Kinks & Curiosities

В первый раз, когда Юнги загипнотизировали, он был первокурсником в колледже. То было частью какого-то дурацкого мероприятия во времена ознакомительной недели. Тогдашний сосед Юнги по комнате заставил его пойти — не то чтобы он думал, что сама концепция гипноза не стоит его времени (по правде говоря, он всегда считал эту идею довольно изящной). В основном он просто был против идеи выхода на улицу. Был против идеи того, чтобы какой-нибудь несносный кудесник размахивал руками и кричал об искусстве оккультизма или что-то в этом роде. Именно такой дурдом, как он считал, встретит его объятиями. Дело даже не в том, что Юнги был скептиком. Он добровольно вызвался подняться на сцену и сесть в кресло, а затем смотрел на публику, сложив руки на коленях. Он позволил своим плечам расслабиться, его дыхание замедлилось — лишь малая доля его мозга была занята мыслью о том, что тот парень шарлатан. Конечно, он всецело верил, что гипноз существует, просто, может быть, не в том виде, в котором его предоставляли уличные артисты и модные фокусники. Как же он ошибался. Юнги никогда по-настоящему не считал себя особенно внушаемым человеком. Однако после окончания шоу гипнотизёр недвусмысленно сообщил ему об обратном. Он пожал Юнги руку и улыбнулся, и в течение следующего часа Юнги разражался смехом каждый раз, когда кто-то здоровался с ним. И он понятия не имел почему. Стресса это принесло массу. Любая потеря контроля всегда пугает Юнги. Такое кого угодно пугает, решает он… но с другой стороны, Юнги не мог чётко сформулировать для себя, что потеря контроля — это всего лишь… Так умиротворяет. Это было так расслабляюще — хоть раз ни о чём не беспокоиться. Ни о собственных амбициях, ни о недовольстве его семьи, ни о задании, которое надо было выполнить через пару недель, ни о стоимости учебников, ни о сокрушительном грузе собственных ожиданий. На месте этого было просто… пусто. Совсем пусто. — Шесть лет спустя Юнги вновь загипнотизировали — ну, он сбился со счёта, в который раз. Наверное, сотый. Они вдвоём ужинают с Сокджином и Чонгуком, когда Намджун обнимает Юнги за талию и прижимается губами к раковине его уха. Внезапно у Юнги перехватывает дыхание, а сердцебиение учащается. Официант уже забрал счёт, в их бокалах не осталось ничего, кроме льда. Сокджин рассказывает какую-то историю о своей работе — Юнги слушает, но детали вылетают у него из головы, когда он чувствует горячее дыхание Намджуна на своей шее. Он знает, что сейчас произойдёт, за мгновение до того, как всё случается на самом деле, его желудок переворачивается, а пальцы ног прижимаются к подошвам ботинок. — Ты готов, Юнги? — шепчет Намджун. Его голос глубокий и успокаивающий, когда он проводит пальцами по изгибу талии Юнги, теребит нижний край хлопковой футболки Юнги, оттягивая ткань достаточно далеко в сторону, чтобы провести подушечками пальцев по полоске кожи чуть выше штанов Юнги. — Чёрт, — бормочет Юнги. Намджун хихикает, звук эхом отдаётся по всей его грудной клетке. — Э-э, да. Да. — Ладно, — отвечает Намджун. Юнги делает глубокий вдох, его мышцы начинают напрягаться, сердцебиение учащается, пока он не чувствует, как оно бьётся внутри его грудной клетки, а пульс стучит в ушах, пальцы сжимают материал собственных штанов. Губы Намджуна у его уха растягиваются в улыбке. — Малыш, — бормочет он, — ради меня засыпай. А потом всё просто… останавливается. Мышцы Юнги расслабляются. Его сердцебиение замедляется от быстрого стука до тихого тук, тук, тук, который гораздо больше напоминает темп, с которым волны спокойно накатывают на песок пляжа. Разум Юнги становится пустым, его конечности расслабляются, колени раздвигаются даже без осознанной мысли с его стороны. Намджун хихикает, скользя ладонью вверх по внутренней стороне бедра Юнги, прежде чем сжать его член через материал штанов. Юнги скулит гортанно. Его голова откидывается на спинку стула, глаза закрываются. Сокджин замолкает на середине предложения. И Юнги осознаёт тот факт, что момент молчания, который следует за