Моя доля

POV Тилль - Алло? - я с трудом распахиваю глаза, поднося телефон к уху. Время совсем раннее, но я нисколько не сержусь на того, кто меня разбудил. - Я подала заявление в полицию, - голос фрау Круспе бесконечно грустный и уставший, - Рихард не вернулся. - Он бы обязательно позвонил мне, если бы вернулся, - несколько эгоистично замечаю я, и фрау Круспе отзывается вздохом, полным грусти. - Тилльхен, - робко зовёт она через некоторое время, и я вздрагиваю от нежного звука ласкового обращения, - приходи ко мне сегодня. Если хочешь, конечно, - прибавляет она мягко, зная, что я не смогу отказать, - мне как-то боязно без Рихарда. - Конечно, приду, - чувствую, что и мне одному дома будет неуютно. - Жду, - в её голосе слышится облегчение. Не желая терзать женщину, я быстро собираюсь. Фрау Круспе подняла меня поздно утром, когда все уже ушли на работу, и идти по пустым улицам было непривычно и интересно. Будь рядом Рихард, мы потратили бы время каникул с куда большей пользой, но теперь, когда он пропал без вести, я чувствовал чудовищно жуткую опустошённость. Я боялся, что навсегда останусь один, если не найду его в ближайшее время. Не хотелось допускать, чтобы поиски вели чужие люди, и я, топая по снегу, пытался обдумать свой план расследования. Поначалу версии были сказочно-неосуществимы, но потом я пришёл к мысли, что в первую очередь надо пытать Лоренца. Нагло выспрашивать, забыв о том, что он учитель и взрослый человек, потому что взрослым я грубить боялся. Перед учителями я вообще робел. Мне упрямо казалось, что Лоренц больше всего замешан в этих пропажах. Я пытался вспомнить каждую свою встречу с ним, где бы можно было найти компроментирующие доказательства. Несомненно, это его шутливое заигрывание с Амелией и нарочитая ненависть к Рихарду - они постоянно конфликтовали на уроках. Но вряд ли Лоренц воспримет эти улики серьёзно. Вдобавок сейчас каникулы, а я не знаю, где он живёт. Последнее время учитель ошивался у фрау Шнайдер, но после концерта тоже пропал бесследно. Слишком сложно, слишком непонятно. И как найти Рихарда среди этих опущенных в воду концов? Я совсем приуныл, и фрау Круспе, увидев мою донельзя печальную физиономию, прижала меня к груди, едва я переступил порог. - Не переживай, он обязательно найдётся! - неуверенно убеждала она, гладя меня по голове. Уже очень давно я не испытывал подобной ласки, и прильнул к её мягкому телу сильнее, надеясь получить ещё. Но фрау Круспе отпустила меня, давая раздеться и предупредила, что будет ждать в гостиной. За время знакомства она стала мне совершенно родным человеком, но я никогда не предполагал, что окажусь с женщиной наедине. И мне было неловко, когда я опустился рядом с ней на диван. Герр Круспе, наверное, был на работе, и от того, что мы совсем одни, я чувствовал себя ещё неувереннее. Меня смущало присутствие столь роскошной женщины, и если бы она не была мамой Рихарда, я, может быть, вёл бы себя раскованнее. Не решаясь нарушать молчание, прерываемое только сумасшедшим гомоном воробьёв за окном, фрау Круспе взяла с журнального столика фотоальбом, явно приготовленный заранее. Большой, в кожаной обложке - у нас был такой, но при переезде он затерялся в коробках, которые до сих пор стоят неразобранные в родительской комнате. Фрау Круспе нерешительно открыла первую страницу, словно показывая что-то очень личное, и я под прозрачной плёнкой увидел её молодую, стоящую у дверей какого-то здания с большим свёртком в руках. - Это меня с Ришей забирали из роддома, - объяснила она вполголоса. - А вот здесь ему два года, - на следующем фото я узнал своего возлюбленного и не удержался: - Он вообще