POV Ярослава
Мы решили посидеть в буфете. Холл – это проходной двор: ученики, преподы, директор, мало ли. Взяли дешёвый разводной кофе в пакетиках и устроились на самом дальнем столике, чтобы наши слова не долетали до ушей буфетчицы. Кроме нас никого не было. Чаще всего буфет вообще закрыт по субботам, так что нам повезло. Дима спросил о моей матери, и я поведал всё, что помню и что чувствую сейчас, как мне её не хватает. Не именно этого человека, потому что образы и ощущения той поры у меня размыты, а просто не хватает мамы. Поэтому, вероятно, мы поладили с Дамирой. Она отнеслась ко мне по-матерински, и меня тянуло к её теплу. Плотников удивил меня ответным рассказом о своём погибшем отце, тоже поделился чувствами, и я догадался, что именно по этой причине он тогда, в клубах сигаретного дыма, впервые извинился передо мной. Дима расспросил про мою семью, чем занимается мой отец, я задал ему такие же вопросы. Выяснилось, что у его мамы свой небольшой салон красоты. Благодаря собственному бизнесу они живут в достатке. Не в роскоши, но высшая прослойка среднего класса – тоже очень круто. Я уловил в его словах намёк на то, что он для меня выгодный жених… Про танцы спрашивал. Узнали, кто из нас какую музыку слушает, в общем, болтали обо всём, что нас касается. Полчаса пролетели будто за пять минут. Дима ушёл в раздевалку, чтобы там забрать у Влада свои вещи, я остался в буфете, попросив Кристину прийти сюда. Она была уверена, что злодей Плотников хорошенько помял меня (о, да, только в другом смысле) и озабоченно суетилась, интересуясь, как я себя чувствую. Я не стал наговаривать на Диму зря и соврал, что он здесь ни при чём, мне просто плохо, и я хочу домой. …Захлопнув дверь, Плотников прижал меня к ней и впился в мои губы. Я еле успел скинуть обувь и куртку, как он потащил меня в свою комнату. Там повалил на кровать и снова поцеловал. Когда его губы перешли на мою шею, я совершенно без укора заметил: - Вот так ты хотел со мной пообщаться, да? Я-то был не против и получал удовольствие. - Ну, Ясечка, солнышко, без этого никак, - ворковал Дима, прикусывая мой кадык. Я перевернул его на спину и сел на бёдра. Плотников сегодня был в цветной клетчатой рубашке, и мне захотелось рассмотреть вблизи, что под ней, на физре я особо не приглядывался. Я начал неторопливо вынимать пуговицы из петель, потихоньку открывая его, разворачивая, словно подарок. Несмотря на то, что у нас с ним уже было, некая неловкость всё же присутствовала оттого, что я раздеваю парня. Глаза Димы были закрыты, грудь высоко вздымалась, стояк уже созрел. Плотников не двигался, предоставляя мне инициативу. Наконец, с пуговицами было покончено, и я распахнул полы его рубашки. Фигура у него обалденная, образец греческой скульптуры. Я несмело коснулся ладонью его груди, участив её вздымания, и провёл вниз до кубиков пресса, очертил их контуры пальцами. Спустился до границы пояса джинсов, провёл указательным пальцем вдоль него, скользнул под пояс самым кончиком, проделал обратный путь вдоль уже под тканью. Расстёгивать не стал, хотелось поиздеваться немножко. Убрал руку, Дима сглотнул и выдохнул – ждал, затаив дыхание, что я возьму в руку. Я наклонился к нему и проторил дорожку поцелуев от шеи до пупка, вверх уже языком, одним размашистым движением до правого соска, схватил его зубами, сжал и потянул на себя, вырвав стон из-за сцепленных Диминых челюстей. Мне понравилось кусать его, и я продолжил в том же духе снова вниз. Когда прикусил кожу на животе возле пупка, сжав через джинсы его член, Дима не вытерпел и рванул меня наверх, подминая под себя. Как он любит быть сверху… Окончательно снял свою рубашку, заодно джемпер с меня, выпустил на волю страдающий член и, оголив мои бёдра и просунув руку под ягодицы, спросил: - Хочешь..? Я пока был не готов к такому шагу. Во-первых, я знал, что принимать в себя мужской член – это больно, в первый раз – просто дико. Я почему-то боялся этого не так сильно, как побоев, но также меня тормозило то, что полноценный секс с парнем бесповоротно изменит меня, переведёт в другую категорию. Поэтому я сказал: - Нет, не надо. И мы удовлетворяли друг друга руками, бесконечно целуясь и перекатываясь по постели. А потом действительно продолжили общение, только уже не совсем о наших жизнях, а больше на отвлечённые темы. Затем пришла Димина мама, и мы втроём снова за приятной беседой пили чай. На этот раз я даже не отказался от предложенных печенюшек.***
