Stuck with me

Следующая дверь ему незнакома, и Юнги замечает ее из чистой случайности, подметив то, как она выбивается из всех остальных. Но от открывшегося пейзажа Чимину тут же дыхание перехватывает — это дверь, ведущая на крышу: перед глазами предстает небо и кучка подростков, сидящих на краю. Это же совсем недавно было. Года три назад. — О нет, — выдыхает он. — Только не это. Если бы у него были пальцы, он бы непременно вцепился в руку Юнги, ища поддержки. Сам Юнги смотрит на него озадаченно. — Что произойдет? Чимин кусает губу, качая головой. Даже если бы он потрудился, то объяснить все равно не смог бы. Ноги дрожат так сильно, что он на мгновение сомневается, что это все нереально. Юнги подходит ближе к краю, чтобы услышать разговор, и Чимин двигается за ним, потому что в одиночку стоять невозможно. — У тебя что, боязнь высоты? — Это не такие вещи, о которых можно шутить, мудила, — перебивает чей-то низкий серьёзный голос. — Если бы у тебя была фобия, ты бы понял. — Тэхён-и, — кричит Чимин, смеясь и ставя на покрытие банку пива. — А ты что, сам высоты боишься? Смех. Юнги смотрит на Чимина из настоящего мрачно. — Иди к черту. Ничего я не боюсь. — Серьезно? А слабо встать на край? Тэхён поднимается, глядя на него сверху вниз; он высокий и поджарый, с симметричными чертами лица и яростно насупленными густыми бровями. — На слабо разводишь? И он, глядя только себе под ноги, наступает на парапет, идущий по периметру крыши, и встаёт на него. Ветер треплет его черные волосы. — Доволен? — Да так каждый сможет. А ты… Можешь повиснуть на руках? Ну скажи же ты нет, идиот… Почему ведешься? Тэхён смотрит на него долгим немигающим взглядом и садится на корточки, цепляясь пальцами за бетонный край. В компании повисает тишина, а сам Чимин из прошлого восхищённо приоткрывает рот. Такого никто из них не ожидал. Тэхён свешивает обе ноги с края, костяшки его пальцев побелели от напряжения, а пальцы скользят по бетону. На его висках сверкают капельки пота, а взгляд, как бы он не старался казаться храбрым, выдает его испуг с головой. Кажется, он держит ситуацию под контролем, но… Но его руки срываются. Никто даже толком не понимает, что случилось. Короткий вскрик, и все тут же бросаются к краю. Одиннадцатый этаж. — Боже, — коротко выдыхает Юнги. А Чимин снова ощущает, как глаза щиплет от слез, и он, прерывисто выдохнув, отворачивается, смаргивая слезы с ресниц. Юнги берет его за плечо и ведет к двери, ведущей в какое-то крохотное помещение на другом конце крыши. Хлопок, и представляющаяся снаружи крохотной комнатушка обращается в длинный коридор, ведущий вникуда. — Кем он был? — спрашивает Юнги тихо, когда Чимин опирается о стену и пытается подавить слезы, которые уже струятся по щекам. — Кем-то близким тебе? — Мой… Мой лучший друг, — всхлипывает он. — Я только после этого начал понимать, к чему могут привести слова… Мне хотелось умереть из-за того, что я сделал, понимаешь? Юнги вздыхает, шагает к нему и обнимает, позволяя опять намочить свое плечо слезами. На этот раз он ничего не говорит, а просто гладит Чимина по спине и даёт выплакаться. Наверное, он теперь не может найти ему оправдания. Он никогда не придавал этому значения, наверное, подсознательно защищался от этого знания, но он был виноват уже в двух смертях. И ему было всего девятнадцать. Именно после этого он начал понимать, к чему могли привести, казалось, совершенно незначительные поступки. Он опять же сознался в том, что вина лежит на нем — рассказал об этом и родителям Тэхёна, и полиции, а друзья только это подтвердили. Все признали, что это случайность. Всего лишь трагическое стечение обстоятельств. Но то, что он сказал по поводу самоубийства не было фарсом или ложью. Он почти решился. Но не смог из-за банального страха. — Знаешь, что? Мне почти не встречаются такие люди, которые бы полностью раскаивались, в том, что совершили, — шепчет Юнги. — Чаще всего они думают, что виноват кто-то другой или что они вообще не могли