Проникновение

Если люди и удивляли Шерлока, то обычно своей невероятной глупостью. Джон — независимый и преданный, необычайно добрый и порой беспощадный, оптимистичный и надежный, он был всем, чего Шерлок не встречал раньше — чтобы вот так все сразу, в одном человеке, — и определенно большим, чем он ожидал. Вскоре ему предстояло пересмотреть свои представления о нем. Джон наблюдал за ним, следил за его движениями, когда они шли в филиал офиса SIS. Их окинули равнодушными взглядами, но беспрепятственно пропустили; если орудовавшие здесь до них скучные предсказуемые сопляки и были удивлены отсутствием следов насилия или сумятицы в замкнутом пространстве офиса, они умудрились искусно это скрыть. Большинство Шерлок уволил бы, не раздумывая. Он перемещался между грудами бумаг, Джон был рядом, уверенный, надежный, полезный. Было хорошо за полночь, когда Джон, наконец, сдался и пробормотал: «Шерлок». Шерлок видел, как он встал, еще раз потянулся. Как вспышка бомбы его ударило воспоминание, Джон в поезде: сперма, вытекающая из уголков его рта, его блестящие глаза, влажные пальцы, вцепившиеся ему в волосы. Он был не в состоянии думать, по крайней мере, минут двадцать. Может быть, даже уснул. Это настолько выбивалось за рамки его привычной системы координат, что он пока понятия не имел, что с этим делать. — Смотри, что у нас есть, — сказал Шерлок, умышленно игнорируя все сигналы, которые Джон посылал ему. — Лондон, Брюссель, Нью-Дели, Нью-Йорк. Беспрерывно. Они внедрили нелегала — самая примитивный прием, который я когда-либо видел, — но так и не смогли добраться до костяка организации. — А что есть у тебя? — нетерпеливо спросил Джон. Он держался за левое плечо правой рукой, глаза у него были красные. — Достаточно. Нью-Дели явно нет, Брюссель слишком близко к Лондону, остается только Нью-Йорк. Это должно случиться в Нью-Йорке, — ответил Шерлок, копаясь в грудах бумаг. — Что именно? — То, над чем он работает, то, что он прячет, — Шерлок взял в руки финансовый отчет. — Он там что-то спрятал…что ты прячешь? — Все так прекрасно сходилось, будто мелодия с верными нотами. — Я собираюсь поискать место, где можно заночевать, если тебя это интересует. — Нет, — ответил Шерлок, пробегая глазами бланк и ни на что больше не обращая внимание. Он все еще был у края, только менее остро, менее напряженно — он стоял у карниза, а не висел на нем на кончиках пальцев. — Вернусь к 9:30, нам надо успеть на поезд. — Ах, да. Что ты надеешься найти в Писхэйвене? — спросил Джон, наклонившись к Шерлоку так близко, что коснулся его. Шерлок задумался, можно ли до сих пор ощутить вкус самого себя на языке Джона. Под его взглядом Уотсон облизал губы. — Призрак Джима Мориарти, — ответил Холмс. — Люди не забывают такого человека, не важно, сколько времени прошло. -Да, — ответил Джон. — Думаю, ты прав. По лицу Джона Шерлок читал каждую его мысль, слова, которые тот ни за что никогда не скажет. Этого никогда больше не случится, Шерлок никогда этого не допустит, может, настанет день, когда он сможет сказать это и заставить Джона поверить ему. Никогда больше, поклялся он, отказываясь думать, почему это звучит скорее не как обещание, а как похоронный звон. *** Джон был военным, и хотя давно в совершенстве овладел умением спать сидя (и, кстати, спать в полубессознательном состоянии), он чувствовал себя на все свои тридцать пять и ушел, оставив Шерлока с его поисками. Секс, он помог. Дело не в том, что Джон сомневался, что поможет, но Шерлок, по крайней мере, уснул (и проспал дольше, чем в предыдущие два дня). Потом он проснулся, разговорился, сопоставлял все зацепки, которые Мориарти разбросал, будто хлебные крошки, и первые десять минут почти не смотрел Джону в глаза, до тех пор, пока тот не пошел умыться и не принес им обоим выпить. Писхэйвен был милый городом — термин «город» доктор употребил не без иронии — сонным, маленьким, одним из тех, где все друг друга