этим, неловкий… болезненно неловкий, по факту, когда Чонгук нервно постукивает пальцами по краю стола и кашляет, — но ему всё равно. Ему насрать. Его член уже твердеет под ладонью Намджуна, всё его тело полностью расслаблено, а мозг полностью затуманен желанием. Мир кажется фальшивым и неважным, и единственное, на что он может потратить хоть немного когнитивной энергии, — мысль о том, как ему хорошо, как он нуждается, как сильно хочет, чтобы Намджун трахнул его… — О, понятно мне всё, — говорит Сокджин, цыкая языком. — Никогда не было и вот опять. Вот что наша дружба значит для тебя, Намджун. — Как бы то ни было, мы уже практически закончили. — Чонгук тихо, но гортанно взнывает, когда Намджун отвечает, отнимая одну руку от Юнги, чтобы залезть в свой карман. Юнги скулит в знак протеста. — Я рассказывал вам историю, — говорит Сокджин. — Интересную историю. Об интересных людях. — Ты имеешь в виду себя, — бормочет Чонгук, смеясь. — Ну извините… Намджун пользуется перерывом в разговоре в качестве возможности вложить ключи от своей машины в ладонь Юнги. — Держи их, — говорит он. Металл холодит ладонь Юнги. — Ты дойдёшь до машины. Откроешь её, сядешь на пассажирское сиденье и будешь ждать меня. — Да, — говорит Юнги. Он переводит взгляд на Намджуна, но понимает… понимает, что глаза его должно быть стеклянные, а голос немного монотонный. Намджун рассказал ему, что обычно он не начинает вести себя привычным образом, пока не пробудет в трансе добрых двадцать минут или около того. Он встаёт, не раздумывая ни секунды. Сокджин с Чонгуком всё ещё разговаривают, но внимание Юнги полностью сосредоточено — он собирается дойти до машины и подождать Намджуна. Выйти из ресторана и подождать Намджуна. Выйти… — Подожди, — говорит Намджун. Он обнимает Юнги за запястье перед тем, как тот уйдёт. Юнги, вздрогнув, поворачивается к нему, медленно моргая, когда видит, как Намджун прижимает указательный палец к губам. — Поцелуй меня, прежде чем уйдёшь, детка. Юнги наклоняется и прижимает их губы друг к другу. Ему не нужно думать о действии — о том, хочет ли он это сделать, или как ему стоит, или что подумают другие. Он просто делает. Намджун запускает пальцы в волосы Юнги и целует его в ответ, глубоко и грязно. Его язык скользит по губам Юнги, по линии зубов, оставляя губы Юнги полностью скользкими от слюны, когда он, наконец, отстраняется. — Отвратительно, — бормочет Чонгук. — Им стоит снять комнату, — соглашается Сокджин. — Как приличным людям. Намджун полностью игнорирует их. Его глаза тёмные, а улыбка немного жестокая. — Иди, подожди в машине, малыш. Юнги кивает и уходит. — Кажется, что едва ли проходит мгновение между тем, как Юнги открывает дверь машины и опускается на пассажирское сиденье — он чувствует себя мягким и податливым, его мышцы как жидкость, когда он бросает взгляд на маленький светодиодный дисплей, который мигает 7:17 вечера ярко-зелёным. Он позволяет своим глазам закрыться, разум пуст, туман окутывает его сознание и закрывает остальной мир, а затем… Звук открывающейся водительской двери. Юнги открывает глаза. Часы показывают 7:29 вечера. — Скучал по мне, детка? — спрашивает Намджун. В его голосе намёк на смех, резкость, которая заставляет Юнги медленно, очень медленно моргнуть. Мир проходит мимо со скоростью улитки. Пальцы Намджуна скользят по щеке Юнги, и он льнёт к ней, внезапно осознавая каждый миллиметр контакта между ним и Намджуном — Юнги чувствует, как его ноги раздвигаются вместе со ртом, и это неосознанно, просто чистый рефлекс, когда его язык скользит по нижней губе, и резкий, нуждающийся тихий стон вырывается из его горла. Двигатель машины с резким звуком оживает, и Юнги чуть не выпрыгивает из собственной кожи. Он не знает точно, какие именно команды дал ему Намджун в первый раз, когда они решили установить более постоянную триггерную фразу. Он не хотел знать… чувствовал, что это испортило бы сюрприз, испортило эффект. Они говорили о том, в какие моменты Намджун мог бы вводить Юнги под гипноз; много экспериментировали до того