ничего поделать… Не убивайся так. Да, ты виноват. Но нужно уметь отпускать прошлое. Чимин глубоко вздыхает, укладывая голову на его плечо поудобнее, и старается успокоить дыхание. От Юнги хорошо пахнет, даже несмотря на то, что у него на пальто тут и там пятна крови; какая-то приятная смесь из запахов кондиционера для белья, шампуня и свежего мужского парфюма. Это тоже действует успокаивающе. — Давай, ты ещё вытри об меня свое лицо в знак благодарности, — ворчит Юнги, и Чимин усмехается против воли. — Спасибо. Юнги отстраняется, достает из кармана пачку салфеток и, придерживая лицо Чимина за подбородок, утирает его мокрые щеки. Пальцы у него прохладные и сухие. — Чего так смотришь? — усмехается он, и Чимин в неловкости отводит глаза. Нельзя о таком думать, нельзя. Юнги выбрасывает смятую салфетку за спину, и Чимин хочет было возмутиться, что он мусорит в чертогах его разума, но сдерживается. В конце концов, эти самые чертоги не были образцом чистоты и опрятности. — Пойдем дальше? — А что будет, когда… Ну, знаешь, когда мы пройдем все мои ужасные воспоминания? — Ты увидишь со стороны тот момент, из-за которого ты впал в кому. А потом ты проснешься. — А если я не буду готов просыпаться? Физически. Ну, к примеру, если ещё будет идти операция? — Тогда ты не проснешься, — пожимает плечами тот. — Все просто. Ты останешься в этом воспоминании до тех пор, пока не сможешь проснуться. Логично? — Логично… — бормочет Чимин эхом. — Много у тебя ещё таких воспоминаний? Мне уже домой хочется. — Думаю, нет, — пожимает Чимин плечами. — Я могу припомнить только одно, но кто знает? Если быть честным — предельно честным, — то ему не хотелось возвращаться в реальность. В реальности его бы ожидали больничные стены, долгое восстановление, боль, оторванные руки. А еще, раз уж по-честному, то ему не особенно хотелось расставаться с Юнги. Они провели друг с другом всего несколько… единиц времени (кто знает, часы это или дни?), но Чимин успел к нему привязаться. А еще, кажется — самую малость! — влюбиться. Юнги берет его под испачканный в крови локоть и тянет за собой. — Тогда пошли. Но если поразмыслить логически, то ничего хорошего из этого не выйдет, и тому есть несколько причин. К примеру, Юнги, скорее всего, натурал, а даже если и не так, то никто не может гарантировать, что Чимин ему понравится. Тем более если учитывать то, какие темные эпизоды из его прошлого он увидел. И еще одна причина, самая вероятная: это все — плод его воображения, а Юнги — всего лишь его фантазия. Это будет неприятно. Конечно, чего приятного в том, чтобы влюбиться в собственную фантазию? Сам Юнги недовольно шипит: — Ты сам будешь идти или мне придется тебя тащить за собой всю дорогу? Раздражаешь. Мне казалось, у тебя с руками проблема, а не с ногами. — Ох, да. Извини, задумался. Юнги отпускает его локоть и в который раз вытирает ладонь об несчастное пальто, покрытое пятнами высохшей крови. Интересно: встретятся ли они, если с Чимином все обойдется? Захочет ли этого сам Юнги? — Хён, — зовет Чимин тихо. — Не зови меня хёном здесь. Что? — По-моему, это нужная дверь. Он останавливается перед дверью, которую, казалось, нельзя отличить от всех остальных. Чимин видел ее практически каждый день — это была дверь, ведущая из подъезда его дома. Да, это было действительно то воспоминание, о котором он и думал. Это произошло в этом году, в самом его начале. Чимин глубоко вздыхает, морально готовясь к тому, что ждет его за дверью, но шагает ближе, и дверь распахивается прямо перед ним. На улице — зима, но холод окружающего воздуха совершенно не ощущается; Чимин из прошлого выходит из подъезда вслед за ними, на ходу повязывая шарф. Чимин из настоящего невольно засматривается на его ладони. Кто бы тогда мог подумать, что через полгода этих ладоней уже не будет? — Что случится? — спрашивает Юнги уже привычно. — Сейчас мне позвонят, — вздыхает он. — И мой бывший парень скажет мне, что собирается совершить самоубийство. Хочется обернуться