A Dangerous Game To Play

Tina Почему всё так сложно в этой жизни? Сейчас мне кажется, что всё катится в Тартарары, рушится у меня на глазах, разваливается как карточный домик под напором урагана, проваливается в бездну, в ад из которого уже никогда не сможет вернуться в прежнее состояние. Окружение, которое я начала создавать в лице Марсов начинает давить на меня, угнетать, заставляет нервничать, переживать, не спать ночами и сходить с ума днями напролёт. Всему виной наши с Шенноном отношения. Напряжение вокруг нас такое сильное, что воздух кажется наэлектризованным, будто метает искры и поджигает всё, что находится слишком близко к нам. Эмма всё ещё не вернулась из своей поездки, а на меня свалилась вся её работа: планирование новых выступлений, интервью, поездки с Джаредом, общение с теми, кто хочет заполучить Оскароносного актера в модели для своего бренда и прочая ерунда, которая для меня что-то новое, я изучаю всё на ходу без права на ошибку. Из-за всего этого нервы начали сдавать и каждая колкость или упрёк от старшего Лето будят во мне настоящего зверя, готового убивать не раздумывая. После той ночи, что мы провели вместе, всё стало только хуже, в миллиард раз хуже, чем было раньше, ведь даже смотреть на него было слишком сложно. Я не знаю, что чувствую к этому напыщенному индюку, ведь всё происходит слишком сумбурно, запутанно и быстро, и я совсем не готова к каким-либо переменам в своей жизни. В один момент мне даже показалось, что моя привязанность к Джею, ужасно бесит Шеннона, он постоянно косо смотрит то на меня, то на брата, а когда мы вместе шушукаемся, его глаза будто молнии в нас метают. Я действительно провожу много времени с младшим Лето, иногда даже остаюсь ночевать в его доме, в окружении кучи бумажек. Но, тем не менее, никто из нас не допускает и мысли о каких-то романтических отношениях, кроме дружеских, ведь мы относимся друг к другу как родные брат и сестра. Я всегда могу рассказать Джею о том, что меня беспокоит, а он может поговорить со мной наболевшем, или рассказать о своих безумных идеях, которые роятся в его голове, как пчёлы. — Слушай, Джей, какие у тебя планы на эти выходные? — я сидела на диванчике в Марс Лаб, пила кофе и листала книгу, которую нашла в кабинете Лето. Напротив меня на полу сидел Шеннон и злобно посмотрел на меня. — Дже-е-е-ей, ты глухой? — Да нет, я думал. Планировал опять по горам полазить, а что, у тебя есть какое-то предложение? — Есть. Научи меня играть на фортепиано. Ну хотя бы ту песню, что ты играл тогда. Пожалуйста, Джаред. — Лучше Шеннона попроси. Игра на фортепиано для него такая же естественная, как и на барабанах. — Не хочу. Тем более он не умеет играть по нотам, — оба брата уставились на меня, будто я сказала что-то невероятное. — Да ладно вам, я давно заметила, что Джей много мелодий записывал после того, как ты играл, Шенн. — Я подумаю. А сейчас, извините, мне надо удалиться на время, а тебе, дорогуша, — младший Лето подмигнул мне и подал стопку бумаг. — Почитать вот это. Это мои мысли по поводу развлечений на КэмпМарс. Чао. Джаред испарился так быстро, что я даже моргнуть не успела. Умеет же он вогнать тебя в ступор и оставить «висеть» ещё некоторое время. Вздохнув, я отправилась в небольшую комнатку, где стоял стол, на нём какая-то аппаратура, ноутбуки, несколько тумбочек и мягкое кресло, в котором я любила сидеть и наблюдать за процессом записи песен и именно в нём я и разместилась, чтобы почитать очередные сумасшедшие, в хорошем понимании этого слова, идеи Джареда. Дверь комнатки распахнулась, я отвлеклась от чтения и посмотрела влево. В проходе стояла