POV Димы
Я не притрагивался к сигаретам со вчерашнего дня, с тех пор, как обкурил Яську. В меня намертво врезался тот его взгляд, который даже не был направлен на меня, какой-то пустой, будто я выпотрошил парня изнутри. Чёрт меня дёрнул сказать про мать. Я ведь не знал. А весь смак моего сволочизма в том, что я как раз могу понять его. Мой отец погиб шесть лет назад – ночь, мокрое шоссе, сонный водитель за рулём фуры навстречу… Ярослав сказал, ему было пять лет, когда не стало его матери, мелкий ещё совсем. А я потерял отца в одиннадцать, воспоминания довольно яркие и тяжёлые, мысли об этом до сих пор отравляют, будто я надышался ртутью. Парни знают об этом и, должно быть, почувствовали моё переменившееся настроение, поняли, что игра окончена. Именно пережитое мной когда-то горе заставило извиниться перед Овсянниковым, но было очевидно, что ему похуй на мои извинения. Я просто его вконец заебал, показалось даже, будто лимит его терпения исчерпан. И что теперь? Парень начнёт давать мне отпор, или он из тех, кто, скорее, сделает что-нибудь с собой, чем справится с трудностями? Не хотелось бы так думать. Я ведь систематически доводил его. А он ещё и в школу сегодня не пришёл… Камушкина, которая целый день чихала и кашляла, на вопросы преподов о Ясе отвечала, что не знает причину его отсутствия. Я внушал себе мысль, что они виделись, она его заразила, и сегодня Яр просто решил отлежаться. Но против воли во мне зарождались опасения, от которых мокли ладони и нервно дрыгалась правая нога. Я шутливо предположил, что балерун опять ускакал на танцы, но девчонка отвергла эту версию, сказав, что выступление у него не скоро. Все уроки я маялся: без Ярослава, его вертлявой блондинистой макушки всё было не так. Не хватало его света, будто солнце закатилось. Кое-как вытерпел этот день. Однако парень не явился и на следующий. Я забеспокоился всерьёз. Может, он решил перейти в другую школу? Уехать насовсем? Или всё-таки заболел. Но почему никого не поставил в известность – даже подружку свою? Что, если он всё-таки… Нет, вскрой он себе вены или наглотайся таблеток, здесь бы уже наверняка рыскали менты, вынюхивая причину, побудившую… И вообще, я уверен, Яся не такой, в нём есть стержень. Всё, не думать об этом! Я понял, что не выдержу ещё сутки без него. С момента его появления мы виделись в школе шесть дней в неделю, разлучаясь лишь по воскресеньям. Ещё не было такого, чтобы мой взгляд голодал по его облику два дня кряду. На перемене я пытал Кристину на тему адреса Яра, но она, к сожалению, никогда у него не была и не знает. Сказала, что телефон у него выключен, не может дозвониться. А вдруг что-то случилось? Я имею в виду что-то, что не зависело от него. Я должен срочно его увидеть, иначе не успокоюсь. Мне было известно, что домой он ходит пешком, значит, живёт недалеко. Пришлось подключать связи. Знакомый маминого брата – моего дяди Тимура – работает где-то в местном правительстве и может достать чей угодно адрес. Я назвал имя, фамилию и примерный район его места жительства. - Надеюсь, потом полиция не найдёт в этой квартире труп? – завуалированно предостерёг меня дядя, продиктовав нужные сведения. - Не, дядь Тим, там наоборот: мир, дружба, жвачка, - заверил его я, содрогнувшись при слове «труп». Окрылённый тем, что теперь могу увидеть Ярослава, я вновь сбежал ради него с уроков.***
POV Ярослава
Снова он это сделал. Мой старший брат. Лёша. Отзвук этого имени теперь прокатывается по мне ощущением разочарования и потери наших прежних отношений. Два года назад брат вернулся из армии. Сначала я не мог понять, что именно в нём неуловимо изменилось. Он смотрел на меня так, будто не хотел, чтобы мы были братьями, избегал прикосновений. Я не знал, почему так опротивел ему, меня ранило то, что любимый брат чурается меня, как прокажённого, и я затеял с ним разговор по душам. Хотел выяснить, что не так, может, кто-то что-то наплёл ему про меня. Однако Лёша быстро свернул беседу и ушёл. Вернулся домой поздно, пьяный, отца не было. Избил меня до слёз и соплей, почти до отключки. Нанося удары по почкам и бёдрам, шипел, что запрещает под страхом смерти жаловаться кому-либо, тем более отцу. Чтобы папа ничего не заметил, он никогда не бьёт по лицу. Да я бы и не стал ему говорить. Лёша всё ещё мой родной брат, хоть и совершенно другой человек уже. А делиться с кем-то посторонним этой проблемой, выносить сор из избы, как говорится, было стыдно. Стыдно, что я чем-то помешал собственному брату. В тот первый раз, еле оклемавшись на утро, отливая, я заметил кровь в моче. Лёша протрезвел, и когда я задрал перед ним футболку, чтобы он полюбовался на дело рук своих, брат стал извиняться на коленях со слезами. Это проняло меня. Но так было только в первый раз. Во второй и третий – угрюмый молчаливый взгляд, его совесть пряталась всё лучше. Затем абсолютное