***
Первое, что увидела Францеска, открыв глаза, было обнажённое мужское тело, которое могло принадлежать только… Эредину, чей голос и раздался мгновение спустя, словно всё это время он пристально наблюдал за ней, ожидая, когда же она очнётся: — Как ты, Энид? — Паршиво, — ответила эльфка, приподнимаясь на локте и окидывая взглядом каюту Гласа, в которой и находилась, — и, похоже, я была права — всё действительно закончилось в твоей постели… — Но не совсем так, как хотелось бы, да? — подмигнул он, медленно садясь, и открывая её взгляду тщательно и умело перебинтованный торс. — Но это — дело поправимое, главное, что с тобой всё почти в порядке. Твоя целительница заверила, что через пару-тройку дней будешь, как новенькая. К счастью, бешеный Волк не успел тебя загрызть, а всего лишь слегка покусал. — Благодаря тебе, — негромко обронила она, видя, что раздет Эредин только до пояса, а её платье, уже очищенное магически от крови, в полном порядке и на своём законном месте: — Это было так… глупо и бессмысленно. Неужели он не понимал, что творит? — Не знаю, Энид, — пожал плечами Глас, — похоже, ненависть окончательно лишила его рассудка, а жаль… Я должен был догадаться, с какой радости Исенгрим вдруг согласился последовать за нами, но… — Ты не провидец, — успокаивающе произнесла Францеска, — да и знал его всего ничего. Ты хотел, как лучше. — А получилось хрен знает что, — криво усмехнулся Эредин, — впрочем, теперь это уже неважно, нового мира ему не видать, как собственных ушей — мертвецам там делать нечего. — Ты хочешь сказать, что он… — начала эльфка, но Глас не дал ей закончить: — К сожалению, пока ещё нет, мы повесим его завтра, хочу, чтобы ты своими глазами увидела, как я караю предателей. — Не делай этого, — легко коснувшись его руки, быстро проговорила она, — его смерть только всё усложнит, понимаешь? — Нет, и не хочу понимать. В задницу политику и дипломатию, когда дело касается клятвопреступника, — нахмурился Эредин, глядя в глаза Францески. — Он присягал на верность сначала тебе, а потом — мне и чуть не убил нас обоих. Когда-то я уже сказал тебе — бешеных псов безжалостно уничтожают, помнишь? — Да, но его изначальной и главной целью была я, а значит — мне и решать, как поступить со своим несостоявшимся палачом, — эльфка не отвела прямого и твёрдого взгляда, — а я прекрасно понимаю, что отрубив эту голову, дам жизнь сотне новых. Как думаешь, что скажут и сделают те же Йорвет и Яевинн, если мы действительно казним Исенгрима? В лучшем случае просто плюнут тебе под ноги и пошлют куда подальше, в худшем, останутся, терпеливо выжидая момента, когда можно будет покончить с нами обоими. Это для тебя Железный Волк — предатель и преступник, для них же он — соратник и брат по крови, а для десятков и сотен молодых Seidhe — герой, которым они восхищаются и безоговорочно верят, в отличие от меня — королевы-предательницы и тебя — чужака, зовущего их в неизвестность. Повесив Исенгрима ты, по сути, совершишь тоже самое, что хотел сделать он — лишишь наши народы будущего, о котором столько раз говорил. — Надо же, как ты завернула, — хмыкнул Глас, — и что, по-твоему, нам с ним делать? Простить и отпустить? И постоянно оглядываться, ожидая удара из темноты? Это глупо и недальновидно, Энид. Нельзя оставлять врагов за спиной, особенно настолько одержимых! — Он не враг, — негромко и печально обронила Францеска, — и если кто и виноват в случившемся, то это я. Эту слепую ненависть разожгла в нём я… и не только в нём. Но тогда на чаше весов были тридцать против нескольких сотен. Паршивый выбор, но… — она покачала головой, — иногда короли вынуждены принимать столь… непопулярные решения, поскольку от них зависит будущее целого народа. Если бы я могла поступить иначе, то сделала бы это, но альтернативы не было. И разве тебе самому никогда не приходилось жертвовать отрядом для спасения армии? — Нет, — после минутной паузы ответил Эредин, — и я уже однажды сказал, как отношусь к твоей сделке с dh’oine, но речь сейчас не об этом. Изменить прошлое невозможно, в отличие от будущего, в котором нет места таким, как Исенгрим. Я не собираюсь давать ему ещё один шанс исполнить свою месть, а бешенство лечится только смертью. Точка. — Совсем недавно я говорила о том, что наши народы слишком долго были разделены и теперь нам приходится знакомиться заново, помнишь? — мягко и терпеливо спросила Францеска, увидела его утвердительный кивок и продолжила: — И сейчас ты принимаешь решение, как король Aen Elle — единоличный владыка целого мира, забывая о том, что здесь всё иначе и невольно разделяя наши народы, вместо того, чтобы сливать воедино. Seidhe только начали тебе доверять, казнив Исенгрима ты разрушишь это доверие на корню и посеешь в сотнях сердец ту же самую яростную ненависть и желание отомстить за смерть побратима. Не делай этого, поскольку есть ошибки, исправить которые невозможно. — Как твоя? — резко и прямо спросил он, внутренне понимая, что Францеска во многом права, но не желая это признавать и сдаваться так легко. — Да, — так же прямо ответила она, — а потому, не стоит рубить с плеча, и решать его судьбу прямо сейчас. Давай для начала хотя бы поговорим с ним и… — Зачем? — вопросительно вскинул бровь Эредин. — Он сказал всё, что хотел, когда пытался выпустить кишки сначала тебе, а потом и мне, и у меня нет ни малейшего желания выслушивать этот бред ещё раз. Впрочем, если хочешь, можешь навестить его в трюме, но не советую подходить к решётке слишком близко. У тебя есть время до завтрашнего утра, а я, пожалуй, посплю, — добавил, закрывая глаз и всем своим видом показывая, что не намерен продолжать неприятный, бесполезный и изрядно наскучивший разговор.***
