Чудотворцы

      Для Эриха ночь в агентстве стала настоящим испытанием.       Рисковать своей жизнью и даром он не любил. И, как и любой чудотворец, бережно скрывал от посторонних глаз свой магический дар. Поэтому, когда его внешний облик не вернулся к своему первичному образу спустя какое-то время, он не на шутку испугался. А когда после получасового хаоса в агентстве медкабинет посетил один из сотрудников, чтобы, очевидно, проследить за ним, мужчина чуть не поседел от жгучего ужаса в груди. От разоблачения его спасло тонкое, но плотное, не пропускающее свет одеяло и наивная невнимательность сотрудника.       Скрыть лицо особого труда не составило — натянул одеяло до глаз и лежи себе, имитируй сон. Но вот скрыть изменения в телосложении задача отнюдь не из простых. Талия то и дело сужалась, словно ее время от времени стягивали корсетом, и плоская грудь ни с того ни с сего вдруг надулась. Ох, сколько нервов и сил Эрих истратил, чтобы лишь расслабленно лежать (он лежал спиной к детективу) и правильно держать, не опуская, руку, будто прижатую к талии, и только иногда ее чуть приподнимать, симулируя дыхание. Она больно ныла и с каждой пройденной секундой тяжелела и тяжелела. Но когда ее уже начало трясти от усталости, тело приняло нормальную форму, а еще через пятнадцать-двадцать минут и черты лица перестало «глючить». Чем весь прошедший час занимался детектив неизвестно, но когда Эрих осмелился обернуться, то увидел умиротворенное лицо спящего.       К этому времени медкабинет окутал интимный полумрак. На улице зажглись фонари. Их яркое сияние плавно скользило по дорогам загадочного города и заглядывало в чужие дома сквозь толстые стекла окон. Но с уходом солнца с небесного трона пришла не только тьма и ночная прохлада.       Примерно в полночь (детектив все еще спал) мужчина вдруг почувствовал, как атмосфера начала… портиться. Такое простому человеку не увидеть и не услышать. Только такие существа, как Эрих, могли почувствовать, как в небо ударил сильный пульсирующий поток магической энергии. В пустой трате.       Эрих знал и понимал, что за энергия внезапно начала вытекать и растворяться в атмосфере. И от этого понимания ему поплохело. Он побледнел от накрывшего его ужаса и схватился за голову. В этот мир помимо него самого угодил еще один несчастный чудотворец. Раненый. Это его магическая кровь капля за каплей сливалась в атмосферу. Он где-то недалеко, где-то в этом городе.       Еще один чудотворец… Еще один?! А если их несколько? Три, четыре или пять, что тогда?! Как их всех разыскать? Как спасти того несчастного? И знают ли о нем другие? Чувствуют ли они его? Наверняка чувствуют. Любой бы почувствовал подобное.       То, что случилось с тем беднягой, принято в их обществе называть disorder vigor, что с латыни означает «нарушение сил» — или «недостаток сил», точно Эрих не знал. Эта болезнь почти не опасна, но очень неприятна. Возникает при нарушении магического метаболизма, физически выражается в виде выделяющейся из тела драгоценной крошки либо разноцветной жидкости, похожей на мазут. Нарушение происходит от сильного переизбытка чувств: страха, радости, стыда. Чрезмерно сильные и долговременные эмоции запутывают и рвут каналы, по которым течет бестелесная энергия. И чем сильнее чувство, тем больше размер драгоценной крошки и количество выделяемой жидкости, хаотично выходящей из тела, словно пот. Боли это не приносит. Почему же тогда болезнь неприятна? Она приводит организм к энергетическому истощению, лишает возможности пользоваться любым видом Умения, Закона или Истины и «немного» выделяет чудотворца из толпы.       Так что в лучшем случае нашего несчастного больного вскоре обнаружат и отправят в какую-нибудь засекреченную научную лабораторию. Если уже — в худшем — не схватили и не держат где-то, изучая. Что же делать? На этот вопрос Эрих не мог найти ответа, но всем сердцем желал спасти неизвестного собрата. Желал и понимал — ничего у него не получится. Природа не наделила его ни спартанской силой, ни острым умом. Да даже его дар никакой привилегии в бою не давал. Кидаться драгоценностями — вот и все, что он умел, а это, будем честны, не самая сильная и эффективная способность.       