Сладкое море

Вскоре Макс увидел высокую старую крепость, давным-давно сложенную из крупных светлых камней. Вокруг был выкопан ров, и к стальным воротам вела одна узкая дорога. За высокими стенами возвышалась башня. Повсюду были видны следы осады. Свежие раны, когда тяжелые стены обстреливали ракетами и минами, и древние выбоины от стенобитных орудий. В некоторых местах стена даже немного обрушилась, но все равно крепость имела грозный и воинственный вид. — Это Авел Дженна, — ожидая, пока боевики отопрут старые тяжелые ворота, рассказывал отец. — «Осиное гнездо». Вот этой башне уже больше тысячи лет. Раньше вокруг нее были город и большой рынок. Здесь проходил Великий торговый путь, и караваны круглый год везли соль, благовония, самоцветы, рабов и все прочие кайфы древнего мира. По преданию это была единственная крепость на пути Константина Завоевателя, которую он не смог взять силой. Крепость осадили, и вскоре к нему тайно пришли самые богатые люди города с предложением предать гарнизон и открыть ворота. Богачи предлагали Завоевателю деньги и путь в город взамен на неприкосновенность их жизни и богатства. Константин согласился. Впрочем, когда они тайно впустили его в город, он все равно вырезал всех. Он был воин и не любил торгашей. Старинные ржавые двери открылись, и машины въехали во внутренний двор. — Имперцы расширили крепость и укрепили ее. Выстроили новую стену. Вот эти ворота, в которые мы въехали — это они построили. С тех пор это место называется Форт Виктор. М-да… Макс увидел широкий каменный двор, заполненный людьми. Поначалу он не понял, что перед ним, но потом осознал, что весь двор поделен на загоны из колючей проволоки. — Не прикасайся ни к чему, тут все железо под напряжением, — предупредил отец, вылезая из машины. Макс тоже вышел. Тут же к отцу подбежал седобородый мужчина, козырнул и отрапортовал. Отец кивнул. Мужчина подобострастно поцеловал отцу руку, и они неспешно двинулись в сторону башни, в тень. Макс невольно замер. Людей в колючих загонах было много. Наверху были натянуты тенты, или просто лежали листы металла, чтобы хоть как-то уберечься от солнца. Полуголые люди, измученные жарой, бродили как зомби. Многие спали прямо на каменном полу. Каждый метр тени был плотно забит человеческими телами. Некоторые висели в гамаках под потолком. Макс поначалу не понял, что во всем этом было такого странного, но потом осознал — весь народ тут был четко поделен. В каждом загоне был свой контингент: мужчины, парни, девушки, дети… — Эти люди на тебя работают? — догнав отца, спросил Макс, не отрывая взгляда от загонов. — Не-не-не! Не люди! Сразу отвыкай! Это мой биоматериал. Мой товар. Мой бизнес. Это не люди. Они просто похожи на людей, это не должно тебя обманывать! Отец зашел в гулкое помещение караулки в башне и встал под поток кондиционера. — Уф! Скажи — пусть вывешивают прохладное мокрое белье на улице и дают больше воды им, — распорядился отец. — И где Зариф?! Сын осла и обезьяны! Если не приедет сегодня — лишится всех скидок! Так и передай ему! Отец взял пакет льда из холодильника, приложил его к затылку и подошел к стене со множеством черно-белых экранов. — Это то, чем я занимаюсь. Это то, за что Вангланд присылает мне вертолеты с золотом. Тут все четко распределено. Видишь? — отец ткнул пальцем в экран. — Все головы рассортированы. Крепких мужчин берут плантаторы и фабриканты. Молодых-здоровых скупают Потрошители. В этом году спрос на здоровые почки особенно высок. Молодых девок в публичные дома, тёток — на плантации. Дети… где у нас дети? — отец, прищурившись, нашел экран, транслирующий картинку из загона с детьми. — Светлокожих горцев любят усыновлять Вангландские гомосеки, лесбы и прочие феминистки. Остальные идут работать на производство. Пальчики у них маленькие, шустрые, они ловко собирают дорогие гаджеты для богатых белых людей. Уф! — отец еще раз осмотрел экраны. Потом взглянул на поданный планшет. — Все. Мы уезжаем! Зарифа я ждать не буду. Ты все знаешь, что делать, — седобородый кивнул. — Все! Люди, наблюдающие за мониторами, встали и поклонились, и отец вышел.

