Семь лет назад, США, Сиэтл.
— Я тебе, чёрт узкоглазый, сколько раз должен сказать, что ты продал мне не то пиво?! — рычит побитый жизнью — и не только ею — пьяный альфа, сминая в руке пустую жестяную банку. Белки налиты кровью, щетина больше походит на металлический ёршик для посуды, а под правым глазом только начинает сходить гематома, придавая виду завершенность. На лоскуты грязной ткани, которые при всём желании тяжело назвать одеждой, юноше и смотреть-то страшно. В голове невольно закрадывается подозрение, что деньги на ту злосчастную банку пива доходяга либо украл, либо выпросил у прохожего, поэтому так и возмущается сейчас: пить-то ему больше не на что. Он уже третий раз замахивается, угрожая продавцу физической расправой, а у парня от его разъярённого взгляда в этот момент кровь в жилах стынет: не привык Пак к такому обращению. — Понапускают дегенератов, а потом они вот такую лажу устраивают! Верни мои деньги, мудила! Или дай пиво! Чимин в сотый раз извиняется и говорит, что ничего не может поделать: он дал тот товар, который у него попросили. С превеликим удовольствием поменяет его, если, конечно, и правда совершил ошибку, однако есть загвоздка — пиво выпито, следовательно, претензий никаких быть не должно. Только как это объяснить бомжеватого вида мужику, который ни в какую не хочет идти на контакт, обливая парня отменным матерным? Несколько раз работник тянется к кнопке вызова охраны, но всё не решается нажать: платить-то самому придётся, если они испортят что-либо, утихомиривая бродягу. Альтернативы никакой, значит, придётся стиснуть зубы и дожидаться момента, когда, наконец, это чудо природы покинет помещение. Омеге остаётся только надеяться, что он ничего не выкинет. Ему нужно улыбаться и быть приветливым, но желание забиться в дальний угол, как щенок, и скулить с каждой секундой кажется всё менее беспочвенным. — Если Вас не устраивает моя работа, сэр, то оставьте жалобу или позвоните по номеру горячей линии, — с явным акцентом просит Чимин и растягивает губы в жалком подобии добродушной улыбки, скорее напоминающей гримасу омерзения. Он с удовольствием болтает с клиентурой, но не в том случае, когда они пытаются нахамить и дать по морде. При всей своей напускной храбрости, Пак — домашний мальчик. Его бы холить да лелеять, отпаивать горячим шоколадом после каждого грубияна, только вот некому. И всегда некому было. — В сложившейся ситуации я ничем не могу Вам помочь. Бродяга продолжает причитать, гневно смотреть на приезжего и ругаться, что сейчас всех подряд на работу берут. Когда мужик начинает выдвигать предположения, что Чимин получил это место не только за красивые глазки, но и за все остальные прелести, тот еле удерживается, чтобы не запустить в американца чем-нибудь потяжелее. Гнусные слова заедают на повторе в голове, добивая омегу, которому уже в открытую хочется выть, но внешне он сохраняет спокойствие, задирает подбородок и в очередной раз предлагает написать жалобу. До клиента, кажется, наконец доходит, что ещё одно пиво он не получит ни при каких условиях, так что тот напоследок ещё раз обругивает омегу, называя ублюдком и пиная стойку с дисками, да так, что добрая половина падает на пол, и выходит на улицу, растворяясь в ночной темноте. Пак выдыхает и падает на стул как мешок с картошкой. Уже порядком полутора лет работает в этом богом покинутом месте, а никак не привыкнет к таким вот набегам со стороны местной «интеллигенции». Омега смотрит на горку CD и совершенно не хочет расставлять их по местам. Наверняка некоторые ещё и треснули из-за столкновения с плиткой, а это значит, что Чимину опять доставать из своего кармана наличные и оплачивать их. Были бы ещё эти наличные в этих карманах. Чуть ли не рыдая, он выходит из-за кассы, жуя губы и перебирая края