Дыши

      Отец Ричи, Стивен Джон Левински родился в Бостоне, а его родители когда-то прибыли в США из-за моря. В те года, когда дед решил собрать вещи и перевезти скромный семейный бизнес в Штаты, самым быстрым способом добраться в Новый Свет из Европы был пароход. Предыдущие поколения семьи Ричи занимались ремонтом обуви, но дед преуспел больше всех и после войны открыл сеть мастерских. Кроме Стивена, у него было ещё двое детей постарше, но по какой-то причине их семья никогда не поддерживала с ними связь.       Как потом выяснилось, ссора случилась оттого, что отец нарушил традиционный уклад и женился слишком рано. Матери Ричи тогда исполнилось всего девятнадцать лет и она была дочерью обыкновенных фермеров из Айовы. По всей видимости, это не укладывалось в привычную картину мира деда, и они с отцом разорвали все связи.       Рассматривая старые фотографии у своих бабушки и дедушки по материнской линии, Ричи замечал разницу с отцовскими — немногочисленными и слишком уж постановочными кадрами «счастливой» семейной жизни. Мамины родители были людьми простыми и добрыми, и Ричи чувствовал себя счастливым, проводя лето на ферме. Деда по отцовской линии он не застал, тот скончался от сердечного приступа, когда Ричи исполнилось пять. До того времени они не виделись и свою бабушку он впервые встретил лишь на похоронах. Воспоминаний от тех событий сохранилось мало, но отчетливее всего запомнился страх. Сухая высокая старуха в чёрном платье и шляпке с вуалью напомнила ему саму смерть.       По рассказам мамы, отцу всю жизнь выставлялась планка, которую тот должен был так или иначе достичь. Дед оказывал давление до такой степени, что сын в один прекрасный момент попросту не выдержал и сбежал. Потом родился Ричи, и Стивен пытался заниматься бизнесом, но, судя по тому, что из-за этого и развалилась их семья, не очень преуспел.       Ричи был чист уже несколько недель. Размышляя над собственными и чужими жизнями, он скитался по восточному побережью и в итоге добрался до Бостона, где ему на глаза попалась знакомая вывеска обувной мастерской, которую он видел на фотографиях. Владельцем был какой-то толстый и неуклюжий еврей, но Ричи не стал сообщать ему свою фамилию, и соврал, что попросту ошибся адресом. Помощница менеджера смерила Левински подозрительным взглядом: неудивительно, учитывая его потрёпанный внешний вид. Ричи подрабатывал по дороге, чтобы денег хватило на кров и еду, но не задерживался нигде более, чем на день. У него не было при себе никаких документов, и полиция могла заинтересоваться этим в любой момент. Приходилось выкручиваться и быть максимально осторожным.       Однако от лживой, суетной и весьма нервной жизни Ричи уже смертельно устал.       В Бостоне было проще остаться незамеченным, к тому же, помимо обувной мастерской, некогда принадлежащей деду, Ричи обнаружил и адрес отца. Точнее, он решил проверить информацию об этом в телефонном справочнике, и, отыскав фамилию Левински, набрёл на их старый фамильный дом, в котором был всего однажды и то на похоронах. Он остановился, наблюдая за двухэтажным зданием на противоположной стороне дороги, и совершенно неожиданно заметил отца, паркующего старый Форд неподалёку.       Помимо него в доме, видимо, жили ещё какие-то люди. На крыльце стояла детская коляска, а на заднем дворе за невысоким забором выглядывали качели.       Ричи не был уверен, что отец завёл новую семью, но на всякий случай пригляделся к мужчине получше.       Тот, кажется, совсем не изменился: большие выразительные голубые глаза, вьющиеся, коротко подстриженные волосы и старый костюм. Таким Ричи запомнил его в их последнюю встречу. Мужчина выглядел так, будто с момента расставания прошло всего ничего, и они с сыном случайно встретились снова.       Доля правды была хотя бы в случайности. Ричи окликнул отца, когда тот собирался переходить дорогу. Он думал позвать по имени, но в итоге вышло только неуверенное «Эй!».       Стивен Джон Левински вздрогнул. Возможно, из-за привычки быть пойманным кредиторами или недовольными клиентами, он сперва затравленно огляделся по сторонам, и лишь затем, заметив Ричи, немного расслабился. Он не узнал сына издалека, но внешняя худоба и неопрятность наверняка никак не вязались с чем-то опасным.       — Эй, — повторил Левински, когда подошёл к отцу.       — Ричи?! — воскликнул тот, и его глаза расширились в неподдельном изумлении. — Что ты тут…       — Мимо проезжал, решил узнать, как ты, — по правде говоря Ричи так и не придумал, зачем он сюда припёрся.       — Вот как… — отец сглотнул, окончательно растерявшись. — А я вот… живу у сестры.       — В этом доме? — на всякий случай уточнил парень.       — На заднем дворе есть пристройка… я бы тебя пригласил, но там не прибрано, — неуверенно ответил мужчина.       Что-то в его взгляде заставило Ричи сомневаться в истинной причине отказа. Дело явно не касалось бардака. Вскоре к дому подъехала другая машина: в отличие от отцовского форда — новенькая Тойота уверенно заехала в гараж и скрылась за автоматически опустившимися воротами.       — Дебби дома, — отец переступил с ноги на ногу.       — Пройдёмся? — предложил Ричи.       — О, давай, я с радостью! — после этого мужчина заметно оживился. — Через пару домов есть небольшие озёра. Там ещё парк, хотя он закрыт в это время года…       — Отлично, пойдём, — Левински прикурил.       Мужчина никак не прокомментировал его поступок, но тоже достал пачку. Какое-то время они шли вдвоём молча, как потом понял Ричи, только чтобы максимально удалиться от дома и соседей. Затем отец снова начал разговор.       — Как ты поживаешь?       — В порядке, — Левински не соврал относительно самочувствия.       Он действительно давно не был настолько трезв и адекватен, как сейчас. Пара недель упорного труда и постоянной дороги сделали своё дело — в голове улеглось, он смог взглянуть на некоторые вещи под другим углом и снизить градус напряжения.       — Как мама?       — Тоже живет у сестры, — Ричи усмехнулся. — Нашла себе работу.       — Выпивает? — осторожно полюбопытствовал отец, и Левински смерил его долгим взглядом.       — Бывает. Время от времени, — сухо ответил он. — А ты?       Слышать такие вопросы было обидно. Ричи не нравилось думать, что пока мать заливала горе, его отец преспокойно отдыхал в доме родителей с богатой семейкой сестры. В том, что они богаты, не было никаких сомнений. Машина, и то, что Ричи удалось мельком разглядеть в окнах, говорило само за себя.       — Я сейчас состою в программе двенадцать шагов…*       — Ого, — Ричи присвистнул. — И как, успехи есть?       — Некоторые… — отец вздохнул. — Обдумываю кое-что из прошлой жизни.       — Работаешь?       — Да, в магазине электротоваров, здесь неподалёку.       — А я в этом году школу закончу, — будничным тоном заметил Ричи.       — Скоро начнётся взрослая жизнь, да? — отец попытался улыбнуться       Они почти дошли до парковой зоны, и Ричи уже увидел воду, которая проглядывала кое-где под треснувшим льдом.       Ему было немного стыдно и самую малость грустно. В отцовском голосе и движениях прослеживалось колоссальное чувство вины. Это, наверное, стало бы заметно даже незнакомым людям. Вот идут двое — по возрасту, как отец и сын, но курят оба. Другой бы, может, сделал замечание, сразу начал интересоваться успехами в учёбе и все такое, а его отец даже не заикался.       Это ещё раз натолкнуло Ричи на мысль, что ему придётся всё делать самому. У него никогда не будет тёплых отношений отец/сын, о которых все мечтают. Даже расскажи он сейчас, что трахался с пуэрториканцем, которого потом случайно убил, его отец бы выдавил что-то типа «вот это беда с тобой приключилась, дружище!».       Но не больше.       Однако он не всегда был таким. Ричи помнил и ругань, и замечания. И то, как отец медленно, но верно терял веру в себя и начинал врать. Они с мамой пытались справиться с проблемами по отдельности, а надо было вместе.       Однако она его любила, а Ричи пришёл в этот мир, когда они вдвоём счастливо жили в пригороде Нью-Йорка, питая самые светлые надежды на будущее.       Хотя бы не ради себя, но ради мамы, которая всё ещё жила этими самыми светлыми мечтами, Ричи должен был попытаться.       — Ты с ней общался?       — Собирался позвонить на днях, день рождения всё-таки… — пробормотал отец, и парень удовлетворённо кивнул.       — Набери, она будет рада.       — А ты? — мужчина тряхнул головой, словно только что проснулся. — У вас каникулы? Просто ты так далеко от дома и школы…       Ричи захотелось съязвить, но он сдержался. Было приятно, что отец по крайней мере вспомнил об этом.       — Я сегодня поеду домой. У меня ещё есть кое-какие дела.       — Кстати, как там твои друзья? — отец заговорил увереннее. — Смиты? Как поживает Алан?       Ричи поморщился. Он думал о нём, пожалуй, слишком много в последнее время, но кое-что в голове всё же прояснилось.       — Мы немного повздорили, — он вздохнул.       — Вот как? А что случилось? — наверное, отцу было проще говорить на эту тему, нежели чем о себе.       — Он уедет в другой город после школы. И я, наверное, тоже.       — Будешь поступать в университет?       — Типа того, — Ричи хмыкнул, усмехаясь про себя. Его «университет» по всей видимости станет для него настоящей школой жизни.       — Нехорошо расходиться так далеко, не помирившись, — отец запнулся. Кажется, он сам испугался собственного совета.       — Да, я обязательно поговорю с ним ещё раз, напоследок, — согласился Ричи.       Они остановились возле берега. Здесь был до того живописный уголок, что Левински затошнило. Вокруг стояли беседки для отдыха, ещё укрытые на зиму клумбы с цветами, детская площадка, неработающее кафе-мороженое. Летом здесь, наверное, толпами ходили счастливые семьи и молодежь.       — Я пришёл, чтобы попрощаться, — Ричи прикурил следующую сигарету.       — Как это? Мы же только что… — отец почесал в затылке.       — Ну, я скоро уеду.       — Ах это, — он облегченно вздохнул. — Слушай, насчёт твоего выпускного…       — Все в порядке, можешь не приезжать.       