Чёрное и белое

       На Чимине нет лица, он не отвечает ни на один из вопросов, который задают ему коллеги, не отвечает на звонки и сообщения. Подойдя к окну, он видит несколько особо приставучих журналистов под подъездом своего дома и кисло улыбается. Бедолаги надеются, что он выйдет и как-то прокомментирует ситуацию, начнёт обвинять Юнги и компанию во всех смертных грехах, да только это не так совсем, потому что причина всех бед — он сам. Судьба любит измываться над омегой с самого детства, поэтому он даже не удивлён, что всё вновь пошло не по плану, хотя Чимин и не помнит вовсе, когда жизнь действительно доставляла ему удовольствие и покорно следовала за ним, исполняя все прихоти. Вместо этого она всегда натягивает поводок, перекрывая дыхание и впиваясь острыми, как бритва, краями ошейника, который Чимин гордо кличет «жизненный путь», в шею.        Жизнь в очередной раз указывает ему его место.        На улице темнеет, и солнце исчезает за многоэтажными домами, а вместе с ним исчезают остатки самообладания Чимина. Он хватает с вешалки пальто, влезает в оксфорды и выходит из квартиры, даже не удосуживаясь проверить, захлопывается ли дверь. С него хватит. И только в одном месте в городе хочется сейчас оказаться и потеряться в янтарной жидкости. Чтобы хоть ненадолго абстрагироваться ото всех проблем и отпустить ситуацию на самотёк. Хуже уже не будет точно.        Чимин решает идти к заведению пешком, чтобы немного проветриться и опустошить наполовину пачку сигарет. Курит одну за одной, горло саднит, но он не обращает на это внимание, упрямо зажимая меж губ фильтр и отравляя организм. И даже это не помогает успокоиться и отвлечься. Очередная сигарета летит на асфальт после двух затяжек, а Чимин надсадно кашляет, даже останавливаясь из-за этого и привлекая внимание прохожих. Он замечает обеспокоенный взгляд какого-то парня и грозно смотрит в ответ, раздражается из-за этого ещё сильнее и теперь хочет не просто напиться — утопиться. Ему не нужна жалость.        У бара омега оказывается спустя минут сорок и облегчённо вздыхает, когда застает знакомого бармена на смене, сразу же садится на своё любимое место у стойки и произносит приевшееся за несколько лет «как обычно, Сокджин». Ему нравится именно этот бармен за его умение не лезть со своим уставом в чужой монастырь. Он не лезет с расспросами, просто выполняет свои обязанности и коротко отвечает, если Чимин у него о чём-то интересуется. Именно та компания, в которой мужчина сейчас нуждается.        — Отвратительный день, — с неприкрытой досадой проговаривает мужчина, беря в руки стакан и немного покачивая его, наблюдая за жидкостью, омывающей кубики льда.        — Проблемы на работе или в семье? — учтиво интересуется бармен, делая вид, что ему есть до этого дело и протирая идеально чистые бокалы скорее по привычке, нежели из-за необходимости.        — Всё и сразу, — грустно выдыхает Чимин, на что Сокджин лишь пожимает плечами, говоря что-то ещё, и отходит, заприметив чуть поодаль другого клиента, желающего сделать заказ. — Всё и сразу…        Как только он остаётся один на один со своими мыслями, тяжесть дня вновь обрушивается на плечи, и Чимин неосознанно сжимается, желая настолько уменьшиться, чтобы стать размером с муравья и быть раздавленным чужим габаритным каблуком. Или же быть притянутым в тёплые объятия, слушать чужое тихое сопение и хотя бы ненадолго чувствовать себя в целости и сохранности. Почему-то сейчас это желание преобладает над другими, а память учтиво подсказывает, что такой человек был, да вот незадача — Чимин собственноручно разломал его и выбросил, будто старую игрушку, пылящуюся десятилетиями в глубине антресоли. И понимает, что поступил опрометчиво, толком не подумав, не посоветовавшись. Решил, что сам со всем справится, так лучше будет.        Но лучше точно не становится.        