POV Ярослава
Всё, теперь я балеринка. Приклеилось, не сложно догадаться, благодаря кому. Кристинка себя виноватой чувствует, глупышка. А я полон негодования и недоумения – что они обсмеивают? что постыдного в танцах, которым я посвятил всю свою сознательную жизнь? Следуя логике этих неандертальцев (моих одноклассников), бальными танцами должны заниматься только девочки, ведомые, например, в танго также девочками. Единственное, что грело душу – мы с Аллкой прошли на областной уровень!))) Новое прозвище – не единственный «приятный» подарок понедельника. На истории, пока тучная суровая, но мегаэрудированная Полина Александровна повествовала о Российской революции в начале XX века, Кристина дала мне списать физику, с которой у меня туговато, сказав, чтобы я обращался к ней за помощью по любым предметам, если возникнет необходимость. При этом скулы девушки порозовели. - Спасибо тебе, - я тепло ей улыбнулся. Моя благодарность была искренней, без намёка на подкат я взял подругу за руку – просто накрыл её тонкую бледную кисть своей. И тут заметил тёмные глаза, словно два дула, прицелившихся в меня. Этот взгляд, пропитанный злостью и какой-то, я не понял, обидой, что ли, не обещал ничего хорошего. Я шумно сглотнул и убрал руку под парту. А вдруг у Димы с Кристей тайный роман? Это же довольно частый жизненный сюжет: одарённый яркой внешностью распиздяй влюбляется в скромную отличницу, девушку широкой души. Это могло бы быть правдой, потому что то, как Плотников смотрел на меня, очень смахивало на ревность. Предчувствие беды не обмануло меня. Когда прозвенел звонок, Дима, собравшийся в одну секунду, придержал меня за плечо, не давая встать. Камушкиной, застывшей рядом в нерешительности, велел идти. Она знала, какие между нами отношения, сама прекрасно видела, как он травит меня, поэтому не хотела оставлять одного, тем более что ребята уже разошлись, а историчка ушла относить журнал в учительскую. - Иди, Кристин. Всё нормально, - я через силу улыбнулся, хотя у самого поджилки затряслись. Чего ему надо от меня? Девушка, наконец, вышла, и Плотников, больно вцепившись пальцами сзади мне в шею, уткнул лбом в парту. Черепушка громко бабахнула по дереву, и я охнул. - Если только я замечу, что между тобой и Камушкиной какие-то мутки, - угрожающе зашептал он мне на ухо, вдавливая пальцы глубже в кожу, - то лично выебу эту непорочную милашку, а потом выброшу, как использованную шлюху. Я не понял, почему он запрещает мне мутить с Кристиной. Можно было бы подумать, что моя теория про них верна, если бы не его последние слова. Это типа очередное извращённое издевательство надо мной? Но неужели Дима не предполагает того, что Камушкина – не последняя симпатичная девчонка в моём окружении, и, если он хотел сделать из меня монаха, у него не выйдет. Кристинку-то я в этом плане оставлю в покое, конечно, и забуду о надежде на секс с ней. Она хороший человек и мой единственный друг здесь, среди изобилия врагов, я не хочу ей ничего плохого. Это даже к лучшему, что интимная близость не испортит нашу дружбу. А с кем переспать, когда приспичит, я найду, это не так сложно. Я вовсе не коварный разбиватель сердец. Просто, как я уже говорил, постоянные отношения – это не ко мне. Не могу представить, чтобы я ухаживал за какой-то одной девушкой, уделял ей кучу внимания, дарил подарки, говорил всякие милые глупости… Нетушки. У меня лишь одна любовь – танцы. Но всё равно бесит Плотников, возомнивший, что имеет право распоряжаться моей жизнью. В кабинет повалили ученики другого класса, и Дима, пихнув меня напоследок, удалился. И как я мог допустить мысль, что после того конкретного избиения он отвалит? У меня не получается сопротивляться таким, как он, что ему, кажется, по душе. Я, вроде, уже задумывался над тем, чтобы перейти в другую школу?..***