равнодушие. Почти каждый месяц он напивается вдрызг и обновляет мои синяки. Если я сплю (когда отец на смене), Лёша запросто может, заявившись бухим среди ночи, сбросить меня с кровати и начать колотить, бормоча при этом бессмысленное несвязное «как же я… что ж ты…», сдобренное матами. Предугадать этот момент, чтобы не прийти домой и избежать побоев, невозможно. И я продолжаю надеяться, что он образумится и перестанет пить, или съедет от нас. Я уже второй день не хожу в школу, потому что мне больно ходить. Почти не встаю с постели, болеутоляющее жру горстями, телефон вырубил ещё вчера, срать на всех. В дверь постучали. Я надеялся, что незваный гость уйдёт, но барабанная дробь не умолкала, отдаваясь болью в висках. Я натянул старый растянутый свитер с горлом, чтобы не было видно, как я разукрашен, и, не глядя в глазок, открыл. И в следующую секунду пожалел об этом. Дима собственной персоной. Откуда он узнал мой адрес? - Дома, - с облегчением выдохнул парень, увидев меня, и прошмыгнул внутрь без приглашения. – Привет. Плотников выглядел обеспокоенным. С чего бы это? Что он здесь делает? - Привет, - ответил я, не задавая ни один из вертящихся в голове вопросов. Неуютно было находиться рядом с ним. Неприятно, что человек, мучивший меня, сейчас стоит в моём доме. - Почему тебя не было? – спросил Дима. - Болею, - я кашлянул для убедительности, хотя, думаю, видок у меня и без того был болезненный. Но какое ему вообще дело? Мне показалось, я уловил беспокойство в его взгляде, странно. - А я думал, ты решил от меня в другую школу сбежать, - выдал Дима, усмехнувшись. - Я хотел. Но… Не знаю пока. Может, со второго полугодия, так удобнее будет. Его глаза удивлённо округлились. Так ты пошутил, значит? А я нет. - Ты один? – Плотников как-то непонятно напрягся. - Да, а что? На его лице промелькнула едва уловимая улыбка и тут же исчезла. В карих глазах заиграло таинственное пламя. Он шагнул ко мне, а я инстинктивно попятился. Наступая, Дима вынудил меня прижаться к стене. Подошёл вплотную, уперев по бокам от меня руки в стену, таким образом перекрывая выход. Аааа, чёрт, он же сейчас может сделать со мной что угодно! Я ведь беспомощнее, чем обычно, потому что еле живой. Надо было соврать, что у меня все дома: и батя, и братя… - Ясь, я… - начал парень. Как он меня назвал??? – Не уходи. Когда ты вернёшься в школу? Я понятия не имел, как реагировать на эти «Ясь» и «Не уходи», поэтому просто ответил на вопрос: - До конца недели поваляюсь дома… А ты соскучился? – не знаю, что побудило меня спросить это, да ещё и гадко ухмыльнуться – наверное, доля скрытого мазохизма. Я ожидал, что мне вломят в челюсть, или, как тогда после подобной шутки с голубоватым оттенком, посыплется град ударов. Дима уже даже поднял руку. Я зажмурился и отвернул лицо в сторону, но вместо удара почувствовал, как он с несвойственной ему нежностью убрал выбившуюся из резинки прядку мне за ухо, провёл по щеке тыльной стороной ладони, оставляя искрящийся током след. Почему-то от этого моё сердце заколотилось быстрее, в то время как, ожидая новую порцию боли, я был относительно спокоен. Что же он делает… - Яська… - услышал я его ласковый бархатный полушёпот и повернулся, распахнув глаза. Дима долго не сводил с них взгляд. Бесконтактно пригвоздил меня к месту, обездвижил, я даже почти не моргал. В доме стояла звенящая тишина, слышно было, как дети кричат на улице, тикают часы в зале и, я почти уверен, колотит мой сумасшедший пульс. Плотников был так близко, что я чувствовал тепло его тела, аромат его парфюма – всё тот же океанический бриз – и его собственный запах, почти незаметный, но необъяснимо пьянящий. Я чуть приоткрыл рот, глотнув воздуха и собираясь что-нибудь уже сказать, как вдруг – бац! – он меня поцеловал. Порывисто. По-змеиному, с укусом. Этакий бросок кобры. Я немного прифигел. Хотя нет, вру. Я был в полном ахуе! И пока я там был, нарушитель моего спокойствия покинул квартиру. Я дополз до своей кровати и бессильно рухнул на неё. Это что сейчас такое было? Плотников поцеловал меня? Меня – парня? Того, которого он изводил ежедневно… Стоп. Он не хочет, чтобы я переходил в другую школу, так необычно исказил моё имя, и эти его вечные доёбы до меня – это же как в начальной школе: когда мальчику нравится девочка, он дёргает её за косички. Но я-то не девочка… Это такой прикол, или я ему реально нравлюсь? Смешно… Называл пидором меня, а сам поцеловал парня. Бля, что происходит? Почему я до сих пор не склонился над унитазом, выблёвывая вкус его мягких губ?.. А ведь Дима не причинил мне ни капли боли. Наоборот. Я вспомнил его нежное прикосновение к моей щеке, как он зажмурился отчаянно, атаковав мои губы, и мысли об этом отозвались выбросом крови в пах. Блядь, этого ещё не хватало. Я настойчиво внушал себе, что нормальный. Потом весь день меня лихорадило – наверное, и в правду, заболел.