не изменился. Она улыбнулась, тронутая, и уже не так скованно показывала другие фотографии. Здесь была целая хронология жизни Рихарда, собранная с тщательностью искренней любви. Я видел это по тому, как краснела и понижала тон фрау Круспе, показывая особенно любимые фотографии. Она поясняла сухо, но я чувствовал, что Рихард был главной любовью её жизни. Женщина вкладывала в него всё, выращивая мужчину своей мечты, как и многие матери. И, кажется, не хотела его с кем-то делить. Даже с отцом. Фрау Круспе научила сына готовить, наводить красоту, драться - вот он, в белом коротком халате, смущённо улыбаясь, показывает чёрный пояс на талии. Правда, за гитару Рихард взялся уже самостоятельно, но мать поощряла его во всём, мягко заставляя выступать на разных конкурсах. Я видел, что фрау Круспе гордится им, и даже несколько завидовал Рихарду. Один раз я заметил, что мать носила мои детские фотографии в обложке паспорта, и мне стало тогда очень неловко, как будто я нагло влез в тщательно оберегаемую тайну. Мама любила меня так же, как фрау Круспе - Рихарда, и мне показалось на мгновение, что они могли бы стать лучшими подругами. У них было мало общего, но обеих женщин объединяла необъятная любовь к детям, которую они не стеснялись показывать. Моя мама была не такой красивой, как фрау Круспе, чуть более строгой, и относилась ко мне без той доверительной дружбы, когда ребёнок не чувствует облегчения в отсутствие родителей. Я слишком поздно заметил, что на плёнку упала большая капля. - Что с тобой?! - фрау Круспе тут же обхватила меня, откладывая альбом, и я впервые за долгое время разревелся, как маленький. Уткнувшись в женщину, я по капле выплакивал лютую тоску по родителям, которых мне никто не мог заменить - ни Петер, ни фрау Кунце, ни Рихард - никто. Я привязывался к этим людям, в глубине души боясь, что они тоже покинут меня и оставят совсем одного. И вот - Петер не поддерживает со мной связи, со старушкой мы вовсе не видимся, а Рихард, которому я доверчиво отдал всего себя, исчез. Фрау Круспе гладит меня, вымещая на моей спине тоску по Рихарду и явно представляя его на моём месте. Трогательно-нежный поцелуй в щёку заставил меня опомниться, и я резко высвободился, с нелюдимым видом шмыгая носом. - Не стесняйся, - тёплая рука ложится на плечо, - ты ведь тоже мне родной. А я предпочитаю думать, что она просто ищет замену Рихарду. Того, кого можно было бы так же тискать и баловать. Нет, я нисколько не против, но мне дико обидно из-за того, что вместо меня представляют кого-то другого. - Я вспомнил маму, - говорить трудно, потому что слёзы клокочат в горле. - Ну не плачь, - она снова прижимает меня к себе. Да, вам легко говорить. Некоторое время она утешает, шепчет ласковые пустяки, заставляя довериться, и я постепенно обмякаю в её объятиях. - Ты тоже любишь нежности, - с радостью замечает она на мою улыбку, - обычно подростки вообще родителей избегают. - Хотите сказать, что это нас с Рихардом объединяет? - я хмурюсь, вспоминая, как она украдкой тискала сына на репетиции у фрау Шнайдер. - Да, - честно отвечает она, и я вижу влажный блеск в зелёных глазах, - вы с ним оба такие... лапушки. - И это единственное, что у нас есть общего, - подытоживаю я, сдерживая желание стереть с этих глаз слёзы. И фрау Круспе часто моргает, не отворачиваясь. - Да, точно, - шепчет она распухшими губами. И я не робею, когда женщина начинает плакать - обнимаю её, уговаривая просто ждать и надеяться, и фрау Круспе, тихо, мелодично всхлипывая, верит мне. Я никогда не умел успокаивать, но мои неуклюжие ласки быстро приводят женщину в чувство. Она непонятно за что благодарит меня, вытирая