поношенной толстовки, и всё-таки приступает к своей работе. — Вот и за что мне это? — шипит он с обидой, присаживаясь напротив дисков и хмурясь, подсчитывая приблизительный ущерб по кошельку. — Я ведь ничего не сделал! Просто не подохнуть хочу, разве это так много, а?! Вопрос, скорее, риторический. Ничего нельзя поделать, остаётся только терпеть унижения, платить за очередные выходки пьяниц, потому что боссу фиолетово, потому что тот и так предоставляет приезжему коморку два на два метра, в которой Чимин чудом умещается на раскладушке и спит не первый месяц. Он продолжает причитать и жаловаться на жизнь неизвестно кому, кряхтит, как старик, нагибаясь за очередной порцией дисков, когда сзади раздаётся фырканье и приближающиеся шаги. — Чем я могу Вам помочь? — воодушевлённо выпаливает парень, заливаясь краской и смотря куда угодно, только не на вошедшего человека. Утирает рукавом слёзы и надеется, что клиент не обратит на это внимания и тактично промолчит. — Может, это тебе нужна помощь, дружок? — Чимину слышится издёвка в низком голосе, и он хмурится. Его приветливость улетучивается в мгновение ока. Омега надувается и задирает голову, окидывая надменным взглядом вошедшего мужчину. Ему вмиг хочется несколько раз приложиться о стену головой от осознания, насколько он облажался. Вошедшим оказался альфа — явно старше самого Пака на тройку-другую лет — приятной азиатской наружности, в очках с полуободковой оправой и с глубоким, пронизывающим до костей взглядом. Посетитель выглядит настолько контрастно в своём костюме-тройке на захолустной заправке, что Чимин хочет стать совсем незаметным, превратиться в мышь и сбежать в норку, лишь бы не позориться перед красивым незнакомцем, лишь бы тот прекратил смотреть на него так, слово помятый жизнью мальчишка с осветлённым гнездом вместо волос на голове является его самым большим сокровищем. Выражение лица идёт вразрез с насмешливой интонацией, отчего работник тут же тушуется и машет головой из стороны в сторону, стараясь скинуть с себя цепкий взгляд. Но тот оседает в нём где-то глубоко, отзываясь в сердце надеждой. На Пака никто так не смотрел. Он готов только за один взгляд прильнуть к альфе, впитать его тепло в себя и знать, что оно будет согревать его холодными одинокими зимними вечерами. — Дай мне, пожалуйста, пачку вот таких, — наконец нарушает тишину незнакомец, выводя омегу из оцепенения. Последний лишь коротко и быстро кивает, убегая обратно за прилавок и неловко роясь в стойке с сигаретами. Как назло, всё валится из дрожащих от волнения рук, и очередным неаккуратным и слишком резким движением Чимин опрокидывает на себя стойку. Ему хочется самому себе руки оторвать и спрятать куда подальше, чтобы не портить больше ничего в этой жизни. Хлюпнув носом, Пак судорожно перебирает гору пачек, находя через какое-то время нужную. Выпрямляется, называет цену и протягивает её покупателю, боясь даже взгляд на того поднять: боится опять натолкнуться на нежность, боится дать самому себе ложную надежду. Альфа забирает сигареты, и парнишка успевает заметить, какие у того длинные и узкие пальцы, слишком хрупкие руки для альфы. И слишком красивые. — Держись, дружок, — с улыбкой произносит посетитель. — Сдачу оставь себе. Пак дожидается, пока мужчина развернётся к нему спиной, и лишь тогда поднимает виноватый взгляд. Уходящий выглядит настолько аристократично, что омега невольно завидует его уверенности и осанке. Мазнув последний раз по чужим крепким плечам, Чимин понимает, что не дышал с самого прихода посетителя. Воздух заполнил запах жжёного сахара. Да и не только воздух: он уже в крови омеги, отпечатался рядом со взглядом, циркулирует по всему его телу, заставляя дрожать и раздирать кожу ногтями, пробивать грудную клетку и желать вырвать колыхающееся сердце, лишь бы эту пакость из себя вытащить, срубить на корню и похоронить далеко-далеко от людей, чтобы никто не нашёл. Лишь бы не думать, что есть кто-то, кому он нужен. Потому что Чимин научен горьким опытом, он знает, что это не так.***
