***
Чонгук так и не смог уснуть ночью, поэтому выкуривает третью сигарету за час и допивает третью кружку кофе. Хосок настороженно на него смотрит, но вопросов не задаёт, боясь попасться под горячую руку. Они в тишине сидят на кухне, каждый думает о своём и не очень хочет делиться мыслями с кем-либо. Альфа обязательно позже поблагодарит друга за то, что тот держит своё чрезмерное любопытство в узде, хоть и не может удержаться от обеспокоенных взглядов. — Гук-а, — Хосок хочет сказать, что не вернётся сегодня домой, но одного злобного взгляда хватает, чтобы не желать продолжать мысль. — Понял, молчу. Чонгук наблюдает, как такой же уставший друг встаёт из-за стола, сгребая грязную посуду и скидывая её в раковину, даже не обременяя себя мытьём. Это бесит, но альфа ничего не говорит, провожая выходящего с кухни взглядом и задумываясь, не хочет ли он поговорить с третьим лицом, которое скажет, что делать. И так получается, что третьим лицом может стать только Хосок, поэтому парень кидает ещё один недовольный взгляд на забитую посудой мойку, обещая себе вернуться и всё убрать, а потом чуть ли не бежит в гостиную, где Хосок сидит на диване, поджав под себя ноги и роясь в телефоне. Он даже голову не поднимает, будто и не замечая чужое присутствие. — Мы переспали с Чимином. — Спасибо, а то мне было лень мыть, — невпопад отвечает омега, а потом замирает и откидывает телефон в сторону, ошалело смотря на замершего в дверях парня. — Вы что?! И Чонгука прорывает: он рассказывает всё, что произошло в Корее, рассказывает о своих чувствах и глупо улыбается, описывая сонного Чимина в жёлтой футболке, отчего Хосок еле удерживается, чтобы не начать верещать, как маленькая девочка. А потом Чонгук добавляет про поведение его босса уже в Штатах, и в комнате повисает неловкое молчание. Парень снова злится, накручивая себя, а друг лишь кладёт ему руку на плечо, пытаясь поддержать и не зная, что сказать на такое откровение. Хосок не был готов. Как, собственно, и Чонгук. — Тебе точно надо с ним поговорить, — наконец, изрекает он с таким видом, будто совершает какое-то невероятное открытие. — Я уверен, что Чимин объяснит тебе причины своего поведения. Он бы не рассказывал так много о своей жизни, если бы просто хотел переспать с тобой. Просто не кипятись, ладно, приятель? Вам нужно сесть за стол переговоров. — Мы просто поругаемся и разойдёмся, Хосок, он не умеет разговаривать. — Ну, раз он большой начальник, то точно умеет вести переговоры, глупый. Чонгук что-то бурчит в ответ, благодарит друга и уходит в свою комнату. Он для себя всё решил, как только увидел сообщение. Любимая, но забытая на время белая футболка ложится второй кожей на тело, узкие джинсы с потёртыми коленками находятся под кроватью, а тоннели вставляются в уши. Чонгуку совершенно не хочется одеваться официально и душиться воротом рубашки, учитывая, что в офисе он проведёт от силы час, а потом никогда уже туда не вернётся. Он хватает кожаную куртку Хосока, кричит что-то другу и влезает в старые кроссовки. Уже на выходе смотрит на себя в зеркало и надеется, что его пустят в здание и не примут за какого-то подростка, который на спор решил что-то своровать из здания. По крайней мере, у него есть пропуск. Чонгук вспоминает что-то, бьёт себя ладонью по лбу и выуживает из кармана телефон, выискивая необходимый номер в контактах. Хмыкает, потому что подписал Тэхёна как «тот странный тип на входе», и отправляет сообщение с просьбой предупредить начальника о собрании. Тэхён что-то мгновенно отвечает, но парень даже не удосуживается проверить, закидывая телефон обратно в куртку и нервно постукивая мыском кроссовка в ожидании лифта. Плюнув, Чонгук направляется в сторону лестницы, не желая тратить лишнее время. Чем быстрее он со всем этим разберётся, тем быстрее придёт домой. Альфа вспоминает, что его не так давно звали выпить друзья, и думает, что это будет отличный повод встретиться. Столкнувшись с кем-то в дверях, Чонгук спешно извиняется, наблюдая за подъезжающим к остановке нужным автобусом. Он срывается с места, не обращая внимания на ворчание человека позади, и благодарит водителя, который держит двери