Ричи не удержался и посмотрел ему в глаза в эту минуту, увидев облегчение.       Он долго думал об этом по пути домой.       О том, что они, пожалуй, так и не смогли стать близки, ведь куда более доверительные отношения у Ричи всегда выстраивались с мамой. Отец был с ними, но с завидным упорством продолжал доказывать окружающим собственную независимость и значимость. Может, в какой-то момент он прыгнул выше головы, и поэтому всё пошло наперекосяк.       Ричи не хотел быть, как отец или мать, и не рассчитывал провести остаток жизни в сожалениях. Но ему очень не хватало понимания, и ответа на вопрос, а где во всей этой истории он? Где же его путь? Родители прошли свою дорогу жизни, а его собственная, казалось, только началась, а он уже успел наломать дров едва ли не больше, чем мама с папой вместе взятые.       Левински облажался, но зарывать голову в песок не планировал, хоть ему и было по-человечески страшно от грядущих последствий.       Признать, что он виноват — оказалось тяжело. Вырваться из плена иллюзий — ещё тяжелее. Он искал оправдания, бесился, злорадствовал и срывался. Даже в последнюю с Аланом встречу надеялся, что всё как-нибудь само собой рассосётся. Но потом он получил от Смита в челюсть. Единственный человек, от которого Ричи никак не ожидал удара, сделал это, и, пожалуй, именно этот удар его и спас.       Сначала он думал пойти в полицию сразу же. Затем решил немного повременить, ведь помимо обвинений в распространении и употреблении наркотиков с ним приключилось кое-что куда серьёзнее.       Рафаэль до сих пор снился Левински в ночных кошмарах. Он просыпался в ужасе от того, что мужчина каким-то образом выжил, выбрался из той злополучной квартиры и теперь его повсюду ищет.       Было странно, что никто из его дружков пуэрториканцев не заметил пропажи и не начал бить тревогу. За неимением телефона и выхода в интернет Ричи регулярно проверял газеты и журналы с желтой прессой, но нигде не писали о том, что в захолустном Нью-Йоркском гетто обнаружили труп латиноамериканского мужчины.       Если Ричи и собирался начать новую жизнь, то ему было необходимо поставить жирную точку в старой.       Оставалось всего ничего: пара баскетбольных матчей красных дьяволов, которые он хотел увидеть собственными глазами, прежде чем пойти сдаваться с повинной.       Ричи приехал на автовокзал и нашёл дальнобойщиков, с которыми условился добраться до Нью-Йорка.

***

      Ничего не изменилось.       Алан всё так же смотрел на спину и шею Эрика на уроках. Разглядывал каждую волосинку на чужой голове, и теперь, кажется, отличил бы затылок Хартманна из сотни тысяч других, даже если перед ним оказалась целая толпа парней с шевелюрой, выбеленной до платинового оттенка.       Смит и сам до конца не понимал, зачем разыскивал его взглядом, если они по-прежнему не разговаривали. Возможно, ему так было немного спокойнее? Когда Эрик находился в поле зрения в классе, в кафетерии, в школьном автобусе — Алан чувствовал себя чуточку легче, чем без него.       Виктория и Мару, которые теперь проводили со Смитом куда больше времени, чем раньше, тоже заметили перемену в его поведении, едва Хартманн оказывался где-нибудь поблизости.       Сегодня тот стоял на линии раздачи в школьной столовой. Алан пришёл пораньше, взял обед, и занял свободный столик для остальных. Мару первой составила ему компанию.       — Ал, лицо попроще сделай, — ворчливо заметила девушка, заплетая свои многочисленные косички в высокий хвост на макушке.       Смит отвлёкся от созерцания Хартманна и, внезапно смущённый её замечанием, молча уткнулся в свою тарелку. Ему самому было смешно от мысли, когда он представлял Хартманна, ни с того, ни с сего идущего в их сторону.       На что он надеялся? Будто после их молчания в трубке что-то кардинально поменяется?       Да, Алан много думал о произошедшем на дне рождения Мару. И о том, как чувствовал себя рядом с Эриком, и что рассказал об этом ребятам, и об их совместном молчании. В конечном счёте он даже решил, что проебал шанс, который Хартманн, быть может, дал ему, чтобы что-то исправить.       От этой мысли было особенно грустно: в минуты одиночества Смит ненавидел себя за неиспользованную возможность. Но надежда жила. Несмотря на то, что он облажался, ему всё же верилось, что Эрик понимал, как это тяжело, и своим безмолвием будто давал время, чтобы во всём как следует разобраться.       Вся его чертова жизнь сейчас не имела значения. Даже понимая серьезность момента — баскетбольные матчи, выпускной тест и грядущее поступление в университет, — Алан все равно думал об Эрике и о призрачной возможности увидеться.       Свою любимую картошку за обедом он так и не доел.       По средам последним уроком в расписании шла литература. Смит задержался после занятий, чтобы поговорить с Локерсоном и обсудить подробности повторно сданного теста. В последнее время они часто обсуждали университеты, в которых имелись возможности для углубленного изучения литературы и английского языка.       