знают, семьи из поколения в поколение женятся между собой, дети уезжают в университет, но всегда возвращаются обратно. Этот славный, уютный городок напоминал Джону деревню, где он вырос, с ее чудесными булыжными мостовыми, такими же старыми, как остатки руин на холме, где жил единственный на округу врач, который принимал роды, лечил больных и хоронил мертвых. Его отец всем сердцем любил свою профессию, и Джон тщетно спрашивал себя, кем бы он стал, если бы пошел по его стопам. Он снял номер дальше по улице от филиала офиса, достаточно близко, чтобы Шерлок легко смог вычислить, куда он пошел. Портье окинул его сонным взглядом с головы до ног, но Джон заплатил сверху, и это решило дело. Номер оказался скромным, но, самое главное, чистым. Джон скинул одежду, аккуратно развесил ее на стуле до утра и направился прямиком в душ. Стиснув зубы, он долго, сколько мог вытерпеть и даже чуть дольше, разминал под горячей водой искореженные узловатые мышцы плеча, и ненавидел себя за то, что бросает взгляд через плечо, из-за душевой занавески в ванную, дверь которой была открыта в номер. Что-то защекотало ему спину, что-то, чего он не чувствовал уже долгое время, и он резко выключил воду и взял полотенце. В номере никого не было. Шерлок ответил на третий гудок, нетерпеливый и раздраженный.  — Ложись спать, Джон. — Значит, ты там надолго? — Да. Прекрати меня отвлекать, — ответил Шерлок и бросил трубку. Джон проверил все, включая замки на дверях и окна, затем, в припадке паранойи, заткнул полотенцами дверную щель, вентиляционное отверстие и оконную раму. Так прошел час, прежде чем он растянулся на прохладных простынях и сделал кое-что, чего не делал с тех пор, как был в Афганистане — положил под подушку пистолет. *** В баре сидел человек по имени Майкл Лэндон. Он и не подозревал о том, насколько он значимая персона. Сказать о нем особо нечего, отметил бы Шерлок; по сути, он бы сразу выбросил его из головы как пустую трату пространства, кислорода, не стоившую ни капли внимания. Может, он был и прав. Майкл Лэндон был совершенно заурядным парнем с совершенно заурядной внешностью, среднего роста и телосложения, со среднестатистическими светло-каштановыми волосами, темно-карими глазами и лицом, похожим на сотни других лиц. На макушке у него слегка поредело, в талии прибавилось, никто не звал его Майком, Микки или Майклом, потому что никто не помнил, как его зовут, несмотря на то, что он был однофамильцем известного актера; люди смотрели на его форму и называли его констеблем. Он постоянно мотался на передовой, даже не думая сделать себе имя, заявить о себе как о хорошем следователе, хорошем участковом или, черт возьми, хорошем бюрократе. Он молчал, не поднимал шумиху, и чаще всего люди даже не помнили, что он работает в Ярде, и его все устраивало, потому что Майкл Лэндон идеально играл роль идеальной заурядности. У Майкла Лэндона был и заурядный набор проблем. Его жена ушла к другому, забрала с собой двоих детей, мать умерла после долгой борьбы с раком груди, его снова обошли повышением в должности. Майкл Лэндон первым прибыл на место аварии, в которой голову девушки оторвало и отбросило на заднее сиденье, а туловище осталось на переднем, и Майкл сделал то, что и все другие полицейские до него — начал пить. Сначала не очень много, время от времени, но Майкл настолько привык к своим заурядным проблемам, что потихоньку начал пить беспробудно, большую часть времени проводил в бесчувствии, несколько раз просыпался на полу в ванной в луже собственной блевотины. После этого проблемы Майкла Лэндона перестали казаться такими заурядными, но он дошел до такой точки, в которой ему стало наплевать. Наплевать на пьянство, на то, что от этого страдает работа, что немногочисленные друзья перестали звонить, что женщины не подпускают его ближе, чем на пять футов, что у детей, слишком занятых своей новой жизнью в новом городе, с новыми друзьями и новым папой, больше