открытыми, замечая опаздывающего пассажира. Парень садится на свободное место в конце автобуса и старается держать глаза открытыми, чтобы не проснуться где-нибудь за городской чертой. Получается с трудом. Откровенно говоря, вообще не получается, потому что типичный городской шум и тихо качающийся автобус никак не сопутствуют бодрствованию. Кое-как открывая один глаз, Чонгук видит, что автобус уже отъезжает от его остановки и пулей срывается с места, извиняясь перед водителем и упрашивая его открыть дверь. Автобус резко тормозит, и парень чувствует затылком осуждающие взгляды всех пассажиров, но ему нет до этого никакого дела, поэтому он просто выпрыгивает и быстрыми шагами идёт в нужную ему сторону. Замечает знакомую фигуру уже у входа и немного замедляется, не имея ни малейшего желания встречаться в холле. Чонгук отмечает, что Чимин выглядит уставшим: осунувшиеся плечи, беспорядок на голове и замятый на спине пиджак. Но он не хочет об этом думать, потому что у того не должно быть причин для тревоги. Не хочет, но думает. Потому что видит чужое напряжение даже не смотря на лицо. И это настолько бесит Чонгука, что он сжимает челюсти, возобновляя шаг, и надеется, что остынет до входа в кабинет. Парень вежливо здоровается с Тэхёном, игнорируя заинтересованный взгляд и усилившийся запах, и перекидывается парой фраз, подтверждая свои догадки: Чимин в ужасном настроении и практически убил взглядом бедного парня. Чонгук уже думает зайти в другой день, чтобы не сцепиться, как две дикие собаки, но, тяжело вздыхая, прощается с парнем и двигается к лифту, желая как можно быстрее оставить этот кусок биографии в прошлом. Только вот стоя под дверями кабинета, он никак не может нажать на ручку и войти внутрь. Чонгук не считает себя трусливым, но выяснять отношения утомительно, а он и так устал слишком сильно за последние дни из-за тотального недосыпа, перелётов и работы. И, конечно же, из-за Чимина. Тяжело вздохнув, парень таки заходит в кабинет, не замечая начальника на рабочем месте. Чимин стоит у окна и даже не реагирует на звуки за спиной, слишком глубоко погрузившись в раздумья. Он не знает, что можно ожидать на собрании, потому что их либо похвалят за хорошую работу, либо можно уже заранее паковать чемоданы. В голове всплывает обиженная фраза Юнги, брошенная вслед в Корее, и его неожиданный приезд в город. Это всё явно не к добру. Но Чимин понятия не имеет, что может быть в голове у его бывшего. Он всё ещё держит внушительный пакет акций и может действовать на своё усмотрение, потому что в совете ему вряд ли кто-то скажет хоть слово против. Впервые в жизни мужчина понимает, что зря постоянно ругается и настаивает на своей схеме ведения бизнеса. Не то чтобы это не приносит прибыль, просто отношения у них, мягко говоря, хреновые. — Начальник Пак, уделите мне минутку? — он слышит голос совсем близко и отмирает, поворачиваясь, наконец, к потревожившему его человеку. — Это не займёт много времени. Чимин вздыхает и разворачивается, но не отходит от окна, удерживая дистанцию. Ему ни к чему подходить ближе, чтобы услышать, какой он мудак и каким адом была работа на него. Можно даже постараться и сделать вид, что впервые слышит нечто подобное в свой адрес, и со слезящимися глазами заставить альфу покинуть кабинет как можно быстрее. Жаль только, что с Чонгуком это не сработает. Потому что пока он не выскажет всё, что бередит раны на измученной душе, и шагу с места не сделает. Чимин ненадолго прикрывает глаза, прежде чем нарушить вновь повисшую тишину: — Давай обойдёмся твоим заявлением и разойдёмся, — мужчина кидает взгляд на часы, что не остаётся незамеченным. — У меня много дел сегодня. — Не прикидывайся жертвой и выслушай меня, — Чонгук старается говорить спокойно, но его задевает равнодушие — надеется, что напускное — Чимина. Почему-то не верится, что человек, ластящийся к нему, как ласковый кот, за сутки может настолько охладеть. Но, парень признаёт это, Чимин отлично держит маску на лице. — Я хотел понять причину, по которой ты так поступил, но тебе, по всей видимости, плевать. — Так и есть, секретарь Чон, поэтому можешь оставить гневную тираду при