Алану было удивительно, как он умудрялся как-то учиться при всём пиздеце, что творился в его жизни.       Одно из выбранных им учебных заведений стояло в списке университетов, о которых они говорили вместе с Хартманном: возможность поступить туда снова граничила с шансом их дальнейшего существования рядом.       Наверное, самообладание Смита было весьма хрупкой составляющей, целиком и полностью базирующейся на том, чтобы Эрик из его жизни не исчезал ни в малейшей степени. При мысли, будто тот может покинуть США, вернувшись, к примеру, в Германию, по спине тут же бежали крупные мурашки.       Алан даже посещал сайты с информацией об образовании за рубежом и всерьёз рассчитывал, что подаст заявления в несколько крупных университетов Берлина.       Если задуматься, то, разумеется, он вел себя донельзя глупо. Вместо того, чтобы поговорить с Эриком как есть, Смит выбирал какие-то совершенно мазохистские способы быть рядом: искал встречи в случайных совпадениях, следил за ним и молчал.       Локерсон посмотрел варианты речи, сделанных в преддверии конкурса к выпускному, и задумчиво поцокал языком.       — Не годится? — Алан взволнованно закусил губу.       — Тест хорошо написал? — вместо ответа поинтересовался преподаватель, продолжая просматривать листки.       — Угу, — парень переминался с ноги на ногу, краем глаза наблюдая за тем, как Хартманн собирает вещи со стола.       — Когда результаты? — Локерсон нахмурился, задержав взгляд на каком-то абзаце.       — На следующей неделе, придут на электронную почту, — сейчас очень хотелось разделиться надвое, чтобы одна половина могла последовать за Эриком, а другая преспокойно и со всем уважением отвечала на вопросы учителя.       — Покажешь мне в обязательном порядке, — преподаватель оторвал взгляд от текстов и вернул их Алану. — С этим еще нужно работать.       — Не скажете, что не так?       Локерсон усмехнулся, снял очки и устало потёр переносицу. Смит в это время махнул рукой Виктории и проводил взглядом её и Эрика, идущего чуть впереди. Когда те скрылись за дверью вместе с остальными учениками, его дыхание снова пришло в норму.       — Алан, твои мысли сейчас не здесь, — учитель сказал это ему в спину.       Смит подошёл к парте, за которой сидел Хартманн, потому что заметил на столе сложенный пополам листок. В груди шевельнулось острое, тревожное чувство, сердце тут же отозвалось, заколотившись, как ненормальное, и сбилось с ритма.       Локерсон молчал, пока Алан дрожащими пальцами тянулся к бумаге. Стало стыдно, но остановиться сейчас было выше любых сил. Эрик ведь оставлял это во второй раз и, должно быть, неспроста?       В небрежном карандашном наброске угадывалась фигура, забрасывающая мяч в кольцо. Смит закусил губу и задумался, что Хартманн, быть может, таким образом намекает на их встречу на баскетбольной площадке? Или сочувствует его отстранению из сборной? А может приглашает на полуфинал, который состоится в эти выходные?       — Тот человек, о котором ты рассказывал мне и Холдену, это же Эрик, да? — Локерсон, наконец, подал голос.       — Не буду спрашивать, как вы догадались, — вздохнув, Смит убрал листок к себе в тетрадку к другому такому же.       — Несложно заметить, Алан.       Он обернулся к преподавателю и увидел, что тот уже собирает вещи.       — Знаете… сейчас просто такой сложный период, — вдруг честно признался Смит. — Мои родители в разладе из-за меня, я больше не могу играть за команду, а ещё нужно учиться и писать эти чертовы тесты…       — Мечешься меж огней, когда всё кажется ерундой в сравнении с ним?       — Как бы вы поступили на моём месте, сэр?       — Нашёл бы в себе силы поговорить. Ты уж прости, я не знаю причины вашей ссоры, но догадываюсь, что молчанием делу не поможешь.       — А если я не знаю, что сказать? Если мы уже пробовали поговорить, и это не увенчалось успехом?       — Может, для начала будет достаточно обыкновенного «Прости»?       Смит покачал головой, проходя вместе с учителем к выходу из кабинета.       — Боюсь, всё куда сложнее…       — Зря боишься, Алан, — Локерсон усмехнулся, толкая дверь перед собой. — Всё куда проще, чем кажется.       Его уверенность в собственной правоте не вселяла такого же чувства и в Смита. Было тоскливо, безвыходность положения раз за разом загоняла его в мысленный тупик.       Сначала он побрёл к шкафчикам, а затем всё-таки решил пройтись до баскетбольной площадки на улице, чтобы немного побросать мяч. Из-за внеочередного собрания школьного совета отменили все последние занятия, поэтому у него было какое-то время, чтобы побыть наедине с собой, не возвращаясь домой в срочном порядке.       Обычно он старался избегать одиночества в силу мыслей, атакующих его и без того страдающую голову, но в этот раз было иначе.       Хотелось заняться привычным делом, ощутить физическую усталость от разминки и то, как сильно, но приятно печёт в натруженных мышцах. Ещё больше того Смит мечтал вдохнуть в себя запах прорезиненного покрытия баскетбольного поля, почувствовать, как мяч лежит в ладони, словно приклеенный и, пружиня, отскакивает от пола.       