***
Чонгук с детским восторгом долго всматривается в панорамное окно, за которым на полосу заходит ярко-зелёный самолёт, безмолвно приветствуя миганием лампочек всех посетителей аэропорта и другие самолёты. Чону нравятся путешествия, но выходит у него это крайне редко, говоря точнее, никогда не выходит. Это его второй полёт за всю жизнь, поэтому юноша немного нервничает, накручивая себя всевозможными происшествиями в дороге. Он как назло недавно просматривал видео об авиакатастрофах, и не очень себе за это благодарен. Всплывающие в памяти газетные статьи и телевизионные программы о всё тех же крушениях самолётов терзают брюнета, заставляя нервно постукивать мыском ботинка, но не так сильно его пугает факт возможной поломки самолёта, как конкретные вещи, сопровождающие его в наметившейся поездке. А именно одна из таких вещей — раздражающая больше остальных — сидит перед ним в ярко-красном классическом костюме и беспроводных наушниках и читает какую-то книгу на неизвестном для альфы языке. Чонгук фыркает, называя омегу выпендрежником, уверенный, что он его не слышит. Но Пак удивленно вскидывает бровь и переводит взгляд на подчинённого, заставляя того смутиться и насупиться пуще прежнего. «Он что, просто так себе в уши их засунул? Индюк!» — злится молодой человек, но молчит, выдерживая долгий взгляд. Как ни хочется Чону высказать о своем боссе несколько «ласковых» характеристик, но он не может. И так уже наговорил достаточно. Его бесит, что любые действия ограничены рабочим положением, а этим ещё и нагло пользуются. Стараясь скрыть свою нервозность, брюнет впивается взглядом в табло, оповещающее о прибытии и отбытии. Тяжело просто ожидать неизвестности, полностью доверяясь кому-то малознакомому и совершенно непредсказуемому. Он не удивится, если вдруг узнает, что их путь лежит в Антарктиду или Австралию: от начальника можно ожидать чего угодно. После пробуждения на его плече Чон абсолютно точно уверен в этом. Сон решает завладеть альфой во второй раз, а тот и не собирается сопротивляться и, склонив голову к изголовью кресла и сползая по нему, прикрывает глаза, отпуская все переживания на вольные хлеба. Всё-таки возможности повлиять на ход событий нет, так чего зря терзать душу? Но планам его не судьба исполниться: в динамиках звучит очередное объявление о посадке, и старший, зная, что это их рейс, складывает свои вещи и, бросая короткое: «Идём», следует к необходимому гейту, и, быстро пройдя последний этап досмотра, отправляется к автобусу, который мигом довозит их к необходимому месту. Чон только сейчас понимает, что это какой-то особенный транспорт, потому что людей в нём мало. «Неужто полетим в люксе?» — хочет спросить секретарь, но прикусывает язык и молча бредёт за начальником. Глупо даже предполагать, что такой напыщенный омега будет сидеть вплотную с потным мужиком или выслушивать детские вопли. Чонгук представляет себе эту картину и фыркает: скорее страусы летать начнут, чем его начальник снизойдёт до простых смертных, потому что этот ненормальный даже питается только в ресторане, в котором и людей нет. Чон предполагает, что отсутствие посетителей обусловлено уж слишком завышенными ценами на блюда. Альфе хватило единожды открыть меню, увидеть стоимость эспрессо и закрыть его, вежливо отказавшись от еды и напитков. Младшего не покидает мысль, что ничего хорошего его не ждёт, но поздно продумывать план побега: они в самолёте, в удобных широких креслах первого класса. К стюардессам обращаются по каким-то мелким просьбам, рядом Пак как ни в чём не бывало продолжает мять в руках обложку книги и задумчиво хмуриться. Атмосфера располагает к спокойному полёту, но что-то не даёт брюнету смирно сесть и уставиться в иллюминатор, нацепив потрёпанные жизнью наушники. Гадкое предчувствие коробит душу. Сказать об этом Чимину — засмеёт и назовёт трусливым ребёнком. — Хватит извиваться, пожалуйста, — тяжело вздохнув, подаёт голос старший, когда его терпение достигает предела. Он не может толком сосредоточиться, пока этот егоза под боком продолжает