Он бессилен. От этого Эрих дрожит всем телом. В его голове вырисовывается яркая и четкая картинка — истощенный wundertäter* лежит в чистой белой лаборатории со специфическим приторным запахом (так Эрих представлял лаборатории, на деле ни разу не побывав ни в одной). И люди в белых халатах, с непроницаемыми масками на лицах, в очках, ставят на нем свои бесчеловечные опыты. И тогда тело поражает по-настоящему страшная и опасная болезнь — Сильвинская гниль.       Сильвинская гниль не просто истязает и убивает тело, она способна уничтожить душу. И тогда ты умираешь навсегда и больше никогда не рождаешься, перестаешь существовать. Ею болеют только чудотворцы. Как же ей заражаются и почему ею могут заболеть только они? Все очень просто — дело в магической силе. Нельзя! Нельзя насильно проникать в ее природу! Нельзя ее исследовать без разрешения чудотворца! Нельзя насильственным путем заставлять чудотворца одарить кого-либо! Но, как ни странно, именно их дар пробуждает в теле эту болезнь. Саморазрушающий дар, заложенный в их природе.       Эрих напрягает память, хочет вспомнить стадии этой болезни. Так… Какие там первые симптомы?! Ну же… Ах да! Первые симптомы: как раз таки disorder vigor (или «видис» — как его называет Эрих) — он возникает от беспричинного страха. Что еще? Точно! Необузданное желание покончить с жизнью! Очень заботливо со стороны болезни на самом деле, ведь самоубийство в этом случае — лучший вариант для чудотворца. Убьешь тело и чуть ранишь душу, но не уничтожишь ее полностью, переродишься в новом теле, пускай уже обычным человеком. Но это намного, намного лучше, чем смерть навсегда, верно? Однако, если каким-то образом чудотворец умудряется пережить первую стадию, нежности со стороны болезни на этом прекращаются. Во второй стадии начинается борьба тела и болезни. Тело начинает сотрясаться в страшной лихорадке, тяжелым грузом ложится сильная усталость — не то что подняться с постели не сможешь, каждый вдох будет даваться с огромной мукой. Аппетит сходит на нет. А в третьей стадии начинается внутреннее кровотечение — признак того, что связь между душой и телом начинает истончаться. Нетрудно догадаться, что дальше идет смерть. Связь разрывается, тело умирает вместе с разумом, разорванная душа клочьями разлетается по свету. Но все не так плохо, как кажется на первый взгляд. Есть пути спасения! Правда, они не без пролитой крови обходятся… Так как болезнь — это процесс саморазрушения магического дара, то единственный способ ее предотвратить — уничтожить того, кто ее провоцирует. Говоря простым языком, нужно избавить мир от человека, что нагло лезет туда, куда его не просят. Бесправный «ученый», что решил исследовать магический дар и его особенности, или деспот, пожелавший властвовать над ним. Вот так-то… Все заканчивается чьей-то смертью… Есть, правда, еще один путь. Но к нему редко прибегают. Миролюбивый путь, дипломатический. Простая просьба выпустить из рук «пойманную бабочку», уничтожить все сведения о ней, прекратить ее исследовать. Но обычно никто не прибегает к этому пути, а может, и забыли о нем. А все почему? А все потому, что люди совсем не умеют держать обещания. Это можно понять. Любопытство их искушает, руководит их руками и ногами, говорит их языками, лишает ума. И после простых и понятных слов: «Если вы не прекратите — чудотворец умрет, а вместе с ним погибните и вы, и та сила, что вскружила вам голову» — они не остановятся. Скептики в это не поверят, им нужна правда на глазах, а не на словах. Потому никто не ходит по мирному пути. Слишком большой риск. Гораздо проще уничтожить.       Все заканчивается смертью или смертью навсегда.       Эрих боялся подобного исхода. Боялся, что детективы найдут нить к его дару. Одно лишь успокаивало бедного мужчину — сила, чуть не убившая Йосано, та самая сила, которой они так заинтересовались, не имела ничего общего с силой его дара. У той силы иная природа и происхождение, поэтому такие вопросы детективов, как: «А как это… так вот получилось?» — ему не навредят, хотя они и опасны. Все равно, что ходить по тонкому льду. Главное не показывать своих способностей у них на глазах, а то…       — «А если узнают?» — кривляясь, насмешливо пел внутренний голос Эриха.       — «Я пригрожу им! Я укажу на Йосано и пригрожу!» — успокаивал себя мужчина. — «Страх смерти их усмирит! Все боятся смерти», — повторял он про себя.       Охваченный страшными мыслями, Эрих и не заметил, как заснул тревожным сном без сновидений. А проснулся ранним утром, когда солнце только начало робко выглядывать из-за горизонта и не успело нагреть воздух, оттого дышалось еще легко, хотя и тошно из-за резкого запаха морской соли, от которой закладывало нос. Еще не открыв глаза, мужчина провел ладонью по измятой поверхности подушки и мимоходом отметил, что за ночь она высохла от его слез, как и лицо. Осталось только легкое неприятное жжение в глазах и липкое ощущение соли на лице. Да локон золотых волос прилип к щеке.       Истощенный вчерашним вечером, Эрих отдернул от себя ткань белоснежного покрывала и сел, так и не открыв глаза. С раздражением, тут же отразившимся на его лице, он отлепил прилипшие к щеке волосы, потер воспаленные от слез глаза и разбитым взглядом установился на стул подле своей койки, где до этого спал его надзиратель. Но вместо вчерашнего юноши его глаза наткнулись на до боли знакомое лицо.       Куникида преспокойно дремал. Очки сползли на кончик носа и из последних сил держались на лице. Обычно хмурый и серьезный детектив сейчас выглядел даже моложе своих лет из-за умиротворенного выражения лица. Волосы лежали в небольшом беспорядке. Несколько локонов выбивались из общей реки длинного хвоста. Его руки слабо сжимали зелёную обложку среднего размера тетради, аккуратно лежащей на его скрещенных ногах.       — «Работал вчера полночи, а после вызвался меня сторожить…» — фыркнул про себя Эрих, но в глубине души не мог не признать своего восхищения. — «Совсем ты себя, дурак, не жалеешь. Так и умрёшь от переусердствия. Организм не выдержит такой нагрузки», — уже лениво и безрадостно думает Эрих, и от проскользнувшей мысли о смерти против желания дёргается. Он старательно гонит негативные думы и, чуть пошатываясь после тяжёлого сна, поднимается с койки. Тихо, на цыпочках, он подкрадывается к спящему детективу, не сводя с него глаза. Куникида продолжает спать и лишь немного морщит нос, когда пальцы Эриха аккуратными плавными движения цепляют край блокнота и неспешно стягивают его с колен и рук. Как Куникида не проснулся в этот момент — непонятно. Похоже, Эрих не единожды проворачивал подобные трюки.       Что в момент вчерашнего нападения, что сейчас, действуя необдуманно, под гипнозом любопытства, Эрих, не думая о последствиях, открывает блокнот на первой странице и с жадным интересом пробегает взглядом по исписанным страницам чужого блокнота, не пропуская ни одного символа. Многое он не понимает из прочитанного — не знает значение большинства иероглифов; и смысл написанного еле уловим. Так было первые несколько страниц. Уже на девятой странице у мужчины складывается впечатление, что спящий в данный момент владелец тетрадки «немного» наивен и «чуть-чуть», «совсем капельку» требователен к себе, к окружающим, к миру в целом.       Записи ввергли Эриха в ступор, выбили из реальности, поэтому когда спящий детектив внезапно выплюнул какой-то неразборчивый звук, мужчина резко подпрыгнул, как испуганный оглушительным хлопком кот, и грубо прижал к своей груди открытую тетрадку. Но усталый и измотанный вчерашними событиями детектив просыпаться и не помышлял. Лишь чуть изменил позу и вновь засопел.       — «Так он не даст мне нормально читать! Нужно найти другое место», — думает Эрих, отрывая от груди немного помятую тетрадь. Мысль вернуть чужую вещицу ее законному владельцу мужчине так и не пришла. Нет, он собирался понять Куникиду через его записи. В них, как в зеркальном отражении, видны были все его взгляды на мир, на то, каким должен быть он и люди в нем. Это не просто список планов и графиков! Это целый мир! Со своими порядками и законами, традициями и устоями, жителями и паразитами — отдельная Вселенная. И кто бы на месте Эриха не решился окунуться в этот мир, прочувствовать и насладиться его вкусом?! Наверное, тот, кто не знает японских иероглифов.       