К его удивлению, на площадке уже было несколько человек. Редкость в такое время года, ведь к середине марта температура в Нью-Йорке едва поднималась выше десяти градусов. И, несмотря на солнце, промозглый ветер с Гудзона всё ещё был весьма досадной помехой, чтобы насладиться наступающей весной. Все ждали резкого апрельского потепления.       Алан различил в фигурах играющих старшего брата Мару, а затем ещё двух неизвестных ему парней. Он даже успел ощутить легкий привкус разочарования от того, что надумал. Само собой, Хартманна среди присутствующих не было.       Едва завидев Смита, ребята кивнули Филу, и тот вскинул руку в приветствии.       Алан открыл калитку, прошёл на поле и бросил рюкзак на лавочку. Сначала он сел, решая понаблюдать за играющими, но ребята неожиданно распрощались, оставив них с братом Мару наедине.       — Скучаешь по игре? — спросил тот, когда его друзья, наконец, скрылись из виду.       — Есть такое, — задумчиво согласился Алан и чуть не пропустил неожиданную подачу.       Сказалась скорость реакции: он ловко перехватил брошенный Филом мяч и улыбнулся от приятного, до боли знакомого сцепления ладоней с шершавой резиной.       — Давай разомнемся чуток, как твоя нога? — быстро поинтересовался брат Мару, делая шаг к полю.       — Почти в норме, как раз думал опробовать, — Алан скинул куртку и пиджак, посетовав, что школьная форма будет сковывать движения.       — Боишься заляпаться, задрот? — Фил заулыбался, провоцируя его. — Давай, закинь мяч в кольцо, слабак!       Некоторое время они глупо дурачились, играя один на один и отпуская друг в сторону друга едкие шуточки. Алан не скупился на юмор по поводу цвета кожи, а Фил не остался в долгу, шутя по поводу его ориентации. Должно быть, со стороны они составляли убойный коктейль из стереотипов, бесконечно и довольно жёстко подкалывая друг друга. Однако даже несмотря на это, всё равно продолжали общаться.       — Эй, Фил, — вдруг заговорил Алан, когда они вконец запыхались и остановились возле скамеек чтобы передохнуть. — Спасибо.       Тот не ответил, провёл по вспотевшему лбу тыльной стороной ладони, а затем достал из своего рюкзака полуторалитровую бутылку воды. Отпив, Фил протянул её Алану.       — Да было бы за что.       — Не все могут быть настолько объективны, — Смит пожал плечами и сделал глоток живительной влаги.       — Знай противника и знай себя, и ты будешь непобедим, — брат Мару процитировал Сунь Цзы, на что Алан снова не преминул улыбнуться. Кажется, сегодняшний день был рекордным по продолжительности его хорошего настроения.       — Думаешь, подъёбывая себя раньше, чем это сделает кто-нибудь еще, ты выигрываешь? — он искренне развеселился.       — Безусловно, Алан, — Фил кивнул, усаживаясь на скамью, и хлопнул ладонью по пустому месту.       Смит устроился рядом, чувствуя, как мокрая ткань рубашки противно прилипает к спине.       — Я говорил с парнями из команды, — начал вдруг Фил. — Сначала они были против, ведь ребята, с которыми нам предстоит матч, они…       — Знают про меня? — договорил Алан.       — Да, и это реально не идёт на пользу, чувак. Нас стали задирать. — он покачал головой. — Но я постарался объяснить, что в одном случае это не идёт на пользу нам, но может пойти на пользу игре.       — В смысле?       — Ал, если мы выйдем на поле без тебя, вся наша грёбаная стратегия полетит к чертям, и парни об этом прекрасно знают.       Смит сцепил руки в замок, сосредоточившись на неровно закрашенной трехочковой линии поля.       — Нам уже стоило некоторых усилий как-то перестроить тактику, и Милс тоже не рад такой перспективе.       — Думаешь, вы сольёте игру в эти выходные? — с досадой поинтересовался Алан.       — Думаю, тебе надо на неё прийти, чувак. И после игры, вне зависимости от исхода, я хотел бы, чтобы парни поговорили с тобой по-человечески.       — Какие сценарии посещают твою мудрую голову? — улыбнулся Смит. — Меня изобьют, натянут трусы на голову и заставят пробежаться по стадиону в таком виде?       — В худшем случае, — Фил усмехнулся в ответ. — А в лучшем мы выйдем на поле в финале все вместе, и надерём ублюдкам зад.       — То есть всё зависит от настроения Громилы и остальных?       — И от моего дипломатического дара, — брат Мару рассмеялся. — Да не парься, чувак, всё будет здорово. Главное объясни парням, что их задницы тебя не привлекают, и всего-то делов!       Смит опустил голову и взлохматил вспотевшие волосы. Подумал вдруг, что если просидит так ещё какое-то время, может простудиться и заболеть, чего хотелось бы избежать.       — Меня не привлекают задницы, это так не работает, — он поднялся со скамьи и потянулся за курткой.       — А как же? — Фил встал следом за ним. — Смотришь на парня и ничего не ёкает в груди?       Алан смерил его долгим, испытывающим взглядом, кривовато ухмыляясь при этом половиной рта.       — Ничего не ёкает, ни капельки, — заверил он спустя несколько секунд.       — Эй, чувак, — Фил поднял ладони вверх, а затем скрестил их на груди. — Я что же — такой стрёмный?       Они дружно рассмеялись, и Алан ещё раз поблагодарил парня за чуткость.       А потом пришло время возвращаться домой.       Теперь Смит ненавидел это. Всё действительно стало по-другому. С того дня, как он вернулся с огромной гематомой на ноге, всё изменилось.       И если раньше эта перемена была закопана где-то в глубинах его подсознания, похороненная под стремлениями к бунтарству и отрицанию моральных норм, то теперь она вышла на передний план, поражая своей простотой.       При всем желании Алана выделиться из серой массы, он всё-таки сделал это самым необычным для себя способом.       Умудрился влюбиться в парня.       Остальное меркло в сравнении с этим фактом. Он мог пережить проблемы с родителями, его не волновали успехи в школе. И даже признание лучшего друга в том, что тот любит его, — не приводило в ощущение такого неописуемого восторга, как от мысли, кого любит он сам.       Алан понял это внезапно, проснувшись утром от боли в ноге, ещё до разговора с Хартманном. Он решил, что сможет всё исправить, просто рассказав Эрику о том, что произошло, но не учёл, что тот может не захотеть его слушать.       И теперь уязвлённое самолюбие боролось с чувствами и желанием постоянно находиться рядом.       Спрятавшись в комнате, Смит открыл ноутбук и уставился на список университетов, который сохранил в закладках браузера. Если его новый результат SAT окажется выше установленного уровня, он сможет подать заявку на поступление в государственный университет Сан-Франциско. Тот самый, в который планировал поступать Эрик.       И даже если Хартманн передумает, Алан решил, что перспектива покинуть Нью-Йорк улыбается ему куда больше, чем жить с родителями в вечном стыде за то, что он выбрал не тот путь, на который они рассчитывали.       Матч, после которого должен был состояться разговор с командой, проходил в Бруклине, в школе имени Абрахама Линкольна. Смит прибыл туда уже после начала, в надежде найти место на трибунах так, чтобы ребята из команды не заметили, и можно было спокойно понаблюдать за ходом игры.       Он не ожидал, что всё будет настолько плохо.       На протяжении двух первых четвертей Смит дважды потел, трижды срывал голос, крича с остальными болельщиками и их родителями, в надежде на то, что ребята из команды не подведут.       Однако всю первую половину парни нещадно проигрывали.       Алан видел, как бесился тренер: в перерыве тот даже умудрился разбить планшет, на котором обычно чертил стратегию. После этого Фил похлопал поникшего Громилу по плечу и объяснил что-то, наклонившись к самому уху.       Возможно, они говорили о том, почему всё пошло наперекосяк.       Игра закончилась со счетом восемьдесят восемь — восемьдесят шесть в пользу красных дьяволов, но радоваться не хотелось. Они ещё никогда не были настолько близки к поражению.       Парни уходили с поля измотанными, Алан и сам ощущал себя так, словно всё это время бегал вместе с ними. Судя по слухам, которыми он разжился в холле перед раздевалками, в финале им предстояло играть с Тиграми из Квинса.       Самый худший из всех сценариев только что получил подтверждение и принялся раскачиваться у Смита голове подобно маятнику. В висках противно заныло.       Как и было оговорено, он дождался смс от Фила о том, что может заходить, и толкнул дверь в душную гостевую раздевалку.       Ребята собирались молча, каждый был занят своим делом, так что появление Алана было встречено почти с равнодушием. Только Дейв, заметив его, тихонько выругался сквозь зубы: на остальное ни у кого больше не было сил.       — Поздравляю, — пробормотал Смит, облокачиваясь на стену и наблюдая за тем, как Дейв шнуровал свои любимые армейские ботинки. — Это был почти ад.       — Хуйня это была, — выругался тот, складывая сменную обувь в мешок. — Почти проебали, финал перенесли на послезавтра, а тренер и слышать ничего не хочет.       — Что именно не хочет? — поинтересовался Алан, от волнения закусывая губу.       — Тебя видеть не хочет, — Дейв поднялся, скользя по Смиту взглядом и продолжая сборы.       — Милс думает, если ты вернешься в команду, это плохо скажется на атмосфере финала и начнутся провокации. А в школьном совете только и говорят об угрозах, массовых драках и травле, — продолжил Фил.       Он уже собрался и подошел к Алану, закинув свой рюкзак за плечо.       — Мы посовещались с парнями и пришли к выводу, что это херня по сравнению с тем, что мы можем опозориться и проиграть, так, Джеки? — Фил намеренно сократил имя Громилы, провоцируя того на вынужденный ответ.       — Проебали бы и дело с концом, — тот мрачно покачал головой.       — Эй, — нетерпеливо подал голос Смит. — Вы бы не проебали, сейчас ведь всё получилось! Хоть и допустили пару ошибок, но даже ты, — он поймал взгляд Джека, — ты смог выдать пару полезных передач, не прессуя соперника в своей обычной манере!       