A Dangerous Game To Play

Tina Передо мной открылись тяжёлые железные ворота, яркое солнце светило прямо в глаза, от него негде было скрыться, поэтому единственное, что оставалось, так это закрывать лицо рукой. Свобода. После месяца проведённого в тюрьме, прокуратура наконец-то немного разобралась в деле — оказалось, что целый грёбаный месяц бумага с отпечатками пальцев, которые принадлежали совершенно другому человеку, блуждала по разным службам. К счастью, тог­да, пос­ле по­жара, на оставшихся поверхностях дома, уда­лось отыс­кать несколько пальчиков: мои, Шенна, Макса и кого-то постороннего, но именно последние отпечатки ни­чего тол­ком не да­ли: в базе полиции Штатов этого человека нет, а права пользоваться другими базами у полиции или прокуратуры нет. Эти пальчики, разве что, помогли мне выйти на свободу, не проходить предварительное слушание дела в суде и прочее, прочее, прочее. Закинув на плечо свой рюкзак, с которым меня отправили сюда, я достала из кармана телефон и позвонила Эмме. — Слушаю, — коротко ответила та. — Эмма, это я, Тина. — Подожди минуту, — звук инструментов, а вот на заднем плане раздался голос Джея, шум открывающейся двери и все звуки стихли. — Ты… Я даже не знаю, как это сказать. — Меня отпустили. Я невиновна, Эмма, неужели ты сомневалась? Боже, тебе что, Шенн какую-то фигню наговорил? — её голос был слишком «холодным», отстраненным. — Он ничего не говорил, никому. Он вообще очень мало говорит в последнее время, закрылся в себе. Я не знаю, что там между вами произошло, но он не тот Шеннон Лето, которого я знаю уже почти 20 лет. — Он тоже в этом виноват. Тут нет только моей вины. Я не собираюсь опять нянчить его. Взрослый, справится, ведь сам принял такое решение. Я вообще по делу звоню. Мои вещи, ты не знаешь, они у него, у тебя или Джаред забрал? — Я не забирала, а у Джея надо спросить. Давай, я отпишу тебе SMS-кой, когда узнаю. — Договорились. Я отключила телефон, поймала такси и поехала в знакомый мне дом, в надежде, что Констанс не выставит меня за дверь. Если выставит — понять это будет совершенно не сложно: я, девка, которая ворвалась в жизнь её сына, выпотрошила её, причинила ему уйму боли, а теперь припёрлась и прошу временно пожить у неё. Была б я на её месте — ещё бы и матом хорошим накрыла, не говоря уже о том, чтобы в дом пустить. Я встретилась с Констанс почти сразу после того, как мы с Шенноном начали встречаться, она сразу мне понравилась — такая светлая, добрая и улыбчивая женщина, которая сразу же покоряет тебя своей простотой и в то же время необычностью. Тогда я поняла почему Джаред и Шеннон вот такие, какие они есть — это прекрасное воспитание Констанс, она научила своих сыновей оставаться самими собой, невзирая ни на что, никогда не ставить себя выше кого-то, всегда подать руку помощи тому, кто в этом действительно нуждается. Миссис Лето сразу тепло приняла, будто я всегда была частью их семьи, она много рассказывала о детстве братьев, порой заставляла Шеннона и Джея краснеть, когда рассказывала о небольших шалостях ребят. Но в каждом слове, взгляде на этих, иногда невыносимых, мужчин, я видела гордость за них; она гордилась тем, кем стали её дети, чего добились, как смогли изменить жизни других, Констанс переполняло чувство, что её дети делают то, что важно для самих себя и, что самое важное, для миллиона людей, которым они помогли своим творчеством. — Дорогая, если тебе когда-нибудь что-то понадобиться: помощь, совет, что угодно — не стесняйся, звони, приезжай, я всегда буду рада тебя видеть и помочь тебе. Вспоминая слова Констанс, я действительно ехала в такси с надеждой что она поможет, подскажет, что делать, как поступить; я опять была совершенно одна, потеряна в большом мире, который стал мне чужим. Жёлтая машина с шашечкой на крыше остановилась возле небольшого белого домика, я вышла из такси, заплатила водителю и подошла к небольшому ограждению, нажала на звонок и ждала, просто ждала. Через несколько минут я услышала лай немецкой овчарки, потом дверь открылась и я увидела