A Dangerous Game To Play

Я проснулся очень рано — солнце только-только начинало освещать горизонт своими лучами, прогревать прохладный воздух Лондона, но я не мог насладиться прелестью рассвета — голова просто трещала по швам, было такое чувство, что по ней бьют перфоратором. Тины рядом не было, наверное, не хотела, чтобы я дышал на неё своим перегаром. Ох, ночные пьянки, ещё и на пустой желудок — точно не для меня, видимо, возраст даёт о себе знать, напоминает, что мне не 25, а почти в два раза больше. Я чувствовал себя абсолютно разбитым, будто по мне ещё и машиной для закатки асфальта проехались. Лежать было тяжело и больно, не говоря уже о том, чтобы сесть или пойти выпить воды, чтобы немного освежить жуткую засуху во рту. Тяжело вздохнув, я кое-как сел на кровати, свесил ноги, ступнями прикасаясь к мягкому ковру, потёр лицо ладонями, вызывая очередную волну адской боли, едва поднялся на ноги и, пошатываясь, пошёл на кухню. Набрал в большую кружку воды из крана, быстро осушил её и поплёлся в душ, чтобы хоть как-то привести себя в более-менее человеческий вид. Только я зашёл в ванную, посмотрел на себя в зеркало и знатно охренел: губа и бровь разбиты и немного опухшие, посмотрел на руки, которые тоже были красными: что я, чёрт возьми, вчера делал? Такое чувство, что у меня случилась амнезия. Надеюсь, я ничего такого не натворил. Я вышел из душа, хорошенько завязав пояс от халата, снова пошёл на кухню, чтобы, на этот раз, угомонить свой живот, который выдавал звуки умирающего дельфина, ещё и запах кофе разносился по всему дому. Как только я зашёл на кухню, увидел, как Тина стояла возле окна, укутавшись в толстовку, держала в руке белую чашку и смотрела куда-то вдаль. Я тихонько подошёл к ней и обнял за талию, но она содрогнулась, уронила чашку: та разбилась, а по всему полу растекся черный кофе. Девушка резко повернулась, посмотрела на меня и отстранилась, как будто увидела перед собой какого-то монстра: глаза были напуганы, она начала тяжело дышать, прижала руки к груди и попятилась в сторону, пока спиной не прижалась к стене. Я сделал шаг к Тине, но она выставила руки вперёд, чтобы я не подходил к ней, поэтому я остановился и просто смотрел на неё. Её всю трясло: руки дрожали, как у алкоголика, даже коленки тряслись — я впервые видел в ней столько страха и, кажется, я был тому причиной, но почему? Что вообще происходит? — Тина, — я говорил тихо, почти шепотом. — Детка, что случилось? — Не подходи ко мне, пожалуйста. Не подходи. Голос Тины срывался, она была готова разрыдаться, её и так подпухшие глаза наполнились слезами, и я только сейчас увидел, что левая щека Тины слегка опухла. — Малыш, что с тобой случилось? Ничего не понимаю. — Со мной ты случился! Шенн, пожалуйста, позволь мне пройти, я не хочу сейчас устраивать с тобой разборки. Я даже говорить с тобой не хочу. Тина сделала ещё шаг в сторону, и уже начала идти к выходу, но я схватил её за руку и притянул к себе, обнимая второй рукой за талию. Она напряглась, кажется, я даже слышал то, как громко и быстро билось её сердце, могло показаться, что оно пытается выпрыгнуть из груди и убежать, да так быстро и далеко, как только сможет. Я отпустил руку Тины и поднял свою руку, чтобы прикоснуться к её щеке, но девушка закрыла глаза, будто готовилась принять от меня удар по лицу, а по щеке потекла слеза. Я ничего не понимал, а это меня ужасно злило. — Только не бей, прошу, только не бей, — она шептала это раз разом, её била дрожь. — Пожалуйста, Шеннон. — Тина, что ты такое говоришь? Я не буду тебя бить, я бы никогда… Подожди, это, — я пальцами коснулся опухшей щеки. — Это был я? Она ничего не ответила, только отрицательно замотала головой, продолжая шептать своё «не бей». — Тина, твою мать, ты можешь мне ответить нормально?! — Отпусти меня, пожалуйста. Как тебе ещё сказать, что я не хочу с тобой разговаривать? Ше, пожалуйста. Я опустил голову, прикрыл глаза, отпустил её, потом посмотрел на неё — она медленно попятилась назад, развернулась и пошла в свою комнату, а я стоял, смотрел, как она уходит, но что-то будто толкнуло меня, я в два шага догнал Тину, схватил её за руку, и впился в её губы поцелуем. Я наплевал на боль в губе, на то, что голова раскалывалась. Я надеялся на ответ, что это движение смягчит её, но нет, она противилась этому поцелую, пыталась оттолкнуть меня. Просунув руки между нами, Тина толкнула меня в грудь со всей силы, а за этим заехала мне по лицу ладонью, да так сильно, что боль в моей башке только усилилась и, скорее всего, до завтра не утихнет. — Не смей больше ко мне прикасаться. Ты меня слышишь?! Не смей. Тина быстро убежала к себе в комнату, а я стоял в шоке, глядя ей в след, но так и не понял, что вчера произошло.