нервно озираться и что-то ворчать себе под нос. — Сядь спокойно. Ты что, боишься летать? — Прости, хён, — машинально бросает Чон, но тут же кривится, осознав, что говорит по-корейски. Чонгук всегда переходит на родной язык и сатури, когда сильно переживает. Он мысленно называет себя молодцом, подкинувшим ещё один повод поизмываться над собственной же глупой головой. — Забудьте. Просто предчувствие не очень, будто что-то может произойти. Блондин ухмыляется и переводит взгляд на подчинённого. Как давно они дошли до «хёнов» и полного отсутствия субординации при обращении? Но сейчас мужчина готов опустить этот факт и обратить внимание на слова младшего: какое-то гнетущее чувство не оставляет в покое и его самого. А с ума, как принято считать, коллективно не сходят. Чимин решает, что разумнее будет отвлечься на беспечный разговор, чем пытаться анализировать ситуацию в голове, накручивая себя, как леску на катушку. — Почему ты решил перебраться в Штаты? — интересуется на корейском Пак, опираясь рукой на подлокотник. Омега считает, что это неплохая возможность узнать друг о друге чуточку больше. Вполне вероятно, что такого шанса не появится больше в обозримом будущем. А именно это и было целью его поездки. — Что сподвигло тебя к таким глобальным переменам? Чонгук не уверен, что хочет сейчас обнажать душу перед боссом. Но нервозность от молчания и заинтересованный взгляд напротив надламывает его решимость хранить молчание и говорит, что человеку действительно интересна его история. Замечает проскользнувшие в глазах переживания, но предпочитает думать, что ему это только кажется. С чего бы вдруг этому напыщенному человеку переживать за биографию юноши? Альфа тяжело вздыхает и начинает рассказ, откинувшись на спинку и прикрыв глаза, вспоминая события минувших лет так, словно это было сегодня с утра.Южная Корея, Пусан. Четыре года назад.
— Гук-и-и, ну же, поторапливайся! — детский писклявый крик доносится с первого этажа, раздражая и без того взволнованного подростка. Чон уже в четвёртый раз проверяет, всё ли он положил в сумку. Юноша не выдерживает после очередного окрика и, матерясь себе под нос, сбегает по лестнице, намереваясь отругать брата за чрезмерную панику. — Если ты будешь возиться там, хён, так долго, то просто опоздаешь на номер! Хоть Кихён и прав, но Чонгук не мог заставить себя поторопиться: он не спал всю ночь, повторяя в гараже танец и оттачивая каждое движение. Да, теперь-то становится ясно, какой крупной ошибкой было то решение, ведь сил нет совершенно. Парень готовился к этому выступлению слишком долго, чтобы сейчас опозориться из-за собственной чрезмерной инициативности. Ему в напарники достался самый опытный и красивый омега из всех возможных. Альфа просто не имеет права на ошибку. И, если верить тренеру, придут довольно известные хореографы, набирающие группу танцоров на стажировку в компанию. — Мальчики, вы готовы? — отец уже сидит в машине, когда дети покидают дом, целуя на прощание второго родителя, который не может поехать в силу сильнейшей простуды. То, как Чонгук избегал на протяжении недели малейшего контакта с больным — руководствуясь всеми любимым принципом «от греха подальше» — шоу похлеще любой кинокомедии. Он отказывался есть за одним столом, ходить в душ после папы или находиться в одной комнате слишком близко. Пока младший Чон усаживается на переднее пассажирское сидение, вежливо уступленное танцором, его брат надевает наушники и погружается в себя, пытаясь сконцентрировать последние силы на предстоящем выступлении. Сквозь вкладыши слабо пробивается хохот семьи и завывания какого-то штампованного попсового певца. Чонгук сидит как на иголках: на душе неспокойно и создаётся впечатление, что сегодня случится что-то нехорошее. Он никогда не отличался гиперчувствительностью, но сейчас сирены в голове воют, кричат, что нужно срочно выбираться из машины, менять маршрут, да хоть домой ехать, лишь бы не вперёд. Альфа хочет всё списать на перевозбуждённость, что накручивает себя почём зря, но неожиданным визгом резины, криком