***
«Я схожу с ума», — подумала Шепард горько. Она лежала на кровати, распластав руки и уставившись в иллюминатор, за которым чуть подрагивали точки звезд. «Какой хороший все-таки день, — сказала себе женщина, — и какая все-таки хорошая жизнь». Ее кожа была красноватой и влажной от душа. Прядь волос лежала на шее, успокаивая чуть саднящий шрам от пореза. А под кроватью жужжало ядро двигателя, создавая приятный глубокий гул. Шепард привыкла к нему и обычно не слышала, но теперь для нее вновь ожили детали, которые составляли быт Нормандии. И струи теплой воды, и гул корабля — будто дыхание — и перешептывания солдат, когда они думали, что Шепард не слушает. И запах горячего кофе, и Джокер в своем кресле, оставивший стойкий отпечаток задницы на кожаной подушке. Все это снова стало заметным и таким родным, что коммандер чувствовала, как сжимается и гудит ее сердце. «Я схожу с ума, — думала она, — и я наслаждаюсь всем так, как будто это мой самый первый день в жизни. Как будто никогда раньше я не разговаривала с друзьями и не ходила вот в этот самый душ, и не кормила вот этих самых рыб. Хотя, если честно, так оно и есть. Никогда еще я ТАК не разговаривала с друзьями, и ТАК не кормила рыб, чтобы они почти выпрыгивали из воды и жались к ладони, и никогда еще я ТАК не принимала душ — чтобы открывать рот и глотать воду, и чувствовать ее металлический привкус, и наслаждаться им. Никогда в жизни я еще не проживала ТАКОЙ день. И никогда не наслаждалась так яростно его мгновениями». И потом ей стало очень грустно. Сердце схватили ледяные руки. И Шепард поняла, что это значило. Нет, она не сходила с ума. Дело было в другом. «Существует лишь одна причина, по которой человек начинает наслаждаться жизнью, — с горечью признала она, — я видела это в глазах Тэйна и слышала в последних словах Эшли и в песне Мордина, которая тихо шипела в передатчике. Я теперь знаю правду. И, Боже, если бы от этого было легче. Но легче не становится». Она вдруг ощутила себя одинокой. И стала думать о стольких вещах сразу, что голова загудела. «Вот бы кто-то поговорил сейчас со мной, — думала Шепард, — вот бы хоть одному человеку я смогла рассказать то, что чувствую и думаю. А о чем я думаю? — спросила она себя. — И что чувствую?» Коммандер не знала. Она только понимала, что не может больше лежать и ничего не делать. Женщина переоделась в офицерскую форму — в ней она ощущала себя уверенней — и вышла из каюты. «То, что я сейчас так чувствую, — говорила она себе, — значит, что завтра придет мой конец. И глупо обманываться на этот счет. Я еще никогда прежде так не чувствовала. Как рыба, которую выбрасывают на берег, и она все открывает и закрывает рот, будто стараясь проглотить воздух. И когда у нее раздуваются жабры, а чешуя начинает высыхать. И когда она стучит плавниками, пытаясь добраться до воды. Вот тогда рыба, наверное, тоже именно так все и чувствует». — СУЗИ, с ядром все в порядке? Оно как-то странно жужжит. — Я только что проводила проверку, коммандер, все в порядке. — Хорошо, спасибо, СУЗИ. А потом, через пять минут. — СУЗИ, орудия настроены? — Да, коммандер. — Спасибо, СУЗИ. И еще через некоторое время. — У команды есть все необходимое? — Никто не обращался ко мне с жалобами. — Все спят? — Судя по моим данным, из десантной команды не спят только Гаррус Вакариан и Тали Зора Вас Нормандия. — Спасибо, СУЗИ.***
