Танцуя по краю могилы

— У тебя бывает такое чувство, словно летишь? — спросила Анна-Джейн Майка. К тому времени они уже долго поднимались на гору, оба были уставшими и говорили с большими перерывами на одышку. Небо потемнело, и на нем выступили хоть и бледные, но крупные звезды. Шепард нашла созвездие агнца (созвездие большой хрени, как его называли в шутку) и отсчитала девять звезд влево. — Вон там, — девочка протянула к небу руку и ткнула на звезду пальцем, забыв о прежнем вопросе. Майк проследовал за ней взглядом. — Что там? — Солнце, — ответила Шепард, чуть улыбнувшись, — наше родное. Ты слышал легенду? — Какую? — Об Икаре? — Я знаю такой корабль. Майк достал из походного рюкзака одеяло и постелил его на влажную траву. Анна-Джейн продолжала стоять. — Хочешь, я расскажу? — Ты какая-то чудная, когда смотришь на звезды. Она встряхнула головой и усмехнулась. — Прости. Честно, прости. Просто вспоминаю, как мне все это говорил папа. Она еще раз улыбнулась и села на покрывало, подобрав ноги. Майк открыл корзинку для пикника и принялся доставать еду. — Так что за история? — Думала, ты не хочешь слушать, — девочка принялась помогать товарищу. — Не особо. Но теперь ты меня заинтриговала. — Это было очень давно, — начала Шепард, — до космических кораблей, самолетов и даже до автомобилей. В Афинах жил Дедал. Знаменитый мыслитель и скульптор. Камень давался ему так же легко, как… — Как шлюхи? — Иди к черту! — она игриво ударила Майка по руке. — В общем, Дедал и его племянник… — Икар? — Нет, другой. Дедал и его племянник многое изобрели и многому научили местных жителей, но однажды, забравшись на гору, как мы сейчас, они смотрели на город и ощущали все величие полета. Племянник, поддавшись очарованию высоты, шагнул к самому обрыву, не удержался и упал. Дедала обвинили в его смерти, и он вынужден был бежать на Крит к строгому и жестокому царю Миносу. Минос дал ему приют и позволил творить, но только во благо царя. И никому, ни одному кораблю не было позволено вывозить изобретателя из города. Так Дедал долго жил в золотой клетке. Но скучал по дому, и, в конце концов, нашел способ вернуться. Дедал смастерил крылья из перьев, склеив их воском, и взмыл вверх. Он парил над островом, стараясь не подниматься высоко и не опускаться слишком низко. Полет прошел отлично, и теперь Дедал знал, что может выбраться. Лишь одно омрачало его спасение. В золотой клетке у него рос уже взрослый сын Икар, и Дедал не хотел бросать его. Так он сделал крылья и ему тоже. И в один жаркий день они улетели с острова. Никто не мог их догнать и поймать. Путь к свободе. Путь к спасению. Дедал летел как привык: не высоко и не низко, используя крылья только как инструмент. А Икар поддался соблазну полета. Он махал крыльями все быстрее и быстрее, поднимаясь к солнцу, бесстрашно глядя в пылающий глаз неба. И в один миг, когда Дедал отвернулся, воск на крыльях Икара растаял, и юноша упал в море. Волны поглотили его навсегда. Так закончилась история Икара. — Тьфу, больше никогда не полечу на этих кораблях. — Да ты вообще ни разу не летал. — Значит, просто не полечу. Это ж надо назвать так посудину! Красивая история. Только глупая. Как воск мог растаять, если воздух нагревается от земли, и чем выше — тем холоднее? — Тогда об этом еще не знали. — И крылья не смогут поднять человека. Разве что помочь в планировании. Не больше, — продолжал упрямствовать Майк. Анна-Джейн недовольно фыркнула. — Ну и придурок! — сказала она совсем по-девчачьи. — Это же легенда. И мне она нравится. Вот поэтому я и думаю: ты когда-нибудь ощущал, что летаешь? — Не понимаю тебя. — Ну, иногда мне кажется, что я как Икар. Хочу подниматься все выше и выше. Знаешь, когда-нибудь я сгорю из-за этого. — Ты точно какая-то странная сегодня, — сказал он, прижимая Анну к себе, — но мне это нравится. Анна положила голову ему на плечо и зевнула. — Хороший вид, правда? — Правда. Давай