Kinks & Curiosities

— Что это? Пальцы Хосока хватают Юнги за волосы, дергая того назад к тумбочке в ванной так сильно, что Юнги чуть ли не полностью теряет своё равновесие, стоя на каблуках. — Что это, Юнги? — повторяет Хосок, пальцы запутаны в коротких волосках на загривке парня. Когда он дёргает, острые маленькие шипы боли рассекают позвоночник Юнги по направлению вниз. Это просто стимуляция на вершине возбуждения, мочевой пузырь Юнги пульсирует оттого, как сильно тот хочет отлить. Он отчаянно ёрзает в хватке Хосока. — Я… — запинается Юнги. — Ах. Хосок толкает его вниз, прижимаясь к затылку, пока Юнги не смотрит на мраморную тумбочку собственной ванной комнаты. Его нос почти проезжается по поверхности, холодный воздух струится по его щекам. Другая рука Хосока на бедре Юнги тянется вверх по маленькой полоске, виднеющейся над его гольфами, прежде чем отправляется под короткую юбку его униформы горничной. Юнги задаётся вопросом, может ли Хосок видеть белое кружевное нижнее бельё сзади, учитывая, как он наклонился над тумбочкой. — Ты видишь это пятнышко? — спрашивает Хосок, подталкивая лицо Юнги немного ближе к тумбочке, придавливая его чуть ближе к зеркалу, пока Юнги не встаёт на самые носочки, пытаясь приспособиться. Его мочевой пузырь прижимается как раз вплотную к краю, и в следующий момент Хосок встаёт позади него, прислонившись бёдрами к Юнгивым, и перегибается через его плечо, чтобы указать на небольшой мазок грязи. — Прямо там. Юнги задыхается, едва успевая сдержаться от протяжного и низкого скулежа. Похоже, что его вены малость в огне, его мускулы кричат, когда он сжимается близко к желанию помочиться на всю тумбочку — он весь день чистил дом без единого перерыва на туалет, Хосок приносил ему воду стакан за стаканом, и Юнги чувствует, что едва может встать, учитывая, насколько это чертовски больно в данный момент… И Хосок только продолжает давить на него, прислонившись, так что его мочевой пузырь прижат вплотную к краю тумбочки, оттягивая за волосы и подталкивая его, заставляя Юнги чувствовать себя настолько маленьким. — Я, ах… п-простите, — произносит невнятно Юнги. Когда бы они не играли в ролевую игру, он обычно не был настолько потерян, что не мог не заикаться от того, насколько сбит с толку болью, стремлением облегчиться по всей тумбочке, перед слаксами Хосока. Последний ещё раз натягивает волосы, рванув лицом Юнги на дюйм или около того к мебели, прежде чем надавить на него прямо внизу, протирая покрасневшей щёкой Юнги о грязную ванную тумбочку. — Простите, кто? — Сэр, — говорит Юнги. Голос его звучит громко и низко у мраморной верхней панели, его адамово яблоко тяжко подпрыгивает, когда он сглатывает. — Мне жаль, сэр. И Юнги… он настолько уязвим, настолько мал, что маленькие барьеры, которые он строит вокруг своего мозга, чтобы просто существовать в течение обычного дня, разбиваются кусочек за кусочком, когда Хосок обращается грубо… визжат, когда Хосок дёргает его вверх. — Так-то лучше, — рычит он, низко и грубо. Это заставляет всё тело Юнги задрожать. Или, что ж… может быть, дрожь означает только тот факт, что ему необходимо отлить так сильно, что его тело просто отмечает это как боль, боль, боль. Он чувствует, как зубы Хосока слегка задевают его шею, заглушая скачущее биение его пульса в этой точке. В течение долгого времени он просто позволяет своим пальцам бродить по телу Юнги, вверх по бёдрам, через низ воротника его наряда, и одна длинная рука обхватывает горло парня с какой-то неясной угрозой. Юнги наблюдает за всем происходящим в зеркале, смотрит, как трясётся, будто грёбаный лист на ветру, а Хосок смотрит на него из-под изгиба его плеча. Он спокойный, собранный, что-то слегка садистское сверкает в его взгляде. Хосок скользит пальцами под один из гольфов Юнги (с рисунком маленьких кошачьих головок наверху) и шлёпает резинкой, прежде чем прижаться рукой к полутвёрдому члену Юнги через его юбку. — Какой твой цвет, детка? Хосок бормочет вопрос в изгиб шеи Юнги. — Зелёный, — бормочет тот. Его слова выходят бездыханными и отчаянными, его голова слегка откидывается на Хосоково плечо. — Я «зелёный». Ему было тяжело в большей части этой сценки… он не знает, как долго убирается, а Хосок выдаёт время от времени комментарии о том, как тот выглядит в наряде, шлёпая его по заднице; вручает ему высокий стакан воды и наблюдает, как