распухшие глаза, и, не упоминая больше о Рихарде, тащит меня на улицу. Берёт за руку, когда мы покидаем подъезд, и я снова чувствую себя маленьким. Пытается развлечь меня, показывая самые интересные уголки этой местности, чтобы я отвлёкся и не думал о Рихарде, но сама поддаётся этой игре. Редкие прохожие смотрят на нас с подозрением, и я знаю, что они чувствуют. Амелия как-то рассказывала мне, что во время прогулок с отцом их принимали за мужа и жену, хотя герру Мюллеру было под пятьдесят лет, а Амелия выглядела совершенным ребёнком, несмотря на окончательно сформировавшуюся фигуру. Я пытаюсь отогнать воспоминание об Амелии, но фрау Круспе, как действительно заботливая мать, подмечает каждое изменение в моём лице и мягко выпытывает причину внезапной мрачности. И я, полностью доверившись ей, рассказываю всё как есть, чего не осмеливался говорить даже Рихарду. Женщина треплет мои волосы, утешая, и покупает сахарную вату - словно ей кто-то подсказал, что меня можно задобрить сладким. Я, бормоча благодарности, глотаю тающие обрывки сахара вместе со слезами, и пытаюсь вспомнить, когда меня последний раз так баловали. Рихард не в счёт, он только ласкал меня без конца. А фрау Круспе возится со мной, чувствуя, что я мягче Рихарда и меня проще расположить к себе. И когда она крепко стискивает мою липкую от сахара руку в темноте кинозала, я понимаю, что почти люблю её. Не пытаясь сосредоточиться на мультфильме, я жмусь к ней, наслаждаясь тем, что наконец-то впервые за долгое время кто-то из взрослых воспринимает меня как ребёнка, отбросив в сторону мой возраст, который ровесники считают очень солидным. Благодарность переполняет истосковавшееся по родительскому вниманию сердце, и фрау Круспе только крепче обнимает меня, когда я льну к ней на обратной дороге. Но несмотря на это, мне всё равно тяжело, и я с тоской оглядываюсь, увидев, что вечер наступил слишком быстро. - Я, наверное, домой пойду, - мямлю нерешительно, хотя расставаться с фрау Круспе совсем не хочется. Да и ей, похоже, моё общество приятно. Она вздыхает, последний раз погладив меня: - Береги себя, Тилльхен. Киваю, обнимая её на прощание, и ухожу, часто оглядываясь. Фрау Круспе стоит у подъезда, глядя мне вслед, и кажется, будто её взгляд переполнен заботой. Той, в которой я никогда не перестану нуждаться. За этот день я слишком полюбил фрау Круспе, чувствуя, что она даже лучше моей мамы. Лучше, потому что живая. И рядом. Тёмный и сырой вечер настраивал на мрачные мысли, и в одиночестве я полностью отдаюсь им. Идти домой не хотелось. Я знал, кто убил Амелию и заставил исчезнуть Рихарда, и уже готовился стать следующей жертвой. Мне не было никакого интереса жить после того, как пропал тот, кого я действительно любил. Теперь я совсем один, и даже фрау Круспе не сможет помочь побороть тоску по Рихарду, без которого ничто не доставляет радости. Будущее представлялось темным и ничего не обещало. Я думал, что готов умереть. Я отчаялся ждать и надеяться. Но мне не хотелось смиряться с тем, что Рихард исчез. Он не мог просто так провалиться под землю! Некоторое время я шел, обдумывая детали своей кровавой смерти, и внезапно пришёл к выводу, что могу отомстить за подругу и любимого. Недавнее желание смерти показалось совсем глупым. В самом деле, почему я не могу отомстить за смерть и пропажу и жить дальше?! Ведь для этого у меня есть все! Воодушевленный, я ни секунды не думал о том, что маньяком мог быть кто угодно, а не только наш учитель истории. Мне казалось, что встреча с этим чудовищем состоится с минуты на минуту. Несколько дождинок падает на куртку, но я, занятый мечтой о мести, плетусь