как, и Юнги доверил бы Намджуну свою грёбаную жизнь, не говоря уже о собственном теле. Ему потребовалось пару месяцев, чтобы понять, что должно быть какая-то команда, которую дал ему Намджун, связанная с… прикосновением. — Малыш, — бормочет Намджун. Он тихо смеётся, прежде чем скользнуть широкой ладонью по затылку Юнги и потянуться на себя, чтобы самому переключить машину на задний ход. — Намджун, — тяжело выдыхает Юнги. Кусочек кожи, к которому прикасается Намджун, словно горит, посылая щупальцами жар по остальной части груди, и ему невозможно дышать, ноги раздвигаются, а член становится таким блядски твёрдым, что, кажется, он не может сдержаться, руки тянутся вверх, чтобы вцепиться в материал собственной футболки, отчаянно хватаясь за руку Намджуна, лежащую на руле. — Пожалуйста… — Юнги, — огрызается Намджун. И Юнги знает, где-то в той части своего мозга, которая до сих пор бодрствует, до сих пор является настоящим Юнги, что Намджун притворяется. Он не злится взаправду, и из него не очень хороший актёр, но в этот конкретный момент мозг Юнги маленький и тупой, и наказание Намджуна кажется концом света. — Я за рулём. Язык Юнги скользит по мягкой нижней губе. Он не совсем понимает, как засунуть его обратно в рот. — Извини, — говорит он невнятно. Намджун смеётся. — Всё в порядке, детка, — говорит он. Машина разворачивается, когда он выезжает со стоянки, включает поворотник, подъезжает к съезду и ждёт поворота на главную дорогу. Член Юнги пульсирует в джинсах, низ живота так напряжён от возбуждения, что ему кажется, что он мог бы кончить от нескольких хорошо подобранных слов или особенно резкого дуновения ветерка. Он скулит, ладони скользят вниз к ногам и потом по бёдрам, впиваясь ногтями в нежную кожу через материал брюк, потому что он… он не знает почему, но он не может прикоснуться к себе… Рядом с собой он слышит смех Намджуна. — К тому времени, как они въезжают на подъездную дорожку, Юнги пиздец в каком раздрае. Он тяжело дышит, обливается потом, тонкая струйка слюны стекает по его языку. Его волосы растрёпаны из-за того, что Намджун вплёл в них пальцы, пытаясь удержать его на месте и не дать скулить ему каждый раз, когда тот пытался дотронуться до своего члена, и его руки соскальзывали с каким-то отвращением, что напомнило Юнги об отталкивающихся друг друга магнитах. К тому моменту он на грани слёз. Рука Намджуна по-прежнему запутана в его волосах, собственные руки Юнги бесполезно теребят пуговицу штанов, и он чувствует, что чертовски горит, желание в животе съедает его заживо. Он может слышать себя умоляющего отстранённо: — Намджун, пожалуйста, Намджун, пожалуйста, трахни меня, пожалуйста, я не могу, пожалуйста… мне больно, не могу, хочу тебя… Прости, пожалуйста… — Но слова звучат так, будто исходят совсем не от него. — Юнги, — бормочет Намджун. — Нам надо внутрь зайти. Юнги, спотыкаясь, выходит из машины по указанию Намджуна. Его зрачки расширены, его член в брюках так твёрд, что он чувствует себя нелепо при ходьбе, но Намджун просто нежно берёт Юнги за руку и вёдет к входной двери — всегда умудряясь оставаться вне досягаемости Юнги, когда тот хватается за него, и Намджун посмеивается постоянно от чего-то вроде: «Пожалуйста, трахни меня, так нужен внутри меня, пожалуйста», — срывается с губ Юнги, и когда они, спотыкаясь, проходят через прихожую, Юнги начинает открыто рыдать, падая на грудь Намджуна. — Пожалуйста, — бормочет Юнги. Он чувствует себя таким маленьким рядом с Намджуном, таким горячим, таким отчаянным, потребность в том, чтобы Намджун трахнул его, такая сильная, будто зуд, который он не может почесать, и… его слова едва различимы из-за рыданий, из-за жалких вздохов, которые вырываются из его горла, руки Намджуна обвивают его талию, и Юнги начинает терять представление о том, где заканчивается его тело и начинается тело Намджуна, где заканчивается его кожа и начинается воздух, и… — Трахни меня, пожалуйста. Намджун просто смеётся. — Такой ты блядски жалкий, детка. Он отступает на несколько шагов — в сторону их