и посмотреть, как Юнги среагировал на «бывший парень», но страшно. И он просто смотрит на самого себя, понимая с горечью, что придется выслушать это все ещё раз. Они встречались всего полгода или около того; Чимин знал, что у Чонгука есть какое-то психическое расстройство, и первое время все было по уже известному алгоритму. Это: «вместе мы справимся» и уверенность в том, что он сможет ему помочь. И он не смог. Это оказалось сложнее, чем он наивно полагал. А потом они расстались, Чимин успел избавиться от угрызений совести, забыть о том, что значит срываться в два часа ночи на другой конец города, чтобы успокоить Чонгука из-за внезапной истерики, и начать жить спокойной жизнью. Правда, он до сих пор рефлекторно ощущал тревогу, стоило телефону зазвонить — он ожидал отчаянного «хён», выдохнутого в трубку. И терялся, когда это оказывались одногруппники или друзья. В кармане Чимина из прошлого звонит телефон и он, испуганно вздрогнув, немедленно отвечает, даже не взглянув на номер. И застывает, услышав это самое «хён». Чимин не слышит со своего расстояния того, что говорят с той стороны соединения, но помнит это наизусть: «Хён, скажи мне, почему я не должен умирать». Юнги подходит ближе, чтобы расслышать сказанное, и кидает на Чимина взгляд, полный сожаления. Тот, другой Чимин говорит в трубку севшим голосом, едва ли не срываясь: — Чонгук-а, где ты? «Какая разница?» — Чонгук-а, послушай, может, мне лучше приехать и поговорить с тобой с глазу на глаз? Пожалуйста. Не делай глупостей. Чимин из настоящего просто прикрывает глаза, потому что ничего больше сделать не может, кроме как переживать это все заново. «Хён, я же не за этим позвонил. Пожалуйста. Причины на то, чтобы жить — я сам уже не могу найти ни одной». Он помнит, какой ужас в нем поднялся из-за этих слов: он банально не мог собрать слов, чтобы сказать что-нибудь внятное. А время кусало его за пятки и подкидывало в голову картинки того, как Чонгук стоит с пистолетом в руке, с бритвой у запястья, с упаковкой успокоительного, с петлей на шее… И от печального конца его отделяют только слова Чимина. — Ради себя? — пробует он, и отчаяние пробивается в его голосе. — Чонгук-а, разве ты сам не боишься? В трубке раздастся полное страха и слез: «Как ты не можешь понять? Я гораздо больше боюсь того, что будет, если я не сделаю этого. Хён, ты ведь был единственным, кто… кто вообще просто попытался меня понять. Я уже не встречу никого такого. Болезнь прогрессирует, хён. Мне страшно». — Чонгук-а, — выдыхает Чимин. — Хочешь, я останусь с тобой? Ты получишь помощь. Жизнь ведь не кончается. «Спасибо, хён. Спасибо. Прощай». Чимин сжимает телефон в руке так сильно, что болят пальцы, и глотает воздух, едва ли не задыхаясь. — Нет, — шепчет он. — Не может быть. А мимо спешат прохожие и проезжают машины, где каждый торопится по своим делам, не обращая внимания на происходящую у дороги маленькую трагедию. Потом уже, когда он в панике будет обзванивать все службы (ни на что уже не надеясь), ему сообщат, что тело Чонгука было найдено в деловом районе около одной из многоэтажек. На плечо Чимину ложится ладонь Юнги и он вздрагивает, открывая глаза. — Идем? — Идем. За следующей подъездной дверью уже привычно скрывается полутемный коридор, и они оставляют за ней Чимина из прошлого, переживающего один из самых ужасных эпизодов в своей жизни. Чимин из настоящего же прислоняется к стене и пытается привести мысли в порядок. — Хэй. Мне же не нужно тебя утешать? Он усмехается. — Не стоит. Я уже успел отойти от этого всего, правда… Переживать это во второй раз довольно страшно. Юнги молчит, будто раздумывая, и отвечает спустя единицу времени. — Тебе, думаю, не стоит объяснять, что в этом нет твоей вины. — Если бы я смог подобрать правильные слова, то он был бы жив. — Нет, не был бы. Поверь мне, за годы этой работы я встречал очень много подобных случаев. Ты бы не смог его отговорить, как и не смог бы никто другой. Не вини себя, черт возьми, в том, в чем ты