себе. Чимину кажется, что в нём сейчас прожгут дыру настолько пристальным взглядом. Он видит, как злится парень, но пытается держать себя в руках. Приходя сюда, он рассчитывал на какие-то аргументы, но получает целое ничего. Омега возвращается к рабочему столу, усаживаясь в кресло. В одну руку он берёт ручку, а другую протягивает Чонгуку, ожидая, пока ему протянут заявление. Но альфа стоит, сжимая и разжимая кулаки, и Чимин вскидывает бровь и тянет губы в тонкую полоску, демонстрируя своё недовольство. — Чимин, ты мудак. — О дорогой, это не новость, — Чонгук кривится из-за напускной сладости в голосе и милой улыбке на губах, которая не трогает глаза. И что-то слишком сильно задевает его в этом пустом взгляде, слишком сильно контрастирующем с внешним видом его обладателя. — Что-то ещё важное хотел бы сообщить? — Просто не понимаю, почему тебе так тяжело вести себя по-человечески, — парень подходит ближе и упирается ладонями в поверхность стола, с толикой тоски смотря на омегу перед собой. — Мы можем решить проблемы, и если ты думаешь, что я ненадёжный в силу возраста, то это не так, и я могу с лёгкостью это доказать. — Ты уже доказал, — ухмыляется Чимин, окидывая прикид Чонгука взглядом, отчего тот немного тушуется. — Выглядишь очень по-взрослому. — Я бы на твоём месте не судил людей по внешнему виду, — фыркает Чонгук, отчего с губ омеги слетает удивлённый вздох, и он выпрямляет спину, будто бы задетый подобным замечанием. — Видимо, жизнь тебя недостаточно потрепала, раз ты всё ещё не понял, что это глупо. Чимин понимает, что его пытаются вывести из себя. И, видит Бог, будь у него хотя бы немного сил на самоконтроль, он бы не повёлся на столь очевидную провокацию. Но день отвратительный, желание сорваться на ком-нибудь гуляет по телу, а Чонгук слишком гордо улыбается, будто только что не нахамил человеку, а, как минимум, одолел вселенское зло. И это бесит Чимина ещё больше, потому что ему и так тяжело. Тяжело вести себя так, будто совершенно плевать, когда это не так. Тяжело отступаться, будто это для него не важно, когда это не так. Тяжело смотреть на Чонгука и ругаться с ним, будто это всё для него — пустяк, когда это не так. — Тебе не говорили, что невежливо хамить и навязывать диалог, к которому собеседник не расположен? — омега видит искорки злости в чужих глазах, но думает, что этого недостаточно. Возможно, после следующих его слов в лицо прилетит кулак, и Чимин признаёт, что это будет совершенно заслуженно. Но раз уж на него ставят клеймо мудака, то и вести он будет себя подобающе. — Кажется, родители не успели кого-то научить манерам? Чонгук задыхается от возмущения. — Это было низко даже для тебя, — он практически шипит сквозь сжатые зубы и кидает заявление практически в лицо Чимину. Тот, как ни в чем ни бывало, спокойно кладёт его перед собой, пробегается взглядом по тексту и ставит подпись в нужных местах, совершенно не обращая внимания на испепеляющий взгляд. — Я правда шёл сюда с надеждой попытаться изменить твоё решение, но теперь вижу, что с моей стороны было огромной ошибкой хотя бы на долю секунды задумываться о тебе как о человеке, которого хочу видеть рядом. Ты отвратителен. — Всего доброго, было приятно с Вами работать, надеюсь, на новом месте Вам понравится больше, чем в нашей компании, — Чимин будто и вовсе не слышит слов парня, игнорирует яд, которым они пропитаны. Будто бы не его сердце сейчас заходится в груди и просится наружу. Чимину самому от себя тошно. Чонгук забирает бумажку, практически сминая её в руках, и разворачивается, направляясь на выход из кабинета. Кровь бурлит, в ушах звенит, а душа просит вернуться, прижать омегу к себе, сбив с него спесь и маску равнодушия, и пообещать, что всё будет хорошо, что они со всем разберутся. Но Чонгук упрямо не слушает свои желания, позволяя уязвлённому самолюбию решать за него. — Знаешь, Чимин, не будь ты таким трусом, постоянно прячущим свои настоящие чувства под маской, люди бы не уходили из твоей жизни столь поспешно. Чимин не отвечает. Но стоит парню выйти за дверь, как на пол летит всё, что попадается под руку. Омега подскакивает с места, нервно выхаживая по кабинету