A Dangerous Game To Play

Tina Три недели я лежала в больнице, и всё это время мне жутко хотелось сбежать оттуда куда угодно, только бы не глотать ненавистные мною таблетки, микстуры и прочую ерунду, которая вызывала у меня одно только раздражение. А ещё, меня тянуло вернуться на работу и начать искать того мудака, который решил повеселиться и проделать во мне дырку, и подвесить его за самое дорогое, а потом уже отправить за решетку. За это время рана в животе успела затянуться и я не нуждалась в ежедневных, почти почасовых перевязках, но врачи, видимо, были другого мнения об этом, а мои коллеги вообще решили приставить ко мне охрану, будто я невесть какая важная рыбёшка. Ещё бы няньку для меня наняли. За дверью я услышала, как кто-то ругался с одним из копов Скотленд-Ярда, а прислушавшись к голосам, поняла, что один из них мне очень знаком, а уже через несколько секунд дверь в палату открылась и в ней появилась сначала голова, а потом и всё тело гитариста Марсов. — Томо! — Я почти подпрыгнула на больничной койке, меня начало распирать от радости. Встав на ноги, я крепко обняла хорвата. — Как же я рада видеть тебя! Хоть кто-то новый, а то, знаешь ли, курица-наседка по имени Джаред, начала мне надоедать. — Знаешь, я тоже подумал, что он тебе уже надоел, поэтому мы с Вики, которая прилетела со мной за компанию, привязали его и заперли в чулане небольшого домика, который решили снять на время. Пусть побудет там и остынет. За этим последовал привычный хохот Милишевича, который был невероятно заразительным: стоило ему только начать хихикать, как я начинала смеяться так громко и так долго, что болело всё тело. Вспоминая всё это веселье, начинаю скучать по тому времени, которое я провела с Марсами, ведь как ни крути, они стали частью моей жизни, и это невозможно стереть ластиком или удалить, как любой файл на компьютере. Всё это останется со мной навсегда. — Как ты вообще себя чувствуешь? Я прилетел сюда, как только смог, прости, что так долго. — Тебе незачем извиняться. Главное, что твоя хорватская задница здесь, а всё остальное — ерунда. Мы с ним долго болтали, почти забыв о времени, пока в палату не вошёл врач. Гордон частенько заходил ко мне, иногда мы просто сидели и болтали о всяком разном, а иногда он отчитывал меня за то, что я не хотела принимать лекарства, которые мне выписывали. А сейчас он стоял возле двери с широкой улыбкой. — Я так понимаю, это тоже твой друг, — он посмотрел на Милишевича, потом на меня, а потом опять на Томо. — Тогда, помогите Тине собрать вещи, мы выписываем её. Я уставилась на врача, раскрыв рот так, что челюсть, наверное, уже упала на пол и проделала в нём дыру. Я встала с койки, подошла к Гордону и крепко его обняла. С моей стороны это было слишком фамильярно, но ничего не могла с собой поделать, потому что радовалась тому, что я наконец-то свободна, потому что меня преследовало чувство, будто я угодила в какой-то плен, из которого у меня вряд ли получится выбраться.

***

— Чёрт возьми, а вы оба, что здесь делаете, да ещё и с цветами. Зачем мне эти веники? — я усмехнулась и подошла к братьям Лето, которые топтались возле чёрной машины и смотрели в сторону выхода из больницы. — Дайте угадаю: вы всё знали, а я, как всегда, узнаю обо всём последней. — А ты быстро соображаешь, — усмехнулся младший Лето, подошёл ко мне и крепко обнял. На мгновение показалось, что они с братом ролями поменялись. — Добро пожаловать обратно к нам. На мгновение я зависла, как это порой бывает после того, как тебя неделями пичкают таблетками, даже захотела немного отстраниться от Джея, но передумала, и лишь крепче обняла этого тощего бородача, для которого я всегда буду частью большой семьи под названием «Эшелон». Отлепив от себя Джареда, я медленно подошла к Шеннону, обняла его, поцеловала в одну щеку, а ладонью коснулась другой щеки, слегка погладив большим пальцем. Его руки сомкнулись у меня за спиной, тем самым он крепко прижимал меня к себе и лишил всякой возможности выбраться из его медвежьих лап. Кто бы мог подумать, что Шеннон Лето такой собственник, но это было одной из причин, почему я так люблю и ненавижу этого мужчину: не приведи Господь кому-то позариться на то, что Шенн считает своим — он глотку перегрызёт и глазом не моргнёт. Но это так же его большой недостаток, ведь такое поведение, рано или поздно приведёт его к слепой ревности, которая убивает всякие отношения, какими крепкими они бы ни были. — Шеннон, ты мне сейчас все кишки выдавишь, и это будет самой меньшей твоей проблемой, потому что самой большой будет