фигура Шеннона, он скрестил руки на груди и пристально смотрел на меня, буравил своим взглядом, но подойти ближе не решался или же просто не хотел этого делать. Не хочу смотреть на него, не хочу находиться с ним в одном помещении, мне стоило сразу убраться домой, как только Джаред покинул студию, но присутствие Томо на кухне меня успокаивает, потому что я в этом здании не один на один со старшим Лето. Я снова вернулась к бумагам и не заметила, как Лето подошёл ближе и склонился надо мной. Он схватил бумаги, выдернул их из моих рук, положил на стол, выровнялся и теперь возвышался надо мной во весь свой рост. Шеннон не был высоким, но сейчас казался таковым, а ещё в его взгляде было что-то такое, что делало его угрожающим, от чего хотелось спрятаться, провалиться сквозь землю, исчезнуть и больше никогда его не видеть. — Ты что-то хотел? Или пришёл позлить меня? — Ты спишь с ним? — С кем? — что вообще за вопрос-то такой он задаёт? — Ты о чём вообще? — С Джеем, — голос Шеннона был спокойным, будто он говорил о чем-то таком, что вообще его не волновало, хотя на самом деле, он был в бешенстве. За это время я научилась понимать настроение парней по тому, как они разговаривали. — Ты в своём уме, Шеннон? — я встала с кресла, схватила бумаги и сделала шаг в сторону выхода, но эта туша перегородила его. — Что ты хочешь от меня услышать? — Он трахает тебя? — Шенн стоял так близко, что я ощущала его дыхание на лице, слышала, как тяжело он дышит, едва сдерживается, чтобы не заорать. — И как он, лучше меня? — Ты рехнулся, Лето, или весь мозг пропил. Я не сплю с твоим братом и никогда не спала. А теперь — отвали. Толкнув Шеннона в грудь, я быстрым шагом направилась прочь. Я не хотела видеть его, ощущать его присутствие в радиусе сотни километров и уж тем более не хотела слушать весь этот бред, который он нёс. Сколько же надо было выпить или как сильно удариться головой, чтобы такое говорить? Не успела я дойти до входной двери, как Лето снова, будто из-под земли вырос, стоял за моей спиной, я чувствовала, как он буравит меня своим взглядом. Резко поворачиваюсь к нему лицом и пристально смотрю на него, замечаю, как сильно он стискивает зубы, что даже желваки ходуном ходят, грудь тяжело поднимается и опускается — Шеннон выглядит так забавно, что у меня вырывается смешок, но почти мгновенно — я опять сама серьёзность. — Слушай, Шенн, я не понимаю, почему ты так завёлся. Ты ревнуешь меня к своему брату, думаешь, мы с ним спим? Тогда у меня для тебя новость: ты ещё больший идиот, чем я думала. Я не из тех девчонок, которым плевать с каким Лето кувыркаться. И ещё одно: нам лучше забыть о той ночи. Она не была ошибкой, но после неё и без того ужасные отношения стали ещё хуже. Просто выброси это из головы или как вы, парни, обычно это делаете. — Секс из жалости? — Это был просто секс. Без жалости, без любви, без обязательств. Тебе и мне это было необходимо для разрядки. Знаешь, друзья могут трахаться. Shannon — Это был просто секс. Без жалости, без любви, без обязательств. Тебе и мне это было необходимо для разрядки. Знаешь, друзья могут трахаться. Эта фраза была как пощёчина, звук от которой всё ещё звенит у меня в ушах, превращаясь в ужасную головную боль. Тина уже покинула студию, а я всё ещё стою, как вкопанный, не могу даже пошевелиться, мозг отказывался принимать такой ответ. Провёл руками по лицу и поплёлся обратно в комнату, где стояла барабанная установка, сел за неё и начал крутить в руках палочки, хотелось стучать, стучать ими так сильно, чтобы раздолбить барабаны, но как только кончиками палочек коснулся поверхности барабана, начал что-то