал звучать более грозно, и шёпот резко сменился на крик. — Ты убил меня!!!       — Я НЕ УБИВАЛ!!! — выкрикнул Левински и резко открыл глаза, хватая ртом воздух.       Это был сон.       Дыхание сбилось, он подался вперёд, но не удержал равновесия и упал на чей-то чемодан.       — Пацан, ты в порядке? — спросил кто-то слева. — Может, вызвать врача?       Ричи крепко зажмурился, выдохнул, затем повернул голову и посмотрел на говорящего. Рядом был афроамериканец в сером, замызганном пальто. Он сидел через сиденье и до этой самой минуты, видимо, читал газету.       — Кошмар приснился, — Левински не соврал, хотя сам с трудом поверил, что увиденное было лишь сном, и его снова окружала реальность.       — Эк тебя покорёжило, — мужчина покачал головой. — Уверен, что в порядке? Плохо выглядишь.       — Уверен, — Ричи отпустил чужой чемодан и с трудом поднялся на ноги.       Ему повезло, что владелец багажа отошёл куда-то к кассам. В комнате отдыха на вокзале, где он провёл ночь, без конца сновали пассажиры. Охранник бегло осматривал и пропускал каждого, кто хотел передохнуть. Ричи воспользовался неожиданной щедростью, задержавшись дольше положенного. Пока что на него не обращали внимания.       Если бы не жуткий сон, он остался бы до самого утра. Часы на электронном табло показывали половину четвертого. По громкоговорителю на платформе объявили о скором прибытии поезда.       — Ну как знаешь, — его неожиданный благодетель пожал плечами и снова углубился в чтение газеты.       Ричи вздохнул, размял затёкшие от неудобной позы конечности и проследовал к выходу, на ходу вытаскивая из кармана пачку сигарет. Пальцы нащупали смятый билет, который он приобрёл ещё вчера. Усталость взяла своё, и парень обещал себе отправиться дальше, когда проспится. Но всё, как обычно шло не по плану.       Противный женский голос хрипел из динамиков о прибытии рейсового поезда. Конечным пунктом был небольшой городок, о котором Ричи узнал, посмотрев на карту, рядом со схемой на платформе.       Он решил попытать счастья и поехать туда.       Главное, чтобы не задавали лишних вопросов. Сейчас Левински не был готов ни к чему и следовал, куда глаза глядят.

***

      Это повторялось каждое утро.       Алан слушал тихое пробуждение города: звук снегоуборочных машин, проезжающих по улице после шести утра, чириканье воробьев на лысых деревьях под окнами, скребки щёткой по засыпанным за ночь автомобилям, кашель, приглушенные разговоры тех, кто выходил из дома на работу раньше остальных.       Затем раздавался звук электробритвы, которой пользовался его отец, и на кухне щёлкал закипающий электрический чайник. Спустя минут двадцать в душе весело шумела вода. По телевизору негромко шли утренние новости.       Родители тихо беседовали о предстоящем дне.       Удавалось распознавать только обрывки фраз, но они не говорили о нём. В основном о работе и бытовых мелочах. Финальным аккордом в утренней пьесе, как правило, звучал хлопок входной двери.       Иногда мама уходила позже, чем отец, но в основном в восемь тридцать Смит оставался предоставлен самому себе.       Родители с ним почти не разговаривали. Отец и подавно, но мама часто возвращалась с работы раньше и порой заходила к Алану в комнату, чтобы спросить, как он себя чувствует. Было тяжело сохранять спокойствие в голосе и отвечать ей так, словно ничего особенного и не случилось, а её сын всего лишь валялся в постели с сезонной простудой.       Но маме было не легче. Беспокойство в её голосе угадывалось уже с первых нот, тем не менее Смит не мог просто так броситься к ней на шею, ведь уже давно вырос из возраста, когда самой страшной проблемой была повышенная температура, приём лекарств и запрет смотреть мультики по телевизору.       Очередной день Алана начинался с опустевшей квартиры.       Сегодня он вышел из комнаты около десяти. Сон не шёл, в последнее время объятия Морфея забирали его на равные промежутки времени в течение всей ночи, перемежаясь с пробуждениями от каких-то бессмысленных, но тревожных кошмаров.       