Мин Юнги сильнее сжимает руль, давит на газ. Он пытается подавить в себе порыв развернуться и рвануть к несчастному омеге. Головой понимает, что это глупо, но с собой сделать ничего не может. Его хочется утешить, поддержать, сказать, что всё теперь наладится, и альфа его никуда не отпустит. Сердце рвётся обратно на заправку, хочет ютиться в чужой груди, соединить две жизни в одну. Самому себе стыдно признаться в том, что испытал за несколько минут, стоя рядом с мальчишкой. Стоит только вспомнить его глаза на мокром месте, так мурашки ходят табуном по коже, а душа воет, просит не бросать его там одного. — Да ты же ребёнок совсем! — возмущается альфа, стараясь успокоить себя. — Что ж за дурак такой? Что ты там забыл?! Мин не может оставить в беде живое существо. Даже проходя мимо бродячего пса, он обязательно купит ему поесть и приласкает, а тут живой человек! С таким разбитым взглядом, с такой заунывной тоской на душе. Из маленького омеги буквально сочится одиночество, он всем своим видом кричит о помощи. И Юнги сдаётся, проиграв схватку с самим собой, знает, что не сможет жить спокойно, пока в какой-то дыре торчит самый потерянный человек во всём мире. Возможно, позднее альфа пожалеет о своём решении, но он не бросит этого малыша в таком состоянии. Как будто рядом с продавцом осталось что-то важное, проделав зияющую дыру в груди мужчины. И чем больше он об этом думает, мчась к себе в квартиру, тем больше она разрастается, пожирает своего носителя.***
Задремавший на стуле он не сразу замечает, как кто-то заходит на заправку и подходит к прилавку. Чимин вскакивает, когда слышит недовольный крик человека. Омега протирает глаза, пытается понять, что от него хотят, кто он и где. Как только сонливость его отпускает, её место занимает более тёмное чувство, напоминающее его место в этом мире. Продавец берёт деньги, пробивает заказ и прощается с покупателем, а сам сейчас совсем в другом месте мыслями. Из головы никак не вылезет тот альфа, что так приятно пах сахаром. Хоть и прошло уже несколько недель, пора бы отпустить мысль о том, что он вернётся. Да только Пак не может, он цепляется за неё как за спасательный круг, что не даёт погибнуть в пучине собственных соображений. Парень с грустной улыбкой на лице смотрит на своё отражение в зеркале. На оставленные тем альфой чаевые Чимин купил себе новую чёрную толстовку, потому что старая уже даже на половую тряпку не годилась: покупал он её ещё в Корее, задолго до того, как переехал в страну своей мечты. Теперь он кутается в толстовку с мыслью, что не один. Да, это ложь, Пак понимает, но так он чувствует себя сильнее. Так он чувствует себя живым. — Привет, дружок, не отвлекаю? — слышит совсем рядом знакомый хриплый голос Чимин и от неожиданности вздрагивает. Боится даже взгляд поднять, потому что знает, кто стоит на расстоянии вытянутой руки. Он ёжится и пытается скрыться в ткани толстовки, хочет в неё целиком залезть, чтобы не чувствовать ничего. — И пробей сигареты как в прошлый раз, пожалуйста. Работник даёт себе мысленную пощечину и всё-таки поднимает взгляд, встречаясь с карими глазами, что вдохнули в него жизнь. Альфа улыбается так по-доброму, что Чимин плавится, хочет стать кем угодно, лишь бы видеть эту улыбку постоянно. Она вытатуирована у него под веками, отложена навеки в памяти. Омега наконец тянется к продуктам и пробивает их, лезет за сигаретами, а каждое его движение отзывается учащённым сердцебиением, потому что слишком сильно нервничает. — Я Юнги, — продолжает улыбаться покупатель, пододвигая к