перед собой красивую женщину 64 лет, с седыми волосами, голубыми глазами, как у Джареда и такой же тёплой улыбкой, как у него. Констанс посмотрела на меня, а потом крепко обняла, прижимая к себе так, как мама прижимает своего ребёнка, которого не видела очень долго. Она погладила меня по голове, ладонями коснулась моих щёк и посмотрела в глаза — я плакала. Я не могла сдержать слёзы, которые предательски градом катились по щекам, обнажая перед ней мою душу. — Боже мой, девочка моя, ну-ка проходи, — Констанс забрала мой рюкзак, отошла в сторону и пропустила меня вперёд, сама закрыла дверь и пошла следом за мной. — Миссис Лето… — чёрт, я даже не могу и двух слов связать, чтобы всё объяснить, попросить у неё прощение за этот визит. Я ничего не могла сказать. — Простите меня. — Так, для начала — успокойся. Я сделаю тебе зелёный чай, ты выпьешь, поспишь, а потом мы с тобой поговорим, договорились? Я согласно кивнула, пошла за Констанс на кухню, а за мной поплёлся чёрный пёс. Только я села на стул, как он подошёл ко мне, положил свою мордочку мне на колени, за ним пришёл ещё один, тоже чёрненькая немецкая овчарка и положил мордочку на другую ногу. Они смотрели на меня своими карими и такими умными глазами, казалось, что они понимают абсолютно всё, но не могут ничего сказать. Миссис Лето поставила на стол две кружки с чаем, тарелочку с домашним печеньем и присела напротив меня. В этот момент я поняла, что хочу поговорить прямо сейчас, не откладывать это на потом, потому что потом может и не случится, кто знает, кому захочется приехать в гости к маме. — Констанс, Вы простите, что я вот так, без предупреждения приехала к Вам и… — Ерунда, ты всегда тут желанный гость, Тина. Даже если у вас с моим сыном ничего не сложится — приезжай ко мне, я буду рада видеть тебя. Всегда. — У нас ничего не складывается, абсолютно. Всё разваливается, как всегда. Мне Джей говорил, что Вы никогда не лезете в отношения сыновей с девушками, но мне не к кому обратиться, не с кем поговорить. Даже не знаю, с чего бы это начать. — С начала, — добрая улыбка появилась на лице мамы братьев, и она сделала один глоток чая. — Дело в том, что мы с Шенноном не сразу были в хороших отношениях, Вы это знаете. Но в один момент всё изменилось, я последовала совету Джа, решила попытать судьбу, открыться Шенну, стать ближе с ним. Взрыв моего дома это всё только ускорил. А месяц назад, меня обвинили в умышленном поджоге собственного дома. Через неделю пришёл Шеннон, и… — я тяжело вздохнула, провела ладонями по лицу и продолжила. — Мы поругались, он сказал, что я всего лишь воспользовалась им и ещё что-то там, я даже не пыталась слушать этот бред. После этого разговора я его не видела. Ещё Джаред приходил, но я просто попросила его забыть меня, порвала все связи с ними, чтобы никому не делать больно и только сегодня позвонила Эмме, чтобы узнать, где мои вещи. Констанс, что мне делать? Я разбита, растоптана, меня будто сотню миль тащили по грязи, не останавливаясь. Верите, мне ещё никогда не было так больно и тяжело, как сейчас. Я понимаю, он Ваш сын и вряд ли Вам приятно слушать это всё, но Ше просто отвернулся от меня в тот момент, когда я нуждалась в нём больше всего, и при этом ничего толком не объяснил. Или я просто всё усложняю. Констанс молча слушала меня, время от времени попивая чай. Она ни разу не перебила, выслушала всё от начала и до конца, потом поставила чашку на стол, коснулась моих рук своими пальцами, слегка улыбнулась и вздохнула. — Мой сын не самый лучший в мире человек, он не идеальный, ему свойственно ошибаться, как и всем нам, но это не значит, что он не любит тебя, что ты в один миг стала совершенно чужим для него человеком. Я давно не встречалась с ним, не звонила, да и это ничего бы не изменило, он не любит обнажать передо мной душу, когда это касается отношений с девушкой. Таким он делится только с братом, только Джаред может тебе что-то толковое сказать. Я лишь могу просить тебя простить его, не держать зла, не больше. Я знаю, что ты вряд ли захочешь