и обдумывая услышанное. Он соврёт, если скажет, что это не больно. Он соврёт, если скажет, что слова Чонгука — ложь. Подступающая истерика давит на горло, перекрывает кислород, но Чимин не даёт эмоциям захлестнуть себя с головой. Он знал, что так будет, знал, что услышит те слова, о которых старается не задумываться, чтобы не погрязнуть в пучине эмоций и давно забытых комплексов. В его голове нет места сомнениям, однако альфа бьёт по больным местам, знает, на какие точки нажать, чтобы смысл сказанного больно ранил. Чимин пытается сосредоточиться на предстоящем собрании, которое, очевидно, не сулит ничего хорошего для него, но все мысли слишком далеко от работы. Он раз за разом проигрывает в голове их диалог с Чонгуком и вспоминает сто и один похожий, когда он с улыбкой на лице выставлял людей из своей жизни, а внутри по частям себя раздирал. Легко придумывать оправдания для себя, только вот озвучивать их или использовать как аргумент в споре Чимин никогда не станет. Его слабости — его проблемы. Нечего перекладывать с больной головы на здоровую. И не важно, что только хуже делает. Ему хочется открыться людям, говорить открыто о своих чувствах, а не язвить и игнорировать проблемы, пока всё не дойдёт до точки невозврата. Хочется, да не можется. Потому что родители плюнули в душу, когда нужны были больше всего. Потому что лучший друг, невзирая на всё, что они вместе пережили, бросил, как сломанную игрушку. Потому что некогда любимый человек вырвал трепыхающееся сердце из груди и растоптал, когда оно только ему и принадлежало. Он просто не в силах в очередной раз через это всё пройти. Чимин слышит звук оповещения и отмирает. Хвалит себя за предусмотрительность и поставленный будильник. Только вот идти ему совершенно никуда не хочется. Каков шанс, что собрание акционеров вдруг решит похвалить его за руководство? Чимин уверен, что около нуля, даже знает наверняка, кто приложил свои усилия, чтобы это всё устроить. В горле — ком не высказанных слов, а голова гудит из-за его нового неожиданного спутника с приличным содержанием спирта, поэтому Чимин еле перебирает ногами, по пути поправляя галстук и нервно откидывая чёлку со лба. Он даже не помнит, как доходит до лифта, и выплывает из собственного мирка только тогда, когда знакомый голос звучит над ухом: — Выглядишь хреново. Что-то случилось? Чимин поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с Юнги, который выглядит неестественно радостно. Омега не уверен, что видел такую широкую улыбку на его лице хоть раз за время их отношений, и из-за этого по спине ползёт страх, обдавая затылок ледяным дыханием и пуская толпу мурашек по телу. Теперь Чимин не сомневается. Ему пиздец. Прокашлявшись, мужчина что-то скомкано отвечает, не особо желая поддерживать беседу. Альфа лишь хмыкает и больше не докучает, за что Чимин искренне ему благодарен. Он слишком выжат, чтобы ругаться с кем-то ещё раз за последний час. Хотя и уверен, что им ещё предстоит обсудить всё, что произойдёт за широкими дубовыми дверями конференц-зала. Когда они доезжают на нужный этаж, Юнги вежливо пропускает омегу вперёд, и Чимин, не удержавшись, фыркает. Он чувствует, как чужой взгляд сверлит дыру меж лопаток, но упорно идёт по коридорам до нужного поворота, немного ускоряя шаг и надеясь, что альфа потеряется где-то по дороге и вообще больше не появится в поле его зрения сегодня. Как жаль, что этого не происходит. — Большое спасибо всем, кто смог явиться сегодня, — начинает один из присутствующих, по всей видимости, спикер на время данной встречи. — Из-за того, что собрание не совсем корректно созвано, Чхве Намтэ и О Кёнсу не смогли явиться, но думаю, что мы втроём вполне сможем решить возникшую проблему. — Они здесь больше и не нужны, — усмехается Юнги где-то справа от Чимина, и тот ёжится, приблизительно зная, что будет дальше. — Мы пришли к соглашению, я выкупил их акции. Не то чтобы это как-то касалось нашего дела… Чимин слышит сарказм, пронизывающий чужие слова, и уже прикидывает сумму, которая у него есть в ячейке в банке, и хватит ли её хоть на какое-то время. Теперь у него не наибольшая доля акций компании, заблокировать