шов, который, мать твою, разойдётся, если ты продолжишь так меня сжимать в своих руках, как в клешнях какого-то рака. — Брат, в самом-то деле, отпусти Тину уже, никуда она не убежит. Сил маловато ещё для этого. Я злобно глянула на Джея, тем самым вызвав у него широкую улыбку, которая растянулась от уха до уха, и если бы могла, то поползла бы ещё дальше, и он был бы похож на Джокера Хита Леджера. Фыркнув мне на ухо, Лето-старший наконец-то отпустил меня, но не забыл смачно ударить меня по мягкому месту, намекая на то, что объятия — это только начало разговора, который ждёт меня чуть позже. Уже через минуту, на мои плечи опустились ладони гитариста, он приобнял меня и прижался своей колючей щекой к моей щеке. — Хочешь — верь мне, хочешь — нет, но мы рады, что снова увидели тебя, пусть и не при самых приятных обстоятельствах. Может, ты всё-таки, вернёшься к нам? — Эх, Томо, если бы я могла. Нет, не так. Я не хочу. Не сейчас. Тем более, Эмма сама справляется со всем. Она вообще не нуждалась в моей помощи. Зачем она меня позвала к вам работать? — По секрету скажу тебе: она позвала тебе, потому что ты нуждалась в этом. И не только. Подмигнув мне, Томо легонько похлопал меня ладонью по спине и пошёл к машине, оставив меня в подвешенном состоянии. С Марсами всегда так: никто из них никогда не договаривает, всегда остаётся что-то повисшее в воздухе, постоянная недосказанность, загадка, которую тебе надо разгадать самому, просто что-нибудь додумать или же смириться с этой неизвестностью. Марсы. Shannon Мы все сидели в такси, которое везло нас к съемному жилищу, я сидел на переднем сиденье, возле водителя, а Томо и Джаред, посадив между собой Тину, ехали на заднем сиденье, что-то бурно обсуждали, порой смеялись. Наверное, я тоже должен был смеяться, но как-то не хотелось или же просто шутки не доходили до меня, мозг их запускал в какой-то собственный фильтр, решив не обрабатывать эту информацию, посчитав её не очень-то и важной на это время. Всю дорогу я отбивал ритм, стуча пальцами по ноге, закрыв глаза — пытался услышать мелодию, а когда это получалось, тогда пытался запомнить её, создать своего рода ящик, в который я запихну её, чтобы потом, когда придёт время, открыть его и вытащить творение моей фантазии. — Эй, Шеннон, мы приехали, — Томо похлопал меня по плечу и вышел из машины. Я посмотрел, как они, дружной компанией отправились в дом, а я сидел и наблюдал за ними. Какое-то странное чувство поселилось во мне, не давало покоя, скреблось, как кошка, рвалось наружу, заставляло мозг работать интенсивнее, вырисовывать различные картинки, которые я всячески пытался выбросить из головы, как что-то слишком глупое. А, может быть, совсем не глупое. Ревность ведь не глупость, а реакция организма на какое-то определённое поведение, которое вызывает у тебя это странное, неописуемое чувство: ты нервничаешь, переживаешь, злишься на себя, на того, кого любишь, ты подавлен, взвинчен, разбит, медленно превращаешься в параноика. Кажется, именно это со мной и происходит: я превращаюсь в ревнивого мудака, который скоро будет готов перегрызть глотку родному брату, если он, по моему мнению, как-то не так посмотрит на Тину. Заплатив таксисту, я выбрался из машины и пошёл следом, засунув руки в карманы свитера. Войдя в дом, я сразу отправился в «свою» комнату, закрыл дверь, упал на кровать и закрыл глаза. Господи, что же сейчас вообще происходит? Всего несколько дней назад всё казалось таким прекрасным, отношения с Тиной начали налаживаться, а сейчас, всё опять катится коту под хвост. А может, я просто слепой и она давно уже с Джеем, а он, как прекрасный, оскароносный актёр, умеет играть братскую любовь? — Эти мысли уничтожат меня, если я не поговорю с Тиной. Вскочив с кровати, я в два шага преодолел расстояние между кроватью и дверью, резко открыл её и едва не получил кулаком по лицу. Передо мной стояла Тина, явно с намерением постучать, но уже не по двери, а по моей голове. — Что-то случилось? Она лишь усмехнулась на мой вопрос и сделала шаг ко мне, ладонями коснулась моей груди и легко толкнула в неё, я сделал шаг назад, Тина опять подошла ко мне и снова толкнула в грудь, закрыла за собой дверь. Я поднял руку и запустил пальцы в волосы Тины, притянул девушку к себе, посмотрел ей в глаза, прильнул к её губам, таким мягким, — я даже забыл, что они могут быть такими, — ощущал их сладкий привкус, будто она только что скушала шоколадную конфету. Её холодные пальцы коснулись кожи на моей шее, вызывая бурю ощущений, которая поднялась так резко, что её невозможно избежать, от неё