не осталось на него времени. Осенью у Майкла Лэндона начались не совсем заурядные провалы в памяти. Когда он понял, что не помнит событий, сначала нескольких минут, потом все дольше и дольше, он воспринял это с покорным безразличием и, главным образом, со странной пустотой, будто его выпотрошили изнутри, и в нем осталась только зияющая дыра. Он работал, перестал выезжать на вызовы, потому что надо было садиться за руль, а когда его напарника повысили, он не стал напоминать капитану, что тоже существует. Он понятия не имел, откуда у него синяки на костяшках пальцев, царапины на спине и аккуратный ряд мелких стежков внизу живота, но не позволял себе задумываться над этим, он приказал себе забыть, он будто не жил, а плутал в тумане. Майкл Лэндон считал себя позабытым человеком — смешно, потому что из всех самых скучных и заурядных людей в мире только Майкла Лэндона не забудут никогда. *** Расследование в Писхэйвене проходило крайне увлекательно, но от него было мало толку. Люди помнили Джеймса Мориарти, даже те, кто не знал его имени, но, как и следовало ожидать, никто хотел разговаривать. Шерлок невольно все более поражался безграничной способности Джима контролировать практически все, что попадало в поле его зрения. Джим возвращался сюда не чаще, чем раз в полтора года, и все же ощущение его присутствия длилось и парило над городком, словно туман. Джон тоже это ощущал и был нервный и напряженный весь день. Конечно, его «нервность» проявлялась в том, что он пилил Шерлока за каждый маломальский промах, но Шерлок всегда умел пропускать его замечания мимо ушей. Он послал Джона опросить старушек и бывших одноклассников Джима, а сам провел день в полицейском участке Писхэйвена. Тамошние полицейские не удивились, что их расспрашивают о Мориарти, но ничего дельного ему не сказали. Шерлок было почти жаль их, вынужденных так жить, подчиняться человеку, который даже не знал их имен. В итоге Шерлок пришел к полному убеждению, что если Мориарти сумеет сбежать, он приедет сюда, куда бы ни рванул потом. Джим хотел убедить самого себя, что все еще командует чем-то, пусть хоть этой маленькой сонной деревушкой. После короткой остановки в магазине и быстрого телефонного звонка («Не надо вести это расследование в одиночку, — увещевал Лейстред. — Дело касается последнего взрыва») внезапно организовался ланч. Шерлок согласился поесть исключительно для того, чтобы заткнуть Джона, и большую часть ланча и так и эдак прокручивал в голове добытую информацию. Холмса до сих пор поражало, что ему есть с кем поделиться, и есть кто-то, кто хочет, чтобы он с ним делился. — Обратно в Лондон, значит? — спросил Джон, кладя салфетку на пустую тарелку. Шерлок поднял бровь. — Так соскучился по телеку? — Нет места лучше дома, — невозмутимо продолжил Джон, но Шерлок каким-то образом понял, что он имел в виду. Джон был по натуре человек спокойный, домашний. Шерлок не ожидал, что он будет следовать за ним так часто и так далеко, в голове сидело предостережение Майкрофта: если бы ты обладал чувством меры, то перестал бы испытывать Джона на прочность. — Поезд отъезжает через двадцать минут, — ответил Шерлок рассеянно. — Что? — пробормотал Джон. Шерлок фыркнул с легким раздражением:  — У нас полно времени. Им не нужно сломя голову бежать до станции, это было ясно как божий день, хотя выражение лица Джона, когда они садились в поезд, заявляло об обратном. В поезде Шерлок сразу же запер дверь в их купе, а Джон поддался собственной паранойе и опустил шторы. Он сильно нервничал, держался скованно, психовал или просто был в смятении. И Шерлоку захотелось расследовать, почему он так себя вел, он вплотную подошел к Джону сзади, так близко, что тот не мог повернуться. — Шерлок? — спросил Джон, с любопытством, но совершенно безбоязненно. Впрочем, он почти ничего не боялся, вот от чего Шерлок по-настоящему получал удовольствие — от доверия. Никто и никогда не доверял ему