Снился Ричи, кричащий от боли. Из его разорванного рта обычно хлестала кровь. Иногда Алан видел Рафаэля, лежащего в лужи крови, и кричал, что не виноват, хотя прекрасно помнил, что именно Левински толкнул мужчину. Трагическая случайность во сне приобретала смысл и выглядела не то предназначением, не то наказанием за грехи.       Почти каждую ночь во сне приходил Эрик. Он подолгу сидел на краю кровати, а Смит пытался встать, но не мог пошевелить и пальцем, сгорая со стыда под чужим укоряющим взглядом. Ко всему прочему добавлялась боль в ноге и небольшая простуда, полученная в результате долгого лежания на снегу. В результате чего он постоянно чувствовал себя, как разбитое корыто.       Первые пару дней нога болела так, что едва хватало сил, чтобы думать о чем-нибудь ещё.       Сейчас стало полегче, да и мастерство в обращении с костылем возросло до такой степени, что Алан, перемещаясь по квартире, почти перестал замечать присутствие у себя «третьей» ноги.       Кусок в горло по-прежнему не лез. Оказавшись в кухне, Смит покосился на заботливо оставленные матерью булочки с корицей, накрытые салфеткой, и осторожно взял одну из них.       Пахло восхитительно.       Налив себе чашку кофе, он устроился за столом и щёлкнул пультом от телевизора.       Картинка сперва показалась какой-то нечёткой. Смит потёр заспанные глаза и попытался сосредоточиться на заведомо бессмысленном листании каналов.       Какой-то мужик рекламировал херню, предназначенную для фермерского хозяйства. Солидный бизнесмен рассказывал, как ему удалось достичь заоблачных высот, продавая никому не нужное дерьмо из собственного гаража в захолустьях Оклахомы. Католический священник с чувством проповедовал о том, что грядёт конец света, и что Иисус пошлёт любой семье благополучие и процветание, если смотрящий телеканал сию же минуту перечислит деньги в организацию, чей номер услужливо полз внизу экрана бегущей строкой…       Алан нахмурился и выключил телевизор. В окутавшей его, но уже ставшей привычной тишине он откусил от булочки небольшой кусочек и прожевал.       Сегодня он обещал себе, что, наконец, займётся уроками, которые пропустил за все эти дни. Виктория должна была прийти после четырех, чтобы принести какие-то доклады по зарубежной литературе… Смит никак не мог выбрать тему и уболтал, чтобы девушка решила всё за него.       Встречи с ней были единственным глотком воздуха извне. Она приносила вести из школы, о которой Алан боялся думать, новости из мира, который сейчас казался ему вместилищем вселенского разочарования и боли…       Всё это время он намеренно погружался в бессмысленный просмотр фильмов и сериалов, лежа в кровати с ноутбуком на груди. Даже пытался читать книги. Последние не давались, так как Смит вечно хотел спать.       Однако едва он переставал заниматься хоть какой-нибудь ерундой, как в голову одна за другой закрадывались мысли, от которых становилось страшно и больно.       Возможно, таким образом мозг Смита пытался предостеречь его от эмоционального перенапряжения или нервного срыва?       Вдумчиво прожёвывая булочку, парень допил остатки кофе. Потом посидел тихонько, вслушиваясь в тиканье настенных часов. Затем сполоснул чашку и вернулся в свою комнату.       Ноутбук лежал там же, где Смит его оставил: в кровати, наполовину прикрытый одеялом. На заставке красовалась очередная серия, поставленная на паузу. Но он, кажется, уснул за просмотром и плохо помнил, о чём была речь.       Свернув медиаплеер, Алан открыл электронную почту и быстро просмотрел входящие. Ничего нового, только массовая рассылка от старосты: задания для лабораторной по физике на следующую неделю. Их можно было не делать, ведь в ближайшее время он всё равно не появится в школе…       На фейсбук Смит старался заходить только в случае крайней необходимости. Раньше это была своего рода привычка: проснувшись утром, щёлкать по аватарке Эрика, чтобы посмотреть, нет ли чего-нибудь нового? Он любил слушать их общий плейлист, пересматривать фотографии в профиле по сотне раз, но теперь избегал этого, как огня.       