мальчишке купленные им сэндвич и воду. — А тебя как зовут? — Чи… Чимин, — неуверенно представляется приезжий и хочет сквозь землю провалиться. И смотрит прямо в глаза альфе, видимо, наконец, поборов внутренний страх. — Пак Чимин. — Ну, что ж, Чимин, будем знакомы. Ты же кореец? — смеётся Юнги, облокачиваясь на стойку и переходя на родной язык. Продавец утвердительно качает головой и расслабляется: английский даётся ему тяжело даже при самом простом диалоге. Альфа всовывает чуть ли не в руки оторопевшему омеге продукты, которые тот только что пробивал. — Поешь, пожалуйста, мне на тебя смотреть больно. Сил хватает лишь на короткие: «спасибо» и «до свидания». Стоит только альфе выйти, как Пак начинает жадно пить и раскрывает пачку с сэндвичем. Омега переполнен чувствами, его сейчас слегка толкни, так всё выплеснет, затопит полмира. Знает, что глупо и беспочвенно, но верит. Верит, что теперь не один. — Юнги, — пробует он произнести чужое имя, когда остаётся один, и тут же пробегает табун мурашек по спине. — Спасибо, Юнги.***
Мин заезжает на эту заправку чуть ли не каждый день. Чимин уже даже не заикается, когда говорит с ним, что не может не радовать. Альфа в очередной раз паркует свой седан у ветхого здания и заходит внутрь, зная, что там его встретят с улыбкой на лице и непередаваемой благодарностью во взгляде. Юнги влюблён в эту улыбку, он её любит больше всего в этом мире. — Привет, дружок, — смеётся альфа, когда ему протягивают пачку сигарет. Он случайно касается рукой чужих пальцев, а по коже словно электричество бьёт. Хочется пустить этот ток по всему телу, прижимая омегу к себе, да только боится, что напугает Пака: он учится заново людям верить. Поэтому мужчина проявит всё своё терпение. — Тебя тут без меня не обижают? Чимин улыбается ещё шире и отрицательно машет головой. Омега рассказывает о прошедших днях без Юнги. Он живёт от встречи до встречи, но боится даже самому себе в этом признаться обычно, но сейчас полон решимости, хочет попробовать сделать шаг вперёд. Смотрит в чёрные глаза напротив и севшим голосом говорит: — Я скучал. Для Мина весь мир уходит на второй план в этот момент, самым важным остаётся хрупкий омега с взъерошенными волосами, а остальное его не волнует. Он чувствует себя влюблённым мальчишкой. Не может удержаться и к омеге тянется, кладёт ладони на его впавшие щёки и серьезно смотрит в глаза. Сколько раз себе представлял, каковы эти пухлые губы на вкус, а теперь боится двинуться. А если напугает? Альфа готов переступить через свою природу, лишь бы не обидеть этого маленького котёнка. Омега сам двигается к Юнги навстречу, мажет быстрым поцелуем по губам и тут же отстраняется, хочет забиться в угол. Но старший не даёт, удерживает в руках. Сердце ухает где-то в груди, оглушая. Мин перепрыгивает через прилавок, подходит вплотную к Чимину, заключает его в кольцо рук. Хочет так стоять до скончания веков, втягивая запах сосны и мяты, разрешая ему заполнить всё внутри. — Можно? — интересуется спустя какое-то время альфа, смотря только на губы младшего. Не может контролировать себя больше, не может терпеть. Когда омега утвердительно кивает, расслабляясь в его руках, Юнги подхватывает его и сажает на прилавок. Наклоняется к лицу, дышит в губы, и хочется этот момент растянуть, запомнить его. Аккуратно касается, стараясь не напирать, и тут же давит внутри себя стон, спускает последние поводки. Чимин даже на вкус как мята. Альфа хочет его здесь и сейчас всего попробовать, но знает, что нельзя. Крышу от простого поцелуя и чужих ног, прижимающихся к бокам, сносит. Он притягивает омегу к себе как можно ближе и улыбается в поцелуй, когда тот рот приоткрывает, просит большего. Юнги залезает рукой под толстовку, обжигаясь о горячую кожу и плавясь. Аккуратно исследует чужой рот