медленно. Дождь усиливается, смывая снег, и за его шумом я не слышу гудения подъезжающей сзади машины. Обернулся на нестерпимо яркий в вечерней темноте свет фар, и, вздрогнув, услышал шорох шин по мокрому асфальту - такой звук, как в фильме ужасов, когда монстр, похожий на динозавра или лягушку, ползет по гладкому полу. Большая серебристая машина притормозила рядом со мной, дверца распахнулась, и я увидел приветливое и дружелюбное лицо герра Лоренца, чье выражение совсем не вязалось с мрачностью окружающей обстановки. -Тебя подвезти, Тилльхен? - весело спросил он, кивая в сторону свободного места рядом с водительским, - погода такая противная, а ты далеко живёшь. Некоторое время я разыгрываю из себя ребёнка, которому запрещено говорить с незнакомыми взрослыми на улице, потом кивнул и сделал шаг к машине - другого варианта просто не представлялось. Я знал, что будет дальше. Это была необыкновенная удача, хотя в глубине души я боялся Лоренца. Учитель с довольной улыбкой захлопывает дверь и заводит машину. Внутри тепло, запах бензина кажется вполне приятным. Я закутался в отсыревшую куртку и краем глаза наблюдал за мужчиной, который для постороннего выглядел совершенно безобидно. Когда автомобиль тронулся с места, обтянутое джинсами колено Лоренца коснулось моего будто бы нечаянно. Я замер, решая никак не реагировать, и приготовился к дальнейшим событиям. Странно, мысли мои были холодны и спокойны, хотя сердце тряслось, как заячий хвост. Лоренц тоже молчит, не глядя в мою сторону, и в блеклом жёлтом свете фонарей его лицо постоянно меняется - мне даже не разглядеть конкретное выражение. Я ничего не говорю, когда замечаю, что машина едет явно не в сторону моего дома. Улицы и дворы, кажущиеся совсем незнакомыми в мокрой темноте, сменяют друг друга, и у меня с трудом получается подавить растущую тревогу. Но когда мы сворачиваем на загородное шоссе, мне становится по-настоящему страшно. Мне почему-то кажется, что Рихард канул в неизвестность именно так - кто-то посадил его в машину и увёз в место, никому не известное. От этой мысли становится ещё страшнее, и я лихорадочно стараюсь запомнить дорогу, хотя уже темно так, что видно только блестящий под дождём асфальт. - Господин Лоренц, - говорю я как можно более спокойным тоном, отчасти оставаясь в роли, - куда вы меня везете?! Лоренц поворачивается, и его лицо кажется мне мерзким и страшным. -Тебя же дома никто не ждёт, Тилльхен! (как гадко звучит из его уст это ласковое обращение) Да, теперь уже никто не ждёт... Недавняя решимость уступает место какому-то животному страху, но я изо всех сил стараюсь себя не выдать и смотрю Лоренцу прямо в глаза. Стёкла блестят, и я не вижу его глаз. Если бы я мог снять с него очки, то узнал бы его истинные намерения. - У тебя такие красивые глаза, - широко улыбаясь, вполне искренне говорит маньяк, - немудрено, что у тебя было(он подчеркнул это слово) много друзей. Они не могли устоять перед чарами этих изумрудов. Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не разбить в кровь эту ухмыляющуюся рожу. Жду, что он будет говорить дальше и забываю следить за дорогой. Она петляет посреди леса, и запомнить эти блестящие извивы невозможно. Дворники с визгом елозят по стеклу, а шум дождя усиливается, вселяя ещё большую тревогу. - И ведь я тоже не смог.. - продолжает он и спустя короткое молчание с трудом произносит: -Ты мне нравишься, Тилль. Я делаю вид, что шокирован и вжимаюсь в кресло. На мысль само приходит воспоминание об изнасиловании и проклятой бутылочке, так что насчёт симпатии Лоренца у меня нет сомнений. - Не притворяйся, милый, - в дребезжащем голосе проскальзывают