Эрих покинул медкабинет. Мужчину очень смущал собственный внешний вид: растрёпанные волосы, спутавшиеся в воронье гнездо, покрасневшие от слез глаза, халат, который он носил, не снимая, вот уже второй день. В своем мире Эрих никогда бы не позволил себе выйти на люди в подобном неряшливом виде. О своей внешности он тщательно и скрупулезно заботился, так даже мать не всегда заботится о своем ребенке, как он о себе. А порой его нахождение у зеркало могло занять пару-тройку часов. «Евгений Онегин**» — как однажды обозвала его «сестрица». Но в этом мире возможности привести себя в порядок пока не было — Куникида мог проснуться в любой момент и, обнаружив исчезновение Эриха и своего блокнота, очкарик поднял бы на уши все агентство. Каждая секунда была на счёту, а мужчине так не терпелось дочитать написанный Куникидой «роман», что он, не без сожаления и жгучего стыда, отправился в офис каким был. Почему именно в офис, а не в какую-нибудь другую комнату? Все просто.       Здание агентства располагалось на четвертом этаже кирпичного здания и, помимо офиса и медкабинета, имело также кухню, помещение для посетителей, уборную, кабинет директора и операционную. Мужчина знал месторасположение только офиса, операционной и уборной. Так уж вышло, что единожды принесенную еду (после операции у Эриха не было никакого аппетита, потому ел он мало в тот день) ему принесла одна из сотрудниц агентства, потому о кухне он не знал. О кабинете директора и речи не могло быть, а в помещение для посетителей его не приглашали, да и зачем? Так что своей читальней мужчина избрал офис (от операционной у него связались негативные впечатления, даже под дулом пистолета он бы туда не пошел, а в уборной прятаться считал ниже своего достоинства).       Несмотря на раннее время, всего полседьмого, в офисе уже начали понемногу собираться сотрудники. Среди них Эрих узнал Харуно Кирако, девушку, что приносила ему вчера еду. Сложно сказать, какого мнения о ней был Эрих. С одной стороны, она была несимпатичной «серой мышкой», с другой — милой и приветливой девушкой. В отличие от остальных, она совсем не смотрела на него как-то враждебно — немного пугливо, но не враждебно. Возможно, здесь свою роль сыграла красота мужчины, а может, она от природы была ко всем добра и приветлива. Кто знает. Но что до мужчины — он точно не питал к ней неприятных чувств и даже подумывал как-нибудь отблагодарить за еду и хорошее отношение.       — Доброе утро, Харуно-сан, — поздоровался с девушкой Эрих, подойдя ближе.       Он всё ещё смущался своего нелепого внешнего вида и из последних сил старался сохранить непринужденную, приветливую маску. Однако человек наблюдательный заметил бы, как чуть заалели кончики его ушей. Но так как Рампо в этот момент в агентстве не было, как и Дазая, то этого никто не заметил.       — Утречко, Эрих-сан. Вам… плохо спалось? — обеспокоенно спросила девушка, замечая налитые кровью глаза мужчины.       — Не знаю, — честно ответил Эрих, простодушно пожав плечами.       — А что это у вас в руках? Похоже на «Идеал» Куникиды-сана.       — … «Идеал»? Да, это он. Куникида-сан очень интересный человек, и я не смог побороть своего любопытства к его тетрадке — вот и взял почитать. Вы же ему не скажете?       — Н-нет, наверное, — неуверенно пробормотала девушка, отводя в сторону потерянный взгляд и чуть сжимая свои маленькие ладошки в кулачки. — Скорее он сам об этом узнает.       — Не будете просить меня вернуть чужое законному владельцу? Просить не читать его дневник?       — О «Идеале» все в агентстве либо слышали, либо сами его читали, — сдержанно посмеиваясь, ответила Харуно. Чего-чего, а подобного ответа Эрих никак не мог ожидать, и от неприятного удивления широко распахнул глаза.       — «Одно дело, что дневник прочитаю я», — думал про себя мужчина, присаживаясь за один из пустых столов в офисе, — «Я ведь из самых чистых побуждений! А они зачем лезут к нему в душу?» Чтиво выдалось интересным, хотя местами и скучноватым. Некоторые страницы, ничего кроме зевоты не вызывающие, Эрих пролистал. Но несмотря на это, для него «Идеал» стал чем-то вроде хорошо прописанной комедии. И он был бы ей точно, если бы все записанное в блокноте было шуткой. Однако мысль о том, что Куникида воспринимал это всерьез… пугала? Огорчала? Ввергала в уныние и грусть? Скорее все сразу.       — Эм, Эрих-сан?       — А?       От «Идеала» Эриха отвлек тихий юношеский голос, из которого нерешительность сочилась как сок из раздавленного фрукта. Мужчина поднял взгляд и увидел серебристоволосого молодого парня, совсем ещё подростка, с очень необычной прической.       — «Будто парикмахер его одной рукой стриг», — критично отметил Эрих про себя и дружелюбно улыбнулся: — Что-то не так?       — Э, нет! Просто… Э-это блокнот Куникиды-сана? — спросил юноша, указав на зелёную тетрадку в руках Эриха.       — Да, — легко ответил Эрих.       Лицо юноши как-то странно исказилось, выражая то ли испуг, то ли беспокойство. Такое лицо обычно бывает у человека, пытающегося отговорить друга от безрассудного поступка.       — Может, вам стоит её вернуть? — с надеждой в голосе спросил парень.       — Потом — обязательно, — пообещал Эрих и, чуть склонив голову на бок, спросил — тебя как звать-то, юноша?       — Накаджима Ацуши… сэр.       — Piacere***… Мы с тобой раньше виделись? Лицо у тебя больно знакомое.       — Да, я помогал Куникиде-сану перенести вас в операционную, возможно, вы этого не помните…       — Правда? Не помню. Но ничего, теперь у меня есть возможность с тобой познакомиться, верно?       — Д-да, Эрих-сан, — сдавленно произнес Накаджима, отводя от мужчины пугливый взгляд.       — Ты выглядишь усталым, юноша. Не выспался?       — Вчера у меня был тяжёлый день, Эрих-сан, но… должен сказать… вы и сами… устало выглядите.       — Да? — взволнованно произнес Эрих, автоматическим жестом ощупывая свое лицо и поправляя волосы. Он резко наклонился к Ацуши, так резко, что парень от испуга немного отскочил назад, и тревожным тоном спросил:       — Так заметно?!       — Н-не то чтобы очень! Но…       — Эх, — подавлено вздохнул Эрих, откидываясь на спинку кресла. — «Все же стоило хотя бы умыться».       — И все же… с вами все хорошо, Эрих-сан? У вас глаза красные. Эрих отвёл от Ацуши взгляд. Выражение его лица стало необычно серьезным, словно и не его, а какого-нибудь учёного, изучающего смертельно опасную болезнь.       — Что-то случилось?       — Вчера ночью у меня было отвратительное чувство, будто чья-то густая кровь внезапно решила окрасить небо, — решил не утаивать дурак-Эрих.       — Хе-хе… — нервно хихикнул Ацуши, смотря на Эриха как на умалишенного. — Необычное чувство… А знаете, я тоже вчера что-то необычное чувствовал, — простодушно признался Ацуши.       — Правда? — удивился Эрих.       — Да, но оно было не таким… как у вас. В один момент мне показалось, что кто-то зовёт меня, где-то ждёт.       — Где?       — Я… Я не знаю. Направление все время менялось, а потом это чувство пропало.       — И когда это произошло?       — Ну-у… Я не уверен. Где-то ближе к вечеру. В это время я был в полицейском участке вместе с Дазаем-саном и Рампо-саном.       — Вот как, — протянул Эрих и с всезнающим видом произнес: — наверное, тот, кто тебя звал, перестал в тебе нуждаться.       — Думаете? — неуверенно спросил Ацуши с таким выражением лица, словно кого-то предал и теперь корит себя за это.       — Скорее всего.       — А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Разгневанный рев прервал тихую идиллию. Этот крик был настолько громок, что слышался за пределами здания, а то и на другом конце света.       — Что это? — испуганно пискнул Ацуши.       — Похоже, Куникида-сан очнулся ото сна, — скучающе протянул Эрих. Могло сложиться впечатление, что гневный рев его ничуть не напугал — внешне он оставался спокоен, ни один мускул на его лице не дрогнул. Но на самом деле он испугался сильнее прочих сотрудников в агентстве, просто сумел это скрыть.       