Пару минут спустя Шепард стояла у входа в главную батарею. По дороге она видела дверь каюты жизнеобеспечения и двух охранников, которые стояли возле нее и стерегли Ленга. Коммандер подумала на секунду, что хорошо было бы зайти к нему. Некоторое время она стояла неподвижно, принимая решение. А потом резко развернулась и направилась к Гаррусу. — Как жизнь? Женщина сделала шаг вперед и тут же замерла на месте. «Черт, СУЗИ, — подумала она в сердцах, — почему ты не предупредила, что Гаррус и Тали вместе?» — Оу, привет Шепард, — сказала кварианка, — а мы тут просто… вспоминали старые деньки. Коммандер выдавила улыбку. Она была рада за своих товарищей. Правда, совершенно точно рада. Как только может быть рада мать за сына, когда тот становится успешным и покидает родительский дом. Так же и сейчас. Шепард радовалась, но к этому чувству примешалось и что-то тоскливое. И она вновь ощутила себя ужасно одинокой. — В таком случае не буду мешать вам, — сказала женщина, — навспоминайтесь тут хорошенько. — Так ты не против? — Я рада за вас. «Правда, совершенно искренне рада», — повторила она про себя.***
И вновь Шепард стояла у двери Ленга, ощущая себя пристыженной и одинокой. Она говорила, что не пойдет к Каю. Это было не самое лучшее решение перед предстоящей битвой. «С другой стороны, — сказала себе женщина, — у меня, скорее всего, не будет еще одной ночи. Так почему я должна проводить в одиночестве эту?». Она не представляла оставшееся время с кем-то другим, кроме Ленга. Возможно, потому что остальные (включая Джокера) спали, но, скорее всего, слишком много недосказанного осталось между ними.***
Солдаты, завидев коммандера, вытянулись и отдали честь. — Вольно, — сказала им Шепард, — можете идти. Я посторожу. Она дождалась, пока подчиненные удалятся из поля видимости. Смотрела на их неестественно выпрямленные плечи и походку, выражающую одновременно гордость и усталость. «Пусть поспят немного, — подумала женщина, — завтра у всех будет тяжелый день». Она попросила СУЗИ отпереть дверь и вошла внутрь. Ленг сидел на столе, широко расставив ноги и уперев локти в согнутые колени. Руки были сложены в замок, как у молящегося человека. Но голова, откинутая назад, упиралась затылком в стену. — Это обязательно, держать меня в плену? — спросил он, не открывая глаз. Шепард кивнула. — Ты помог нам. Это верно. Но перед этим нагадил не меньше. — Оу, как грубо звучит. Предложил бы тебе чаю, но, боюсь, здесь его нет. — Я переживу. Оба замолчали. Шепард постояла некоторое время на месте, потом, решившись, прошла вперед и села на стул. «Когда-то напротив сидел Тэйн, — подумала она тоскливо, — как же надоела эта проклятая война!». — Так зачем ты пришла? — Хотела убедиться, что ты не задумал очередную гадость. Сейчас расслабляться — непозволительная роскошь. — В таком случае убить меня — самое простое решение. — Ты бы так и поступил? Ленг не ответил. — Терять хороших солдат еще большая ошибка, — сказала Шепард спокойно. — Ты сделал много плохого и покажешься очень наивным, если решишь, что после всего я не отдам тебя под трибунал. Но сейчас ты один из немногих, кто сможет быть эффективным в завтрашней битве. — И ты будешь доверять мне? — Ленг наконец открыл глаза и выгнул брови, внимательно глядя на собеседницу. — Ты не оставил себе иного выбора после того, как порвал с Призраком. Ты либо с нами, либо мертв. Ленг усмехнулся. — Это не имеет значения, но я хочу знать. То, что ты тогда говорил о моем отце... О том, что он работает на Призрака. Это правда? — Нет, — так же спокойно ответил Кай. Голос выражал искренность, но Шепард насторожилась. — В прошлый раз ты говорил иначе. — Я отвлекал тебя, чтобы получить преимущество. — Это не сработало. — Стоило попытаться. — Тогда ты говорил убедительно. — А сейчас разве нет? Кай подался вперед. В свете приглушенных ламп его лицо выглядело загорелым. Тяжелая капля пота скатилась по лбу на висок и покатилась дальше по щеке до самого подбородка и ниже. Мужчина поднял руку и, выдохнув, протер ладонью шею. — Ты и сейчас был убедительным, — согласилась Шепард, — но это ничего не меняет. Ты теперь работаешь на меня, поэтому будь хорошим мальчиком и скажи ту единственную правду, которую я должна знать. — Которую ты