Вернись ко мне

[думаю, у меня получится спасти самого себя, спасая вас; мы можем запалить костер, чтобы согреть кости, в этом мире слишком холодно, чтобы спать в одиночестве.]

У него ощущение старости давит куда-то на спину; из зеркальной поверхности, того потустороннего мира на него смотрит девятнадцатилетний мальчишка, а душа давно в труху. Магнус усмехается горько, наливая себе еще больше коньяка. Время, оказывается, все равно не обмануть. Даже бессмертием. Потому что выглядеть он может как угодно, а чувствовать себя на девятнадцать не получается. Он привык уже, пожалуй, почти каждый вечер получать пять-семь-семнадцать сообщений от той, что когда-то была Изабель Лайтвуд. И это очень странно, а Магнус стареет, наверное, потому что она старше, чем когда-либо была, потому что ей вот уже двадцать семь, а он чувствует себя так, словно она ему в дочери годится. Опекает ее как-то совсем по-отечески. Порой слишком долго сжимает ее ладони в своих и просит остаться на ночь в лофте, не объясняя, что там снова какие-то волнения в Конклаве, а он просто не хочет, чтобы ее нашли. Девочка — а мысленно почему-то он ее девочкой называет — не заслужила еще больше страдать; и уж смерти она точно не заслуживает. Стареет, потому что тепло какое-то почти отеческое за грудиной разливается, когда она улыбается и говорит, что нашла работу новую, что все запутанно, конечно, но они с Алеком держатся. Узнают друг друга заново и держатся. Он лишь головой отрицательно мотает, когда она обещает, что в следующий раз они вдвоем придут. Обязательно. Она их познакомит, они просто должны встретиться. — Мы знакомы уже, милая, — осторожно напоминает Магнус. У самого глотку дерет от нехватки алкоголя, кажется. История такая старая, а он все пытается уложить в своей голове то, что с ними двумя сделали. Уложить в своей голове то, что упорства и настойчивости, характера прежней Изабель не занимать, раз она не просто решиться на все это смогла, раз еще и выдержала, сломала столько барьеров и все же смогла вернуть его себе. В его жизни, конечно, было много и людей, и охотников, и нежити, но почему-то он не может не восхищаться ей. Тихо, без особых слов и выражений привязанности. Изабель скоро двадцать восемь, а у нее взгляд такой почти по-детски наивный. К вопросу они больше не возвращаются, а следующие несколько визитов она наносит как и раньше — в одиночестве. Так ему, наверное, проще будет. Или за все эти месяцы, почти за год Магнус просто привык к этому. Потому, наверное, несколько удивленно смотрит и за дверь держится, не пуская никого в лофт, когда открывает дверь, а они стоят там вместе. — Алек, это Магнус. Я тебе о нем говорила, — и у нее улыбка такая счастливая, что у Магнуса где-то в горле застревают слова о том, что время не лучшее, что он занят, что потом как-нибудь обязательно будет рад их видеть, но пусть она лучше заранее предупреждает. И натыкается на настороженно-недоверчивый взгляд коньячных глаз. И то, как он за нее цепляется, — от этого за грудиной не щемит. Магнус напоминает себе, разливая чай, что это уже много лет, как не его Александр. Это ее Алек, а Изабель заслужила. Столько страдать — найти, потерять, снова найти, — он бы не смог. Отдает чашку ей в руки, его чашку ставит на стол, пристальный взгляд на себе постоянно чувствует. Непроизвольно усмехается себе под нос, когда Алек руками Изабель поперек живота обнимает и чуть на себя тянет, а она будто не замечает даже, просто продолжает рассказывать о своей новой работе, что-то о коте их рыжем. Чаем обжигается и чуть нос морщит, поворачивая голову к Алеку. Кажется, они стали моложе, а не старше. Ни его щетина, ни ее короткая стрижка не спасают. Магнус все равно как будто видит их двадцатилетними, кажется, тогда они совсем такими не были. Есть какая-то прямолинейная жесткость в голосе, когда Алек одергивает ее на середине фразы о нем. И смотрит куда-то прямо на Магнуса, как будто может насквозь него увидеть; он прекрасно узнает взгляд этот. Тот всегда так на незнакомцев реагировал, а Магнусу приходится напоминать себе снова и снова, что он незнакомец. И несколько резкое: — Я ничего не помню в отличие от нее, — звучит, кажется, почти упреком. — Я могу показать тебе ее воспоминания. Не больше, но так будет проще. — Нет. Короткое, хлесткое, и несколько на контрасте с тем, как он ее к себе чуть ближе тянет и в плечо коротко целует. Не помнит и подобными способами вспоминать не желает. Изабель улыбается, делает глоток из чашки и тихо журит его за подобный тон. Почти неслышно говорит, что это же Магнус, что без его помощи они бы никогда друг друга не нашли, что они ему многим обязаны. А он лишь раздражается, хотя и вида старается не подавать. Утром, находя их спящими на одном диване, Магнус думает, что они все те же. Им память и не нужна.