начать всё с начала, ты уже никогда не поверишь ему, но простить можешь, ты хороший человек, Тина. — Я готова начать всё с нуля, готова переступить через свою гордыню, простить Шенна, хотя я не держу зла на него, ни в чём его не виню. Я очень люблю Ше, как никого и никогда прежде, я так долго сопротивлялась этим чувствам, всегда пыталась выставить себя стервой, оттолкнуть его от себя, а он всё больше и больше лез на рожон, тоже порой срывался, но в конце мы получили то, что получили. Я была с ним счастлива, я жила на полную катушку, дышала полной грудью, мы совершали безумные поступки, ловили момент. А сейчас, меня разорвали на куски, которые постоянно кровоточат, причиняя невыносимую боль. А, может, он вовсе не любил меня, просто красиво лгал. Я ничего не знаю, не понимаю, мне просто чертовски паршиво. — Шеннон любил тебя и всё ещё любит, поверь мне, я знаю своего сына и могу только догадываться, что он чувствует сейчас, хотя, как любая мать, я просто знаю, что ему тоже плохо. Что же вы, дети, натворили, — Констанс покачала головой и тяжело вздохнула. — Иди-ка ты поспи. Тебе это необходимо. Ступай. Завтра во всём разберёшься. Я ушла в небольшую комнату, упала на кровать и закрыла глаза. Хороший сон действительно не помешает, а завтра я просто заберу свои вещи и уеду домой, в родной Белфаст. Я уже всё для себя решила. Shannon Минута за минутой, час за часом, день за днём, неделя за неделей, целый месяц я жил, нет, существовал, напивался, дебоширил, ругался со всеми подряд, почти не выходил в люди, появлялся на публике только во время Meet & Greet с фанатами и на концертах, а потом уезжал в отель, там я запирался и опустошал весь мини-бар. Джей и Эмма постоянно отчитывали меня, как маленького ребёнка, который натворил дел, а теперь пытается ускользнуть от ответственности и наказания, а мне на всё это было плевать с высокой колокольни. Я не хотел трезветь, потому что ноющая боль в груди возвращалась и с каждым разом всё сильнее и сильнее, заставляла меня почти что выть, лезть на стену, молить о быстрой кончине. Чёртова любовь, зачем её вообще придумали?! Чтобы вот так страдать, убиваться, ненавидеть себя и человека, которого ты любишь больше жизни, которого ты предал, только потому, что не захотел разбираться во всём, но понял это слишком поздно, а сейчас сидишь, сложа руки и не можешь, или не хочешь ничего сделать. Не хочу, не хочу больше любить, никого и никогда! Будь проклято это чувство, которое ничего хорошего не приносит, одни только боль и страдание. Мы вернулись домой после очередных двух выступлений и у меня есть немного свободного времени до августа. Я и так провожу всё своё время дома, попивая алкоголь и играя на барабанной установке или на фортепиано, время от времени наигрывая «Лунную сонату» Бетховена, вспоминая тот день, когда играл её для Тины, в общем, сам себе причинял боль. Когда в холодильнике стало совсем пусто, я отправился в ближайший магазин, кое-что прикупил и вернулся домой. Сунув ключ в замочную скважину, я попытался провернуть его, чтобы открыть дверь, но она уже была открыта. И кого это принесло ко мне, неужели мама решила навестить своего непутёвого сына. Открыв дверь, я увидел возле неё знакомые кроссовки. Поставив пакеты на пол, я в несколько прыжков выбежал на второй этаж и вошёл в спальню. — Какого хрена ты здесь делаешь? — Вещи свои собираю или ты зрение уже пропить успел? — Ну стерва же! Зря я замок не поменял, не думал, что ты сунешь сюда свой нос. — Уру-ру. Не думала, что ты оставишь себе мои вещи, или ты их порой надеваешь? — Тина повернулась ко мне лицом, скрестила руки на груди и вскинула бровь. — Мне Эмма сказала, что Джей вещи не забирал, следовательно, ты их или выбросил, или оставил, вот я и решила проверить. И бинго, они здесь. — Я всегда знал, что ты наглая сука. — А я знала, что ты настоящий кретин. Ничего нового. Я не знал, что на меня нашло в этот момент, ведь я так хотел, чтобы она оказалась здесь, хотел обнять и целовать, целовать, целовать. Но что-то пошло не так: неожиданность сыграла со мной плохую шутку — я разозлился, завелся, как никогда прежде. Я быстро подошёл к Тине, схватил её за шею, сжал её и смотрел на лицо, которое исказилось от боли. Девушка сразу начала разжимать мои пальцы, но у неё ничего не получалось, я слишком сильно держал её. Прижав Тину к стене, я на мгновение отпустил её шею, она глубоко вдохнула, замахнулась, чтобы ударить меня, но я ловко схватил её за запястья, завёл руки вверх, сжимая их одной рукой, другую снова положил на шею девушке. На этот раз не сжимал так сильно, но так или иначе через несколько часов на её тонкой шее проступят синяки. — Сука, ты знаешь, как ты меня сломала?! Ты можешь себе это представить? Влюбила, подчинила, как последнего подкаблучника, а потом растоптала. — Ой, бедный, бедный Шеннон. Какая жалость. — Дрянь! — Давай, ударь меня, бей меня, хочешь — убей даже, если потом совесть мучить не будет! Я ничего тебе не сделала! Ты сам пришёл ко мне в тюрьму, сам наговорил херню, сам же обиделся, как малолетка, и ушёл, бросил меня, как ненужного щенка, отказался, как хозяева отказываются от своих больных и беспомощных собак. Ты предал. Ты выбрал вот это всё. Ты — ничтожество, которое не способно думать о ком-то другом, кроме как о себе, в отличие от твоего брата. Угораздило же меня влюбиться в тебя, а не в него! Я видел, как глаза Тины метают в меня молнии, видел в них ненависть, желание сделать мне как можно больнее, но вместе с тем, в её глазах ещё была та любовь ко мне. Она срывалась на крик, по бледным щекам текли слёзы, голос начинал предательски дрожать, но она продолжала кричать на меня, проклинать и материть, на чём мир стоит. — Ненавижу! Ненавижу тебя, Лето! — я замахнулся и ударил Тину по щеке, отпустил её и отступил на шаг назад. Это был первый раз, когда я сорвался и ударил её. Она схватилась за щеку, посмотрела на меня испепеляющим взглядом, подошла ко мне и начала колотить кулаками по груди, ладонями пыталась бить по лицу, но я, на удивление, ловко избегал этих ударов. — Ты хоть знаешь, как мне было больно?! Ты можешь, хотя бы на минуту, представить весь тот кошмар, что я пережила?! Что ты можешь знать о боли, которая убивает тебя изнутри?! Ты ни хрена не знаешь о потерях, предательстве, ненависти! Ты — эгоист, сукин сын, который знает только то, что ему больно и плевать на остальных! Ты сам себе всё это придумал, сам бросил меня, обвинил чуть не во всех смертных грехах! Ты, ты и только ты! Я теряла, я была на краю пропасти, хотела покончить с собой после гибели человека, которого любила, но нет, я нашла силы жить дальше, я полюбила снова, поверила, и опять обожглась! Будь ты проклят, Шеннон. Последние слова Тина просто шепнула, не в силах больше кричать, ударила меня кулачком в грудь и упала на колени, закрыв лицо руками. Она почти никогда не позволяла себе плакать передо мной, но сейчас она была уничтожена и я этому причина. Я присел на корточки, взял её за плечи, попытался приобнять, но она отмахнулась, толкнула меня. — Отвали! Не смей ко мне прикасаться, никогда! Оставь меня в покое. Дай собраться и уйти из твоей жизни раз и навсегда. Сделай нам такое одолжение. Я больше никогда тебя не потревожу. Tina — Отвали! Не смей ко мне прикасаться, никогда! Оставь меня в покое. Дай собраться и уйти из твоей жизни раз и навсегда. Сделай нам такое одолжение. Я больше никогда тебя не потревожу. Я посмотрела на Шеннона, тяжело дыша, мне было ужасно плохо, голова болела, кажется, я потратила остатки сил на то, чтобы высказать Лето всё, что я думаю о нём. Он провёл ладонью по волосам, открыл было рот, чтобы что-то сказать, но промолчал, встал и вышел из спальни, закрыв за собой дверь. Наконец-то до него хоть что-то дошло. Я медленно поднялась на ноги, взяла свою сумку бросила в неё ещё несколько вещичек, оставив большую часть здесь, пусть Шенн выбросит, сожжёт или пустит на тряпки, плевать. Спустившись по лестнице, держась за поручни, я пошла к двери, нагнулась, чтобы взять кроссовки, но в глазах всё поплыло. Это последнее, что я запомнила.