языком, не настаивает. Член уже, кажется, брюки рвёт, старший стояком упирается в чужой бедро и трётся, получая первый неуверенный стон в ответ. Юнги интересно, Чимин так же сильно ждал этого момента? Так же сильно хотел его? — Эй, Мин, ты ещё долго? — доносится до них окрик, а следом альфа появляется рядом с прилавком, но тут же отворачивается, фыркая и тяжело вздыхая. — Простите, но нам ехать надо. Работник спрыгивает со стойки сразу, натягивает капюшон на голову и заливается краской. На это Мин смеётся и быстро чмокает его в щёку, обнимая. — Я заеду завтра, Чимин, не скучай, — альфа машет ему рукой, прощаясь, и выбегает с заправки, попутно покрывая матом друга. Тот смеётся и извиняется, что сорвал планы, садится в машину и заваливает Юнги вопросами. А омега пытается себя с пола собрать, старается прийти в себя. Ему стыдно и хорошо одновременно, буквально разрывает от эмоций, и Пак понимает, что попал. Ему уже никогда не забыть привкус жжёного сахара во рту, ничем не отмыть его. Да и надо ли, если сердце просит рядом на всю жизнь только одного человека, не хочет подпускать других? Чимин трогает свои губы и глупо улыбается. Если бы он знал раньше, что, пройдя через все трудности, встретит своего человека здесь, то, не задумываясь, прошёл через всё.***
— Тише, котёнок, — шепчет Юнги, входя в парня до упора и заставляя его выгибаться. — Если ты будешь таким громким, то половина офиса узнает, что мы тут делаем. Чимин хочет сказать, что все и так это знают, потому что альфа выставил из кабинета для совещания всех, кого только мог, аргументируя это срочным разговором наедине, но ему рот затыкают грубым поцелуем, буквально трахают языком. Омега теряется в ощущениях, старается не стонать во весь голос и больно кусает ребро ладони, когда Мин отстраняется и начинает наращивать темп, двигаться глубоко и размашисто. Юнги снимает его с гладкой деревянной поверхности, поворачивает и заставляет упереться руками в стол, целует каждый миллиметр кожи на спине, оставляя ожоги от горячих губ, а Пака током пробивает от каждого прикосновения, он извивается, трётся о своего альфу. Рукой тянется к своему члену, но ему не разрешают, роняя, фиксируя руки за спиной. Альфа его почти что впечатывает в стол, выбивая весь воздух из лёгких. Чимин кончает с протяжным стоном, стоит Мину несколько раз провести ладонью по его члену. Выходит из парня, чуть на месте не спускает от развратного вида своего омеги. Пака буквально соскабливают со стола, он еле глаза раскрывает, ставя на колени перед собой. Чимин сразу берёт член настолько глубоко, насколько это вообще возможно. Омега выпускает его изо рта и смотрит на Мина, нервно закусившего губу. Пак улыбается и, пройдясь языком по всей длине, снова берёт в рот, но на этот раз только головку, играя с ней языком и облизывая, отчего альфу покидают последние крупицы самообладания: он зарывается руками в белоснежную копну и сам руководит процессом; Чимин лишь старается брать как можно глубже, расслабляя горло. Юнги уже себе отчёта не отдаёт, с силой вколачивается в чужой рот и кончает, произнося имя любимого. Омега глотает всё и облизывает и без того влажные губы, выпустив изо рта член. Альфа притягивает его к себе, впиваясь в губы грубым поцелуем, чувствуя вкус собственного солёного семени. Чимин льнёт к нему, трётся, возбуждая снова. — Если ты не перестанешь, то я тебя прямо на совещании трахну, — улыбается Мин, отстраняясь от омеги. — Ну и пускай, — шепчет Пак, кладя ладонь на чужой член. — Может, научатся чему. Юнги диву даётся, как этот демон ненасытный мог стать таким за полгода отношений. Был-то самым скромным девственником. Он подхватывает омегу под ягодицы и сажает обратно на стол. Долго смотрит в глаза и нежно улыбается. — Я слишком сильно люблю тебя, — шепчет альфа ему в губы.***