Кандалы на руках и ногах были почти такими же, как имперские, равно как и железная решётка на двери. Не хватало только крохотного зарешеченного окошка и стойкого запаха крови, гноя и давно немытых грязных и истерзанных пытками тел, зато имелась закованная в чёрную броню стража, безмолвными тенями застывшая у запертой решётки, словно у него был хоть крохотный шанс сбежать. Криво усмехнувшись, Исенгрим поднёс к губам железную кружку с холодной водой, которую ему недавно принесли, вместе с миской какой-то каши, пробовать которую эльф не стал. Кусок не лез в горло, как во времена приступов лихорадки, от которой его избавил Эредин, надеясь таким образом купить преданность и беспрекословное послушание и совершенно забыв, что волк — это не цепной пёс и никогда не станет служить господину за кусок мяса или мозговую кость. Волк последует за кем-либо только по доброй воле и ровно до тех пор, пока это нужно ему самому, и ничто не помешает ему вцепиться во вчерашнего хозяина, вставшего у зверя на пути. Глас не увидел и не понял этого вовремя, а теперь уже поздно. Жаль только, что перегрызть горло предательнице Исенгрим так и не смог, месть, ради которой эльф жил последние несколько лет, так и осталась незавершённой. И то, что рано или поздно Эредин поймёт, каким дураком был, когда вмешался в чужую драку, и пожалеет об этом, нисколько не утешало. К этому времени от Волка не останется даже костей, а ядовитая гадина будет наслаждаться властью над целым миром, который завоюет для неё одурманенный чарами и охваченный похотью глупец. В том, что Францеска избавится от Гласа и Карантира, как только перестанет в них нуждаться, Исенгрим нисколько не сомневался. Она не из тех, кто станет делиться даже малой толикой власти, тем более такой — абсолютной, которой здесь ей не видать никогда. Видят боги, он пытался донести это до Эредина и спасти его, но… опоздал. И будет за это покаран, поскольку нельзя просто так поднять меч на увенчанную залитой кровью Seidhe короной голову и не лишиться за это собственной. Смерть, с которой он так долго и упорно сражался, сейчас уже не пугала, ведь исчез сам смысл дальнейшей жизни. Клятва, которую эльф давал, отчаянно цепляясь за ускользающее сознание, превратилась в пустой звук и растаяла в воздухе. Казнённые имперцами побратимы так и останутся не отомщёнными, а предательница — безнаказанной. Несправедливо, но поделать с этим что-либо он больше не сможет. Совсем скоро наступит последнее утро в его жизни, уже даже слышны шаги остроскулых палачей, спешащих исполнить приговор своего недалёкого господина на радость продажной коронованной твари, которая… осмелилась явиться сюда и стоит сейчас в паре шагов от решётки. Так близко и так далеко. — Зачем ты здесь? — хрипло спросил Исенгрим у Францески, глядя в ненавистные небесно-голубые глаза. — Хочешь насладиться своей победой? — Нет, — негромко ответила она, подходя ближе. — Извиниться. За то, что пожертвовала малым, чтобы спасти многих. Я понимаю, как отвратительно это звучит, но поступить иначе не могла. Ты можешь не верить, но dh’oine не оставили мне выбора, не прими я их условий, казнили бы всех, кого успели схватить, и никакого Дол Блатанна у нас бы не было. — Я слышал эту ложь сотни раз, с чего ты решила, что сейчас я в это поверю? — недобро прищурился Исенгрим. — Да и какая разница теперь? Всё кончено, Энид, ты победила и можешь спать спокойно со своим одноглазым рабом. — Я и не ожидала, что ты мне поверишь, — грустно улыбнулась Францеска, — но… возможно рано или поздно всё же поймёшь, почему я поступила именно так, и сможешь простить, как я прощаю тебя. Нельзя карать лук, оставляя на свободе стрелка, а им была я. — Что?.. Что ты несёшь? — вскинул голову эльф, не веря своим ушам. — Ты поднял на меня меч, который я сама вложила в твою руку, — спокойно произнесла она, — и разве могу за это судить и наказывать? К тому же, ты — Aen Seidhe, а значит, мне и решать твою судьбу. Я не могу воскресить тех, за кого ты хотел отомстить, но в моих силах сохранить твою жизнь, и я это сделаю. — Не хочешь пачкаться в моей крови? — иронично осведомился Исенгрим. — Не переживай, никто и не заметит, что её на твоих руках стало больше. Мне не нужно твоё лицемерное милосердие, от него слишком сильно смердит трупами и гнилью. Думаешь, я не понимаю, зачем ты на самом деле это делаешь? Ты боишься, что моей смерти ни тебе, ни Гласу попросту не простят те, кого вы так упорно пытаетесь одурачить сказкой о новом мире, и ваши головы полетят следом за моей. — Я не стану с тобой спорить и пытаться убедить в искренности своих извинений и чистоте намерений, а просто сделаю то, чего не смогла когда-то, и сохраню твою жизнь. Время рассудит нас, Железный Волк, а твои дети, рождённые в новом мире, станут лучшим доказательством того, что я сейчас не лгу, — сказав это, Францеска развернулась и пошла к выходу из трюма, а Исенгрим провожал её пристальным, полным недоверия и смятения взглядом, думая о том, что если смерти всё-таки удастся избежать, у него снова появится шанс сдержать данное павшим соратникам слово.