***

От крепости дорога пошла плавно вниз, прямиком к нежному утреннему морю. — Эти все люди — рабы? На продажу? — испуганно спросил Макс. — Э-м-м… Давай мы сейчас приедем, переоденемся, сядем, выпьем, и я тебе все растолкую. Здесь, на благословенном побережье, зелень цвела особенно буйно и ярко. Или это просто так казалось после однообразной мертвой пустыни? Высокие финиковые пальмы встали в ряд, как часовые, и в конце аллеи Макс увидел большой, вольготно раскинувшийся трехэтажный белый дворец с фонтаном. — Пятнадцать тысяч квадратных метров жилой площади и пятнадцать гектаров земли вокруг, — хвастался отец. — Пятнадцать спален. Ха! Я думаю, это все как-то связано между собой. Вообще, говорят, что старинные особняки — это настоящие книги, в которых зашифровано множество тайн. А вот этому дому уже почти четыреста лет! Это самая дорогая недвижимость на всем южном побережье! Ну… по крайней мере была… до войны. Еще тут были виноградники, эти графы занимались виноделием, но все погибло. Но подвал остался, целые катакомбы с пыльными бутылками, тебе понравится. У большой лестницы их уже ждали слуги. Отец решительно прошел в дом, молниеносно переоделся и провел Макса на другую сторону дома, туда, где с просторной мраморной террасы открывался вид на нежную голубую бухту. Они сели за небольшим современным столом с двумя стульями, и здесь, среди всего этого музейного великолепия, этот простенький стеклянный стол казался нелепым осколком унылого будущего. Макс сел у стены, и за его спиной, в овальной нише, навеки замерла обнаженная девушка в мраморе. Сразу у террасы был старый, немного заросший пруд с огромными ярко-зелеными кувшинками. И Макс забылся, глядя на этот пруд, на этот водный мир, с лилиями, лягушками, крохотными быстрокрылыми разноцветными птичками и пугливыми стрекозами. — Правда хороши? — сочным голосом спросил отец. — Да, они… милые… милые… — не отрывая взгляда от пруда, тихо ответил Макс, думая о лилиях. — Да сюда посмотри, балбес! — и отец развернул его. Вокруг стола им прислуживало несколько молоденьких девушек-южанок, но светлокожих, в коротеньких черных платьицах с белыми кружевными фартучками. — Я сам их отбирал! — улыбнулся отец, шлепнув по заднице служанку, выставляющую на стол бутылки с коньяком. — Южные девки — все замухрышки копченые, но эти — нет! Это горцы! У них такая же белая кожа, как и у вас, северян. — Но мы не северяне, Мидланд — это не север, — проговорил Макс, с извиняющимся взглядом смотря на отшлепанную девушку. — Все, что выше Святого Моря — все север! Ну — выпьем! — отец встал и наполнил рюмки коньяком. Макс тоже нерешительно поднялся. — Слава Всевышнему, что доехали без проблем! Что ты тут, у меня, жив-здоров! Слава Богу. Да минует тебя зло! — и отец проглотил рюмку и вдруг схватил проходящую мимо девушку в охапку и усадил ее на колени. Девушка и впрямь была красивая, со светлой кожей, черными, как блестящий уголь, волосами и большими, круглыми, серыми глазами. Служанка уместилась на груди отца как кошка, с интересом поглядывая на Макса. — Это все пошло еще с Константина Завоевателя. Он оставлял своих воинов в горных селениях, в гарнизонах, ну и имперские солдаты стругали там детей с местными высокогорными девами, улучшали кровь, так сказать. Правда, солдаты спали с южанками по всей стране, но на равнине эта кровь перемешалась и исчезла со временем, а в недоступных горных районах осталась чистой! Вот почему они светлые, не как остальные племена. Нравится тебе мальчик? — жуя маслину, спросил отец. — Да, — пискнула девушка, щеки ее вспыхнули, она замялась, застеснялась и, прикрыв лицо ладонями, уткнулась ему в грудь. — А то мать писала, что ты балуешься с парнями… но ничего, это бывает, у меня тоже в твоем возрасте был такой период. Но я сейчас буду учить тебя любить девок! — сладострастно улыбнулся отец, тиская служанку. — Ибо, поверь мне, нет на свете ничего лучше красивой, свежей молодухи, и никакой мужик с ней не сравнится! Ха! — и он опять звонко шлепнул девушку по нежной ягодице и как кошку сбросил ее с колен. — Так