отсюда и запустим фейерверки. — Отсюда все увидят. — Да плевать. Мы потом быстро убежим и никто не узнает, что это мы. Ну, если, конечно, ты не «сгоришь» раньше. Он засмеялся, и Анна-Джейн засмеялась с ним, хотя и чувствовала легкий налет обиды. *** Брехня. Это было единственное слово, которое пришло ей в голову. Было еще "дерьмо", но Шепард отбросила его прежде, чем осознала. Дерьмо подходило к ситуациям, из которых сложно выбраться. Мендуар был дерьмом. Элизиум - тоже. Тессия — дерьмо по двойному тарифу. Это слово означало нечто, поддающееся человеческому разуму. То, что происходило сейчас, назвать можно было только брехней. Перед ней стоял голубоглазый мальчик, одетый в белую курточку, - в лучших традициях дешевых фильмов, где сценаристы запутывают сюжет так, что в конце их спасает одно только явление сверх-существа. «Брехня», — так всегда говорила Шепард, когда они с Майком смотрели такое в кинотеатре «Сатурн», отдавая за билеты по два кредита каждый. Однажды она устроила настоящий скандал, начав обкидывать попкорном экран, где двухмерный Джон Лойд говорил, будто тот черный парень вовсе не умер, а был спасен, ибо в пуле пряталось лекарство от смертельной болезни («и бла-бла-бла, — продолжила Анна, — такой классный фильм и такая брехня в конце!»). «И такая брехня в конце», — думала она теперь, наслаждаясь вкусом сухой иронии. Прежде женщина не знала, какой он, а теперь ощутила сполна: кровь, сухость во рту и собственная рвота, подступающая к горлу. «Удивительно, как некоторые вещи просто происходят в твоей жизни». Перед ней стоял мальчик трехмерный, но полупрозрачный. И говорил в точности как герои дешевого кино: будто жнецы вовсе и неплохие, а спасают мир от смертельной болезни. «Ага, — подумала Шепард отстраненно, — а тот черный парень вовсе не умер». С тех пор, как Шепард провалилась в обморок, и до нынешнего момента происходило только одно: брехня. Сначала она очнулась где-то на летающей платформе. Полноценным возвращением в сознание назвать это было нельзя, но что-то женщине удалось выхватить. С ней был Ленг, а внизу (он раздвоился, но оба его тела удалялись) сидел, опершись на панель, Андерсон. Выглядел он не лучшим образом. По-настоящему Шепард пришла в себя, когда ее позвал какой-то голос: одновременно мужской и женский. Казалось, что женская часть похожа на ее собственный, но наверняка говорить было трудно. Коммандер открыла глаза и увидела перед собой только яркий свет, потом тот собрался в подобие силуэта. И, полностью соответствуя отфильтрованному стилю дешевых триллеров, силуэт оказался тем самым мальчиком: первой жертвой войны, которой женщине пришлось посмотреть в глаза. Такое трудно было забыть, и образ пацаненка, зажимающего в руках маленькую копию Нормандии, долго еще преследовал ее во снах. Но, черт возьми, что он забыл здесь: посреди Цитадели!? Долгое время Шепард не говорила ничего. Отчасти потому, что не знала, что можно сказать. Отчасти — потому что проклятая галлюцинация перехватила всю инициативу. Проблема заключалась в том, что галлюцинация не собиралась признаваться. Она не говорила: «Шепард, я плод твоего воображения. Сейчас кто-то из реального мира хорошенько пнет тебя, и ты очнешься». Вместо этих (несомненно утешающих) слов мальчик утверждал, что является Катализатором и что им, мать его, нужно найти новое решение. Коммандер надеялась, что это один из тех снов, которые кажутся очень реальными, пока ты не проснешься. Черт! Как такое вообще могло быть?! Мальчик посреди Цитадели?! Тот самый мальчик, который приходил к ней во снах: разве не доказательство лживости происходящего? И все-таки одна вещь убеждала в обратном. Боль. Болело все: живот, кожа, горло жгло, сердце стучало как бешеное. Только Ленг помогал устоять на ногах, перекинув ее руку через шею и волоча Шепард за собой, как покойника. С трудом, но она заставила себя встать на ноги: «Последний рывок, коммандер, чертов