Ненавижу октябрь. Вообще осень ненавижу. Промозгло, сыро, серо. Поэты и писатели восхваляют краски, которые природа приоберетает в это время года, а я вижу лишь увядание, выцветание радужного лета, всё медленно умирает – засыпает, если угодно. Хочется тоже впасть в спячку, и чтобы не будил никто до весны. Я вышел из школы, кутаясь в ветровку и думая о том, что пора бы сменить её на плотную чёрную кожанку, которая тоскует в моём шкафу с апреля. Кристинка вот сегодня приболела, даже на уроки не пришла. Мы обычно покидали школу вместе, прощаясь на остановке – она садилась в автобус, я шёл домой пешком. Было непривычно одному. А кое-кто был рад, что я без сопровождающих сегодня. Услышав торопливые шаги позади, я обернулся, опасаясь, что это Дима, ещё наскочит на меня, не хотелось бы окунуться в лужу от его толчка. Но это был не совсем он. Влад и Андрей – его кореши – были уже слишком близко, чтобы бросаться в бегство. Сковали меня по рукам своими клешнями и потащили за школу в сторону гаражей. Бляаадь… - Что вам надо? Отъебитесь от меня! – я зачем-то бессмысленно дёргался, инстинкт самосохранения вопил не сдаваться. - Не рыпайся! – велел бритоголовый качок Влад. - И не ори, - подхватил второй. – Ничё мы тебе не сделаем, не ссы. Меня завели за один из гаражей, возле которого – ну, кто бы мог подумать – курил Плотников. Не то чтобы я не ожидал его увидеть, но стало страшнее. - Отвалите, уроды! – за дерзость и усилившуюся попытку вырваться я тут же получил по голове, кажется, от Влада с сопроводительным «Заткнись!». Меня всё ещё удерживали. Сердце наливалось ужасом, колотясь о рёбра с бешеной скоростью. А Дима стоял и препарировал меня поднимающимся снизу взглядом с остротой хирургической стали. Сначала покромсал ступни, затем вырезал коленные чашечки, минуя пах, вскрыл живот. Я почти почувствовал, как мои кишки вывалились наружу, почти услышал влажный шлепок, с которым они ударились о землю. Заточенный взгляд поднялся по груди к лицу, оставляя за собой кровавую полосу, сделал надрез на губах, нос – пополам, выкорчевал левый глаз, потом правый, раздавив их оба, как спелый крыжовник... Разумеется, подобного хоррора не случилось, лишь моё воображение разыгралось на почве того, что я прекрасно знаком с беспричинно агрессивным нравом своего одноклассника. Его сигарета кончилась, он достал вторую, подкурил, затянулся, затем подошёл ко мне и выпустил дым в лицо. Я зашёлся астматическим кашлем. Дима снова сделал глубокую затяжку и окутал меня плотным удушающим облаком. Зачем он это делает? Я не мог понять, чем заслужил его «любовь». Не тем, что я в драке полный ноль. Его ненависть ко мне проявилась с первого дня. Он невзлюбил меня сразу, только взглянув, я помню. Неужели такова участь всех новичков, когда-либо попадавших в этот класс, или я особенный? Глаза слезились от едкого дыма и не менее едкого чувства беспомощности. - Мы решили сделать доброе дело и научить тебя курить, - опять отравляющий выдох в лицо. - Доброе? – я снова закашлялся, вдохнув никотиновые пары. – Ты ебанутый? Это был риторический вопрос. Я знал, что да. И знал, что это его затея. Реакция на мои слова была молниеносной: железный кулак впечатался мне в живот. Я согнулся, хватая ртом прокуренный воздух, кислорода в пределах досягаемости совсем не осталось. Я физически ощущал тяжесть смолы, оседающей в моих лёгких. Да уж, «ничего они мне не сделают». Придурки веселились. Им нравилось издеваться надо мной. Дима поднял моё лицо за подбородок, жёстко и безапелляционно зафиксировав, чтобы я не отворачивался, и одарил очередной порцией сизого дыма. - Ну же, балеринка, затянись! – мерзко ухмыльнулся парень, суя свою тлеющую сигарету к моему рту. - Или боишься, что мамочка будет ругать? - Моя мама умерла, когда мне было пять, - глухо пробормотал я, глядя на его найки. Лишь бы не в глаза, иначе он поймёт, какую больную на самом деле точку задел. Я толком не помню своей матери и день её похорон. Всё очень смутно. Но помню, что много плакал тогда. Фотографии храню, берегу, они для меня бесценны. Не раз я задавался вопросом, как бы сложилась моя жизнь, если бы она была жива. Может, Лёша не бил бы меня, а, наоборот, защищал от таких гондонов, как этот. - Из…извини, - заикаясь, промямлил Дима. Что, совесть проснулась? Он опустил сигарету, которую предлагал мне, и выпустил моё лицо. - Да пошёл ты, - тихо, почти равнодушно бросил я, высвободив руки – меня больше не держали, и поспешил прочь.