спальни, осознаёт Юнги через мгновение — и Юнги следует за ним, цепляясь за мягкий материал рубашки Намджуна, и… Он не может думать ни о чём, кроме секса. Кроме мягкого изгиба улыбки Намджуна, его ямочек на щеках, того, каково это, когда его руки вцепляются в волосы Юнги, вдавливая его в матрас так сильно, что он едва может дышать, пока его трахают. — Да, — произносит Юнги. Он, спотыкаясь, идёт вперёд, пока Намджун пятится назад, едва в состоянии удержать их обоих, когда открывает дверь в их спальню. — Жалкий. Намджун смеётся. — Вау, — реагирует он. Его ладони тёплые, когда он скользит ими под футболку Юнги, и кажется, что тот сейчас, блядь, умрёт… — Ладно. Юнги не понимает, что происходит, когда Намджун хватает его за талию и бросает на матрас. — Извини, — бормочет Юнги. На самом деле он не знает, за что извиняется — слова просто вырываются на автомате. Но у него хватает присутствия духа задуматься об этом лишь на долю секунды между тем, как его толкают на кровать, полностью лишая контакта, и как Намджун заползает на него сверху. — Тебе не нужно извиняться, детка, — умиляется Намджун. Он скользит руками по щекам Юнги и обхватывает его лицо, прижимается задницей к бёдрам, и даже несмотря на то, что ткань кажется такой плотной, Юнги не может не извиваться и не пытаться прижаться к нему. — Чёрт, — бормочет Юнги. Его челюсть сжимается, а Намджун просто улыбается ему, в его глазах мелькает веселье. — Чёрт. — Так отчаянно, — бормочет Намджун. Он скользит двумя пальцами по линии челюсти Юнги, скользкой от слюны и пота, прежде чем прикоснуться ими к губам Юнги и проникнуть внутрь его рта. — Ты так отчаянно нуждаешься в члене, детка? Юнги кивает с пальцами внутри. — В первый раз, когда они вдвоём сделали это — в первый раз, когда Намджун загипнотизировал Юнги — он хотел быть совершенно неспособным контролировать себя. Хотел, чтобы желание съедало его изнутри, хотел, чтобы ему отказывали, а потом снова отказывали, хотел так отчаянно хотеть чего-нибудь, что начал бы плакать. Хотел, чтобы Намджун мог превратить его в идеального сабмиссивного нижнего одним щелчком пальцев. Намджун никогда не отказывал ему в этом. В ту ночь он медленно раздевает Юнги и укладывает его на кровать. Заставляет парня стоять неподвижно, пока Намджун оставляет лёгкие, как перышко, поцелуи на его ключице, или проводит пальцами по бёдрам, или дразнит головку его члена, кружа одним пальцем вокруг щели. Юнги плачет. Он плачет так чертовски сильно, что едва может дышать, слёзы текут по его щекам, а маленькая грудная клетка вздымается, член подпрыгивает каждый раз, когда Намджун касается его, из щели и вниз по стволу вытекает смазка, и это похоже на ёбаную пытку… Он клянётся, что Намджун и вправду не удосужится трахнуть его в течение часа. (Но на самом деле Юнги не в курсе. Его чувство времени и важности невероятно искажено. Такое чувство, что Намджун дразнит его уже двадцать лет, и нет ничего важнее, чем насаживать свою задницу на член Намджуна, пока он, наконец, не сдастся и не вытрахает Юнги до бесчувствия. Ничто не имеет смысла. Юнги это нравится.) Но когда Намджун, наконец, позволяет Юнги взять свой член — после того, как его растянули, его член так напрягся, что головка стала фиолетовой, а ствол сердито красным даже сквозь тёмную кожу — он скользит вниз по всей длине одним плавным движением. — Блять, — бормочет Юнги. Он наклоняется вперёд, кладёт руки на плечи Намджуна и тяжело дышит, хватая ртом воздух. Губы Намджуна шевелятся, будто он собирается что-то сказать, но Юнги не ждёт услышать, что именно. Он двигает бёдрами вниз, постанывая, когда чувствует, как член Намджуна движется внутри него, а затем… а затем он поднимает бёдра вверх и опускается обратно, и ему так хорошо, так чертовски хорошо. — Блять. Руки Намджуна грубо опускаются на его бёдра. — Разве я сказал, что ты можешь двигаться, детка? Юнги замирает. Он прокручивает в уме последние пару мгновений и понимает — нет. Намджун не говорил. Возможно. Если признаться, он не совсем уверен. — Прости, — говорит