И не станет, потому что впервые за долгое время он смотрит на человека, как на человека, а не как на кусок мяса, обтянутый кожей, и умудряется подумать, что без него будет гораздо лучше им обоим. Не спросив Чонгука, делает вывод, что тот не хочет ничего, а несколько месяцев своеобразных игр в кошки-мышки, парочка откровенных ночей и секс — ерунда. Да как бы не так.        Осознание накрывает внезапно, захлёстывает с головой вместе со вторым опрокинутым тумблером, наполненным практически до краёв, топит в пучине разом проявившихся эмоций. И до Чимина только сейчас доходит, насколько он облажался. Он не должен думать о таких мелочах, пропивать последние деньги в баре из-за какого-то парня, с которым сам и порвал, когда существуют действительно серьёзные проблемы, пути решения которых скрыты от мужчины. И удивительно, что все эти проблемы именно из-за парня.        Но всё, что его волнует, — грёбанный Чон Чонгук и его последняя реплика.        — Как я, блядь, умудрился… — Чимин не договаривает, потому что даже в мыслях признаться себе не может в том, что испытывает. А произнести вслух, даже в пустом помещении, где редкие посетители забиваются в углах на диваны или развязно танцуют на паркете, не может. Он — слабак, всегда им был и будет. — Блядство!        Слабак, потому что испугался чужого мнения и пренебрёг чем-то важным. И по итогу потерял всё и сразу.        «Что имеем — не храним, потерявши — плачем» — фраза внезапно всплывает на задворках сознания, и Чимин вымученно улыбается. Он не понимает мотивов своих действий, он запутался в себе, и на этот раз никто не придёт и не поможет с душевными метаниями. Мужчина думает, что слишком много выпил, поэтому его так кроет, но в этом ли действительно его проблема?        Откидываясь назад, надеясь упереться в спинку стула корпусом, Чимин слишком поздно осознаёт, что спинки и нет вовсе, и машинально закрывает глаза, готовясь встретиться с поверхностью вычищенного до блеска паркета. В голове мелькает мысль, что он даже больничный счёт оплатить не сможет.        Но почему-то вместо холодного пола он чувствует тепло из-за близости человека позади и задерживает дыхание, так и не решаясь открыть глаза. Его переводят в вертикальное положение, но продолжают крепко держать, видимо боясь, что он снова решит покинуть стул подобным экстравагантным способом. Теперь Чимин точно уверен, что Вселенная его ненавидит, подкидывает дров в огонь, чтобы тот не потух и сжёг парня окончательно.        — Ты что тут делаешь? — знакомый голос.        Чимин вырывает руку из чужого захвата и садится удобнее, стараясь не обращать на внезапно появившегося гостя внимания. Только вот достаточно просто дышать, чтобы понимать, кто рядом. Обида где-то тлеет угольками в груди, но в первую очередь — на себя, а не на детское поведение Чонгука. Он и не имеет права осуждать его, корить в инфантильности и вспыльчивости. Потому что проблема не в нём. Не он сделал первый шаг, не он первый проявил симпатию, не он первый что-то почувствовал, не он первый сдался.        Чимин считает себя взрослым и уравновешенным, только вот последние несколько месяцев никак не вяжутся с подобным образом. Поступал опрометчиво, желал большего, а по итогу оставил кровоточащую рану в груди на месте, где должно быть сердце.        — Ты пьян? — Чонгук хмурится и не понимает, что происходит. Альфа садится на стул рядом и наблюдает за мужчиной, который кусает губы, хмурится и бегает взглядом, пытаясь придумать адекватный ответ. И почему судьба решает свести их опять? Да ещё и при таких обстоятельствах? Шанс встретиться настолько мал, но они такие везунчики.        — Тебя это не касается, — лениво говорит мужчина, тянется к стакану и опрокидывает в себя содержимое, даже не зажмуривается, потому что уже попросту не чувствует, как глотку обжигает алкоголь. Чимину хочется кричать от бессилия, хочется уничтожить себя всеми доступными способами. Поэтому он без раздумий мигом подзывает бармена, прося повторить, и вновь пьёт, будто это может как-то решить все его проблемы. — Но да, я пьян.        