должна знать или все-таки правду? — Значит, есть разница, — заключила коммандер, — значит, он все-таки работал с вами. — Я не говорил такого. — Тогда что верно? — Вот что, — он слегка откашлялся. Теперь, глядя на него, Шепард видела, что Ленг еще не восстановился после ранений, — я расскажу тебе правду, когда все закончится. — Стимул, чтобы выжить? — скептично спросила коммандер. Кай покачал головой. — Чтобы оставить в живых меня. Оба улыбнулись. — Можешь не надеяться. Ты здорово напортачил, Кай. И когда… если, — поправилась женщина, нахмурившись: «Плохой настрой, Шепард, заранее думать пессимистично», — если мне понадобится бросить кого-то в самое пекло, чтобы обеспечить прикрытие, это будешь ты. Если мне понадобится пожертвовать солдатом для исполнения миссии, это будешь ты. Надеюсь, уяснил, Кай? Завтра ты будешь сражаться в самых горячих точках. — То есть, в твоей команде? — спросил он совершенно спокойно. В голосе не было ни насмешки, ни жалобы. Его собеседница промолчала.***
Тишина длилась долго. «Слишком долго», — подумала Шепард. Ей вдруг стало до боли обидно, что единственный человек, с кем она хотела провести последнюю ночь, — заклятый враг, убийца ее надежного товарища и просто плохой парень. И еще обиднее от того, что даже с ним, как оказалось, не о чем разговаривать. «Подражая поэтам прошлого века, — думала Шепард, — можно говорить, что между нами выросла стена. Большая и, должно быть, пуленепробиваемая. Кай заложил фундамент еще тогда, когда полез мне в трусы. Хотя… если подумать, даже раньше. Если подумать, — говорила себе женщина, — стена между нами была с самого момента знакомства. И, может, я вообще никогда не видела настоящего Ленга. Ведь и он, и я — мы только играли друг перед другом роли. И никогда не показывали, что было в нас настоящего. А что вообще было? Может, в порыве слабости он рассказывал мне фрагменты из своей жизни. А, может, врал. И это даже неважно. Важно то, что все это время я верила, будто знаю Кая. Несмотря ни на что, мне казалось, что я вижу в нем родственную душу. А что на деле? Завтра мы, может, умрем, а сегодня нам нечего сказать друг другу». — Ты чего-то ждешь от меня? — Ленг выгнул брови и выжидающе посмотрел на Шепард. Она переступила с ноги на ногу, и вдруг разочарование превратилось в гнев. Еле сдерживая себя, так, что даже пришлось прикусить губу, Шепард помотала головой. — Нет. Ничего. Я уже ухожу. — Останься. — Это не имеет никакого смысла. — Все это не имеет никакого смысла, — ответил Ленг, — ты ненавидишь меня и все равно оставляешь в живых. — Нам нужны солдаты. — Я сделаю все, что будет в моих силах. — Правда? — спросила Шепард, бросая на собеседника скептичный взгляд. Она почти физически ощущала, как тяжело дается им каждая фраза, и как слова буквально разрезают спертый воздух. — Правда. Я не воюю за мир во всем мире, но не хочу смотреть, как хренова вселенная катится в ад. — Ты хочешь исправить ошибки? Ленг усмехнулся. — Не строй из меня святого грешника, Дженни. Ты знаешь, как легко я умею обманывать ожидания. — Только если ожидать от тебя чего-то. Ленг наигранно рассмеялся. Он, преодолевая боль, так что это было заметно невооруженным глазом, спрыгнул со стола и подошел к Шепард вплотную. — И чего ты ждешь от меня? — спросил Кай, стараясь прижать собеседницу к стене. Но Шепард вывернулась и проделала задуманное с ним, так что спина мужчины теперь касалась холодного металла, а рука коммандера вжималась в его горло. — Жду случая, когда смогу всадить тебе пулю в лоб. Он усмехнулся и слегка склонил голову. — Похвальное желание. Может быть, завтра тебе представится такая возможность. А сейчас дай мне поспать. Завтра тяжелый бой, и мне не льстит присутствие столь важной гостьи. — Шел бы ты! Она сильнее вдавила руку, борясь с неприятным