невозможно скрыться. Подхватив Тину на руки, я сделал шаг назад, упёрся ногами о кровать и медленно опустился на неё, осторожно придерживая девушку за спину. — Тина, что мы сейчас делаем? — я прошептал этот вопрос так тихо, в надежде, что она не услышит. — А на что это похоже, Лето? — она вздохнула, положила ладони мне на плечи, губами коснулась моего носа. — Я серьёзно, что с тобой происходит? То ты отталкиваешь меня, то снова тянешь к себе, потом избегаешь, а теперь это, — я почувствовал, как она напряглась и попыталась слезть с моих коленей, но я крепко держал её за талию. — Прости. Кажется, я начала вести себя, как типичная тупая девушка. Просто в наших отношениях всё как-то не так, как оно должно быть. Они странные. Наверное, это из-за нашего странного поведения. Я не знаю. Она усмехнулась, всё-таки выбралась из моих рук и пошла к двери, поправляя одежду и волосы, а я сидел, как истукан и просто смотрел на неё. Когда она подняла руки, чтобы потянуться, её топ поднялся выше, я увидел шрам от пули, которая могла отнять эту девушку у меня. Её рука коснулась дверной ручки, а свою я положил поверх, второй рукой — обнял Тину за талию, притянул к себе, носом провёл по её волосам, опустил голову чуть ниже, губами коснулся шеи. Она просто стояла, кажется, даже пыталась не дышать, была как марионетка в моих руках, которой мне надо только управлять. Или это я был марионеткой в её руках? Нет, не так. Она — мой наркотик, от которого я слабею, когда держу в своих руках, но без которого — умираю. — Как же я тебя сейчас хочу: хочу сжимать в своих объятиях, целовать, чувствовать, как твои руки прикасаются ко мне, разгоняют кровь по всему телу, хочу ощущать, как ты дрожишь от каждого моего прикосновения. Скажи, ты действительно хочешь этого или это всего лишь игра для тебя? Скажи мне… Tina Его шепот пробирался под кожу, задевал каждую клеточку, запускал импульсы, которые расходились по всему телу. Умом я понимала, что если сделаю шаг, переступлю эту черту, которую несколько минут назад готова была стереть одним махом, то уже не смогу вернуться назад — я опять упаду, стану ещё более уязвимой, чем сейчас. Но душой чувствовала, что мне это необходимо, я не смогу сопротивляться собственным желаниям всю жизнь. — Да. Чёрт тебя возьми, да! Развернув меня к себе, Шеннон положил обе свои ладони на мои щеки, посмотрел в глаза, а потом нежно поцеловал. Его губы мягко касались моих губ, будто он пробовал их на вкус, растягивая это удовольствие. Разорвав поцелуй, Шенн посмотрел на меня, широкими ладонями провёл по рукам, переместил их на талию, а потом ловко поднял меня на руки, подошел к кровати и положил на неё. Он водил губами по шее, плечам, его руки скользили по всему телу, будто он заново изучал меня, его лицо было расслабленным, будто с каждым прикосновением он пальцами впитывал какой-то живительный эликсир, когда он носом проводил от ключицы по шее к лицу, он делал глубокий вдох вместе со мной, в унисон. Сняв с меня футболку, Шенн указательным пальцем провел по шраму на животе, от этого прикосновения я невольно содрогнулась и глубоко вдохнула, будто это поможет мне спрятать то, что изуродовало моё тело, и Лето заметил, что мне стало неловко, поэтому он губами коснулся места со шрамом, сжимая мою ладонь в своей руке. — Ты — прекрасна, сколько бы шрамов ни было на твоём теле. Shannon — Ты — прекрасна, сколько бы шрамов ни было на твоём теле. Я шепнул это так тихо, касаясь уха Тины губами, что ощутил, как её тело покрылось гусиной кожей, а она ещё сильнее сжала мою ладонь. Я рассматривал каждый шрам на её теле, проводил по нему пальцами, — если бы я только мог стереть их, чтобы она перестала смущаться своего тела, перестала даже думать о том, что она уродлива из-за них, ох, если бы я мог. Тина пальцами коснулась молнии на свитере, расстегнула и стянула его с меня, потом пальцами задела подол моей футболки и потащила её вверх. Мгновение и мы полуобнажённые лежим на кровати, целуемся, как в первый раз или же в последний, пытаемся насладиться этой нежностью сполна, выпить её, как вино — до дна, никому не оставив и капли. Ещё минута и наши тела слились воедино, мы сгорали в своих чувствах, ловили каждый вздох друг друга, кожей впитывали каждое прикосновение рук, каждый поцелуй к обнажённой, разгоряченной коже, который отдавался приятной дрожью; мы полностью отдались этой агонии, нашли собственную нирвану. Мы получили свою дозу наркотика, от которого мы слабеем, но без которого не можем жить, потому что мы так устроены — сильнее всего тянемся к тому, что нас убивает.