Мы развлекались весь ноябрь. Ни дня не проходило без поцелуев, и было очень мало дней, когда бы мы не довели друг друга до оргазма. Почти ежедневно ходили либо к Диме, либо ко мне, но чаще – к нему. По воскресеньям подрочить/отсосать нам не удавалось, так как предки в основном торчали дома, поэтому довольствовались лишь осторожными поцелуями. В школе тоже изворачивались, как могли, Дима нетерпеливо срывал с меня поцелуи, когда мы оставались наедине. Удобнее делать это было в раздевалке до или после физры. Плотников так и норовил зажать меня. Мне было страшно, потому что кто-нибудь мог войти в любой момент, но от этого у меня вставало только быстрее и железнее. За всеми этими шалостями я не замечал, что упускаю нечто важное для себя. Что именно, я понял на очередном уроке физкультуры. В этой четверти у нас был волейбол. Мы разбились на пары и отрабатывали подачи без сетки. Дима был в паре с Владом. Я – с Андреем. Кстати, Димины друганы быстро смекнули, что я теперь «свой», правда, дебильное «балеринка» временами вырывалось из их уст. Я загляделся на Плотникова, крутившего мяч в руке и переговаривающегося с Андреем, Дима поймал мой взгляд и тепло улыбнулся. И тут в мой живот на большой скорости влетел мяч. Это какое-то проклятье! Пресс у меня достаточно развит, но я не был готов к удару, и моё тело приняло его, будучи абсолютно расслабленным. Поэтому я согнулся пополам от боли. Такое привычное, такое родное… ощущение отбитых внутренностей. Это был Слава, мой практически тёзка (Вячеслав). Он явно специально запустил в меня, я не услышал раскаяния в его голосе – только усмешку, когда он прокричал: - Не зевай, балери… Ай! До этого я в сложенном состоянии смотрел на свои колени, но после его «Ай» заинтересованно поднял голову. Бля… Разъярённый Плотников вёл ко мне упирающегося Славу, вцепившись ему сзади в шею. Тот морщился – уж я-то знаю, какие цепкие у него пальцы, остальные прекратили заниматься и уставились на шоу. Наконец, Дима дотащил парня до меня. - Извинись! – велел он. - Димас, ты чё?! – недоумевали остальные. - Отъебись от меня! – процедил Слава, пытаясь врезать Диме локтем. Плотников схватил эту руку и завёл назад, выворачивая, Слава заскулил. - Я сказал, извинись перед ним, - тихо и угрожающе повторил Дима. - Дим, перестань… - робко вставил я, но не был услышан. Слава ещё с полминуты не оставлял попыток сохранить гордость, но болевой приём выжал из него дрожащее: - Извини. Дима тут же отпустил, и Слава ушёл в дальний угол зала, присев на сваленные в кучу маты и растирая травмированную руку. Его тут же обступили несколько парней, которые в любом случае поддерживали Славу, своего давнего товарища, а не меня, новичка-выскочку. - Ты как? – обеспокоенно поинтересовался Дима, положив мне на плечо ладонь. - Жить буду, - заверил я. - Тебе нужно в медпункт, - решил он и подтолкнул меня в спину по направлению к выходу. – Я тебя провожу. - Ладно. Я согласился только потому, что мне хотелось поскорее убраться отсюда, подальше от прицельных взглядов пацанов, у которых в голове не укладывалось, что мы – два заклятых врага – так быстро и так крепко сдружились, и Дима уже отстаивает мою честь. Я был одновременно и тронут заботой Плотникова, и рассержен его почти открытой демонстрацией наших взаимоотношений. Как только мы оказались в раздевалке, я смерил парня обвиняющим взглядом и зашипел: - Зачем ты это сделал? Дима, ты палишь нас! - Успокойся, никто не догадывается о том, что между нами происходит. И никто не смеет причинять тебе боль. Извинения от него – это справедливо, разве нет? - Это, по меньшей мере, странно, с точки зрения твоих одноклассников. Почему ты вдруг стал меня защищать, если совсем недавно практически аналогичная ситуация была с тобой: вспомни, ты мне чуть мозги не вышиб БАСКЕТБОЛЬНЫМ мячом! И даже близко не подошёл, чтобы хоть руку подать, - выплеснул я наружу старую обиду. Я не говорил, что всё простил ему. Дима пристыженно опустил голову и приблизился, притянув меня к себе за талию: - Ясь, прости меня, я такой дебил. Ты же знаешь, я тебя люблю. Я не сопротивлялся его объятиям, в них было уютно, хорошо. А искренность, плескавшаяся в карих глазах, заставляла забыть все обиды. Наши губы сомкнулись, и мы позволили себе недолгий, но такой душераздирающий поцелуй. Вот после этого случая я вдруг осознал, что впервые нахожусь в романтических отношениях с кем-то, и это знание перевернуло мой мир с ног на голову. Наверное, будь это девушка, я бы ощущал некое отторжение. Но с Плотниковым всё было иначе. Мне было приятно, что он заботится обо мне, переживает, что постоянно хочет меня, добивается моего внимания, мне нравились наши тайные ласки, поцелуи украдкой, незаметные для окружающих переглядки. Желание прикасаться к нему, прижиматься всем телом, просто быть с ним стало константой. Это давно перешло из разряда «шалости» в «серьёзные отношения», несмотря на то, что полноценного секса у нас так и не было. Я воспринимал Диму как своего парня, его запах был для меня родным, иногда ловил себя на том, что немножко ревную – девчонки клеились к нему постоянно, но он к их вниманию был совершенно равнодушен. А за мной ему пришлось побегать. И, в конце концов, он меня догнал.