Чимин ждёт своего парня из командировки. Живут вместе уже год, два года встречаются, и Пак думает, что серьёзнее и лучше уже никогда не будет. Не будет рядом и другого альфы, такого же родного и любящего. Старый Пак Чимин остался на заправке, похоронен под грудой CD, собственных страхов и комплексов. Новый Пак Чимин не шарахается от каждого шороха, не боится людям в глаза смотреть, не ненавидит себя. И за это омега Юнги благодарен больше всего: вытащил со дна, выходил, окружил любовью. Спохватившись, достаёт из духовки любимый вишнёвый пирог любовника, заваривает чай и слышит звук открывающейся входной двери. Чимин несётся туда, потому что невероятно соскучился. Хочет прижаться к родному человеку, рассказать, как было без него одиноко, какой холодной и чужой была постель. Но Пак так и застывает в метре от Мина, внюхиваясь, чувствуя, как что-то приторное забивается в нос, перекрывает кислород. Он не хочет верить в это. Омега пытается склеить своё разбитое вмиг сердце, да не выходит только. Разом лишиться всего, потерять душу — это слишком тяжело для юноши. Сначала Мин подарил ему жизнь, а сейчас жестоко отбирает её, топчет. — Прости меня, — еле выдавливает из себя альфа, падая в ноги к любимому человеку. — Я был пьян, а у этой дряни течка, он меня спровоцировал! Чимин, пожалуйста, прости меня. Но Пак не может. Он не двигается, скованный собственной болью, и молчит, не зная, что сказать на это. Чимин возводит гордость стеной вокруг разбитого сердца, не даёт себе упасть рядом, успокоить альфу, сказать, что всё наладится, что он простит его. Потому что ложь. Потому что не простит. Чувства из души придётся вырвать с корнем, кожу с себя содрать в тех местах, где альфа касался её когда-то, из памяти вырезать острым ножом образ любимого человека. Но Пак сможет, ведь бывало и хуже, чем сейчас. Моральная боль — ничто по сравнению с физической. Чимин знает не понаслышке, ему есть с чем сравнивать. — Я благодарен тебе за всё, Юнги, — набрав полную грудь пропитанного ядом воздуха, начинает говорить омега, делая шаг назад и стараясь сохранить спокойный вид, пока внутри отстраивает сам себя заново, заливает бетоном все чувства и эмоции, спускает их на дно океана, лишь бы не возвращаться к ним, лишь бы не думать обо всём, что произошло за несколько лет, вычеркнуть их из жизни. — Ты вытащил меня из полной задницы, и я благодарен за это. Но я буду чувствовать этот запах на тебе всю жизнь. Представлять, как ты трогал другого человека, когда будешь трогать меня. Давай разойдёмся сейчас, без истерик и скандалов. Как взрослые люди. Ты знал, что именно так это и закончится, когда не стал скрывать измену, Юнги. Мин не поднимает головы, потому что знает, что не сможет больше посмотреть без страха в любимые глаза. Он готов убить сам себя, да только не хватит смелости. Машет головой в знак согласия, впиваясь зубами в щёку и прокусывая её, чтобы не завыть во весь голос от беспомощности. Юнги облажался по полной, у него нет права голоса. Ему остаётся лишь принимать правила чужой игры. Он бы не смог скрыть тот факт, что переспал с другим омегой, потому что перестал бы уважать себя после этого, потому что не смог бы никогда Чимину в глаза без сожаления посмотреть. — Оставь фирму, ладно? — умоляет альфа, решаясь всё-таки поднять взгляд на любимого омегу, и на него словно ведро холодной воды выливают, потому что никогда он не видел в янтарного цвета глазах столько холодности и отрешённости. Никогда на него не смотрел Пак с разочарованием и равнодушием. Ощущение такое, будто он и вовсе сквозь смотрит, будто тот — пустое место. Пересиливая себя, Юнги отводит взгляд и продолжает: — Тебе не придётся снова возвращаться на ту заправку. Я не хочу, чтобы ты туда возвращался из-за моей глупости. — Хорошо.