Не потому, что не хотел, напротив. Алан пробовал вернуться к привычкам пару раз и потом не мог уснуть почти до самого утра, обнимая футболку Хартманна и давясь от рыданий. В следующий раз, пересилив себя, он не появлялся в социальной сети весь день. Потом стало легче. На пятый день он специально удалил ссылку на фейсбук из закладок браузера, но сегодня не выдержал.       Поскольку Эрик не отвечал на звонки, Алан не писал ему смс, будучи уверенным, что он проигнорирует и их тоже. Вот только надежда, что Хартманн думает о нём, всё ещё оставалась, и Смит лелеял её, как мог, надеясь, что когда-нибудь Эрик свяжется с ним в социальной сети.       Эти мысли даже в голове звучали глупо. Рациональная часть мозга давно помирала в конвульсиях от смеха. Алан был жалок. Настолько жалок и наивен, что самому становилось тошно.       В профиле висело три непрочитанных сообщения. Закусив губу и нажав на иконку с конвертом, Смит уставился на список диалогов, стараясь не смотреть ниже новых писем, чтобы не увидеть аватар Хартманна.       Виктория писала, что не сможет прийти сегодня и постарается завтра. Какой-то дальний знакомый, не из школы, скинул ссылку на идиотское вирусное видео.       Последнее сообщение было от мистера Локерсона.       Алан никогда не искал своего преподавателя в социальной сети. Ему и в голову не приходило, что он там может быть. Со снимка в профиле смотрел мужчина лет сорока или моложе. Возможно, таким он пришел в их школу впервые. Фотография точно была старой, ведь Смит никогда не видел преподавателя без проседи на висках. Он пролистал остальные снимки в альбомах, по инерции удивляясь тому, что даже у учителей может быть какая-то жизнь помимо школы.       Хотя в этом, в общем-то, не было ничего удивительного.       Локерсон путешествовал по США: Смит пролистал несколько красивых фотографий Гранд-Каньона, Техас, знаменитую сеть закусочных Тако-белл. Ещё были снимки с каких-то мероприятий, о теме которых можно было лишь догадываться. Несколько отчётов со школьных экскурсий…       Он так увлёкся просмотром, что не прочитал пришедшее от него сообщение.       «Алан, добрый день! Как ты поживаешь?»       И только-то? Вопрос о личном и ни слова о школе? Смит немного опешил и рефлекторно перевел курсор к смайликам. Затем нахмурился, мысленно ругая себя за то, что чуть не начал общение с учителем в привычной для социальной сети панибратской манере.       Вежливо поздоровавшись, Алан постарался передать собственное состояние максимально честно, но не вдаваясь в подробности. На всякий случай он задал ответный вопрос о «делах», отдавая дань вежливости при общении со старшими. Вдруг стало интересно, в курсе ли Локерсон, что происходило на самом деле? Он не преподавал Левински и, скорее всего, даже не знал того в лицо.       Сигнал нового входящего сообщения заставил Смита вздрогнуть.       «Рекомендую к просмотру, если станет совсем скучно».       Далее следовала ссылка на небезызвестный киношный сайт. Алан вчитался в название и решил интереса ради поискать этот фильм у родителей в стопках с dvd. Год выпуска как раз соответствовал их молодости, а рейтинг был достаточно высок.       Его ожидания оправдались, диск нашёлся довольно быстро, а время за просмотром пролетело незаметно. Фильм был о школе, и, несмотря на года, даже сейчас показался Алану довольно актуальным. Было ясно, что Локерсон пытался его подбодрить, вот только… несмотря на то, что Смит посещал продвинутый курс литературы и английского, и состоял с преподавателем в довольно хороших отношениях, его письмо всё равно выглядело странно.       Алан вышел на кухню и глянул на часы. Обедать не хотелось, поэтому он решил ограничиться яблоком.       Вернувшись к себе, он забрался в кровать, устроив ноутбук на коленях, и написал мистеру Локерсону небольшую рецензию на только что просмотренный фильм. К его удивлению, тот ответил почти сразу же.       «Благодарю, что смог ознакомиться с материалом так быстро. Надеюсь, это поможет твоему конкурсному эссе».       Смит закусил губу, вспоминая об их давней договоренности насчёт его попытки написать речь, которую могли бы выбрать для выпускного.       «Я вижу, как ты сомневаешься, Алан. В этом нет ничего ужасного. Мне бы хотелось дать тебе шанс, и я чувствую, что у тебя получится».       Локерсон, кажется, читал его мысли. В голову закралась шальная идея спросить, знает ли преподаватель о его положении? Но Смит и сам понятия не имел, что об этом рассказать.       С чего начать и как вообще разгрести ту кашу, в которой он увяз по собственной глупости?       В фильме была одна утешающая мысль на этот счёт. Алан перечитал собственноручно написанную рецензию и набрался смелости, спросив у Локерсона, что тот думает по этому поводу.       «Ты прав, быть подростком — это действительно в чём-то схоже с нахождением между двух огней. Хотя здесь больше подошло бы другое сравнение».       Смит быстро уточнил — какое. Их диалог удивительным образом отвлекал от нехороших мыслей.       «Тебе знакомо понятие «ничейная полоса»?»       Алан помотал головой и усмехнулся, быстро отстучав по клавишам ответ.       «В соответствии с твоей метафорой о нахождении меж двух огней, давай представим, что между двумя армиями, растянувшимися на многие километры, лежит изрытая снарядами, изъеденная траншеями ничейная полоса, превратившаяся в арену для постоянных стычек».       «И вы считаете, что я нахожусь на этой арене?»       «В каком-то роде да. Ты находишься между невинностью и опытом, Алан. Когда ты был ребенком, тебя защищали родители или собственное воображение. Когда ты станешь взрослым, ты будешь ориентироваться на окружающий социальный порядок и опыт того, как справляться с проблемами. Но сейчас не происходит ни того, ни другого».       У него нет опыта, а воображение больше не помогает… Алан вздохнул, растирая виски пальцами. В голове противно заныло.       «Ты открыт всем ветрам, на ничейной полосе».       Ему уже захотелось саркастически поблагодарить Локерсона за добрые слова, однако он подождал, пока тот закончит мысль.       «Решение проблем невозможно, если о них не говорить, Алан. Если тебе захочется говорить, ты знаешь дорогу в мой кабинет».       «Думаете, сможете сказать мне что-то новое?»       Смит всё-таки не удержался от сарказма в собственных мыслях и порадовался, что это не так заметно в текстовом виде.       «Нет, я думаю, что смогу выслушать тебя. Жду в школе, Алан. Поправляйся».       Больше преподаватель ему не писал. Но состоявшийся разговор въелся в память надолго, а мысли о просмотренном фильме не отпускали до самого вечера. Смит написал несколько черновиков с вариантами речи, которую мог бы произнести на выпускном, хоть ему и слабо верилось, что он когда-то сможет это сделать.       Затем он прочел все пропущенные параграфы по гуманитарным предметам, сделал испанский и внезапно услышал, как хлопнула входная дверь.       Вечер подкрался незаметно.       Мама обычно возвращалась раньше отца и всегда заходила в его комнату. Этот раз не стал исключением, однако её, кажется, удивило обилие учебников, разложенных вокруг Алана на кровати и на полу.       — Ты не голодный? — спросила она, прислонившись к дверному проёму.       Парень помотал головой, всего лишь на мгновение оторвав взгляд от учебника по математике.       — Ал, — в этот раз мама не спешила уходить. — Надо поесть.       — У меня правда нет аппетита.       — Как твоя нога? — она вздохнула и сделала шаг внутрь помещения.       — Бывало и лучше, — буркнул Смит и непроизвольно вздрогнул, когда почувствовал, как кровать просела под весом ещё одного тела.       — Что читаешь? — мама сложила руки на коленях, наклонив голову и глядя на него с любопытством.       — Алгебра, очень скучно, — честно признался Алан, откладывая учебник к себе на колени.       — Я вчера приготовила лазанью.       — Правда?       — Ты не заглядывал в холодильник, — мама нахмурилась и опустила взгляд куда-то в пол. — Это нехорошо. Какой смысл голодать?       — Но я не голодаю, просто…       — Не хочется есть? — она снова подняла голову и поймала его взгляд. — Посиди со мной на кухне?       Смит не стал отказываться, кивнув, лишь бы не выдерживать её взгляда дольше. Сил не хватало. Он понимал, как ей тяжело, но не знал, как утешить.       Удовлетворённая согласием, женщина вернулась на кухню и зашумела посудой. Алан аккуратно разложил все учебники по местам.       В квартире запахло одним из его любимейших блюд, приготовленных по фирменному семейному рецепту.       — Отец сегодня будет поздно, — словно предупреждая будущие вопросы, заключила мама, выставляя на стол две тарелки.       Алан аккуратно опустился на стул, по привычке чуть не подогнув под себя больную ногу.       — Будешь сок? — женщина разложила разогретую лазанью по тарелкам.       — Нет, только воду, — от запаха и вида макарон, запеченных с мясом и сыром, рот Смита вмиг заполнился слюной.       Мама отвернулась к кухонным полкам, извлекая стаканы, а затем достала из холодильника бутылку с доктором Пеппером.       — Посмотрим, что ты скажешь на это, — как-то тихо, но отчетливо произнесла женщина, суетясь в поисках столовых приборов.       Смиту стало неловко. От чужих попыток позаботиться, от его неспособности помочь накрыть на стол…       — Спасибо, — он слабо улыбнулся, глядя на то, как мама разливает газировку по стаканам.       — Как провёл день? — она постаралась улыбнуться в ответ, хотя вышло немного вымученно.       — Посмотрел «Клуб Завтрак», — честно признался Алан. — Написал рецензию, впечатлился и сел делать уроки…       Мама поднесла кусок лазаньи ко рту в начале фразы и с трудом проглотила его, стараясь подавить на этот раз живую улыбку.       — Мне было тринадцать, когда фильм вышел… Я посмотрела его немного позже. А вот отец попал в самый пик. Его возраст действительно соответствовал героям фильма.       Какое-то время они ели молча. Потом Смит поинтересовался у мамы, как продвигаются дела на работе. Она охотно поделилась проблемами в бухгалтерии, и у них даже состоялся вполне оживлённый диалог. После недели тотального молчания говорить о каких-то житейских мелочах было довольно непривычно, но Алану всё же показалось, что лёд в его жизни тронулся хоть в каком-то направлении.       Он очень хотел поделиться с ней всем, что тревожит. Они и раньше много разговаривали, сидя на кухне всей семьей. Смит любил общаться с родителями, их отношения никогда не бывали такими натянутыми, как сейчас. Молчание очень изводило, но ему было стыдно, что вовсе не это было главной причиной его тревоги.       Алан больше не мог скрывать рвущиеся из груди слова. Он мысленно проговаривал про себя заранее отрепетированную речь, наблюдая за тем, как мама моет посуду.       Закончив, женщина выключила воду и повернулась.       — Как насчёт того, чтобы немного выпить? — её вопрос ввел Смита в ступор. — Ещё пара часов до возвращения отца, что скажешь насчёт баночки пива?       Парень нервно сглотнул, а мама рассмеялась, открывая холодильник.       — Могу я выпить со своим уже взрослым сыном? — она протянула ему банку Пабст.       — А таблетки, которые я принимаю? — он принял пиво у неё из рук.       — Сегодня был последний день, я считала, — женщина дернула за кольцо и раздался шипящий звук.       Смит повторил, пытаясь припомнить, когда в последний раз притрагивался к алкоголю. Если считать бутылку вина, выпитую на день святого Валентина вместе с Эриком…       Едва он произнёс в уме это имя, как рука предательски дрогнула.       — Ох, — мама сделала глоток и с наслаждением выдохнула.       Алан повторил за ней, стараясь больше не выдавать собственного волнения.       — Я всегда считала тебя очень рассудительным ребенком… — задумчиво начала она. — И ты никогда не давал повода усомниться в своих поступках или словах. И знаешь, как и любая мать, я в глубине души готовила себя к тому, что однажды найдется та, что украдет твоё сердце, и настанет замечательное время, о котором мы, взрослые, часто забываем.       Смит замолчал, не смея перебивать её мысль. Хоть мама и казалась расслабленной, было заметно, что слова давались ей не очень-то легко. Кажется, не только он готовился к неизбежному повторению того самого разговора.       — Я знаю, что приходит это время. Я бы сказала… время делать глупости, время, когда мы все пытаемся решить сами. И мне иногда так стыдно, что я начинаю черстветь и забывать это… Как старая перечница! — она хрипло рассмеялась и потянулась кухонной тумбе.       Достав нераспечатанную пачку сигарет, она взглянула на Алана, словно спрашивая разрешения. Тот ответил ей молчаливым удивлением, не зная, что сказать. Родная мать решила тряхнуть стариной? Пытается быть с ним на одной волне? Зачем?       Тем временем она закурила, встала, чтобы налить воды в стакан и использовать его в качестве импровизированной пепельницы.       — И вот, этот день настал, — женщина села и откинулась на спинку стула, выпуская под потолок струйку дыма. — Мой родной, единственный сын влюбился.       Смит ощущал её выдержанные паузы, словно в кино. Всё происходящее казалось ему продолжением фильма, который он посмотрел всего каких-то пару часов назад.       — Я сразу заметила в тебе эту перемену, — она тепло улыбнулась. — Видишь ли, за восемнадцать лет, что смотрю на тебя, милый, я научилась распознавать оттенки всех твоих эмоций. Рассказать, когда это случилось?       Парень осторожно кивнул, наконец вспоминая, что сжимает в ладонях жестяную банку с пивом. Спохватившись, он сделал большой глоток и всем своим видом дал понять, что готов слушать.       — Мы были у тёти Милли в больнице, а ты оставался дома один. За неделю до твоего дня рождения, помнишь? — мама тоже выпила и продолжила рассказ. — А потом неожиданно заболел. Я так переживала, что ты пропустишь занятия и будешь чувствовать себя плохо… Я же знаю все твои простуды! Ты умираешь при температуре выше тридцати семи, и она не спадает минимум неделю! А тут такие перемены… Я бы в жизни не поверила, что ты заболел, пока ты не измерил температуру в моем присутствии. Ты был таким взбудораженным, что я решила, у тебя жар. Но едва Эрик переступал порог нашей квартиры, как ты успокаивался. И потом, вы же постоянно разговаривали. Я ещё тогда заметила, что когда вы рядом, обоих просто не представляется возможным заткнуть! К тому же Эрик так понравился твоему отцу, особенно после игры в скрэббл. Я помню, Джозеф часто удивлялся, как мальчик из Германии может знать столько старомодных английских слов и быть в состоянии объяснить их значение?       Смит пил пиво большими глотками. Хотелось добавить, что мама Эрика преподавала английский. Хотелось рассказать, сколько книг он читал, показать рисунки… Он никогда не слышал от мамы столько добрых слов в адрес Хартманна.       Было тяжело, учитывая, что Алан понятия не имел, к чему женщина клонит, а до прихода отца оставалось уже полтора часа.       — Пожалуй, правду говорят, что матери чувствуют, Ал, — чуть тише и задумчивее добавила она. — И я чувствовала. Но гнала эти мысли прочь, ведь они были для меня иррациональны, — мама наклонила голову, смерив Смита немного встревоженным взглядом. — Родной ты мой… Я много думала все эти дни. Самое главное, что я вынесла из всех этих бессонных ночей — это то, что… я не могу оставить тебя сейчас. Я вижу, как с тобой что-то происходит, и не знаю, что или кто тому виной. И как бы не было больно слышать, я хочу услышать правду от тебя.       Алан молчал, по-прежнему не зная, что ей рассказывать. Пиво закончилось. Он и сам не заметил, как высосал банку в одно мгновение.       — Ал, если Эрик непричастен ко всей этой истории с наркотиками, тогда в чём же дело? Что с тобой произошло?       