Моя доля

POV Тилль Чем меньше времени остаётся до концерта, тем большее волнение охватывает нас троих, хотя Пауль, узнав, что мы сочинили песню, взял на себя роль группы поддержки и следил за всеми репетициями, кроме тех, что в школе. Сказать по правде, мне чрезвычайно нравится этот парень, в том смысле, что он очень располагает к себе. И я очень понимаю Рихарда, который, похоже, ничуть не жалеет о том, что был с ним в отношениях. Потому что когда Пауль улыбается, невозможно не улыбнуться ему в ответ. Обычно мы репетируем дома у Кристофа, хоть это и не очень комфортно - фрау Шнайдер обожает присоединяться к Паулю и наблюдать за нами. Впрочем, лишняя публика нам будет только на пользу. Сначала мне было страшновато, и на "сцене" я выглядел как колода, но Рихарду удаётся заставить меня вести себя раскованнее - я же всё-таки рок-певец. И когда к зрителям присоединяется фрау Круспе - Рихард не смог держать песню в секрете - я веду себя уже совершенно свободно. Во всяком случае, квартира фрау Шнайдер представляется мне идеальным местом для выступления. Я побаивался, что мать Рихарда окажется строгим критиком, но тяжёлая музыка ей нравилась, и в день концерта фрау собственноручно навела нам троим педиковатый и одновременно дикий раскрас. И вот в таком виде, с накрашенными губами и глазами, разодетые в чёрную кожу, тщательно причёсанные - Рихард ради такого события даже сменил привычный ёжик на гладкую чёлку - мы припёрлись в школу, где в четыре часа должен был пройти концерт. Как я узнал, этот концерт означал начало весенних каникул - со школой мы прощались уже завтра - и посему большинство учеников предпочли на него не идти. Обидно, но публики в зале всё равно оказалось достаточно. Весь класс зафыркал, когда мы вошли в актовый зал. Спасибо, что хоть педиками не обозвали - мы все уже слишком старые и серьёзные, чтобы обзываться. Только герр Лоренц приветливо нам кивнул и тут же отвернулся к фрау Шнайдер, сидевшей рядом. На учителе был белокурый парик - его же мы видели на Лоренце в гей-клубе, и такая резкая смена имиджа нас крайне удивила. Конечно, мы рассказали Кристофу про эту знаменательную встречу, и он, узнав адрес клуба (на всякий случай), хохотал долго, почти до начала концерта, хотя на него уже все зрители шикали. Он ржал так заразительно, что мы с Рихардом согнулись пополам, сдержанно фыркая и вызывая недоумение у фрау Круспе, которая от волнения за нас вытянулась в струнку. А нам было так смешно, что мы уже и нервничать забыли. Вспоминая Лоренца, каким мы его видели тогда - в парике, чулках, и на каблуках - я пустил слезу, но по счастью, тушь была особенно ядреная. Рихард, увидев, что я аж заплакал, расхохотался ещё громче, и сидевшие рядом уже просили отсыпать той травы, которую мы курили сегодня. Но концерт начался, и нам пришлось затихнуть. Если бы не фрау Круспе, мы бы с Рихардом спокойно потискались, вызывая зависть скромного Кристофа (хотя Пауль тоже пришёл посмотреть на нас). Но пришлось сидеть тихо и скромно, как примерные дети. Это было трудно, потому что выступления остальных не отличались особенной оригинальностью, и, глядя на них, мы откровенно скучали. Ведь все эти официальные мероприятия до жути похожи друг на друга своей наигранностью, даже если это серьёзное заседание. Но как по мне, организаторы не смогли заинтересовать нас, да и не старались особенно. Рихард нашёл мне замену и увлечённо тискал гитару, пока мать не шлёпнула его по рукам. Такое проявление родительской власти меня порядком удивило, ведь Рихард казался мне совершенно взрослым и самостоятельным. Но рядом с мамой он вёл себя как пятилетний. Впрочем, и я тоже таким грешил, когда у меня была мама - мы оказались очень падки на ласку. В подростком возрасте она нужна больше всего, особенно от взрослых. Хотя некоторые стараются вырваться из-под родительского контроля, и любое проявление любви воспринимают как слабость. Или, если это забота - то мелочная опека. Задумавшись об этом, я не сразу услышал, как ведущий концерта назвал наши фамилии, и Кристоф насилу растолкал меня. Молодец, Линдеманн, опять опозорился. Будет здорово, если я ещё слова забуду - волнение и страх сцены могут наброситься совершенно внезапно. Но я не растерялся, когда впервые в жизни посмотрел на учителей сверху вниз. Мне показалось, что на Лоренца, который сидел в первом ряду, я взглянул чуть ли не презрительно, и мне на мгновение стало неловко, ведь учитель смотрел на нас в упор и с явным интересом. Аплодисменты, преувеличенно бурные, действуют одуряюще - вот