***

— Джей, что вчера произошло-то? — мой брат сидел на диване в гостиной и читал что-то в телефоне, бросая на меня гневный взгляд в стиле «ну ты и мудак». — Джаред, не будь засранцем. — Ну, ты всего лишь напился, наорал на Тину, а потом ударил её. Так, мелочи. — Блять, что? Ты что такое несёшь? — Истину глаголю, брат мой. Не веришь? Можешь у Томо спросить или у Вики, которые слышали, как Тина всю ночь плакала. Ну, или поговори с самой Тиной, а то, пока ты тут, она даже не высовывается. А вообще, знаешь, разбирайтесь сами. Я ужасно устал от ваших разборок. Мне надоело быть буфером между вами. Джаред встал с дивана и пошёл прочь. Набравшись смелости, я пошёл к Тине. Постучал в дверь, но никто не ответил, поэтому я тихо вошёл в её комнату, и увидел, как она лежит на кровати, свернувшись, как котёнок, которому нужна защита. Присев на край кровати, ладонью провёл по ноге Тины и она сразу повернулась ко мне лицом, вытирая глаза. Никогда не видел её такой, никогда, даже, когда у неё сожгли дом, даже когда видел её в тюрьме — она все равно оставалась сильной. Да, она плакала, она боялась, но всегда боролась с этим, брала себя в руки и продолжала идти с высоко поднятой головой, а сейчас, казалось, что из неё выбили не только всю уверенность и внутреннюю силу, но и всю жизнь, оставив только пустую оболочку. Осторожно коснувшись пальцами её щеки, я заправил выбившуюся прядь за ухо, большим пальцем провёл по её нижней губе, едва прикасаясь: я боялся, руки дрожали, я не хотел спугнуть её, не хотел, чтобы она оттолкнула меня. Но ничего такого не было — Тина лежала, не шевелясь, и только смотрела на меня, будто ждала очередной удар. Что же я натворил-то? Я лёг рядом с ней, положив одну руку себе под голову, второй взял руку Тины и поднес её к своим губам: я целовал костяшки на тыльной стороне её ладони, целовал её пальцы. Я посмотрел ей в глаза, но не увидел там ничего и это пугало — отрешённый взгляд хуже, чем взгляд, полный ненависти. — Тина, родная, я знаю, что повёл себя, как скотина, но… Чёрт, оправдание, что я ничего не помню тут неуместно. — Тут нет уместного оправдания, — никаких эмоций в голосе. — Такому поступку не может быть оправдания. — Я знаю. Прости, пожалуйста, прости меня, если сможешь. — А если не смогу? А я, будь в этом уверен, не смогу, это слишком… Это, как удар в спину, которого ты не ожидаешь, но когда это случается, то потом постоянно ждёшь его. — Я… Я не знаю, что сказать. Детка, скажи, что ты ненавидишь меня. — Я тебя ненавижу. Легче стало? — Нет. Родная моя, я… — Шеннон, неужели ты не понимаешь, что ты выбил из меня всё? Даже мою жизнь. Ты растоптал её, плюнул и растоптал, будто это что-то такое ненужное, глупое, что можно в любой момент восстановить, если захочешь. Но это не так. Меня часто били мужчины, привыкла уже, но я никогда не ощущала на себе удары человека, который всего несколько часов назад говорил, что любит меня, от человека, которого я любила. Любить тебя было больно, ненавидеть — ещё больнее, поэтому, я не ненавижу тебя, я не держу зла, но и не люблю тебя так, как раньше. Пытаюсь не любить. Я из шкуры вон лезу, чтобы задушить эту любовь, я не хочу снова любить тебя до ломоты в теле. Не хочу. Это слишком больно, эта любовь разрушает меня, она не позволяет здраво смотреть на всё то, что происходит. Я хочу простить тебя, хочу дать тебе ещё один шанс, но не могу. Ты разрушил доверие к себе. Однажды я простила тебя, но сейчас не смогу, это сильнее меня. Уходи, Шенн. Уходи.