так. — Я думал, это ожидаемое поведение в отдельном купе, — пробормотал он низким голосом, наклонившись к уху Джона. Джон задрожал. Руки Шерлока забрались под его свитер, под рубашку, скользнули вокруг тела, чтобы добраться до пояса джинсов. — Ожидамое? — У Джона вырвался срывающийся смешок. — Нет, не могу сказать, что я такого ожидал. — Тебе стоит стать внимательнее, — ответил Шерлок. Теперь обе его руки обвились вокруг Джона, расстегнули пуговицу и молнию, стащили все эти преграды. Джон застонал, когда Шерлок начал ласкать его, слегка сжимая твердеющий член, спускаясь вниз, чтобы погладить яички. Он повернул их обоих к одному из широких сидений, и Джон охотно наклонился, яркий румянец разливался по всему его телу, из-под свитера до кончиков ушей. Шерлок стащил собственные брюки, за ними следом трусы, выудил из кармана пальто купленные в магазине смазку и презервативы. Он был твердый, уже такой твердый, и все это казалось ему необычным, будоражащим и прекрасным, некой новой удивительной пищей для размышлений. Он смазал пальцы любрикантом и без предупреждения проскользнул одним в Джона. Джон задрожал и выдохнул: «Шерлок». — Как ты думаешь, что я сделаю с тобой сейчас, Джон? — спросил Шерлок. — Буду трахать пальцем, пока ты не кончишь? Засуну тебя в себя, войду в тебя? А может, брошу тебя так, — он согнул палец так, как надо, — чтобы ты какое-то время подумал. Джон осенило, он оглянулся на Шерлока. — Ты расстроен, потому что я отвлекал тебя? Шерлок засунул внутрь Джона еще один палец, в беспорядочном ритме потирая отверстие по краю. — Жутко. Представь, если бы я отвлек тебя во время операции. — Слегка негигиенично, хотя не знаю… ах, черт… медсестры бы оценили такое шоу. — Сейчас ты договоришься, — ответил Шерлок. Он вытащил пальцы, обхватил член Джона, подушечкой большого пальца другой руки прижался к его входу, надавливая, но не проникая внутрь. Джон качнул бедрами вперед, потом назад, разрываясь между двумя ощущениями, пытаясь двигаться в двух направлениях одновременно. Шерлок дразнил его столько, сколько ему хотелось — ласкал пальцем по краю, входил большим пальцем на всю длину, добавлял к нему еще один палец и снова вытаскивал оба. Второй рукой он гладил остальное тело Джона, от груди к члену, надавливал на затылок. Джон извивался под ним от неудовлетворения и досады, его свитер задрался, кожа порозовела. Его низкие стоны заглушал перестук колес поезда. Шерлок неожиданно до самого конца протолкнул в него три пальца и развел их внутри в стороны, у Джона вырвалось: «Черт», он изо всех сил подался навстречу. Шерлок внезапно понял, что с него хватит этой игры. Он согнул пальцы и бесцеремонно вытащил их. Джон задохнулся так, будто его подстрелили. Шерлок открыл презерватив, надел его и стал безжалостно просовывать член в Джона. Как только он вошел до конца, весь контроль исчез, все это легкая отстраненность покинула его. Его бедра похотливо дернулись, взрыв ощущений, вырвавшихся из члена, огнем прокатился по всему телу, заставляя его двигаться сильнее, быстрее. Джон так быстро и неглубоко дышал, что почти заработал гипервентиляцию, левой рукой он зажимал себе рот, чтобы заглушить непрекращающиеся звуки, которые он, казалось, не мог контролировать. Шерлок сгреб в кулак ткань свитера на его груди, приподнял, заставляя насадиться на свой член, и кончил, прикусив свитер, чтобы сдержать собственный стон. Он разжал кулак, скользнул к члену Джона и начал двигать рукой. Джон сжался и бурно кончил, туго, почти до боли, сжав внутри Шерлока. Тот выдохнул «Джон», будто упал со скалы, будто Джон столкнул его. Надолго время остановилось, и Джон, наконец, обмяк, опустошенный. От его движения член Шерлока внутри пошевелился, и они оба застонали. Шерлок хотел бы навсегда остаться вот так. — Теперь ты знаешь, — выдохнул он Джону сзади в шею и прервался, чтобы слизать дорожку пота на его влажной коже. — Нельзя отвлекать. *** В этом было что-то