братика и скрежетом металла госпожа Судьба подтверждает его опасения. Подросток даже среагировать не успевает, как его скидывает с сиденья на пол. Сердце стучит как бешеное, парень не может выбраться, потому что зацепился джинсами за что-то, а когда всё-таки, резким движением разрывая ткань, поднимается, то последнее, что видит он — летящий лоб в лоб грузовик, видит, как машина от удара переворачивается и встаёт на крышу, видит, как железо перемешивается с людьми, сминая их, будто тряпичных кукол, но с одним лишь отличием — хрустом костей. Брюнет отключается от сильного удара головой и успевает краем глаза заметить, как загорается капот их иномарки. Мысленно — или нет — извиняется перед своим партнёром, что сорвал ему выступление, и перед папой.***
— Свою дальнейшую жизнь я помню урывками, — грустно отмечает альфа, наблюдая за реакцией Чимина. — Папу подкосила утрата сразу двух членов семьи, он начал сильно пить и задержался на этом свете немногим дольше. Врачи запретили мне заниматься танцами. Да и куда там? После аварии ноги больше были похожи на кашу, я заново ходить учился, о карьере хореографа можно было забыть навсегда. Пак на протяжении всего рассказа сидит молча, впитывая, как губка, каждое слово, сжимается, представляя ужасную картину. Он и подумать не мог, через что прошёл этот человек. У Чонгука гораздо более серьёзные причины, чем могло показаться с первого взгляда. Но, что поражает ещё больше, — он открылся ему. Можно сказать, поделился самым сокровенным. И сейчас у омеги нет ни малейшего предположения, что он должен ответить в такой ситуации. Навалился груз, который блондин совершенно не знает, как правильно нести. Что в таких ситуациях говорят? Банальное: «Мне очень жаль», «ты молодец, что держишься»? Мужчина кладёт свою руку на чужую ладонь, немного сжимая, стараясь показать, что Чонгук не один, ему не надо разбираться со всем одному. От одного взгляда на разбитого воспоминаниями альфу сердце кровью обливается: Чон выглядит как потерянный котёнок, которого хочется прижать к груди и спрятать от всего мира, напоить тёплым молоком и аккуратно вычесать шёрстку, срезая грязь и колтуны. И надо ему, дураку, лезть в чужую душу, вскрывая старые нарывы и выпуская весь гной наружу? Брюнет молчит несколько минут, выжидая, и, повинуясь какому-то неизвестному порыву, начинает рассказывать о себе всё. Он говорит, как в детстве всегда выбрасывал овсянку, пока папа не смотрел, потому что не любит он её, до сих пор не любит. Говорит, как занимался танцами чуть ли не с пелёнок, сколько наград и счастливых улыбок он принёс в родной дом. Говорит, как лет в шесть приютил втайне от родителей чёрного, как смоль, щенка, хромавшего на одну лапу, а потом усердно искал ему дом, пока просто не поставил семью перед фактом — собака остаётся с ними. Старший боится даже дышать: лишь бы альфа продолжал с расслабленной улыбкой на лице делиться частичками своей жизни, лишь бы он отвлёкся от истории, которую рассказал первой. Никогда ранее ему так не хотелось, чтобы полёт не заканчивался. Чимин готов слушать до самой старости, как юноша впервые гулял по ночному городу, как он впервые запускал с семьёй фейерверк. Младший вспоминает забавную историю о том, как они с братом пытались продавать лимонад перед домом, но не успевает её высказать вслух — из динамиков раздаётся шипение, а после следует приглушённая речь: — Здравствуйте, с вами говорит капитан корабля. Мы вынуждены совершить посадку в Осаке: в силу погодных условий аэропорт Сеула не может дать нам разрешение на посадку. — О чём я и говорил, — отмечает альфа, со злобой опуская створку иллюминатора. — А если они их вообще не откроют на этой неделе? Нам куковать в этой сраной Японии до скончания лет? Чимин не отвечает на приступ агрессии подчинённого, а лишь обречённо вздыхает. — Обрадуется ли Юнги моему визиту? — скорее всего случайно произносит вслух потерянный омега. Чимин уверен наверняка, что тот узнает, что Пак остановится в Японии. Не может не узнать. Чонгуку лишь остаётся гадать, кто такой этот Юнги.