Его предположение оказалось верным. Через несколько секунд тишины в офис влетел бледный как мел, растрёпанный Куникида. Лихорадочным беглым взглядом он скользнул по испуганным лицам всех присутствующих. Конечно же он искал Эриха. Последний, кстати говоря, успел повернуться на стуле спиной к детективу, лицом к стене. Он надеялся, что острый глаз детектива его не заметит. Не повезло — его таки обнаружили. Спинка стула, на котором он сидел, была не очень высокой и только наполовину закрывала голову мужчины. Золотые патлы виновника своих сгоревших нервов Куникида заметил почти мгновенно. Куникида немного расслабился — «опасный» эспер никуда не ушел, можно перестать так нервничать. Вот только успокаиваться детектив не собирался. От гнева его щеки покраснели и весь он еле заметно задрожал. Он буквально подлетел к сидящему, бесцеремонно повернул его лицом к себе, вырвал из рук свой блокнот, которым тот прикрылся, как щитом, и что есть мочи закричал. Что именно — Эрих не понял. Либо это была брань, либо от гнева у Куникиды заплетался язык. Суп из звуков. Он вылетал из его рта вместе со слюной. Брезгливо, с недовольством на лице Эрих вытерся рукавом халата и укоризненно покачал головой.       — Невоспитанный вы, Куникида-сан. Я понимаю — нервы шалят, устали, но ведь нельзя же так кричать! Посмотрите, вы мешаете всем работать. Еще и оплевали меня.       — А?! Не переводи на меня стрелки, часовщик! Какого черта ты в офисе?!       — Не хотел мешать вашему сну, Куникида-сан, — улыбнулся Эрих.       — Я не спал! — кажется, Куникида немного смутился.       — Как знаете. Кстати, вы мнете свой блокнот.       — А?       В один момент «Идеал» стал скомканным кульком бумаги. Стоило детективу увидеть свой блокнот, как его лицо приняло испуганный и сожалеющий вид. Он положил тетрадь на письменный стол и стал трепетно и фанатично разглаживать помятые страницы.       — Что он вообще тут делает?! — раздраженно произнес Куникида, обращаясь больше к самому себе, чем к кому-то из присутствующих.       — Я его взял, — с невозмутимым видом признался Эрих.       — Что?! Да ты… — начал было детектив свою тираду, но его перебили.       — Вы меня сильно огорчили, Куникида-сан, — произнес Эрих учительским тоном, закидывая ногу на ногу и выпрямляясь в спине, так и говоря: «Сейчас, милый мой, я начну вас поучать». — Ваше стремление к идеалу прекрасно, как и желание построить свою личную Утопию, но расписывать свою жизнь посекундно на годы вперед это, знаете ли, ужасно! Как и подбор будущей невесты, семейная жизнь, карьерный рост и, в конце концов, свод моральных ценностей. Право, Куникида-сан, вы наивнейший на моей памяти человек, раз слепо верите в то, что мир покорно встанет перед вами на колени и сделает ровно то, что написано в этой тетрадке. Нет, Куникида-сан, мир не станет плясать под вашу дудку, как и безграничный поток времени не выдержит и сломит выплетенную вашими графиками и планами хрупкую плотину. Глупейшая мелочь разрушит ваши планы на года. Любая мелочь! И в конце концов она вас сломит. — Эрих замолчал и принялся наблюдать за бесценной реакцией детектива.       Глаза Куникиды стали размером с блюдца от шока и праведного гнева, губы плотно сжались в тонкую линию, к щекам прилила кровь. Мало того, что кто-то прочел его «Идеал», влез в душу, как к себе домой, так еще и смеет судить и критиковать то, к чему он стремится всю свою жизнь! Почувствовали? Вот это сейчас и переживает Куникида. Он настолько разозлился, что даже подавился воздухом и закашлялся. Сотрудники агентства во все глаза уставились на него, боясь лишний раз вздохнуть. В офисе воцарилась небывалая тишина.       — Да, кха! Как ты смеешь судить мои идеалы?! Кха-кха!.. Ты, убийца, живущий за счет агентства!       — Во-первых, я никого не убил и убивать не собирался, это по вашей вине я чуть не стал убийцей. Вашей. Во-вторых, вы держите меня здесь насильно. Не держали бы — и тратить деньги на мое здесь проживание вам бы не пришлось. В-третьих, Куникида-сан, обращайтесь ко мне на «вы» — я старше вас минимум на десяток лет! И, в-четвертых, я из заботы вас сейчас отчитываю. Поймите, то, к чему вы стремитесь, не по силам никому!       — Никому, кроме меня! Эти идеалы — моя жизнь; я не стану их менять только потому, что вам они кажутся невозможными.       — В таком случае, вы опаздываете на свою утреннюю встречу, Куникида-сан! — певуче произнес Эрих и неожиданно даже для себя самого взял со стола блокнот и несильно кинул тот прямо в лицо опешившего владельца. — А я, с вашего позволения, удалюсь. Мне еще себя в порядок привести надо.       За весь их непростой разговор Эрих не отвел пронзительного взгляда от детектива, смотрел уверенно и твердо, говорил спокойно и убедительно, даже его тело источало ауру превосходства. И когда Эрих встал и покинул офис, она не исчезла. Что, думаете, подобное для Эриха было нормой: поучать, спорить, осаждать — еще и не кого-нибудь, а Куникиду — человека, которой в ответ не то что накричать может, но и отвесить нехилый подзатыльник? Ничего подобного. Да и не в манере Эриха с кем-то спорить и ораторствовать, говорить на серьезные темы. И вся его напыщенность — фарс. Но это непросто разглядеть. Только когда он остаётся в одиночестве, проявляется его настоящая натура.       Стоило Эриху закрыть дверь в уборную, как он тут же изменился. Глаза его ярко заблестели, дрожащие ладони рук закрыли красивый рот. Мужчина больше не мог сдержать хохота, больше похожего на пение колокольчиков. Все же это так весело — злить Куникиду, хотя и не без риска для здоровья. Но не только желание позлить детектива вызвало у мужчины смех. Для него не было большей радости чем та, которую он испытывал, когда ему выпадала возможность менторствовать и чему-то обучать других. Он всегда хотел быть хорошим учителем, на которого бы равнялись ученики, на которого можно было бы положиться в трудную минуту или же спросить дельного совета. И сейчас, поучая детектива, Эрих чувствовал себя счастливым. Он весь сиял от счастья, как маленькое лучистое солнышко. Радость настолько вскружила ему голову, что он не удержался и игриво подмигнул своему отражение в зеркале.       — Ха-хах-ха-ха! Интересно, что вы чувствуете, Куникида-сан? Вы обижены на меня? А может, вы смущёны и теперь ругаете меня? Ха-ха! — все смеялся Эрих, умывая лицо прохладной водой. — «И все же я прав! Он убьет себя».       Умывшись, Эрих вернулся в офис, но не для того, что бы ещё как-нибудь поддеть Куникиду (которого к этому времени уже как ветром сдуло), а для того, чтобы выпросить у Харуно расчёску. Уже потом, сидя на койке в медкабинете, он трепетно расчёсывал нити золотых волос. Ещё через полчаса к нему наведался Ацуши с наполовину полным подносом еды. Завтрак. И новый надзиратель. Поедая тамаго-яки****, Эрих отметил, что его новый охранник… никакой. Слишком наивным, неуверенным, неопытным и доверчивым был этот юноша. Удивительно, что именно его отправили следить за Эрихом, но, наверное, у агентства не было иного выбора. А может, решили, что Эрих и впрямь безобидный одуванчик. Вот только это было не совсем так.       Да, он не собирался никого убивать (и от вида крови у него к горлу поднималась тошнота), но это не означало, что он ничего не мог. Эрих поставил перед собою твердую цель — найти и спасти, если выпадет такая возможность, раненого товарища любой ценой. Он чувствовал, откуда исходил поток его энергии, как акула чует кровь своей будущей добычи, и намеревался туда пойти. И так уж удачно вышло, что уже после обеда к нему зашла Харуно с новым повседневным костюмом, состоящим из черных брюк и белой рубашки. Компенсация ущерба — старый костюм Эриха окончательно испортила Йосано, когда «лечила» его. Невероятная щедрость со стороны агентства, по мнению Эриха. Но это только сыграло ему на руку. Теперь его никто и ничто не удерживало! Не было рядом ворчливого очкарика, не было позорного халата! (Обувь у него была своя). Он мог уйти, и он ушел. Вместе с Ацуши, конечно, под предлогом недолгой прогулки, так сказать, размять конечности, подышать свежим воздухом. Но потом, что ему мешало смешаться с толпой и сбежать?       Ничего.