последний рывок». Катализатор продолжал говорить о значении жнецов: мы не пуля, но лекарство от вируса. «А я та самая блондинка, которая пишет в финале: «НЕТ», — сказала про себя Шепард, — жирным черным карандашом. Нет, маленький ублюдок, у меня нет вопросов. Только один (она поняла, что даже в этом парадирует блондинку). Только один, последний». Она собралась с силами и сняла пистолет с пояса. За окном открывался вид на жнецов, уничтожающих корабли союзников (мы не пуля, а лекарство от болезни). Справа стоял Ленг. Он молчал, но лицо его выражало задумчивость. — Куда стрелять, чтобы уничтожить этих ублюдков? — спросила наконец Шепард. Мальчик отреагировал мгновенно. Его голос был холодным, рассудительным и беспристрастным, и от этого еще больше раздражающим. — Это будет нерациональным решением, Шепард, — сказал он, — мы можем предложить тебе другие варианты. Мы можем объединить органическое и синтетическое начало… — Спариваться с вами? — перебил Ленг. Он был чуть целее Шепард, но терпения имел явно меньше. — Говори, как вас остановить. Голограмма, казалось, задержалась с ответом на несколько секунд, потом все тот же беспристрастный голос («В нем точно есть и мои интонации», — подумала Шепард) ответил: — Мы предлагаем иное решение. Вы можете создать единый интеллект с нами, — сказал Катализатор, — решение основано на невозможности органиков и синтетиков понять друг друга. Мы считаем, что в случае слияния сознаний жнецы будут действовать наиболее рациональным и удовлетворяющим обе стороны способом. По сути, вы будете контролировать нас. — Контролировать, — повторил Кай, — это то, о чем говорил Призрак. — Это то, что внушали Призраку, — поправила Шепард, — так же, как сейчас нам. Мы отказываемся. Говори, где ваш двигатель, или я начну стрелять во все подряд. Мальчик отошел в сторону. Шепард и раньше видела развилку, но только теперь сосредоточила на ней внимание. Три стальные дорожки, которые ведут в разные стороны. В центре горит зеленый луч, похожий на тот, с помощью которого жнецы собирали на Цитадели трупы. Справа - труба, и Шепард знала (в ее голове что-то начало гудеть), что та представляет опасность: «отличное заключение, коммандер, вопрос: опасность для кого?». Третья дорога вела к пульту. Ленг смотрел туда. — Я показал вам варианты, — сказал мальчик, — но не могу принять решение. Только органики могут сделать это. — Отлично, — Шепард подняла пистолет и двинулась в сторону трубы, — обдумывание не займет много времени. Но ее остановила рука Кая, и когда Шепард машинально развернулась, она увидела, что его глаза горят механическим блеском. — Поверить не могу, что Призрак был прав, — сказал Ленг, — мне казалось, он сошел с ума, но все это время он был прав! Мы можем использовать жнецов. Мы должны. — Очнись! — одернула его Шепард. — Мы НЕ можем так рисковать. Она понимала, что с ее товарищем что-то не в порядке. Видела, что его движения потеряли прежнюю грациозность, как это было с Андерсоном полчаса назад. «Это даже хуже, чем пули, которые спасают от смерти, — подумала Шепард, — это оружие, которое порабощает владельца». Итак, вывод был очевиден: Ленг одурманен. Те механизмы, которые заложил в него Призрак, работали как бомба замедленного действия, и рано или поздно это должно было произойти. — А что будет после войны? — продолжал Ленг. — Столько было разрушено, на восстановление уйдут десятилетия. Из-за нестабильности начнутся новые войны. За планеты, на планетах, вокруг планет. Ты знаешь это, Шепард: люди не изменятся, они всегда будут воевать, пользуясь любым случаем. И будут сотни таких же деревень, как моя, и колоний, как твоя. Но если бы мы могли контролировать силу несравнимой мощности… — Ты бредишь! — возразила коммандер. — В тебе говорят их технологии. — Да, но их голос звучит ясно. Вот, что нам нужно. Нам нужен хаос, но в рамках порядка. Пусть существует свобода воли, но пусть она