В носу засвербило. Смит больше не мог выдерживать морального давления со стороны собственной матери. Кое-как, дрожащим голосом, сбиваясь на некоторых словах, он начал говорить.       О том, какой был свиньей, когда обманывал, думая, что помогает одному и втаптывая при этом в грязь чувства другого человека. Казалось, он нёс какую-то сумятицу. Чушь, бред сумасшедшего, но… с каждым произнесённым словом, с каждой картиной, всплывающей перед глазами, становилось легче.       Хотя больно было по-прежнему.       Алан говорил, какой Эрик хороший человек, и как подло поступил по отношению к нему он сам. Рассуждал, что пытался помочь лучшему другу и искренне верил в то, что их отношения ещё можно спасти. Рассказывал о матери Ричи, о том, как им жилось. Прерывался, вставляя в рассказ комментарии, как они с Хартманном проводили время вдвоём.       Было сложно отпустить всё это. Сложно оставаться честным до конца, не вдаваясь в подробности интимной жизни, и в кои-то веки поделиться хотя бы частью из того, что терзало почти семь мучительных дней.       Смит выдохнул, затыкаясь и понимая, что маме нужно время, чтобы усвоить полученный объём информации. Ему надо было её пощадить, но сил больше не оставалось.       Как только он затих, женщина резко поднялась со стула, ринулась к нему и обняла, словно маленького, запустив пальцы в волосы. Ласково, как раньше, массируя при этом кожу головы.       — Мой ты хороший… — зашептала она, покачиваясь вместе с ним.       Алан по-прежнему сидел на стуле, уткнувшись в её живот, но теперь чувствовал, как горячие слёзы скатываются по щекам, впитываясь в мамину домашнюю футболку.       — Ты такой молодец, Ал, — она осторожно приподняла его голову, мягко отстраняя от себя, а затем вытерла ему слёзы большими пальцами и поцеловала в лоб.       — Я идиот, мам, — сглотнув ком в горле, прохрипел Смит, глядя в её глаза, — прости меня, пожалуйста.       — Уже давно простила, солнышко, — она снова прижала сына к себе.       — Мам, — парень шмыгнул носом, отстраняясь, и снова вытер глаза, — не рассказывай об этом никому.       Она тихо усмехнулась, протягивая ему пачку бумажных салфеток.       — Все, что было в Вегасе, остается в Вегасе, — заговорщическим тоном заверила она.       Пока Алан высмаркивался, мама выбросила банки с пивом и пепельницу. Затем аккуатно вытерла стол и сосредоточенно осмотрела помещение.       — Ал, — вдруг позвала она.       — Да? — парень повернулся к ней.       — Тебе нужно поговорить с Эриком.       — Я знаю… — он тяжело вздохнул.       — Видишь ли, он не берёт трубку не потому, что не хочет тебя слушать. И уж точно не для того, чтобы позлить. Это уязвлённая гордость, потерянное доверие, элементарная обида, в конце концов. Ведь это ты накосячил! И ты должен говорить! — она погрозила ему пальцем.       — Ты думаешь, у меня получится попросить у него прощения? — с надеждой в голосе поинтересовался Алан.       Казалось, что все слова мамы сейчас несут в себе какой-то мистический смысл. Как будто всё, что она рассказывала, особенно хорошее, должно обязательно сбываться. Ну конечно, это же мама! Мамы желают своим детям добра, и если его собственная пожелает, то всё получится!       Женщина посмотрела на Смита с легкой, снисходительной ухмылкой. Так, словно знала куда больше, чем была готова сообщить.       — Получится же?.. — робко переспросил тот, чувствуя себя ребенком, который выпрашивает десерт раньше положенного.       — Ответь мне на один вопрос? — вдруг предложила она.       — Хорошо, — согласился парень, но мама не дала времени подготовиться.       — Алан, ты его любишь?       Он замолчал на долю секунды, опуская взгляд на собственные руки. Помедлил потому, что сомневался? Почему она спросила это именно сейчас?       Он ведь любит его?       Погрузившись в размышления, какой же он конченый мудак, Смит и не заметил, как мама продолжила уборку на кухне.       — Если любишь, то получится, что бы ни случилось, Ал! — она бросила взгляд в его сторону, замечая ступор. — Иди к себе. Сейчас отец придёт, мне надо подготовиться, а я чувствую, что слегка опьянела! Какое безобразие! — она радостно засмеялась, пройдя мимо, и быстро чмокнула парня в макушку.       Тот покинул кухню в смешанных чувствах.       Терзали сомнения, было страшно, что Алан где-то допустил ошибку и ведёт себя неправильно… Наверное, именно это его мама имела в виду, сказав, что он рассудительный? Или он не рассудительный вовсе и скрыл от неё самое страшное? Имеет ли он права сдать Ричи Левински в полицию? В первый раз он смолчал, а во второй они могут записать его в соучастники...       Быстро умывшись, парень шмыгнул к себе в комнату. Сегодняшний день в очередной раз бил рекорды на откровения, но ему будто правда стало чуточку легче?       Однако, он по-прежнему не был готов к встрече с отцом. Если рассказать маме часть правды оказалось проще, потому что она хотела слушать, то отец не был готов сделать это вовсе.       Уже у себя в комнате Смит подумал, что больше не хочет держать от мамы секретов, и решил, что завтра же расскажет о татуировке и о том, что курит.       После хлопка входной двери, Алан дождался, пока отец разденется и вымоет руки. Услышав, как они ужинают на кухне, он открыл фрамугу и выбрался на пожарную лестницу.       От выпитого пива и от нервов его немного штормило. Он заметил, что передвижения с ногой больше не доставляют прежнего дискомфорта, и решил, что выйдет в школу завтрашним утром. И плевать, что раньше положенного, кто ему может запретить? Костыль в руки и вперед!       Затягиваясь, он улыбнулся собственным мыслям и на секунду в груди стало тепло – почти как раньше. В тот вечер Алану казалось, что все проблемы решаемы, а утро он встретил бодрым, как никогда.       Отец никак не прокомментировал его раннее пробуждение, они тихо пожелали друг другу доброго утра, и Смит объявил, что выходит на учёбу. Джозеф Смит не возражал, но мама посмотрела на сына с лёгким оттенком тревоги.       Алан пошёл в ванную, чтобы переодеться, и заметил, что застегнул ремень на брюках на последнюю дырочку. Неужели похудел?!       На автобусную остановку он вышел пораньше и даже написал о этом Виктории. Они с Мару встретили его очень радостно. По дороге никто из присутствующих даже не косился в их сторону, а разговоры в основном велись о пропущенном учебном материале.       Подъезжая к школе, Смит только тревожился, что Хартманн не сел в автобус на своей остановке. Но спрашивать о нём у девочек он пока не решался.       Первым уроком шла физика. Алан должен был поговорить с преподавателем о своих пропусках и показать, что сделал дома в своё отсутствие. Кое-что из лабораторных работы было готово, но этого было недостаточно, поэтому парень задержался после первого занятия и едва поспел ко второму.       Как назло, все предметы расходились с расписанием Хартманна.       Он должен был поймать его на большой перемене, в остальные часы кабинеты, в которых они занимались, находились слишком далеко друг от друга, а учитывая скорость передвижения с костылем, Смит не поспел бы туда вовремя.       Виктория встретила Алана на лестнице, ведущей к кафетерию. Заметив, что ему всё ещё тяжело спускаться, она участливо предложила руку помощи. Парень мужественно отмахнулся и вызвал у неё приступ смеха. Они дошли до столовой, переговариваясь обо всякой ерунде. Настроение было приподнятое.       Толкнув дверь в знакомый зал, Смит вдохнул в себя ароматы, доносящиеся с местной кухни, едва ли не с блаженным стоном. К нему постепенно возвращался прежний зверский аппетит.       Подойдя к линии раздачи, они вооружились подносами, и Алан лениво заскользил взглядом по присутствующим в кафетерии ученикам. Те по обыкновению сбивались в группы, обедая каждый в своей тесной компании.       И только одно место возле окна по-прежнему безраздельно принадлежало ему.       Смит замер, едва не выронив поднос из рук.       Эрик задумчиво потягивал сок через трубочку и смотрел куда-то на улицу.