игривые нотки и в салоне тихо разносится слово, заставившее меня стиснуть зубы от сердечной боли: -Рихард.... Вы с ним были такой красивой парой... Вы могли бы быть счастливы... Бедный мальчик, мне так жаль его... - Лоренц говорит издевательским тоном, приправленным наигранным сочувствием, - только он совсем отбился от рук и часто появлялся на улице после комендантского часа, выдавая себя за взрослого... Не знаю, за что ты его любил... Ведь он ужасно учился, вы наверняка могли обсуждать только немецкую порнушку, и вообще он был самым обыкновенным быдлом и фриком, старавшимся доказать, что он не такой как все, ведь не так ли? Знаешь, я даже рад, что его убили - ведь теперь ты только мой... Слезы застилают глаза, я стискиваю кулаки, чтобы не разбить этот не затыкающийся рот. "Ты хочешь видеть мои слезы, слышать мой крик о том, что Рихард вовсе не такой, каким ты его расписываешь. Рихард - это ангел, которого мне послало небо!!!! Ты не дождешься! Я буду молчать и приму позор достойно!" Мое сердце кричит, но внешне я спокоен. Лоренц видит, что его новая жертва совсем не такая, как прежние. Он боится меня, и силен только на словах, но я не могу избавиться от страха. Его огромный рот расползается в улыбке, когда Лоренц видит в моих глазах смесь страха и бешенства, которую скрыть уже невозможно. - Я вижу, ты не так уж и горюешь о нем, - говорит он, мерзко улыбаясь, отчего кожа на подбородке собирается в складки, делая лицо Лоренца похожим на морду бульдога. И тут наступает мое время. - Я потерял уже слишком много близких мне людей, господин Лоренц. К тому же я привык всегда прятать чувства. Меня многие укоряли за сухость, - я говорю грубовато и быстро, что для меня необычно, и Лоренц приподнимает брови, заметив эту перемену. Он смотрит с интересом, и вдруг, остановив машину, притягивает меня к себе. Я немного сопротивляюсь для приличия, но скоро отдаюсь в его крепкие объятия, не задумываясь о том, что в любую секунду он может пырнуть меня ножом в бок. В рукаве широкой оранжевой толстовки вполне мог прятаться хороший мясницкий нож. Он стискивает меня все сильнее, а моя хватка слабеет. Сухие губы, мерзко пахнущие табаком, нагло жуют крепко сжатый рот, мокрый язык с силой размыкает стиснутые зубы, и я едва сдерживаюсь, чтобы не прокусить язык Лоренца, хотя желание сделать это практически непреодолимо. Поцелуй долгий, он даже дольше и мучительнее, чем тогда, на кухне у Шнайдера, или мне так кажется, потому что рядом нет никого, кто смог бы разорвать эти отвратительные объятия. Время замедляется, и я замираю в руках Лоренца, как истукан. Сопротивляться нельзя - я не знаю, что он может со мной сделать, а сделать он наверняка может много. Его руки заползают мне в джинсы.. Рихард делал все точно так же, но Лоренц опытнее и сильнее, и от этого брезгливость только увеличивается. Я не подаю ни одного движения, как кукла. Лоренц целует и мнет меня то страстнее, то ласковее. Стараюсь не потерять самообладание... Он с трудом и неохотой отрывается от моих губ. - Не стесняйся, ты же тискал Рихарда с охотой, - говорит он, удовлетворенно облизываясь. - Я тоже самое, только старше и может быть не такой красивый. С представителями своего пола всегда чувствуешь себя комфортнее, правда ли? Я громко дышу, с ненавистью скриплю зубами, понимая, что ничего не могу ответить. Автомобиль внезапно вздрагивает, с грохотом заводясь, и я понимаю, что мы едем дальше. Мне безумно страшно оставаться наедине с Лоренцем, но усталость берет своё, и когда стрелки часиков на широком запястье учителя переходят за полночь, я незаметно для самого себя проваливаюсь в сон, зная, что засыпать нельзя.