не выходит за рамки, способные уничтожить мир. Мы сможем это проконтролировать. Ты сможешь. — Я не буду так рисковать! И приказываю тебе оставить эту затею. Я иду уничтожать жнецов. Катитесь ты и твои сраные машины обратно в ад! Она оторвалась от Ленга и, шатаясь, направилась в сторону трубы. Но Кай резким движением повалил ее на пол. — Ты скажешь спасибо за это, — произнес он, — однажды. Все ясно, Шепард. И знаешь, что самое смешное, — прошептал он, наклоняясь к ее уху, — все это время они называли героем тебя и думали, что тебе дано вершить судьбу мира. Но в итоге это все-таки оказался я. Она сжалась. Как и обещала. Вокруг меня. Однажды ты скажешь спасибо. И он торопливо, прихрамывая на правую ногу, двинулся к панели контроля. «Черт! — только и успела подумать Шепард. — Черт! Черт! Черт!» Она схватила выпавший пистолет и начала стрелять. Но спина Кая светилась зеленым, и пули, плавясь, падали на пол. Потом Шепард что-то кричала, чувствуя, как подступают к глазам слезы отчаяния. Пыталась встать и даже сделала несколько шагов. Но рана была слишком серьезная, а она — черт бы подрал ее медлительность! — слишком долго говорила с Катализатором. *** — Когда-нибудь я поднимусь к солнцу, — сказала Анна-Джейн, обнимая Майка, — но, знаешь, я разобьюсь, так и не добравшись до конца. Считай это предсказанием, но когда-нибудь я совершу ошибку, и она станет роковой. — Знаешь, что самое классное в тебе, — ответил тогда Майк, — твои самые роковые ошибки приводят к лучшим результатам. Только ты не лети к солнцу: пусть кто-то другой отдувается, ладно? *** Она сделала вперед еще несколько шагов и, что было сил, закричала: — Кай! Он уже подошел к панели, положив руки на рычаги, и развернулся к Шепард, сохраняя на лице безразличное выражение. — Кай! — повторила она, целясь. — Кай! Посмотри на меня. Мы все время ходили по краю. Мы называли это краем могилы, помнишь? Яма, из которой смотрят варрены. Хрупкая доска. И теперь ты готов сдаться и добровольно прыгнуть вниз? Потому что оказался слабаком? Чертовым трусом? Шепард знала, как возвращать сознание индокренированным. С Сареном и Призраком было легче: нужно было давить на чувство долга. С Ленгом приходилось иначе. Только одна вещь во всем мире выбивала его из равновесия. Только одно могло заставить его дрожать, как брошенного щенка. Только одну вещь Кай не мог забыть. Одно воспоминание: момент, когда впервые встал на ту доску. — Кай! Ты знаешь это. Нет ничего проще, чем упасть. Но ты должен держаться. Потому что ты, мать его, лучший, кто может балансировать на грани. Ты знаешь это, верно? Ты танцуешь по краю могилы. Только не падай сейчас. Кай, не поддавайся. Все время, пока она говорила, Ленг держал руки на рычагах. Когда он только прикоснулся к пульту, случился мощный разряд, и теперь тело мужчины искрилось и стреляло молниями. По всему было видно, что ему больно. Но он ни разу не отвернулся и смотрел точно на Шепард. И потом Кай сдул прядь волос (как они делали, чтобы подать друг другу знак) и чуть заметно кивнул. В ту же секунду Шепард всадила в него остаток обоймы. Барьер так и не вспыхнул. «Кончено, — подумала Шепард, глядя на завалившуюся назад голову товарища, — осталось только взорвать…» Она не успела закончить: яркая голубая вспышка прошлась через нее, и Шепард потеряла сознание. *** — Космический корабль Анна-Джейн взлетает! — говорил отец, обнимая дочку за талию. Потом он подкидывал ее и перехватывал прямо в полете, поднимая над головой. — Лучший крейсер галактики с самым крутым и пуленепробиваемым командиром на борту! Ты ведь будешь такой, верно, детка? — А ты полетишь со мной? — Только если обещаешь стать самым-самым знаменитым капитаном. — Раз плюнуть. Мужчина засмеялся. — Прямо так. Раз плюнуть? Моя маленькая девочка. Какая же ты у меня все-таки хорошая. Самая-самая лучшая. Клянусь, вся эта вселенная создана только для одной тебя. *** — Я ведь говорил