желанием, потом, издав стон, смешанный с криком, с силой оттолкнула Ленга. Она сама не знала, чем было вызвано раздражение: стойким ощущением приближающейся смерти, осознанием того, что последнюю ночь она проводит в компании врага, или тем, что даже он гонит ее прочь. Но Шепард ничего не могла поделать с этими эмоциями. Будь она в центре сражения, она взяла бы себя в руки и, отодвинув все на второй план, выложилась на полную. Она стреляла бы по хаскам, ощущая, как пахнут гнилью их раздутые тела, сносила бы голову банши с их когтистыми, костлявыми руками и играла бы в проклятую корриду с тварями. Она уничтожила бы даже жнеца, если бы это было необходимо, и не позволила бы себе хоть на миг поддаться эмоциям. Но это была чертова ночь на спокойной и спящей Нормандии. Ее последняя ночь. И даже Шепард, пережившая все виды дерьма, чувствовала, как отчаянье захлестывает ее холодными волнами. Черт! Она была готова умереть. Каждый божий день, выпрыгивая из шатла и сжимая в руке пистолет, она была готова отправиться в другой мир. Женщина понимала, что завтра, когда Цитадель с Горном объединятся, она будет рада отдать себя за уничтожение жнецов. Но сейчас, как никогда раньше, Шепард ощущала всю красоту жизни. И давно забытое чувство вновь подступало к ее горлу. Ей было страшно. И от этого она злилась особенно сильно. Но когда коммандер собралась уйти и занять остаток ночи алкоголем, Кай схватил ее за локоть. — Останься, — сказал он. — Ты же сам сказал мне уйти. — С каких пор ты выполняешь чужие приказы на своем корабле, коммандер? И тогда, развернувшись, она увидела его лицо. Загорелое, красное, с широко раскрытыми порами и тонкими, чуть заметными полосками шрамов, в которых поблескивали частички металла, с сухими губами, с небритой щетиной, с сощуренными и от этого такими строгими и пронзительными глазами и с нахмуренным лбом, на котором блестела обрюхатившаяся капля пота. «Как же он постарел», — подумала Шепард отстраненно. А в другой момент Кай уже целовал ее, а она не знала, как оттолкнуть его и стоит ли отталкивать. Не было ничего теплого в их движениях и в том, как они обнимали друг друга. В том, как Ленг целовал ее, и как она отвечала. Это была такая же холодная и лишенная жизни красота, как лязг металла во время сражения. Как свист пуль, когда те пролетали над головой. Еле уловимое, но бесконечно сильное чувство, скользящее на грани опасности и удовольствия. — Ты не хочешь этого? — спросил Ленг, оторвавшись на секунду. — А ты станешь меня спрашивать? — Только один раз. — Это потому что я могу убить тебя? — Потому что это последний раз. Ты ведь тоже чувствуешь это, чувствуешь, что завтра все закончится. — Ты прав, — она коснулась его губ, потом ненадолго отстранилась, переводя дыхание, — завтра все закончится. Завтра мы победим их. И оба будем живы. — И будем жить долго и счастливо? — с насмешкой спросил Кай. — Нет, я отдам тебя под трибунал. Или своей команде. Они решат расстрелять тебя. — И ты тоже решишь? — Я не смогу возражать, — она говорила это, продолжая целовать Кая и отрываться, и снова целовать. Как будто хотела одновременно ненавидеть и любить его. Словно не могла решиться и от этого получала особое наслаждение, — ты убил Тейна. Ты почти убил меня. Ты обрек стольких на смерть. — Ты взорвала Бахак. — Так было нужно. — Потому что ты делала то, во что верила. Как и я. Разница лишь в том, что мой идол оказался гнилым. — Мы не одно и то же. Не сравнивай нас. — Не буду. И Шепард плохо помнила, что было дальше. Только на один короткий миг она подумала, что упускает какую-то деталь. Но это было так сложно — сосредоточиться, когда мир вокруг пульсировал и вливался в нее с каждым движением Ленга. Когда он запустил руки под ее форму, гладил ее бедра, когда он целовал ее, а она отвечала, не понимая, как и зачем. И когда она смотрела в его глаза и находила в них то же, что находила и много лет назад: призыв к удовольствию. Чистому, безграничному и лишенному всяких рамок. И плевать, что Ленг был ее врагом. И что она ненавидела его и собиралась — по-настоящему собиралась — отдать под трибунал. Плевать было на то, что скажут другие, и на то, чем это все грозило для ее собственных чувств. Она собиралась умереть завтра и не хотела сожалеть о том, что не успела сделать. — Идем в мою каюту, — сказала она, — это будет гораздо лучше смотреться в постели.***