ужасное — в легкости, с которой Шерлок разгадывал его, в мастерстве, с которым он играл им. Это было ужасно, это было волнующе, и Джон всем сердцем надеялся, что Шерлок никогда не узнает, как легко ему это удается, что у него нет стыда, совсем, что Шерлок может раздеть его и заставить раздвинуть ноги посреди гребаного Скотланд Ярда, и он нагнется и начнет задыхаться, как сука во время течки. Это было ужасно и волнующе и так, так опасно, потому что Джон стремительно привязывался к Шерлоку. Он знал Шерлока, знал, что любопытен ему, что он игрушка, первоклассная игра, которую Шерлок разгадывает и изучает, но, в конечном счете, с течением времени станет все больше и больше уставать от нее. Да, но пока у Джона было внимание Шерлока, ему хотелось задержать его как можно дольше, он никак не мог им насытиться, особенно когда оно было сосредоточено на нем. Мурашки побежали по спине Джона, по голове и вниз по щекам, когда Шерлок начал двигаться в нем медленными, круговыми мелкими толчками. Джон вцепился в обвившиеся вокруг его талии руки Шерлока, уперся затылком ему в грудь и выдохнул: — Нет, подожди. — Разве я не велел тебе завязывать с разговорами? — пробормотал Шерлок ему на ухо и затем без спроса приподнял Джона, на один ужасный момент оторвав его от пола. Искупая вину, Шерлок опустился на сиденье и потянул Джона за собой. Шерлоку нравилось смотреть на Джона: на его раздвинутые колени, застрявшие в ногах брюки, как он цеплялся за его руки для опоры. Джон знал, что делает, потому что Шерлок вколачивался в него, и это было слишком, и он хотел сказать это, когда Шерлок в наказание вдруг запихнул покрытые спермой пальцы ему в рот. Знакомый соленый вкус взорвался на языке, и Джон застонал, подаваясь бедрами назад от настойчивых толчков Шерлока, боль и удовольствие слишком тесно смешались. Это было слишком быстро, слишком много, но Шерлок не знал пощады, он снова надел бедра Джона на себя и заставил терпеть. Это было хорошо. Это было так хорошо, как никогда раньше, Джон не знал никого, с кем у него могло бы так получиться и у кого так получилось бы с ним. Никого, кто мог бы жаждать его члена и тут же бешено трахать его. Опасно, о да, слишком опасно, чересчур, но он невольно облизывал пальцы Шерлока, посасывал их, чувствуя себя ужасно незащищенным и смущенным, но не обращал внимание на все это, потому что рука Шерлока обхватила его мошонку, ритмично ее сжимая, ласкала его член до тех пор, пока он не затвердел и снова не начал сочиться смазкой. Стрелы ощущений вонзались в самую суть его существа. Джон покачал головой, глухо простонал с полным ртом: «Нет, нет, я не могу», но Шерлок гладил его член все активнее, сжимал его и двигал рукой так, как больше всего нравилось Джону, будто он когда-то наблюдал, как он мастурбировал. И при мысли об этом, что Шерлок шпионил за ним, наблюдал, как он извивается и корчится, засунув в себя собственные пальцы, вся кровь бросилась ему в голову. Он содрогнулся и кончил, токи вымученного оргазма были так чудесны, что в ушах стоял звон, пальцы ног в ботинках поджались, он издал такой постыдный звук, что порадовался, что его едва слышно. Он чувствовал, как Шерлок кончил, бешено двигаясь и переходя на медленные вялые толчки в послеоргазменном блаженстве, и последние сорок восемь часов со всей силой обрушились на него. Шерлок вышел из Джона, неудобный, большой и мокрый, надел на него трусы и брюки, застегнул ширинку, пуговицу и ремень, будто Джон не был мокрым от смазки и открытым после секса, горячим, задыхающимся и, даже теперь, все еще желающим. Он сидел боком, гортанно постанывая от ощущений, и смотрел, как Шерлок снял презерватив и завернул его в платок. Он потянулся к губам Шерлока, влажно, сладко и расслабленно поцеловал его, делясь солью на языке, содрогнулся и пробормотал: — Спасибо. Шерлок на мгновение замер, будто удивился, а потом поцеловал его в уголок рта и сказал: — Не стоит благодарностей.