она, популярность. Кристоф смотрит на море зрителей с равнодушием старого морского волка, Рихарду явно нравится показываться на публике, и он в приветственном жесте задирает руки, сверкая чисто выбритыми подмышками - зрелище не для слабонервных, если честно, пусть и приятное. А я мигом забываю все правила сценической пластики, и, вспомнив свой любимый клип, выбрасываю в зал руку со спешно сложенной "козой" и сворачиваю губы в уточку, что вызывает у зрителей взрыв смеха. Что ж, пусть смеются, мне не жалко. К счастью, слова я не забыл, а когда рядом стоит Рихард, мне и вовсе ничего не страшно. Время от времени я отвожу взгляд от зрителей, недобро переглядывающихся (знаю, я пою не про любовь и всякие нежные штучки) и смотрю на Рихарда. И он, чувствуя мой взгляд, отрывается от струн и глядит на меня, словно подбадривает. Всё хорошо, и по-другому быть не может. Глядя в зал, мы все видим тех двоих, кто действительно волнуется за нас и дорожит нами - фрау Шнайдер и фрау Круспе смотрят на нас во все глаза, и мне становится жаль, что мамы сейчас нет рядом. Несомненно, она тоже бы смотрела и нервничала, зная, как мы готовились. И мы, видя в зале родные лица, не боимся. - Твоя белая плоть меня так возбуждает Но я всего лишь жиголо Твоя белая плоть озаряет меня Моя черная кровь и твоя белая плоть. Я еще больше возбуждаюсь от твоего крика. Пот от страха на твоем белом лбу Сыплется градом в мой больной мозг, - губы наших матерей шевелятся вслед за моими, потому что за время репетиций они успели выучить песню наизусть. Пауль тоже беззвучно подпевал, кивая нам с другого конца зала. Вот она, слава. Я уже представляю, как меня будут на руках выносить из зала, и от таких мыслей становится жарко. Град барабанных ударов обрушивается на мою спину - Кристоф отточил соло просто безупречно. В нашей компании он один настоящий профессионал, которого не подкупить аплодисментами. Но вот Рихард явно создан для большой сцены. За несколько секунд перед соло он выходит вперёд, оттесняя меня, и ловким движением извлекает из гитары звуки, заставляющие весь зал замереть от восхищения. Моё пение, следующее за гитарой, уже не вызывает у зрителей той реакции - все смотрят на Рихарда, думая, что он сделает ещё. Мне становится немного обидно, но мы с достоинством заканчиваем и под бурные, уже не наигранные хлопки спускаемся со сцены, окончательно убедившись в том, что рок всегда находит себе поклонников. После нас выступили ещё несколько человек, но по сравнению с нами они показывали что-то совсем неинтересное, и мы все думали только о том, как пойдём отмечать выступление после всей этой обязаловки. Рихард, желая ободрить, треплет меня по бедру, и фрау Круспе вежливо отводит взгляд с таким видом, как будто ещё не может привыкнуть к тому, что мы состоим в отношениях. Наконец, последний человек уходит со сцены, нас поздравляют с началом каникул, и мы все радостно выкатываемся из зала. Но как раз в эту минуту Рихарду приспичило по одному важному делу, и мы остаёмся ждать на улице. Делиться ощущениями пока не спешим, лучше сделать это вместе. Но Рихарда нет уже слишком долго, и фрау Круспе с тревогой смотрит на часы. Я уже хочу послать возлюбленному смс, но его мать, виновато пожав плечами, достаёт из сумки его телефон. - Сам отдал мне перед концертом, чтобы не мешалось, - вид у неё был такой, как будто фрау Круспе пыталась оправдаться. - Может он решил ещё и к учителю какому-нибудь зайти, оценки поканючить хорошие, - фрау Шнайдер нервно поправляет юбку, потом накручивает на палец локон, словно пытается через движения избавиться от волнения, и все, кроме неё, замечают, как голос кудрявой женщины в синем костюме приобретает слишком мужские интонации. Хотя что ей нервничать - её сын рядом. Фрау Круспе нетерпеливо посматривает в школьный двор, и кажется, видит Рихарда в каждом выходящем человеке. - Нет, Ришхен не будет выпрашивать оценки, - рассеянно говорит фрау Круспе, - но если он так задерживается, будет лучше подождать его дома. Мне стало немного неловко от того, что фрау Круспе так ласково называет Рихарда, и на секунду меня кольнула ревность. Но я сам волновался за друга больше, чем они все. - Тогда куда мы все пойдём? - осторожно подал я голос, - ведь у него нет возможности с нами связаться и узнать, где мы. - Пожалуй, ты прав, - протянула фрау Круспе, - тогда мы все к нам, если, у вас, конечно, нет срочных дел. Потому что Рихард, если потеряет нас, в любом случае сначала направится домой. - Да мы специально ничего на сегодня не планировали, - ответили мы