Кай лежал на кровати, подняв над головой руки. Она держала его запястья: точь-в-точь как на поле во время их первой встречи. Только они поменялись местами, и все вокруг стало совершенно иным. Так много времени прошло между этим мигом и детством, которое теперь казалось беззаботным. Шепард смотрела, как проплывают отражения звезд в почти стеклянных глазах Ленга, и думала о том, как необычно все вышло. В какую-то секунду ее полностью поглотило сожаление, которое бывает у человека, когда тот думает: «вот если бы я мог вернуться в прошлое…» Если бы она только могла вернуться на то поле, где прижимающий ее Ленг был самой большой проблемой. Где мир казался бесконечным и нерушимым, и Шепард не приходилось держать его в руках и молиться, чтобы тот не упал. В те времена, когда не было жнецов, войн, павших товарищей и треклятой политики. «Вот что я люблю в Кае, — поняла она в тот момент, — люблю то, что он единственный, кто разделяет со мной прошлое». А потом она уже ни о чем не думала, только чувствовала, как стучит ее сердце и как весь мир будто толкается от движений Кая. Его лицо было потным и красным, грудь быстро поднималась и опускалась, а в движениях ощущалось особое напряжение и от этого какая-то совершенно необычная чувственность. — Тебе все еще больно? — спросила Шепард, хотя ей совершенно не хотелось спрашивать. — Призрак не любит уволившихся по своему желанию. — Мы можем закончить, если тебе больно. — Не нужно… проявлять заботу. Я делаю то, что хочу делать. И потом они долго ничего не говорили друг другу. Шепард чувствовала, как скользит вокруг целая вселенная. Как все пути и все варианты жизни проносятся мимо, касаясь ее кожи волнительными образами. Сколько всего было и могло быть! Сколько раз она могла умереть и убить Кая. Сколько раз они могли никогда не повстречаться в этом огромном мире. И теперь Шепард ощущала, как все эти «если» проскальзывают мимо, собираясь в одной единственной точке завтрашнего дня. И она знала, что сколько бы вариантов не существовало, все они могли привести лишь к тому, что наступит завтра. А перед этим неотъемлемой частью становилась ночь с Ленгом, в которой она растворялась сейчас и в которой испытывала самое редкое и необычное чувство в своей жизни: гармонию с самой собой и окружающим миром. Теперь она понимала, что все встает на места и круг замыкается. И на фоне этого блестело от пота лицо Кая, поднималась и опускалась знакомая сильная грудь. «Я схожу с ума», — подумала Шепард. Но ей было уже плевать на это.***
— Я поняла, что с тобой не так, — сказала она позже, когда они лежали вытянувшись на кровати, и чувствовали длину тела друг друга, — еще недавно от тебя разило, как от живого трупа, а теперь нет даже того налета гнили, который всегда тебя преследовал. — Это ведь хорошо, разве нет? — Это странно. Мне не нравилось то, что я чувствовала рядом с тобой, но сейчас я сомневаюсь. Что если ты — долбанный клон? — Ты правда веришь в это? — Кай приподнял брови и с выражением посмотрел на собеседницу. — Я уже ни в чем не могу быть уверена, когда дело касается Призрака, — проговорила она задумчиво. Теперь Шепард погрузилась в свои мысли, стараясь понять, как не заметила этого раньше. Словно важный кусок выпал из ее памяти. Сколько