стучать, то получалась какая-то какофония. Будто в один миг я разучился играть на любимом инструменте, забыл каково это отстукивать знакомые ритмы. Раз за разом я пытаюсь сыграть что-то, но напрасно — руки совсем меня не слушались. Бросив палочки на пол рядом с установкой, я пошёл на кухню, где уже больше чем два часа сидел Томо и что-то сочинял. Когда я вошёл на кухню, Милишевич даже внимания на меня не обратил, — весь в работе, — а я подошёл к шкафчику, достал турку, кофе и начал делать то, что всегда так успокаивает — варить кофе. Я присел за стол, держа в руках чашку с кофе, Томо оторвался от листка бумаги с нотами, посмотрел на меня и придвинул ко мне тарелку с печеньем, а потом снова уткнулся в бумажку, перебирая аккорды и струны в поисках идеального звучания, а я продолжал сидеть и наблюдать за ним, потягивал кофе и пальцами постукивал по столу. Отставив кружку с кофе, я поднялся с места и пошёл обратно в комнату, где стояли инструменты, взял гитару и пальцами провел по этой красавице. Я давно научился играть на ней, но каждый раз, когда беру инструмент в руки, будто впервые держу гитару, а ещё меня охватывает какое-то странное чувство, которое невозможно объяснить. Оно просто пробирается под кожу, поглощает меня с ног до головы, внутри что-то щёлкает, и я из барабанщика, который неистово бьёт по своему любимому инструменту, превращаюсь в романтичного гитариста-аматора. В голове звучит мелодия, которую я не могу превратить в ноты, но могу сыграть её, прочувствовать, запомнить её до мельчайших деталей, воспроизвести перед Джаредом и тогда он из одного этого кусочка мелодии создаст ещё одну песню, которая обязательно найдёт своё место в сердцах каждого человека в Эшелоне. Однажды я уже сочинил такую, назвал L490, но в то время я думал только о своём маленьком брате, о самом дорогом человеке в моей жизни, на ряду с мамой. Тогда меня тревожило его здоровье, мы боролись с болезнью, с которой ему придётся жить и воевать до конца жизни, но он сильный и всё сможет, даже если меня не будет рядом. Но я буду всегда, всегда возле него, за его спиной, как ангел-хранитель, всегда буду переживать за него, присматривать за ним, беспокоится и заботится, даже если он будет против этой чрезмерной опеки. Я знаю, что он сделает тоже самое и для меня, но я просто улыбнусь ему, посмотрю в его голубые, полные любви глаза, крепко обниму, и скажу то, что говорил всегда: «Братишка, я справлюсь, не волнуйся». Я должен справиться со всем сам, мне необходимо во всём разобраться самому, найти какой-то выход из этой ситуации, сделать это, не сейчас, позже, а может быть, вовсе никогда не смогу всё это осмыслить, ведь всё кажется таким бредовым, невозможным, чтобы понять. Почему сейчас всё так сложно… С этими мыслями, закрыв глаза, перебираю струны, превращая простые движения пальцев в мелодию, сопровождающуюся словами, которые я, скорее всего, забуду. Меня переполняли чувства обиды, злости, ненависти к самому себе, за слабость, наивность, которую я проявил, за открытость, нежность, за чёртову любовь, которая никому не нужна. Последний аккорд и вокруг становится тихо, будто минуту назад ничего не происходило, поднимаю глаза и вижу перед собой удивлённых Томо и Джея, которые смотрели на меня так, будто впервые видят. Не знаю, сколько они так стояли но, по лицу брата я понял, что этого ему достаточно. Он прихватил с собой стопку бумаг и ручку, прокричал: «Меня не беспокоить» и скрылся за дверью каморки, в которой недавно сидела Тина. — Это было круто, Шенн, — улыбнулся Милишевич, положив руку мне на плечо. — Ей бы понравилось. — Кто знает, кто знает…