не виноват. Чимин вздыхает и смотрит на него внимательно. — Хён. — Не зови меня хёном. — Хорошо, Юнги… Ты не можешь уделить мне немного своего времени? Юнги поднимает брови и смотрит на него удивленно. — Зачем? — Я не хочу возвращаться. Хорошо — боюсь. Он боялся того, что может увидеть с самим собой, потому что абсолютно не помнил того, что могло бы привести его сюда. Вдруг это что-то действительно страшное? — Ладно, — пожимает тот плечами. — Присядем? Место, куда Юнги предлагает «присесть», здорово напоминает тот зал, где Чимин только проснулся. Тут светло и просторно, и много какой-то безликой сложной аппаратуры. Чимин догадывался, что это просто отображение его представлений о том, как выглядит заводская техника, и на самом деле ничего подобного даже не существует. — А теперь я хотел бы, чтобы ты рассказал мне что-нибудь о себе. Я тебе всю свою подноготную выложил, а о тебе знаю только те моменты, за которые ты чувствуешь вину. Чимин усмехается. — Тебе действительно интересно? — Действительно. И Чимин действительно рассказывает все о себе от и до — хоть рассказывать и не так уж много. Про то, как в детстве, после того пожара, его родители развелись, и мама забрала его с собой из родного Пусана в Тэгу. Оттуда он и выпустился этим летом, потом поступил на первый курс университета искусств и жил вполне себе спокойной жизнью вплоть до этого ноября. — Хорошо, — кивает Юнги, когда он заканчивает свой рассказ. — А почему ты не упомянул этого… как его зовут? Чонгука? Чимин поднимает брови. — Тут нет ничего такого особенного, чтобы это упоминать. Он учился в старшей школе, когда мы начали встречаться. Познакомились на фестивале комиксов, вот и все дела. — Как познакомились, сразу и начали встречаться? — Можно и так сказать. У Юнги смеющиеся глаза, когда он спрашивает: — Веришь в любовь с первого взгляда? Чимин совершенно не думает, когда тянет: — Да нет. Ты мне с первого взгляда, например, совершенно не понравился. Юнги долго смотрит на него, совершенно не меняясь в лице. — О, — только и говорит он. Этого кособокого неловкого признания, вроде, должно было хватить, но Чимин считает этого недостаточным. И зачем-то тянется к нему и осторожно целует в губы. Это — всего лишь целомудренное прикосновение губ. И Юнги на него никак не реагирует. На самом деле этот поцелуй был не такой и хорошей идеей: хотя бы потому, что Юнги ничто на это не сказал. Стоило спросить разрешения? Юнги не двигается, просто позволяет ему закончить: он не отстраняется, не отталкивает его, не кричит: «какого черта», ничего такого. Просто бездействует. — Прости, — шепчет Чимин, отстраняясь. — Этого требовала ситуация. — Хм, — говорит Юнги, вскидывая брови. — А чего требует нынешняя ситуация? — Не знаю. — Чимин краснеет и встаёт, неловко опираясь о руки. — Правда, не знаю. Я пойду, наверное. Мне пора. Юнги встаёт следом и бросает с раздражением: — Неправильный ответ. Чимин успевает испугаться, прежде чем Юнги обхватывает его лицо большими тёплыми ладонями и целует. Но, вообще-то, это было немного неправильно. Хотя бы в том отношении, что они были знакомы только «несколько единиц времени», что это все вообще практически нереально, и что Чимин находится на грани жизни и смерти. Хотя даже наоборот: то, что это мог быть последний поцелуй в его жизни, делал его очень значимым. Юнги говорил: ты будешь ощущать только то, что сам захочешь. В таком случае Чимину действительно интересно, что Юнги чувствует в таком случае, потому что в нем самом все бурлит и выплескивается через край. Он до сих пор боится испачкать пальто Юнги кровью (хотя куда уж больше), но тот подхватывает его руки и закидывает на свои плечи, чтобы притянуть его к себе ближе за пояс. А еще он совершенно потрясающе целуется. Одна ладонь Юнги скользит вверх по его спине, задирая ткань рубашки, а другая путается в его волосах; Чимин не сдерживает стона, когда он закусывает его нижнюю губу и чуть оттягивает ее. Это не может быть только в его сознании, потому