какое-либо решение он не сможет. Хочется прибить себя за непредусмотрительность: у Чимина всегда была возможность выкупить, по крайней мере, процентов двадцать акций, но он считал, что и так достаточно прочно сидит на своём месте. Досчитался. — Собственно, об этом, мистер Пак, — говорящий переводит пристальный взгляд на омегу, и — он готов поклясться — забавляется от одного только вида Чимина. — Я думаю, у Вас есть предположения, по какому именно вопросу мы здесь сегодня. — Я понятия не имею, но был бы благодарен, если бы Вы перестали ходить вокруг да около и объяснились. Чимин грубит, но ситуация хуже уже не станет, поэтому и терять нечего. Он видит блеснувший в чужих глазах огонёк злости, но спикер быстро берёт себя в руки и спокойно подходит к экрану, хватая с края стола пульт и запуская проектор. Омега закатывает глаза, потому что вся ситуация его порядком выбешивает. Он хочет вновь попросить озвучить суть претензии, но застывает, когда видит на экране себя и… Чонгука. В чёртовой Корее. Целующихся. А ещё в лифте, когда они занимались более интересными делами. — Блядство, — он шепчет практически на грани слышимости, но Юнги, сидящий на соседнем кресле, прекрасно его слышит и ухмыляется. Ухмыляется, чёрт возьми. — Ублюдок. — Как Вы прекрасно знаете, наш устав запрещает какие-либо романтические связи между работниками. И я бы с удовольствием предложил сделать Вам выговор, но, увы, — мужчина выдерживает небольшую паузу, пронзая взглядом и ожидая поймать реакцию. Увидеть, как раскалывается человек, который никогда не показывает истинных эмоций, — это создаст негативный прецедент. Рядовые работники вполне могут воспринять это как призыв к подобному роду действий. Я уже не говорю о падении имиджа компании, потому что нам с мистером Мином пришлось приложить усилия, чтобы уговорить прессу не выпускать статьи о том, что омега, которому разрешили занять высокий пост, решил рискнуть всем ради секретаря. — Очень жаль, что всё так получается, — наконец, начинает говорить Юнги, даже не скрывая радости в голосе. Чимин сдерживает порыв проехаться ботинком ему по лицу. — Вы были прекрасным руководителем, мы вошли в «большую пятёрку» под Вашим руководством. Но, видимо, в какой-то момент служебные романы стали важнее корпоративных норм. Кто бы знал, насколько Чимину физически тяжело не начать ругаться прямо в зале конференций. Он откидывается на спинку кресла и нервно стучит ногтем по ручке, пытаясь придумать хоть какой-то выход из ситуации. Но его нет. Совершенно. В голову не приходит ни одна дельная мысль, и Чимин понимает, что паника уже облизывает его щёки, дожидаясь момента, когда сможет захватить его целиком. Прежде чем начать говорить, он прочищает горло: — Вы хотите сместить меня с поста? И кем же тогда назначите? Кажется, Юнги еле удерживает себя на месте, чтобы не подскочить в этот же момент. По лицу видно, насколько сильно он ждёт момент, когда сможет сказать решающие слова. Он смотрит Чимину прямо в глаза и довольно задирает голову, замечая потерянность на чужом лице. Именно то, чего он ждал. — Вы будете никем, мистер Пак, — альфа произносит эти слова таким тоном, будто сообщает семье, что у него будет ребёнок. Слишком радостно. — На данный момент я обладаю контрольным пакетом акций и имею полное право Вас уволить. Я уже подыскал кандидатуру на Ваш пост. На этот раз, конечно же, альфу. — Заявление на увольнение можете взять у Тэхёна, он временно исполняет обязанности помощника. Чимина смешивают с грязью, и он чувствует, как песок скрипит во рту. Либо он слишком сильно сжимает челюсти, мужчина не совсем уверен. Чимин держится за последние граммы самообладания, которых с каждым словом Юнги становится всё меньше и меньше. Альфа знает, как на него давить, потому что глубоко внутри он — маленький брошенный омега, которого ни во что не ставят только из-за его половой принадлежности. Чимин ненавидит сексизм больше всего на свете. Будто он выбирал, кем ему родиться. — Я считаю важным сообщить, что мы можем произвести принудительную покупку Ваших акций, — нарушает повисшую тишину спикер, привлекая к себе внимание. — Если будут интересны юридические