***

Какой-то непонятный шум, что-то пикало, действовало на нервы, раздражало до такой степени, что хотелось со всей силы ударить по предмету, который издавал эти ужасные звуки. Разлепив глаза, я уставилась в белый, как молоко потолок, повернула голову, рядом со мной стоял аппарат, показывающий частоту сердцебиения, повернув голову в другую сторону — увидела знакомую лохматую голову с коричневыми волосами. Джаред. Губы невольно растянулись в улыбке, я попыталась поднять руку, но она казалась такой тяжёлой, будто на неё надели свинцовые перчатки. Кое-как подняв её, пальцами коснулась волос Джея и слегка почесала лохматую макушку. Он поднял голову, потёр глаза и посмотрел на меня, растягивая губы в улыбке. — Тина! Как же ты нас всех напугала! — Джей взял мою ладонь в свои руки, поцеловал костяшки пальцев и вздохнул. — Я чуть с ума не сошёл, когда узнал, что ты в больнице. — Эм, кстати, а что я здесь вообще делаю? — Ты не помнишь? — Что именно? Я помню, как поругалась с твоим братом у него дома, собрала кое-какие вещи, спустилась к выходу и у меня закружилась голова. Всё. — Ты здорово приложилась головой о стену, у тебя несильное сотрясение мозга. А ещё, истощение организма. Что ты с собой делаешь? Жить не хочешь? — Сначала, не хотела, но через неделю, после того, как твой брат побывал у меня в тюрьме, я решила, что оно того не стоит. Да, любить его больно, но это пройдёт, я забуду. Не такая уж и большая шишка твой брат, чтобы умирать из-за него. А отключка — это просто последствие того, что я плохо питаюсь в последнее время, не страшно, расслабься. Ты же знаешь, я живучая. Кстати, как я тут оказалась? — Шеннон привёз и два дня не отходил от тебя, я только сегодня смог прогнать его домой поспать. — Я что, два дня провалялась тут без сознания?! Какого хрена! — А вот и моя девочка, — Джаред улыбнулся. — Всё хорошо, это не катастрофа всемирного масштаба. Зато нормально выспалась. — Я не хочу тут больше находиться. Я хочу домой. Как я свою жопу тут не отлежала. — Завтра тебя заберём, если врач позволит. Будешь жить у меня или у мамы моей, как хочешь. — Ты не понимаешь. Я хочу домой в Белфаст, в Северную Ирландию. Не хочу оставаться здесь. Джей, помоги мне, пожалуйста. В последний раз. Я умоляюще посмотрела на него, он лишь цокнул языком, встал и вышел из палаты. Через десять минут Джей вернулся с врачом, тот осмотрел меня, я понимала, что он не очень хочет отпускать меня, но всё же согласился, под ответственность Джареда. Уже через три часа я, Джей и Констанс сидели в Международном аэропорту Лос-Анджелеса и ждали посадки на мой рейс до Белфаста. Попрощавшись с Джеем и его мамой, я пообещала писать им и звонить, может быть, когда-то прилететь в гости. Я пообещала Джа, что не буду унывать, займусь любимым делом, может быть, вернусь на службу или же начну жизнь с чистого листа, оставив Шеннона и эти больные отношения в прошлом. — Пока, ещё встретимся. Я помахала рукой своим самым дорогим людям и растворилась в толпе. Shannon Я вошёл в палату, чтобы увидеть Тину, но её койка была пустой, медсестра заправляла её чистым бельём и сообщила, что Тину Робертсон выписали под личную ответственность моего брата. Набрав его, я узнал, что Тина улетела, он не сказал куда, просто оставила всё и улетела, не попрощавшись, не сказав ни слова, оставив между нами недосказанность и вражду. Настоящая стерва, которую я никогда не смогу забыть, как бы ни пытался. Она ворвалась в мою жизнь, оставила в ней ямы, как от гранат, и ушла. Ушла…