что ощущается слишком ярко, слишком резко, настолько, что это даже болезненно. Так, как он себе и вообразить не мог. Юнги отстраняется, скользнув губами по его щеке, и удобно укладывает голову на его плечо, глубоко вздыхая. Чимин рассматривает его мятно-зеленый затылок с торчащими прядками и жалеет, что не может пропустить его волосы сквозь пальцы. Это было тем, что подходило бы такой ситуации больше всего. Они стоят так довольно долго, пока сердцебиение Чимина не успокаивается окончательно. Юнги поглаживает его кончиками пальцев по лопаткам, а его спокойное дыхание касается его шеи и заставляет руки покрываться мурашками. Боже, как сильно Чимин хотел бы с ним встречаться. Интересно, а это вообще возможно? И захочет ли сам Юнги, чтобы это вышло за пределы этого непонятного места? Было слишком много вопросов, на которые нельзя было дать определенный ответ. Юнги, словно услышав его мысли, чуть отстраняется и кладет ладонь на его щеку, поглаживая кожу большим пальцем — его лицо так близко, что Чимин смог бы сосчитать его ресницы, если бы захотел. — Хэй, Чимин? — говорит он, легко улыбаясь. — Можешь уделить мне немного своего времени? Они сидят в объятьях еще очень много времени, чем бы оно ни измерялось, и говорят просто обо всем на свете: об интересах (вкусы у них совершенно не совпадают, что не мешает говорить о них очень-очень долго), о последних политических новостях, о погоде и работе… Чимин хочет спросить, может ли у них что-нибудь сложиться, но почему-то оттягивает этот момент до конца. Юнги действительно потрясающий. У него есть все, что Чимин всегда воображал себе у своего идеала (хорошо, кроме роста в 190 сантиметров) — и, боже, Чимин готов был проклясть свою влюбчивость. У них разница в возрасте в шесть лет, на которую Чимину, честно говоря, было абсолютно плевать. И он впервые задумывается о том, какой исход будет у этой истории. Первый вариант — самый простой, но не самый приятный — он умрет. Вдруг он заполучил еще какое-нибудь повреждение, которое будет посерьезнее оторванных рук? Судить о таком было проблематично из-за полного отсутствия боли. Второй вариант развития событий — благоприятный, в котором тоже могут найтись свои минусы. Например, что будет, если что-то с его кистями пойдет не так и он останется калекой? Что будет, если Юнги действительно не захочет выносить это за пределы этих стен? Потому что тут разница и в возрасте, и в социальном положении и все такое… Об этом не хотелось думать, но у него не получалось. — О чем думаешь? — спрашивает Юнги негромко. Они сидят так близко друг к другу, что Чимин уже теряется в ощущениях. Юнги гладит его по волосам, пропуская прядки среди пальцев. Юнги просто касается, невесомо поглаживая кожу его шеи кончиками пальцев. Юнги такой тактильный, что Чимин захлебывается этими прикосновениями, разнеженный с непривычки. — О том, что будет дальше, — признается он. — Я боюсь. — Все боятся, — кивает Юнги и щекой прижимается к его виску. — Но все самое страшное уже позади. Ты этого не вспомнишь уже — из-за того, что твой мозг сочтет это воспоминание слишком травмирующим. Теперь все легко. — А вдруг… — Ты не думай о «вдруг», — обрывает он. — Чем больше о таком думаешь, тем больше проблем это принесет. Юнги кладет пальцы на его щеку и разворачивает его лицо к себе, накрывая его губы своими, и из головы немедленно выветриваются все «вдруг», «если», все тревоги и страхи. — Все-таки нет, — шепчет Чимин, разрывая поцелуй. — Погоди. В самом начале… ты говорил, что вы — свет в конце туннеля. И что вас забывают. Юнги смотрит на него внимательно и медленно кивает. Их лица разделяют считанные сантиметры. — И я тебя, получается, тоже забуду? — продолжает Чимин. — Юнги. Забуду ведь? Он и сам понимает, что отрицательного ответа не получит, но все равно ощущает себя очень странно, когда Юнги подтверждает это негромким: — Да. — Черт, — вздыхает Чимин, отодвигаясь от него. — Так вот, почему ты был так со мной откровенен? Рассказывал мне