она себя помнила, Ленг ассоциировался именно с этим проклятым запахом крови и корицы, который появился сразу после внедрения имплантатов. И потом, при их последних встречах он был очень сильным. Настолько, что Шепард ощущала его на далеком расстоянии, как ощущают запах гниющих трупов. А теперь… теперь это просто ушло. Совершенно, будто ей только мерещилось, а теперь наваждение прошло, — ты ведь не можешь быть долбанным клоном. Ленг засмеялся и поправил длинные волосы, упавшие на его лоб. — Не могу, — сказал он хрипло, — думаю, это связано с имплантатами. Когда я был смертельно ранен, Призрак использовал имплантаты жнецов, чтобы вернуть меня к жизни. Ты, должно быть, заметила. — Я видела, как работают чертовы моторы на месте твоих органов. — Он сказал, эти имплантаты — уникальная смесь органики и синтетики. Усовершенствованные технологии жнецов. Крошечные роботы размером с человеческие клетки, способные интегрироваться в них и обеспечивать выполнение всех необходимых функций. Способные создать свою самовоспроизводящуюся систему. Не просто заменить порченые куски мяса, а создать новое тело. Нового человека... новое что-то, похожее на человека. — Я видела это, когда твои раны затягивались за считанные минуты. — Такое тело не портится и не гниет, — закончил Кай, — оно — совершенное сочетание органики и синтетики. Должно быть, поэтому ты не можешь почувствовать от меня то, что раньше. Я уже не такой. Еще один удачный эксперимент Призрака после Лазаря. — Значит ты больше не человек? — нахмурившись спросила Шепард. Ей стало очень противно от подобных мыслей. — Ты точно такой же, как хаск, только более усовершенствованная модель? — Я такой же, как жнец. — Но я видела, что ты потеешь, — возразила Шепард, — чувствовала. Если ты — чертова машина, ты не можешь быть способен на такое. — Я не знаю, Дженни, — произнес Кай тихо, — я лишь пересказываю слова Призрака. Он говорил я буду точно таким, как и прежде. Только изменюсь внутри. Стану совершенней. И я чувствую, что теперь все иначе. — Иначе? — нахмурилась коммандер, — В каком смысле? — Теперь все прояснено. Словно я стал четче видеть цели и задачи. Словно мне стало легче управлять собой. — Это значит, что ты уже индокринирован. — Призрак гарантировал защиту. — Он сам в лапах жнецов. — Я не индокринирован, — сказал Кай, — я принадлежу себе и точно знаю об этом. Я — это я. — Банезия и Сарен говорили так же. — И так же скажешь ты, если я задам аналогичный вопрос. — Я борюсь со жнецами! — А я теперь в твоей команде. Эй, эй послушай, — он притянул ее к себе, хотя она собиралась уже вставать, — я не подчиняюсь этим машинам. А если даже они попытаются подчинить меня, я продержусь еще один день. Завтра все решится, и я хочу, чтобы ты доверяла мне. — Зачем? — Потому что тогда я стану доверять тебе. И тогда я буду полезней. — Откуда мне знать, что ты не подставишь нас? — Я даю тебе слово. — Такое же, как и тогда, когда всадил мне нож в живот? — Я обещал перейти на твою сторону и теперь я здесь. Разве это не доказывает, что я говорю правду? — Черт, Кай. Я хочу тебе верить. Но цена ошибки слишком высока. — Ты хочешь просто убить меня? — Я не знаю. Не знаю. Я подумаю обо всем завтра. Я могу рассчитывать на то, что ты не прикончишь меня во сне? — Это было бы слишком просто. — И все же я отведу тебя обратно и запру. Цена ошибки, Кай. — Я могу понять это. В таком случае: «Спокойной ночи», — он провел рукой под ее грудью и поцеловал Шепард в губы, — я говорил, что это в итоге случится. — Тебе пришлось ждать очень долго, — улыбнулась она, вставая следом. — О, я умею ждать. А потом Шепард лежала на кровати, распластав руки и уставившись в иллюминатор за которым чуть подрагивали точки звезд и думала о своей команде, о себе, о Ленге и о том, что завтра все это закончится.