Громила едва заметно улыбнулся, но тут же осёк сам себя. Алан сделал заслуженный комплимент, к тому же Джеку всегда нравилось, когда его хвалили. Когда-то парень метил в нападающие наравне со Смитом. Пару раз они даже чуть не подрались, но Фил вовремя разводил все стычки. Джек равнялся на Алана во всем, даже в знакомствах с девочками, и сейчас Смит особенно остро понимал, почему тот так обескуражен.       — Я два раза передавал мяч не туда, по привычке думая, что ты находишься по правую сторону, — вдруг сказал Громила.       Кажется, никто не ожидал этой реплики. Остальные и даже Фил тут же притихли.       — Херня какая-то происходит, чуваки, — Джек покачал головой. — Вы вот думаете, я дубина безмозглая, а я ведь понимаю, что мы в заднице, не хуже вас! И что без Смита мы гроша выеденного не стоим…       — Яйца, — не удержавшись, поправил тот, на что Фил удивленно-непонимающе изогнул бровь. — Гроша ломанного, яйца выеденного, — прокомментировал Смит вдогонку.       — Иди ты на хуй, Ал, я пытаюсь говорить серьёзно! — Громила обиженно надулся.       — Я тоже серьёзен, парни, но я же здесь, чёрт возьми! — справедливо возмутился тот, сдерживая улыбку. — Пришёл, учитывая, что вы, блядь, можете меня избить!       — Натянуть трусы на голову и заставить пробежаться по полю, — смеясь, прокомментировал Фил. — Я помню этот вариант.       — А что, хорошая идея! — усмехнулся Дейв.       Смит скрестил руки на груди, вздыхая, и закатил глаза.       — Я готов играть с вами, я хочу, чтобы мы победили, какая к чёрту разница, с кем я трахаюсь?!       Джек поднялся со скамейки, и та натужно скрипнула. Все остальные уже собрались и были готовы покинуть раздевалку.       — Милс может прийти, — напомнил Фил, придерживая ручку двери. — Решайте быстрее.       — Я за, — подал голос новичок, которым заменили Смита. Он был не в духе. — В конце концов, это показала ситуация. Вы ничего не можете без толкового нападающего. А у Тигров агрессивная стратегия, так что нам нужен такой, как Алан.       — Хуй с вами, — Дейв махнул рукой, — к тому же, я уверен, что Фил не против, так что вас уже большинство.       Смит перевел взгляд на Джека и Питера. Так или иначе, последнее слово оставалось за ними.       Громила вздохнул, хмуря брови. Все знали, что ему тяжело даются мыслительные процессы, не то что какие-то важные решения. Однако, было видно, что ему льстило оказанное внимание.       — Увижу, что ты пялишься на мой зад… — начал он, глядя Алану в глаза.       Питер хмыкнул, и его губы расплылись в зловещей улыбке. Он не просто так заслужил своё прозвище Франкенштейн. Однако все сразу поняли, что он точно согласен на возвращение Смита.       — Этого не будет, — заверил Алан. — Ваши задницы в безопасности!       — Заебись, — Джек махнул рукой и первым вышел из раздевалки.       Вслед за ним уходили и остальные. Последним был Фил: он широко улыбнулся      Алану и хлопнул по плечу так, что тот слегка оступился.       Благодаря этому событию улыбка не сходила с его лица весь оставшийся вечер.       Ещё многое предстояло сделать, тренировки, насчёт которых они договорились, должны были проходить отдельно от занятий с тренером, в результате чего парни выматывались вдвойне.       Смит предложил старую баскетбольную площадку неподалёку от тренажёрного зала под открытым небом, куда летом бегал, чтобы нарастить себе мышечную массу. Они стали встречаться там после основных тренировок, но Алан приезжал раньше и гонял себя не хуже, ведь и так помнил все разминки Милса наизусть.       До финала оставалось всего ничего, но эти дни пролетали незаметно. Смит находился в своей родной стихии. Баскетбол, который он чуть было не потерял, являлся для него единственным, что могло отвлечь. Он был глотком свежего воздуха, его первым, осознанным и самостоятельным решением, путь к которому Алан прокладывал всю свою жизнь.       Он был счастлив, что не проебал хотя бы это.       За день до финала, под конец одной из тренировок, к нему неожиданно подошёл Джек. Кажется, парень специально дождался, пока остальные займутся сборами, чтобы им никто не смог помешать. Едва сдерживаясь, чтобы не начать шутить об их уединении, Алан постарался сделать максимально расслабленный вид.       — Ал, у меня тут это… — Джек начал медленно и мялся, словно младшеклассница на первом свидании.       — М-м? — Смит закусил губу, стараясь не заржать. Любопытство всё же победило, и ему удалось выдержать серьёзное выражение лица.       — Ты с ней тусуешься, и я подумал…       — С кем? — он удивленно изогнул бровь.       — В-виктория, — выговорить её имя далось Громиле с таким трудом, что Алану даже стало его жалко.       — А что такое? — он переодел чистые носки, ежась от вечерней прохлады, и заново зашнуровал кроссовки.       — Я хочу пригласить её на выпускной бал! — выпалил Джек на одном дыхании, выпучив глаза, словно выброшенная на берег рыба.       — Прекрасно, чувак, а я чем могу помочь? — Смит, наконец, позволил себе некое подобие улыбки.       — Ты не мог бы разузнать, чё как… ведь времени осталось немного. Вдруг её уже пригласили? — он уставился на него умоляюще.       