он. Намджун протягивает руку и проводит пальцами по плоским коричневым соскам Юнги. От этого движения позвоночник Юнги напрягается, его голова откидывается назад, а рот полностью открывается… — Не кончай, детка, — говорит Намджун. Юнги вздрагивает, всё его тело напрягается — он почти уверен, что Намджун давным-давно дал ему команду не кончать без разрешения, когда они изначально установили триггерную фразу, но иногда ему нравится повторять её, просто чтобы посмотреть, как Юнги пиздецки страдает. — Ты можешь объездить меня, но не кончай. Юнги кивает, прижимаясь к Намджуну, почти сходя с ума от того, как чертовски приятно ощущать, когда его член прижимается к стенкам. Он кладёт руки Намджуну на плечи, впивается ногтями в нежную загорелую кожу и всхлипывает, бессвязно бормоча о том, как ему приятно, «спасибо, люблю твой грёбаный член, Намджун», и — ему, наверное, следует знать, сколько времени проходит, прежде чем Намджун, наконец, прижимает ладонь к члену Юнги, а затем прижимает его к своему животу, мягкой кожей к мягкой коже, рыдания, вздохи и мольбы бездумно срываются с губ Юнги, а после… — Ты можешь кончить, детка. Он слегка проводит большим пальцем по волшебному месту прямо под головкой — и там настолько чувствительно, что Юнги чуть не начинает плакать по совершенно другой причине, — но он следует инструкциям Намджуна и кончает. Его мышцы напрягаются, а спина выгибается, пока он не чувствует, что вот-вот сломается, сжимается вокруг члена Намджуна и вздрагивает, когда чувствует, как сперма стекает из щели его члена вниз по стволу, по руке Намджуна и мягкой коже его живота, и Намджун… Намджун не дожидается, пока Юнги закончит, прежде чем обхватить его руками за талию и удерживать неподвижно, пока он вколачивается в него один, два, три раза и кончает сам. — — Я думаю, что у меня будет всё болеть, ну. Дней двенадцать. Юнги вытягивается, зарываясь лицом в подушку прямо под собой, хватаясь за перекладины изголовья, и стонет, когда чувствует, как его мышцы протестуют в острой боли. — Мне кажется, что, возможно, я что-то порвал. Намджун смеётся. Он шлёпает Юнги по заднице достаточно сильно, чтобы тот рефлекторно взвизгнул. Юнги перекатывается на бок и бьёт Намджуна в ответ по руке. — Ты что-то порвал? — недоверчиво спрашивает Намджун. — Объезжая мой член? — Ты не знаешь моего тела, блядское ты ненасытное животное, — говорит Юнги. Он переворачивается на другой бок, наслаждаясь ощущением одеяла на своей обнажённой коже. Намджун вытер его влажной тряпкой, когда он вышел из своего гипнотического состояния, и хотя Юнги не совсем уж чистый, он чувствует себя достаточно чистым, чтобы тереться о простыни без чувства вины. Намджун мычит. Он протягивает руку и снова похлопывает Юнги по заднице. Юнги отвечает недовольным тихим стоном. — Больно, — говорит он. — Оставь её в покое. Намджун смеётся. — Обязательно пей много воды. — Ага, — говорит Юнги. Он перекатывается на спину. Намджун занят игрой на своём телефоне и хрумканьем крекерами, что далеко не завораживающий контент, поэтому Юнги просто пялится в потолок. Он делает глубокий вдох, разводя руки и ноги в стороны и наслаждаясь жжением мышц, жужжанием кондиционера, мягким звуком дыхания Намджуна и хрустом его жевания. Он смутно осознаёт, что не был так расслаблен с их последнего раза. В чём, если быть до конца честным, и заключается вся суть. Но, несмотря на это, Юнги до сих пор чувствует, что ему нужно… — Спасибо, — бормочет он в пустоту комнаты. Намджун приостанавливается. — Чего? — спрашивает он. — Спасибо тебе, — повторяет Юнги. Он вслепую шарит влево, пока ему не удаётся положить ладонь прямо на мясистое бедро Намджуна. — За то, что загипнотизировал меня. Это приятно. Ещё мгновение проходит в тишине. — О, — реагирует Намджун. Звук его жевания возобновляется, вскоре за ним следует постукивание ногтя большого пальца по телефону. — Без проблем, — говорит он. — Я люблю тебя. Юнги медленно втягивает воздух, позволяя всему своему телу расслабиться, а разуму успокоиться. — Да, — говорит он. — Я знаю.