Альфа непонимающе наблюдает за действиями мужчины, за его смазанными движениями и попытками что-то тихо бормотать себе под нос. Не то чтобы Чонгуку раньше не приходилось видеть своего бывшего начальника пьяным, но данный случай — особенный. Вся фигура рядом сидящего кричит о какой-то безысходности, переполняющей тело, и, он уверен, загляни Чимину в глаза — на дне радужки не увидит ничего кроме тоски и ненависти к самому себе. И от этого на душе становится тяжелее.        Внутри него борются две стороны, но Чонгук не хочет идти на поводу ни у одной из них. Он хочет просто уйти и оставить всё так, как есть сейчас. Проблемы Чимина — не его проблемы, никогда ими не были и не будут. Да, он слышал про смещение с должности, но касается ли его это? Нет. Так почему сердце предательски быстро бьётся о грудную клетку, и где-то под рёбрами нещадно ноет что-то, просит поступить опрометчиво и импульсивно? Чонгук тянется к своему полупустому стакану, не в силах бороться с роем мыслей в тяжёлой голове.        Чимин в один момент утихает, упирается ладонями в поверхность стола и прикрывает глаза, пытаясь немного прийти в себя. Получается с трудом, потому что сегодня он выпил больше, чем когда-либо, перепрыгнув все предыдущие «рекорды», после которых просыпался далеко не дома, чаще всего не один, с ужасной головной болью и желанием умереть. Завтрашнее утро не будет исключением уж точно, и мужчина даже не хочет задумываться о том, насколько ему будет плохо. Существуют только сегодняшний вечер, скребущие душу кошки и алкоголь. И чего не существует в сегодняшних планах Чимина — Чонгука. И поэтому хочется уйти, чтобы не начать выяснять отношения или — что ещё хуже — жаловаться ему на жизнь.        Потому что они два посторонних друг другу человека.        — Ладно, мне пора, не ожидал встретить тебя тут, — решив что-то для себя, мужчина неуверенно поднимается со стула, хватаясь за край барной стойки и пытаясь держаться ровно. Он вспоминает, что больше не может просто вызвать водителя, а тратить деньги на такси — плохая идея, потому что тратить-то уже и нечего. Чимин поворачивается лицом к Чонгуку, собирая мысли в кучу и наступая своей гордости на глотку. Единственный способ добраться домой — попросить о помощи.        — Слушай, у тебя…        Долго смотрит в чужие глаза, пытаясь обнаружить хоть каплю сочувствия или симпатии. Но видит лишь непонимание и что-то ещё, что тяжело истолковать. В другой ситуации он бы удивился, но Чимин прекрасно помнит их разговор и последующие события. Он рад, что хотя бы сейчас Чонгук ничего не вспоминает вслух. И просьба как-то застревает в горле под холодным взглядом карих глаз. Омега решает, что лучше дойдёт до дома пешком, чем попросит о чём-то. Только не у него.        — Забей. Я пошёл.        Чимин уходит, до последнего надеясь, что его схватят за руку, остановят и крепко прижмут к себе. Но вместо горячих объятий его встречает холодный ночной ветер и одиночество, ласково приглаживающее его волосы и нашептывающее на ухо успокаивающие слова. Чимин тяжело вздыхает и пытается найти в кармане сигареты, но их нигде нет, отчего мужчина злобно цокает и прислоняется к стене, медленно сползая и садясь на корточки.        — Как же меня всё заебало, — шепчет он, запуская руку в волосы и откидывая чёлку с лица.        В голове какой раз за день мелькает мысль о том, что все мучения довольно легко прекратить, но Чимин настойчиво игнорирует их, напоминая себе, что бывали случаи и похуже. Хотя понимает, что даже если захочет прибегнуть к такому способу, то все равно не сможет: слишком слабый.        — Ты обронил, — слышится сверху, и Чимин задирает голову, чтобы вновь пересечься взглядами с Чонгуком, который протягивает пачку сигарет. Он зависает, не зная, что делать, и глупо переводит взгляд с пачки на альфу. — Ты будешь забирать? Или мне её выкинуть?        — Спасибо, — тихо бурчит мужчина, рваным движением забирая у Чонгука из рук сокровенную пачку с никотином, который сейчас нужен невероятно.        Чимин подкуривает и с наслаждениям и прикрытыми веками выпускает плотную сизую струю, наблюдая за тем, как дым медленно рассеивается в ночном воздухе. Они молчат некоторое время, не желая нарушать воцарившийся ненадолго покой. Чимин — потому что думает и пытается ухватиться за остатки уплывающего сознания и здравомыслия, Чонгук — потому что тем самым здравомыслием не обладает вовсе. Ему стыдно за свои слова, но если бы ситуация произошла вновь, то он все равно сказал бы их. Потому что того требовала ситуация. Потому что он всегда сначала делает, а потом уже думает.        — Почему ты здесь, Чонгук? — вдруг подаёт голос омега, бросая окурок куда-то в сторону и выпрямляясь, пытаясь держать равновесие и стоять на одном месте, потому что штормит знатно. И не только из-за алкоголя. — Ты мог уже давно уйти, но продолжаешь тут стоять. Зачем?        — Слежу, чтобы ты случайно не подох в подворотне, — как-то слишком безэмоционально произносит парень, замечая искорки злости в глазах напротив, и сам непроизвольно закипает. — Это была бы слишком простая смерть для такой скотины.        У Чимина выбивает весь воздух из лёгких, а вся злоба, скопленная за день, пробивается наружу, сжигая и самого Чимина, и Чонгука, и всё вокруг, оставляя выжженное поле и сжатые до скрипа челюсти. Часть соглашается с Чонгуком, но омега не обращает на неё внимания, запихивая её как можно глубже и заставляя молчать. Он подходит ближе к парню, трезвеет мигом и меряет презрительным взглядом, умудряясь смотреть сверху вниз на того, кто выше него самого.        — Ты решил поязвить? Поиздеваться надо мной? — Чимин сгорает, сжигая здравый смысл окончательно, он практически переходит на крик и хватает Чонгука за ворот пальто и притягивает к себе, чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Думаешь, я поступил так, потому что хотел? Или что я недостаточно получил сегодня пинков под зад?! Если решил глумиться, то катись к чёрту, Чонгук!        Парень смотрит так же злобно, чужие руки не сбрасывает и не двигается, лишь рвано дышит через нос, раздувая ноздри, как разъярённый бык, и толкаясь языком в щёку. Он хочет уколоть побольнее, отомстить за оскорблённое самолюбие и отвергнутые чувства. Он отдаёт себе отчёт, что поступает как обиженный ребёнок, но мирится с этой мыслью и позволяет обиде взять верх. Отмирая, Чонгук, наконец, скидывает чужие руки и надвигается, заставляя Чимина неуверенно отходить, прижимаясь спиной к стене. Вокруг них разве что воздух не искрится от напряжения.        — Не хотел? Серьёзно? — Чонгук шипит и говорит практически шёпотом, но уверен, что его прекрасно слышат. — Мы уже всё выяснили, и самое главное — ты трус, Чимин. Ты боишься открыться человеку и боишься потеряться в этом, а оправдываешься работой и окружением. Ты не хотел ничего сохранять, а просто поступил так, чтобы не пришлось снова оказаться на помойке, откуда тебя и вытащили.        Чимин понимает, что делает, когда уже опускает руку, потирая ушибленные костяшки, и видит мигом покрасневший нос Чонгука, который отшатывается и чуть ли не падает от неожиданности, прижимая руку к лицу и шипя, замечая на пальцах кровь и размазывая её по лицу. Всё его естество кричит о том, что надо бежать, но он не может пошевелить даже мизинцем, прожигаемый уничижительным взглядом. Позвоночник буквально сковывает ужасом, и Чимину хочется пробежаться. Подальше отсюда. На какой-нибудь полюс.        Потому что в голове резко всплыли образы из детства. Отец с таким же выражением лица подходил к нему каждый раз, когда был зол или устал на работе и вымещал гнев на сыне. Чимин знает этот взгляд. Знает это выражение лица.        — Чонгук, я…        — Завали ебало сейчас же, — приказывает альфа, подходя ближе и перекрывая доступ кислороду, с силой сжимая чужое горло. Он чувствует, что Чимин дрожит, и ухмыляется. — Что, по-твоему, ты только что сделал?        Чонгук подавляет, его запах усиливается, и Чимин кашляет от недостатка кислорода, пытаясь сбросить чужую руку, но та держит намертво. Альфа повторяет вопрос, сжимая сильнее, и мужчина уже начинает верить, что задохнется и умрёт прямо так, пьяный и разбитый из-за собственной грубости. Его пробирает до костей от злости в чужих глазах.        С ним обращались грубо и до этого, били, унижали, но что-то в лице Чонгука вселяет веру в то, что он действительно может отправить Чимина к праотцам. Он никогда не видел, чтобы кто-то с такой неприкрытой злостью выплёскивал на него накипевшее. Хочется пошутить, что так ему и надо, но слова замирают вместе с воздухом где-то внутри, не имея возможности пробиться наружу.        — Я н-не х-хотел… — слова даются с трудом, а Чонгук их будто и не слышит вовсе. Разве что не рычит сейчас. Хотя и в этом Чимин не уверен. — Отпусти…        И парень отпускает, вытирая лицо снова и сплёвывая под ноги. Он намеревается уйти, оставить Чимина откашливаться и хвататься за горло, но останавливается, глядя на, кажется, уже попрощавшегося с жизнью мужчину, и немного остывает, подходя ближе и намереваясь положить руку тому на плечо, извиниться, но омега уворачивается, смотрит диким зверем и всё ещё держится за горло, на котором с каждой секундой всё ярче расцветает гематома.        — Извини, Чимин. Я не знаю, я… прости.        — Ты, мудак, чуть не убил меня только что, — хрипло произносит омега и снова заходится в кашле. Он тянется за пачкой в кармане, а Чонгук удивлённо вскидывает бровь на контраст между действиями и словами. Чимин замечает это. — Даже не смей сейчас что-то говорить, иначе я дам тебе по яйцам с такой силой, что ты останешься импотентом до конца дней.        Чонгук как-то нервно посмеивается, а потом и вовсе начинает хохотать, и Чимин подхватывает, периодически кашляя из-за повреждения. Ситуация настолько абсурдная и идиотская, что оба не совсем понимают, что произошло несколько минут назад. Только вот теперь омега отшатывается машинально при любом малейшем движении в свою сторону, и Чонгук чувствует себя отвратительно. Желание причинить боль испаряется, потому что действительно это делать никогда не хотелось. И Чимин, хоть и понимает это, но не может ничего поделать. Его, черт возьми, только что чуть не придушили, и это не какие-то извращённые игры в постели.        — Я бы поспорил, кто из нас мудак больше.        — Точно не я.        — Точно ты, Чимин.        — Иди нахуй, Чонгук.        — Могу я проводить тебя домой в качестве извинения? Или заказать такси, — Чонгук выглядит как нашкодивший ребёнок, и, если бы не саднящее горло из-за чужой вспыльчивости, мужчина всенепременно бы умилился и погладил того по голове. Видимо, ему слишком сильно перекрыли кислород, и мозг перестал функционировать нормально окончательно. Иной причины Чимин точно не видит. — Пожалуйста? Я обработаю синяк.        Чимин лишь кивает головой, окончательно отправляя свою гордость в нокаут, и ждёт, пока парень дрожащими — ей-Богу, как он вообще мог в порыве злости кому-то причинить вред? — руками набирает нужный номер и закрывает динамик рукой, уточняя у Чимина адрес. Они молча ждут, пока приедет машина, молча едут до места назначения. Чонгук пытается взять чужую ладонь в свою, но мужчина вновь отдёргивает руку, и парень мысленно убивает себя за вспышку агрессии. Даже признается — но только себе, — что главный мудак сейчас — он сам.        — Вылезай давай, агрессор хренов, — Чимин громко хлопает дверью и не ждёт, поэтому Чонгук быстро покидает такси, благодаря водителя, и бежит следом, нагоняя омегу уже у входа в подъезд. Они всё так же в тишине заходят внутрь, мужчина здоровается с консьержем и проходит к лифту, нажимая кнопку вызова и поворачиваясь к Чонгуку. — Даже не думай сейчас что-то выкинуть.        