основания, потому что уверен, у Вас возникнут вопросы, можете обращаться к адвокату мистера Мина. Он всё доходчиво объяснит. Пожалуй, это последняя капля. — Думаю, на этом мы можем прерваться, — Чимин резко встаёт, отчего кресло по инерции отлетает к стене, с глухим звуком об неё ударяясь. — Мой оклад за этот месяц можете переслать на банковскую карту. Корпоративную, думаю, сможете аннулировать сами. Всего доброго. Он не смотрит и не слушает, просто уходит из зала, широкими шагами направляясь прямиком к лифту. Тело почему-то вмиг становится слишком тяжелым и обременительным, будто и вовсе не его. Уже в лифте Чимин понимает, что не дышит с того момента, как хлопнул дверью конференц-зала. Воздух холодным потоком проносится по глотке, и мужчина прикрывает глаза ненадолго, пытаясь совладать с собой и осмыслить всё произошедшее. Его уволили. Из-за интрижки. Это настолько нелепо, что Чимину хочется заливисто рассмеяться, только вот сил на это нет. Он не помнит, как оказывается в своём кабинете, но вот все его вещи летят в коробку, а заявление на увольнение подписывается даже без предварительного прочтения. Ему плевать, потому что хуже уже не будет. Просто быть не может. Потому что Чимин сам себе вырыл могилу, когда решил оставить Юнги у управления компании, не ожидая от него подобной выходки. А всё из-за чего? Из-за их ужимок в лифте, которые альфа случайным образом застал? Это так по-детски и так нездорово, что омега не знает, как ему реагировать. Но состыковать чужое лицо с кулаком хочется до зуда в ладонях. Всё ещё слишком заведённый и потрясённый Чимин не замечает, как в кабинет кто-то заходит, пока не вдыхает. Чёртов жжёный сахар. — Ты так быстро выбежал, что я не успел сообщить самое главное, Минни, — голос настолько приторный, что Чимина тошнит. Он даже голову не поднимает, продолжая паковать вещи и игнорировать чужое присутствие. — Я бы советовал тебе при первой возможности ехать в банк и забирать деньги. Знаешь, во время судебного разбирательства тебе вряд ли дадут хоть что-то с заблокированных счетов. Ох, Чимин вновь ошибся. Всегда может быть хуже. — Во время чего, прости? — Чимин отрывается от своего увлекательного занятия и вопросительно выгибает бровь. С чего бы кому-то заводить дело на него? Омега даже пытается найти в памяти эксцессы, которые могли бы вызвать чьё-то недовольство, но ничего не всплывает. — Что ты удумал, Юнги? Альфа вскидывает руки и растягивает губы, всем своим видом показывая, будто он тоже удивлён таким ходом событий. Чимин хочет назвать его клоуном, но сдерживается. Он не настолько себя не уважает, чтобы опускаться до такого уровня. Напоминает себе, что и не из таких передряг вылезал, и тяжело вздыхает, ожидая хоть какого-то ответа на свой вопрос. — Я? Ничего. Просто у прокурора Кима к тебе несколько вопросов из-за материалов, которые он получил от анонимного источника. На них, похоже, тебе передают взятку за какую-то сделку, — Юнги фыркает и качает головой, скрещивая руки на груди. — Не такого я от тебя ожидал, Минни. Не думал, что ты станешь типичным коррупционером. Тебе должно быть стыдно. Чимин не выдерживает. Он бросает коробку на стол, и та чудом не валится на пол, балансируя на краю стола. Омега взглядом выражает всю свою злость и замечает, как весёлый огонёк в глазах напротив тухнет, когда он подходит ближе и смотрит в упор. Если есть взгляды, которыми можно убить, то этот скорее похож на изощрённую пытку, рассчитанную на долгие муки того, кому он предназначен. Чимин никогда не был настолько зол на кого-то. — Ты правда решил действовать таким образом? — он говорит холодно, делая большие паузы между словами и акцентируя на определённых особое внимание, пытаясь как можно яснее довести свою мысль до затихшего собеседника. — Скажи ещё что-то из разряда «я лишь ставлю тебя на место и возвращаю то, что принадлежит мне по праву». Знаешь что, Юнги? В этот раз ты откусил слишком большой кусок, не подавись. — О Минни, поверь мне, я прожую тебя и не замечу, — альфа хищно улыбается и делает шага назад. — До скорой встречи! Правда, обоим хочется, чтобы это была их последняя встреча.***