столько? Потому что рассчитывал, что я все забуду. Но я не хочу забывать. — И что ты мне предлагаешь? — интересуется Юнги устало. — Я же ничего не смогу поделать с твоей памятью. И провести с тобой остаток своей жизни здесь тоже не могу. Нужно двигаться дальше. Чимин опять рассматривает свои пустые рукава, из которых сочится его неисчерпаемая кровь, и закусывает нижнюю губу, глубоко вздыхая. — Ты так говоришь, словно мы больше не встретимся. — А если и встретимся, ты все равно меня не вспомнишь, так к чему это все? — Зато ты будешь меня помнить, — хмурится Чимин. — И я буду только рад узнать тебя снова. Юнги качает головой. — Думаю, тебе пора. — Юнги… — шепчет Чимин почти отчаянно. Ему не хотелось отпускать свой новообретенный идеал, тем более — не хотелось его забывать. — Пообещай, что найдешь меня, слышишь? Он смотрит на Юнги с надеждой, на что получает только улыбку, которая может означать что угодно. — Иди. Он помогает ему встать, а прямо за их спинами оказывается дверь, которую Чимин сразу и не заметил. Обычная металлическая дверь с висящей на ней табличкой «закрывайте двери». Чимин смотрит на Юнги, отчаянно всматриваясь в его глаза и надеясь только на то, что им еще удастся увидеться. Последний взгляд друг на друга, прежде чем Чимин решительно шагает навстречу неизвестности. И стоит ему переступить порог, как в памяти немедленно всплывают подробности последнего прожитого им дня. Это торговый центр. В тот день — двадцать шестого ноября — он как раз собирался выбраться за подарком на день рождения близкого друга. Выкроить время удалось с трудом — неумолимо надвигалась первая в его жизни сессия, к которой он готовился даже с большим тщанием, чем требовалось. Выдалось как раз воскресенье, из-за чего в центре было чрезвычайно людно. Чимин, бесплотный и невидимый, неосознанно жмется к стене рядом с дверью (на ней висит табличка «только для персонала»), чтобы не мешать потоку людей. И внезапно ужасается: сколько он провел в коме? Сколько будет восстанавливаться и успеет ли к первому экзаменационному тесту? И главное: как он будет сдавать экзамены с такими-то руками? И вот из толпы выныривает Чимин из недавнего прошлого: на лице рассеянное безмятежное выражение, а светло-голубая рубашка еще безупречно чистая. Наверняка, в больнице ее срежут с его тела, и Чимину даже печально становится: хорошая ведь была рубашка. Чимин отлипает от стены и идет вслед за своим воспоминанием, потому что что-то на уровне инстинктов подсказывало ему, что он должен увидеть все своими глазами. Это происходит так обыденно, что даже не вызывает подозрений: к нему из прошлого просто подходят и: — Здравствуйте, извините, вы не могли бы подержать это? Мне нужно кое с кем встретиться, но тут такие обстоятельства… С этими словами ему, рассредоточенному, какая-то дамочка средних лет сует в руки пакет из магазина одежды. Чимин соглашается, конечно же, потому что она вполне внушает доверие, а еще потому что его с детства учили помогать окружающим. — Спасибо! — щебечет она, кланяясь. — Огромное спасибо! Я скоро вернусь! Чимин из настоящего, все такой же бесплотный, вздыхает. Если бы он сказал «нет», если бы оправдался отсутствием времени и прошел дальше, то, возможно, сидел бы мирно у себя дома и готовился к сессии дальше. Но если посмотреть на это с другой стороны… Чимин из прошлого ждет, то и дело поглядывая на часы; в конце концов, он доходит до ближайшей скамьи, опуская пакет на нее, а в следующий момент — он из настоящего жмурится — происходит взрыв. Это происходит слишком быстро — так, что он и понять ничего не успевает. Да и не успеет уже. Взрывная волна — хоть он и по определению не должен ее чувствовать — проходит сквозь все его тело, бьет в голову и особенно — в руки. Она будит в нем боль: настолько сильную, что его складывает пополам; он задыхается, не в силах даже закричать. Единственная мысль, которая остается в его ошалевшем от боли мозгу — он умирает? Но он не хотел умирать. С этим его мысли гаснут.