Чонгук лишь вскидывает руки в примирительном жесте и чуть отходит в сторону, прилипая к противоположной стенке в приехавшем лифте. До него доходит весь абсурд ситуации только сейчас, когда шок окончательно отступает, и в свете хорошо видно лиловое уродливое пятно на чужой шее. Почему-то сразу же всплывает предупреждение Чимина не прикасаться к его шее, а следом — что ему уже нет в этом надобности. Иронично.        — Не буду говорить, чтобы ты располагался как у себя дома, потому что я даже не понимаю, почему согласился, — Чимин просто рассуждает вслух, даже не повернувшись к альфе, пока снимает верхнюю одежду и надевает домашние тапочки, забавно шаркая, потому что они больше нужного размера на два. — Тебе тапки я не предлагаю, у меня чисто.        Чонгук прекрасно понимает, почему на него злятся и обижаются, поэтому никак не комментирует выпады в свою сторону, лишь смиренно бредёт следом за Чимином на кухню, разглядывая интерьер квартиры. Он немного удивлён, потому что преобладают чёрный и коричневый цвета как в гостиной, так и на кухне. Чимин замечает реакцию и тихо фыркает, бормоча себе под нос что-то про дурацкие стереотипы в обществе. Он оставляет альфу переминаться с ноги на ногу, а сам отправляется искать аптечку, но возвращается с пустыми руками и хмурым выражением лица.        — Что-нибудь холодное есть? — осторожно интересуется Чонгук, в ответ получает кивок и просьбу посмотреть в холодильнике. Парень лишь пожимает плечами и отправляется куда его отправили, отмечая, что внутри нет ничего, кроме подгнивающего лимона и нескольких бутылок виски. — Ты вообще ешь?        Он разворачивается и видит, что Чимин уже сидит на барной стойке в центре большой кухни, опираясь руками в столешницу и качая ногами. И, раз уж выбирать не приходится, берёт бутылку с алкоголем. Подходит к раковине, доставая вафельное полотенце, открывает бутылку и щедро выливает виски. Руки обжигает холод. Тем лучше. Но только не для Чонгука. — Долбоёба кусок, этот виски старше тебя! Чимин видит кощунственное действо, и аж слёзы на глаза наворачиваются. — Сам такой! Ты как себе представлял, чтобы я бутылку тебе к кадыку прижал?! Всё, нечего ответить? Вот и сиди на заднице ровно! Чонгук ставит бутылку обратно в холодильник и медленно подходит, боясь, что Чимин снова на него нападёт или — что хуже — отстранится. Но тот хоть и наблюдает с каким-то напряжением, но больше не дёргается, и Чонгук облегчённо выдыхает, устраиваясь между чужих разведённых ног и прижимая ароматное полотенце к чужой шее, отчего омега втягивает воздух, морщится и тихо матерится. На сегодня алкоголя достаточно.        — А теперь мы можем спокойно поговорить? — интересуется парень, виновато смотря в глаза напротив, переполненные усталостью и сожалением. Видимо, Чимин окончательно отрезвел, и Чонгуку становится не по себе от такого взгляда, он еле сдерживается, чтобы не поёжится. — Не как это было в офисе или на улице, а как два взрослых человека, которые испытывают к друг другу что-то и зашли в тупик. И лучше бы нам поговорить сейчас, мне сложно сдерживаться, когда ты… такой.        — Если ты обещаешь больше не пытаться меня убить, — отшучивается омега, хотя в его голосе ни намёка на шутку. Чонгук понимает, что и Чимину сейчас тяжело держаться, но не обращает внимания, обещая разобраться со всем позже.        Они молча смотрят в глаза друг другу, пока альфа с какой-то особой бережностью прижимает полотенце к повреждённой шее. Чонгук ненавидит насилие и не подумал бы, что сам когда-то поведёт себя настолько низко, тем более — с Чимином. Но они оба хороши, и парень просто надеется, что маленькая взбучка вставила мозги на место. Глупое поведение двух глупых и уставших людей. Омега что-то решает для себя, смотря на Чонгука, который похож на потерявшегося котёнка, и тяжело вздыхает, обещая себе, что он не пожалеет о принятом решении.        — Поцелуй меня, — Чимин идёт на поводу у сердца, понимая, что мозг ни к чему хорошему его не привёл, и наклоняется немного, оставляя Чонгуку выбор. Он хочет просто пустить всё на самотёк и опереться на кого-то.        Парень реагирует с задержкой, но всё же реагирует. Он убирает полотенце, медленно кладёт одну руку на затылок, а другую — на талию, наблюдая за вмиг участившимся дыханием омеги. Чонгук приближается к его лицу, облизывая пухлую губу и ощущая привкус сигарет, но ничего против не имеет. Чимин ждать не собирается, поэтому углубляет поцелуй тут же, как понимает, что его не отталкивают. Но нет привычной суматохи, борьбы за доминирование и ярости. В поцелуе лишь извинения и невысказанные чувства, которые им обоим слишком тяжело описать словами и вывернуть ради этого душу наизнанку. Чонгук посасывает нижнюю губу, срывая резкий выдох, и улыбается в поцелуй. И отстраняется лишь тогда, когда лёгкие горят из-за недостатка кислорода, а щёки краснеют, будто он — подросток, который признался предмету обожания в чувствах. У Чимина теплеет на душе от такого, но он никогда об этом не скажет.        — Доволен? — зачем-то интересуется он у Чимина, а тот утвердительно кивает и улыбается. — Ты точно ебанутый, Чимин.        — Как и ты, раз такой ебанутый тебе нравится.        Чонгук возмущённо смотрит на него, а Чимин лишь лукаво улыбается, прижимая бёдрами к себе и укладывая голову на плечо. Ему не хочется ничего обсуждать, потому что это чревато очередной ссорой, и, вполне вероятно, последней. Он обвивает руками пояс альфы, буквально вися на нём, как коала, на что Чонгук устало вздыхает и обнимает в ответ. Он согласен немного постоять, боясь разрушить умиротворённую атмосферу, но сделать это всё равно придётся, иначе всё было бессмысленно.        — Раз уж я больше не твой секретарь, то ничего не мешает со мной встречаться?        — Делать что, прости?        — Встречаться.        — Тебе напомнить, что ты часом ранее чуть не задушил меня?        — А ты разбил мне нос, но я же не жалуюсь.        Чимин охает, будто только сейчас это осознаёт, и отстраняется, рассматривая лицо Чонгука на предмет повреждений. Теперь он замечает немного запёкшейся крови под носом и на щеке и тяжело вздыхает. Мужчина аккуратно прикасается, а Чонгук шипит и сбрасывает чужую руку. Видимо, Чимин вложил в удар всего себя, потому что работа была просто филигранная: такое же, как и у него на шее, фиолетовое пятно расцветает на опухшем носу.        — Тебе надо в больницу, — выносит свой вердикт омега, а Чонгук театрально вздыхает и закатывает глаза. Ему хочется аплодировать Чимину за заботливость, потому что, видите ли, если бы не он, то ничего и не было бы вовсе. Как и надобности поездки ко врачу. Мужчина видит сомнение в чужих глазах и возмущается. — Чонгук, а если это перелом?!        — Не наводи панику, это простой ушиб, ты не настолько сильно мне вмазал, — тоже возмущается парень, потому что ехать в больницу — последнее, чем ему хочется сейчас заниматься. Слишком много нерешённых вопросов. — Так ты дашь мне ответ?        — Чон, у меня заблокированы все счета, уволили, машину отобрали, и я остался гол как сокол, — объясняет Чимин с такой интонацией, будто разговаривает с ребёнком. — Ты думаешь, у меня недостаточно проблем? Мне даже продукты купить не на что. А ты хочешь, чтобы я сейчас прыгнул к тебе в объятия, извинился и сказал, что люблю тебя до смерти?        — Именно так.        Чимин в очередной раз тяжело вздыхает и хрипло смеётся, а Чонгук впервые готов признать, что ему до ужаса нравится этот смех, так похожий на его собственный.        — Тогда тебе придётся покупать мне еду, таскать пакеты из магазина и помогать готовить, потому что я не умею особо. Годится?        Чонгук улыбается и несколько раз кивает, притягивая к себе омегу для очередного поцелуя. Его не отталкивают.