это там Вангланд? — чтобы хоть как-то прийти в себя после такого разоблачения, спросил Макс первое, что пришло в голову, глядя на нежно-голубой морской горизонт. — Да. Истинно верно, сынок. Он там и есть, сучье это племя там и обитает. Порт Принцесса-Элизабет, раньше, кто решил добираться до Вангланда морем, все именно туда пёрлись. Знаешь, как они поют? «И стою я на берегу. И дышу ветром свободы. И вижу там впереди сияющий золотом град на холме!» Не знаешь? — Макс отрицательно дернул головой. — И правильно, что не знаешь! Туфта это все! Никакого берега отсюда не видно. Нужно двое суток на корабле переть, чтобы до противоположного берега добраться. Выпьем! И отец опрокинул очередную стопку в рот, словно бы это была вода. — Так эти люди — они кто? Откуда? Это золото тебе прислали, чтобы ты их содержал? — Это золото мне прислали, чтобы ни один этот вонючий таракан не добрался до Вангланда, — отец подошел к огромной копченой свиной ноге и страшным кинжалом срезал тонкую длинную полоску ароматного алого мяса. — Вот, налегай на мясо, закусывай. Мужик должен жрать мясо! — Вангланд не может так обходиться с беженцами! — захмелев, возмутился Макс. — Они любят их! Они создают переселенцам все условия! Жуя мясо, отец внимательно посмотрел на него: — Так! Вижу, мозги тебе засрали порядочно. — Ничего и не засрали! — опять попер в атаку Макс. — Я смотрю только правильные каналы, правдивые! Отец затрясся в смехе, глянул на сына и заржал в голос: — Ой… ой! — вздохнул он, вытирая слезы. — Ой! Ну, рассмешил, ну, потешил старика! Ой! — А какие каналы надо смотреть, по-твоему? Кто правду говорит? Наши, что ли? — обиделся Макс и выпил рюмку. — Да никакие не надо смотреть! — вдруг жестким голосом оборвал его отец. — Вообще телевизор включать не нужно, потому что везде из людей делают шизофреников! Макс не ожидал такого стремительного изменения в настроении отца и замолк. — Никого не слушай. Только меня слушай! Я знаю правду! Я все видел и везде участвовал! Макс сжался и присмирел. — Все это началось, когда в Вангланде бушевал экономический кризис. А что нужно сделать, чтобы легко и быстро выйти из кризиса? Нужно развязать маленькую победоносную войну в какой-нибудь второсортной стране. Вот они и выбрали нас. Они — как ученые, ставящие эксперименты на крысах. Там зажали, тут прижгли, там подогрели — и понеслась. Поначалу все было хорошо. Они спихивали сюда списанное оружие в обмен на ресурсы. Покупали углеводороды за бесценок. Опять же, миграция. Люди бежали от войны, а им нужна была свежая кровь и рабочие руки. Северный мир стареет. Педики и феминистки не рождают детей. Все меньше молодых рабочих, все больше старых пенсионеров. Тогда, в начале войны, все эти переселенцы были настоящим спасением для их экономики. Вся финансовая система быстро пошла в рост, но проклятый Мидланд спутал им все карты. Все эти звериные кланы и государи — влезли и все испортили. Они стали поддерживать правительство. Война забуксовала, конфликт стал длительным, отчего тут же начались проблемы. Экономика — хрупкое существо, она очень не любит перегибы. А перегибы стали нарастать, тем более с пугающей скоростью. Беженцев стало слишком много, и они продолжали приезжать. Вдобавок, конечно же, они и не думали ассимилироваться, и стали появляться первые гетто. Опять начала расти нагрузка на бюджет. Если раньше южане были спасением экономики, сейчас они стали ее непосильной ношей. Налоги повысились, а вместе с налогами — и недовольство местных. Визгов становилось все больше. Тем более новоприбывшие сами виноваты. Они — животные, и любое место вокруг себя превращают в свинарник. У нас шутка такая есть: «Где собрались два южанина — там уже и рынок!» Поначалу правительство затыкало дыры и делало вид, что ничего не происходит. Но потом уже бездействовать было невозможно. Нужно было решать проблему. Но как? Обнулить, обрушить всю социалку, чтобы у них не было стимула приезжать в страну — не вариант. Платить пособие только получившим гражданство — тоже не вариант. Депортировать их из страны, не пускать — тогда бы завизжали правозащитники. Что делать? Решили валить их в нейтральных водах. Прямо с кораблей береговой охраны расстреливать приплывающие с нашего берега лодки. Ну что ж, — отец пожал плечами и выпил еще. — Логично. Но опять провал. Да ты только представь — приезжают богатые гомодрилы на выходных отдохнуть на вилле у моря, со стороны Вангланда там же весь берег заставлен дорогими отелями и частными особняками. Ну и вот, бегут утром такие два педика, взявшись за руки — рассвет, идиллия — и вдруг видят — трупик в воде. — Какой трупик? — не понял Макс. — Обыкновенный. Человеческий. Синий. Личиком вниз… И еще, и еще… и обломки лодки, и всякое такое… вот только представь! — Какой лодки? — Макс вдруг понял, что напился. Отец уже немного двоился в его глазах. — Которую они ночью расстреляли в море. А там течение такое, что весь мусор прибивает именно к их берегу, а не к нам. Прибивало бы останки к нам — хрен бы кто узнал об этом! — отец проглотил еще рюмку, казалось — ему все нипочем. — Ну и все. Опять начался визг. Владельцы отелей начали возмущаться. Но там все по-тихому замяли. И после всего этого у правительства остался только один вариант — договариваться напрямую с теми полевыми командирами, которые контролируют границу, — отец указал на себя. — С твоим покорным слугой в частности. Отец выпил и долго молчал, сосредоточенно жуя нежное алое мясо. — В Вангланде подсчитали, что в год они тратят на беженцев пять миллиардов, — утерев салфеткой губы, продолжал отец. — Пять миллиардов в год, и это только на тех, кто уже приехал, а ведь поток их не останавливался ни на минуту. Лодки, груженые людьми, шли круглые сутки, без обедов и праздников. И вот состоялась эта встреча. Они пришли ко мне потому что Я контролирую все южное побережье Святого Моря. И они сказали: — Мы хотим, чтобы больше в море не было ни одной лодки с переселенцами. Вы можете это сделать? Я сказал: — Конечно! Два миллиарда в год — и ни одна собака не переплывет на ваш берег. Они сказали: — Миллиард — и делай с ними все, что хочешь! Так мы и договорились. Миллиард за такую работу! — воскликнул отец. — Да я бы сам им платил за это! И вот сейчас, сынок, я владею одними из самых крупных рабовладельческих рынков в мире! Я, конечно, не отвечаю за те потоки, которые идут по пустыне, это не моя территория, но все, кто решил плыть морем до «Золотого града на холме» — те все мои! Я не ловлю их, нет — это не мой бизнес, этим занимаются другие. Сбором и доставкой заняты не мои люди. Я просто принимаю товар, сортирую, подготавливаю и продаю. — Людей? Но кому? Кто в нашем мире сейчас купит человека?! — ошалел Макс. Отец снисходительно усмехнулся: — Сейчас миром правит капитализм. А при капитале все имеет свою цену. При капитализме главное — прибыль, все остальное не важно. А кто больше всего приносит прибыли? Правильно — раб. Все величайшие капиталы в мире созданы на рабстве, на сверхприбылях, двести процентов… триста процентов… В комнату впорхнули девушки и стали обновлять приборы на столе. Отец засмотрелся на стройные ножки и забыл о чем говорил. — Не поверю никогда! — решительно брякнул Макс. — Чтобы Вангланд такое делал! Они же… у них же… такое… такая защита прав людей, такая… уважение к человеку! — К человеку! — воскликнул отец. — А здесь это все — не люди! Вот что ты должен понять — это, то что ты видел — это не люди! — Не может такого быть! Нет! — Макс отмахнулся рукой, встал, уронив стул, подошел к ограде и пьяно уставился на парк. — Да вот ты вспомни, — ласково начал подошедший отец. — Помнишь, автобус в Вангланде в канаву упал, трое школьников погибло, помнишь? — Ну! — всем телом кивнул пьяный Макс. — И помнишь, какой вой поднялся из-за этих троих школьников. Там траур, все дела, море цветов на площади, все в сети давай рыдать, молиться… А теперь вспомни, как осенью в Авел Ишве школу разбомбили — двести детей погибло тогда, помнишь? Вот, по осени было. Макс надолго нахмурился и тряхнул головой: — Нет, не помню. — И не вспомнишь! Потому что никому это было не интересно! Не трое погибло — двести! И хоть одна мразь выразила соболезнование? Хоть кто-нибудь написал на своей вшивой страничке «Соболезную»? Ни один шакал не квакнул! Ни один! А все почему? А потому что не жалко! Для северян южане вообще не люди! Их никто не считает и никто не жалеет! Дикари. Вот тебе и вот. А ты говоришь! Как же ты не веришь, когда на твоих глазах Вангландский вертолет привез золото?! — отец моментально остыл и выудил неизвестно откуда плоский прямоугольный слиток. — Золото! — сладострастно проговорил он, любуясь солнечным металлом. — Я всегда беру только золотом! Оно… оно пахнет свободой и властью! Они правильно подсчитали, один миллиард — это меньше, чем пять миллиардов — и поэтому судьба беженцев была решена. Прибыль превыше всего! — отец кинул слиток Максу. Макс поймал его и впился в золото зубами. — Так, значит, верно говорят, что ты террорист номер один? — плюхаясь на стул, спросил Макс. — Какой же я террорист? — усмехнулся отец, стоя у стола и наполняя рюмки. — Тем более «Номер один». Я просто… просто предприниматель. Когда было выгодно заниматься строительством — я занимался строительством. Когда пришла война — я воевал. Сейчас перемирие, и я занимаюсь торговлей. — И все равно я не могу поверить… Но… Но как они могут?! — шептал Макс, зажав рюмку в руке. — Институт Мировой Демократии, — усмехнулся отец, развалившись в кресле. — Они — Хозяева Денег, Хозяева Информации, Хозяева Современной Культуры. У них власть, и поэтому они определяют, что хорошо и что плохо, кто враг и кто друг. Им постоянно нужны ресурсы, и они захватывают себе все, до чего могут дотянуться. Я их понимаю. Это… бизнес… — в руках отца опять появился золотой слиток. Тот же самый или другой, Макс был уже не в состоянии определить. — По долбаному ящику они называют меня Лис Пустыни. Ха! Уроды! Мах Слааш значит не «Пустынный», а «Золотой»! Я — Золотой Лис! В парке и во всей вселенной была уже ночь. Над чернильной гладью моря сияла огромная желтая луна. И ни на земле, ни на воде не было видно ни одного огонька. Это раньше, во времена Империи, сейчас бы с залитой светом набережной доносились звуки духовых оркестров и веселого говора отдыхающих, и господа и дамы вышли бы на вечерний променад. А весь морской горизонт был бы усеян сияющими прогулочными пароходами и яхтами. Но Империя уже давно ушла, и все погрузилось в древний мрак. — Я помню, мы зашли в какую-то деревушку… не помню названия… — вертя в руках кинжал, вдруг задумчиво начал отец. — И повязали там старосту, который сотрудничал с правительственными войсками, — он надолго замолчал. — И мы уже уезжали. И он сидел вместе со мной в кузове грузовичка, не связанный, ничего, и мы ехали, как вдруг я увидел бегущую за нами девочку. Она бежала и кричала: «Папа! Папа!» И… и я велел остановиться, и она подбежала и отдала отцу очки. Он был очкарик и забыл очки. И вдруг она улыбнулась мне. Эта девочка. И я никогда не забуду, какие у нее были огромные и серые глаза. И как они сияли таким… добром... и радостью… — отец мотнул головой, уставившись в пространство. — Таким светом… Она была уверена, что он скоро вернется. Впрочем, староста тоже был в этом уверен. А мы выехали на кладбище, за деревню, расстреляли его и бросили среди могил. Так мы поступали со всеми, кто работал на правительство… — отец опять надолго замер. — И вот сколько времени уже прошло, а я так и не забыл ее лица. Этих огромных радостных глаз. Таких добрых и светлых… — отец встал и выпил стоя. — Всякое было… чего только не было, но все как-то забылось… а вот это помню. Она мне и снится иногда. Я ее найти хотел одно время, но… — он стал раскуривать сигару. — Да война только… — он подошел к ограждению и начал смотреть в небо. — Не полетят люди к звездам! Обосрутся, не полетят! Не доживем мы до таких технологий! Не будет великого светлого будущего! Обосремся и сдохнем в говне все вместе. Все рухнет, не выдержит. А может, и полетим… Хрен его знает, может, и полетим. Если одумаются сильные мира сего, то и полетим еще к звездам? А? Сынок?! Но Макс уже отрубился и спал беспробудным сном.