Погода за окном квартиры соответствует атмосфере внутри. Чимин задвигает все шторы и отказывается включать свет, лежит по центру комнаты на ковре с высоким ворсом и смотрит в потолок. Галстук и пиджак лежат где-то рядом, возможно, даже под самим Чимином, но ему абсолютно все равно. Когда он только вышел из здания, попрощавшись с подчинёнными, с которыми у него были хорошие отношения, Чимин не чувствовал ничего. Ни обиды, ни злобы, ни грусти. Он просто дошёл на автомате до машины, приказав отвезти его домой, и уже по дороге осознал, что больше не имеет права пользоваться услугами водителя и машиной в целом. Омега поблагодарил мужчину за годы отличной службы и низко поклонился, действуя из каких-то побуждений внезапно проснувшейся совести. Когда он оказался в квартире, то первым делом позвонил в банк и долго выяснял отношения, потому что его даже не оповестили о блокировке и судебном аресте, но дельного ответа так и не предоставили, поэтому Чимин плюнул и повесил трубку, прошёл прямо в обуви в гостиную и улёгся на ковёр. Чимин смотрит в потолок и чувствует, как по щеке скользит слеза, не пытается её стереть или сдержаться, потому что не может. Он не помнит, когда последний раз плакал настолько долго, навзрыд, не контролируя рваные вдохи и выдохи, вырывающиеся стоны из груди и бесконечный поток ругательств. Ему хочется выть от бессилия и идиотизма ситуации. Горло саднит, хочется пить, но у Чимина нет сил и желания вставать и делать хоть что-то. Он переворачивается, сгибаясь и прижимаясь лбом к коленям, оставляя на брюках крупные разводы. Чимин жмурится и кусает губы, пытается представить, что это всё — страшный сон, и сейчас он проснётся и в очередной раз будет проклинать утром будильник, заваривать впопыхах кофе и гладить стрелки на брюках. Настолько привык к утренней рутине, что не представляет себе другого. И в мыслях появляется вопрос, который будет бередить изодранное сердце изо дня в день, пока раны не зарубцуются, занимая своё почётное место рядом с остальными крупными шрамами. — Что мне теперь делать? — он пытается говорить во весь голос, но сипит и хрипит, заходясь новым приступом рыданий из-за этого. — Так мерзко. На то, чтобы не задыхаться при каждом втором выдохе из-за нового приступа рыданий, у Чимина уходит около часа. Он соскребает себя с пола и бредёт к раковине на кухне, выкручивая кран до упора и засовывая голову под струю обжигающе ледяной воды, отстраняется лишь тогда, когда в лёгких в очередной раз за день заканчивается кислород, и резкий спазм пронзает всё тело. Омега пытается хоть как-то смыть с себя грязь и любопытные взгляды, но получается так себе. Не то чтобы он удивлён таким исходом событий, потому что в глубине души знает, что иначе всё и не могло закончиться. Чимин в очередной раз решает довериться судьбе и остатку веры в людей, а ему в очередной раз говорят, что это — плохая идея, так делать не стоит. Но вот почему-то каждый раз делает, доверяется, причиняя боль себе и другим. И зачем это всё? Ради очередного провала? «Ты — жалкое ничтожество, которое не достойно того, чтобы с ним обращались как с человеком!» — гремит голос в голове настолько громко, что Чимин буквально слышит его в комнате и сначала пугается, представляя, что отец мог невиданным образом оказаться сейчас рядом. — Ты был бы рад тому, что со мной происходит сейчас, — отвечает омега невидимому собеседнику, грустно улыбаясь и вспоминая все те горькие слова с привкусом желчи, которые он когда-то слышал от родителя ежедневно. Он слышал оскорбления чаще, чем собственное имя, и сейчас думает, что отец был не так далёк от правды. — Я доказал свою тупость и безнадёжность, радуйся же! Чимин никчёмный, никому не нужен и никогда не будет нужен. Чимин неправильный, слишком амбициозный для омеги, слишком слабый для альфы и слишком самонадеянный для человека, выросшего в одном из беднейших районов и некогда носивший лишь то, что отдавали ему соседи, потому что их дети либо выросли, либо умерли, либо слишком износили одежду. А Чимин был рад и такой. Только сейчас на нём не обноски, живёт он слишком хорошо, чтобы это было правдой, а менее никчёмным не стал. Приступ рыданий накрывает его вновь.