Алан в буквальном смысле видел, как Джек сгорает со стыда.       — Чувак, я же не могу просить Фила, он меня на смех поднимет! К тому же ты вроде как… ну…       — Не конкурент? — Смит всё-таки не выдержал и заржал.       — Вроде того, — пробормотал Громила, смущенно опустив голову. — Ты извини, если чё, но она такая… такая… Мы же прошлись тогда до метро, помнишь? Она хоть и была пьяная, но Господи Боже!       — Я поинтересуюсь. Как раз сегодня планировал встретиться с ней, — Алан поднялся со скамьи и протянул Джеку ладонь.       — Спасибо, чувак, — тот крепко пожал её, напоследок провожая Смита всё таким же просящим взглядом, словно он внезапно мог передумать.       Алан помахал рукой остальным, крикнул Филу, чтобы тот не забыл собрать всех перед завтрашним матчем в последний раз. Они должны были решить, как поступят с тренером.       А затем он побрёл в сторону автобусной остановки, на ходу доставая из кармана мобильник.       — Прости, Ал, — голос Виктории звучал устало. — Мы ещё не закончили здесь… столько работы.       — Могу доехать до школы, всё равно по пути, — он закурил и закашлялся.       — Было бы здорово, но если меня не будет внизу, поднимись в студию, хорошо?       Смит согласился, однако, запоздало соображая, что Хартманн мог заниматься там вместе с ней. Перспектива встречи с Эриком в таком месте тревожила и волновала всю дорогу, что Алан ехал в автобусе. Ладони потели, и он то и дело вытирал их об штаны, а затем, чтобы хоть чем-то занять руки, принялся вертеть зажигалку пальцами.       В теории Смит обещал Виктории составить компанию в художественный магазин в центре города. Его родители уехали к маминой сестре и у него, наконец, появилась возможность прогуляться, не заявляясь домой к определенному времени, чем он очень хотел воспользоваться.       Подходя к крыльцу школы, Смит, само собой, не увидел там Викторию и поспешил в здание. Время близилось к семи вечера, усталый охранник проводил его взглядом и даже не помахал рукой. Алан взлетел по ступенькам на второй этаж, и его сердце забилось сильнее.       Последний раз он заходил в студию для того, чтобы позировать обнаженным… И они с Эриком ещё даже не были вместе.       Толкнуть дверь, ведущую в просторный кабинет, стало для Смита настоящим испытанием. Однако, войдя внутрь, он огляделся, понимая, что никого, кроме Виктории и какой-то девушки, внутри уже не было.       — Вы разминулись, — хихикнув над чужим обескураженным выражением лица, заметила она.       — Да ну тебя! — Алан с досадой махнул рукой, проходя внутрь и с любопытством оглядываясь по сторонам.       Вдоль одной из стен висели работы учеников. Он пошёл мимо, вглядываясь в каждую из них и пытаясь распознать, которые принадлежат Эрику.       — Самые мрачные, — Виктория ответила на вопрос, оказавшись у Смита за спиной. — Пока, Люси, увидимся завтра! — это было адресовано её знакомой, которая вышла из студии, тихонько прикрыв за собой дверь.       Смит остановился возле рисунка, кажется, сделанного углём. Там изображались объятия, хотя лиц было не разобрать. Потом он прошёл дальше, разглядывая акварельные наброски каких-то людей, чьи рты были раскрыты будто в немом крике…       — Жутко… — прошептал Алан едва слышно.       Ему было больно видеть, что работы Эрика донельзя походили на те, что он показывал ему когда-то. Те работы, что выходили, когда он решил бросить рисовать после смерти Штефана…       — А что вы тут делали допоздна? — поинтересовался Смит, оборачиваясь к Виктории, чтобы хоть как-то отвлечься.       Нарисованные образы, однако, не шли из головы, отпечатавшись где-то на внутренней стороне век. Стоило закрыть глаза, и они уже были там, словно призраки.       — Смотри, — девушка указала рукой на столы, которые были завалены листками бумаги с символикой их баскетбольной команды. Поверх рисунков тянулась лента, выполненная в черно-красных цветах в виде огромной надписи «Красные дьяволы».       — Вау… — выдохнул Смит, подходя ближе и восторженно разглядывая все подготовленные плакаты. — Это вы для финала столько сделали?       — Ага, но это должен быть сюрприз, поэтому забудь всё, что видел, — Виктория усмехнулась, хватая Алана за рукав толстовки, — пошли уже.       Видимо, она снова поняла всё по его выражению лица.       — Ал, не переживай, он не настолько в депрессии, — заметила девушка, уже когда они были на автобусной остановке.       — Да не в этом дело… — вздохнул Смит и вкратце пояснил, что Хартманн уже рисовал подобные работы. — Ему ведь больно, а виноват я, понимаешь?       — Не кори себя за это сейчас, завтра у тебя важный день! — Виктория ласково погладила парня по плечу. — И Эрик, кстати, тоже об этом знает.       — То есть? — он убрал руки от лица и повернул голову к девушке.       — Как думаешь, кто был инициатором всей этой деятельности?       Смит сглотнул, и Виктория крепко сжала его плечо.       — Но об этом он просил не говорить, — добавила она и заговорщически подмигнула.