Вам, мистер Вега, никогда не ставить против Шепард. Она всегда принимает верные решения. — Ничего, рано или поздно даже коммандер ошибётся. — Ты был чертовски прав, солдат, — думала теперь женщина. Она понимала, что лежит и что не умерла, потому что знала, что такое настоящая смерть, и что она является абсолютной пустотой. Здесь было иначе. Здесь блуждали образы из разных времен и реальностей. События, которые случились давно и совсем недавние, моменты, которые могли случиться и которых никогда не было, — все это плавало перед ее глазами. Одни образы сменяли другие и накладывались друг на друга, создавая причудливые сны. Сквозь их пелену Шепард пыталась осознать себя и произошедшее. Одним из первых воспоминаний стали отец и Майк. Потом она думала о Нормандии, о своих друзьях, об адмирале Андерсоне, который сидел, опираясь о панель, зажимая рукой рану. И про его становившиеся уже по-старчески сухими и худыми пальцы, между которых текла красная кровь. И потом она вспомнила про Ленга и его решение, обрекшее мир на верную смерть. «Но мир, кажется, жив, — думала Шепард, — значит, я все-таки успела выстрелить?» Она услышала пронзительный писк. На его фоне выделялись голоса, сообщающие, что коммандер пришла в себя и что приборы зафиксировали повышающуюся активность мозга. Шепард сказала глазам открыться, но те не подчинились. Попыталась произнести хоть что-то, но губы не хотели работать. Сначала женщина испугалась, что парализована. Однако после почти получасовых усилий она смогла открыть глаза и увидела перед собой взволнованное лицо Лиары. — Ох, Шепард, я так рада, что ты пришла в себя, — сказала та. На ее глаза навернулись слезы, — клянусь Богиней, я боялась, что ты не очнешься. — Мы всё еще живы, — сказала коммандер хрипло, — что произошло? — Я не знаю, — ответила Т’Сони, нахмурившись, — мы думали, это ты. Жнецы просто отключились. Сначала заискрились, а потом… словно перегорели. Ты знаешь, что случилось? «Кай тоже перегорел», — подумала Шепард сухо. Вслух она сказала другое: — Не уверена, что знаю. Андерсон и Ленг? Где они? — Мне жаль, — ответила азари, — Оба мертвы. — А я, — спросила Шепард растерянно, — почему я жива? — Тебя нашли в куске цитадели, — Лиара снова заплакала, — он был экранирован защитным полем. — Защитным полем? — коммандер попыталась встать, но не смогла, — Откуда? — Богиня! Разве не все равно? Ты жива, а жнецы - нет! «А тот черный парень вовсе не мертв», — подумала Шепард с сухой иронией. Ирония — это было хорошо: явный признак выздоровления. — Ладно, — она сжала ладонь подруги, — дай мне отдохнуть немного, и я расскажу все адмиралу. Он ведь еще жив? — Хакет? — уточнила Лиара. По ее щекам текли крупные слезы. — Да, жив. Отдыхай, Шепард. *** — Не знаю, что там произошло, Адмирал, — закончила доклад Шепард, — я рассказала то, что помню. Не исключено, что все это время я лежала в бреду. Хакет стоял в привычной позе, убрав руки за спину. Его нахмуренное лицо выражало особую мрачность. — У вас есть какие-то идеи, как это можно объяснить? Шепард пожала плечами. — Я разговаривала с «экспертами», — на последнем слове она изобразила кавычки, потому что не верила в существование специалистов по жнецам, — они говорят, я убила его, когда Ленг стал их контролером, но еще не успел стать машиной. Выбрала удачный момент, вроде как. Какого черта жнецам вообще понадобилось находить это новое решение, я не знаю! Может, Левиафаны дадут ответ? Не думаю, что они очень разговорчивы. — Вы верите в это? Коммандер усмехнулась. — Мне больше нравится идея с галлюцинациями, но, если отбросить ее, ничего умнее не остается. Ленг сам указал, в какой момент стрелять. Может, он чувствовал происходящее. — И именно он экранировал участок Цитадели? — Не исключено, — ответила Шепард задумчиво, — но знаете что, адмирал, — добавила она, улыбнувшись, — это самая брехнявая развязка из всех, которые я видела в своей жизни.