тот проглатывает всё. Может быть, полтора часа назад Юнги опустился на колени на кухне и отсосал Хосоку, обхватывая руками колени и прижимаясь между ними, как будто это помогло бы ему тем, что он начинал, вроде бы, делать просто всё что угодно, если Хосок отпустит его в ванную. Хосок целует его шею, толкаясь внутренней частью ладони к мочевому пузырю парня. Это слишком больно, чтобы у Юнги продолжало стоять сейчас, и он чуть не издаёт всхлип, когда Хосок зарывается глубже. Юнги корчится, почти бредит от того, насколько это больно, насколько он на грани. Но Хосок шикает на него, успокаивающе рисуя круги на его бедре, даже когда Юнги тянется вперёд, чтобы вцепиться пальцами в верхнюю панель. Его суставы становятся почти белыми, когда он пытается остановиться, пытается сдержаться от мочеиспускания — где-то из глубины сознания он ловит отголосок того, как Хосок посмеивается, бормочет: «Всё в порядке, детка, всё в порядке, просто отпусти!»: — и тогда Юнги съёживается, сгибаясь, и… Тёплая жидкость стекает по внутренней стороне его бёдер, окрашивает его трусики и его гольфы и, в конце концов, течёт струйкой по его каблукам. Юнги слышит, как сам задыхается и то, как его сотрясает от рыданий, ощущая, как Хосок обхватывает его член ладонью, отчего моча льётся по его руке и пальцам, и… — Шшш, эй. Когда Юнги открывает глаза, пол ванной комнаты пропитан его мочой, они вдвоём стоят в луже почти полностью прозрачной жидкости. Щёки Юнги горят от стыда, но Хосок просто целует его в шею, потирает маленький член Юнги через материал его юбки, пока он не становится достаточно твёрдым, чтобы натянуть влажный материал, словно палатку. — Твой цвет, детка? Юнги до сих пор дрожит, его костяшки белые там, где он схватился за панель. Он только где-то на тридцать процентов уверен, что всё ещё может держаться своими силами, но он по-прежнему… — Зелёный, — едва слышит, что сам произносит. И Хосок… Хосок — хороший дом, лучший, что когда-либо имел Юнги. Он течёт сквозь такие ситуации, словно вода, всегда, кажется, способен прочесть настроение, в котором находится Юнги, зная, когда ему нужно сбавить обороты и когда ему нужно принять крутой, даже если Юнги не будет откровенен в этом. Он может читать язык тела Юнги, как тыльную сторону своей руки — ни одного из этих ебучих пререканий в том, действительно ли Юнги в порядке, просто доверие к своей собственной интуиции, доверие к Юнги, знающего самого себя. Так что едва ли проходит прорезающая паузой секунда между тем, как Юнги произносит слово и Хосок хватает его за волосы и бросает его на пол. Юнги приземляется на руки и колени в лужу собственной мочи. Он краснеет, когда ощущает, как та начинает впитываться в его гольфы и юбку, отчего его охренительно потряхивает от стыда. — Что это за дерьмо? — спрашивает Хосок. Он приседает рядом с Юнги, снова схватив его за волосы. Он не сопротивляется, когда Хосок рывком опускает его лицо ещё ниже, просто позволяя локтям раскрыться и давая стыду омыть его, когда парень прижимает лицо к плитке. — Посмотри на это, — говорит Хосок. Сильное желание расплакаться поднимается в горле Юнги, когда тот медленно двигает головой из стороны в сторону, потираясь лицом Юнги в его собственном грязном месиве. — Ты должен быть горничной. Сапоги Хосока клацают по плитке, когда он штурмует в другую часть комнаты. Юнги не смеет двигаться, просто лежит там, послушный и всё ещё в луже собственной мочи. — Просто создаёшь ещё больший хуев беспорядок, — Хосок щёлкает языком, когда говорит. — Какой же ты хороший? — Извините, — бормочет Юнги. Он настолько тихий, что даже сомневается, что Хосок слышит его. Его встряхивает, когда Хосок бросает бутылку дезинфицирующего средства на пол рядом с Юнги, а затем быстро следует рулон бумажных полотенец. Медленно Юнги обращает свой взгляд на Хосока, стоящего над ним со скрещенными руками, подошвы его классических туфель пропитанны мочой Юнги. — Приберись, — говорит он. Юнги отталкивается ладонями. Мгновение проходит в молчании, пока он смотрит вверх на Хосока. Носок Хосоковой обуви слегка толкает Юнги в рёбра, лишь достаточно сильно для того, чтобы слегка выбить того из равновесия. — Ты, нахуй, слышал меня? — рявкает он. Юнги выдыхает протяжно и низко, пытаясь найти слова, когда смотрит на Хосока. Его разум почти полностью пуст. — Да, сэр, — говорит он. — Я приберусь.