все вместе. Мы уже собирались пойти прочь от школы, как фрау Шнайдер достала телефон, требуя внимания: - Подождите, я попробую позвонить Лоренцу, может, он ещё остался в школе и видел Рихарда. "Час спустя после окончания всех занятий это маловероятно", - подумали мы все вместе, но глядели на набиравшую номер фрау Шнайдер с невероятной надеждой. Прислушивались к каждому звуку, доносившемуся из её телефона, но через несколько тягостных минут ожидания фрау отнимает телефон от уха с выражением крайне виноватым: - Ничего, только длинные гудки.. Не берёт трубку, хотя обычно он всегда отвечает, - её красивое лицо распускается в грустной гримасе, и я чувствую, как у всех пропало настроение праздновать. - Будем ждать его вместе? - последний раз спрашивает фрау Круспе, понимающая, что сейчас все найдут срочные дела и разбегутся. Но мы переглядываемся, и в глазах тех, кто стал мне самыми близкими людьми, я вижу - мы будем вместе до конца. Подождав ещё несколько минут, мы идём в сторону дома Рихарда, и всю дорогу молчим. Фрау Шнайдер, не отрывая глаз, смотрит в телефон, надеясь любым возможным способом связаться с учителем, и я не понимаю, как у неё получается не вляпаться в лужу. Пауль и Кристоф с тревогой посматривают друг на друга, словно нечаянно касаясь рук, и только я один жмусь к фрау Круспе, понимая, что никого ближе мне сейчас нет. На пороге нас встречает мужчина, очень удивлённый таким количеством гостей. И по тому, какие у него голубые глаза и щётка чёрных волос, я понимаю, что это отец Рихарда, хотя больше они ни в чём не схожи. Рихард во всём похож на мать - и крепким, склонным к полноте сложением, и чертами лица, даже характеры и манеры их кажутся мне схожими. Голубоглазый мужчина провожает нас неодобрительным взглядом, с особенным подозрением взглянув на фрау Шнайдер, которая вот-вот раскроется. А я стараюсь как можно тише проскользнуть мимо герра Круспе - вдруг он уже знает про меня всё? И с первой секунды знакомства этот человек вызывает во мне неудержимую неприязнь. Он чем-то напоминает мне моего отца, и мне кажется, что у Рихарда с герром Круспе такие же трудные отношения, как были у меня с отцом. Мы забиваемся на один диван в гостиной, пока фрау Круспе пытается вкратце рассказать мужу, откуда столько гостей, и он, удовлетворившись сбивчивым рассказом, пропадает из поля зрения. - Всё ещё пытаетесь дозвониться? - фрау Круспе слишком резко подходит к увлечённому гудками трансвеститу, и тот вздрагивает, едва не выронив телефон. - Да, - растерянно отвечает герр Шнайдер, отправляя задравшуюся юбку, - Кристиан всегда тщательно следил за детьми. - Кристиан? - удивляется фрау Круспе, явно не привыкшая, чтобы учителей называли по имени. - Мы с ним просто встречаемся, - наконец признаётся фрау Шнайдер, опустив кудрявую голову, - и я успела довольно хорошо его узнать. - Мама, а как же так он следит, если у нас девочка пропала, а мы до сих пор не знаем, что с ней? - внезапно спрашивает Кристоф, не дав начаться доверительной женской беседе. - Пропала? - переспрашивают обе, и в глазах фрау Круспе загорается искорка догадки. - Да, Амелия, я с ней раньше дружил, - подтверждаю я, пытаясь вспомнить, когда видел девочку последний раз. - Она даже в сеть уже несколько дней не заходит, с ней определённо что-то случилось! - подтвердил Кристоф, и я удивился, узнав, что они общались. Я тут же решил на всякий случай проверить чат, и, зайдя в сеть, наткнулся на весьма неожиданное сообщение. Оно было от Лизы, и содержание письма меня шокировало. "Тилль, прости, что я, совершенно незнакомый человек, ломлюсь к тебе без спроса, - писала она, - но ты единственный человек, который общался с Амелией, и которому я могу сказать то, что с ней случилось. Я нашла её. Это было в деревянной постройке рядом с трансформаторной будкой (дальше следовал адрес), мы с ней ходили туда иногда. Амелия была там, но.... уже мёртвая. Её кто-то изнасиловал перед тем, как задушить. Я боялась рассказывать её родителям или заявлять в полицию, поэтому пишу тебе, зная, что ты с ней очень хорошо дружил. Я больше никому не могу это сказать. Мне кажется, что её убил Лоренц, но это всего лишь догадки, беспочвенные и глупые. Я даже не стану их озвучивать. Я пойму, если это сообщение останется без ответа. Прости. " - Что такое? - все бросились ко мне, заметив резкую перемену в моём лице. Я пялился в телефон, не желая и боясь понимать смысл написанного, но когда меня потряс Пауль, то поднял глаза и едва слышно сказал: - У нас в районе появился маньяк. И это герр Лоренц.