Kinks & Curiosities

Когда в тот день Чонгук, спотыкаясь, спускается с холма, потирая распухший большой палец, Сокджин не может сказать, что он в кромешном шоке. В конце концов, Чонгук довольно неуклюж. Он отрывается от других мальчиков, с которыми ходил в поход, солнце греет ему спину и царапает глаза Сокджина, по его лицу скользит раскаяние, когда он приближается к хижине вожатого. Сокджин сидит на крыльце, приподняв бровь, и поворачивается, чтобы взять аптечку первой помощи, прежде чем Чонгук ступит на первую ступеньку. — Хён, меня укусили, — говорит Чонгук, надув нижнюю губу. Его брови нахмурены, щёки покраснели, когда он протягивает свою ладонь Сокджину. — Ну, пчела или что-то там. — Ты имеешь в виду, ужалили. — Сокджин поднимает брови, на его губах появляется улыбка. — Ты вытащил жало? Чонгук пожимает плечами, прикусывая нижнюю губу. — Не смог найти его. — Мышцы парня заметно напрягаются, когда он поднимает взгляд на Сокджина, ненадолго встречаясь с ним глазами, прежде чем отвести. — И чувствую себя немного странно. Разум Сокджина немедленно переключается на наихудший сценарий. Это первый раз, когда Чонгук в лагере с тех пор, как их родители поженились. Сокджин, однако, посещал этот конкретный лагерь, как у Чонгука сейчас: в статусе студента, в течение многих лет, прежде чем его в конечном итоге наняли в качестве вожатого. Такова была семейная традиция. И на протяжении многих лет Сокджин был— ну. Он слышал странные вещи. Но он тут же отбрасывает эту мысль. Он просто вытирает рану начисто, прежде чем сопроводить Чонгука в кафетерий, чтобы найти ему пакет со льдом. Хотя Сокджин пытается игнорировать звуки ради достоинства своего сводного брата, он слышит хнык в его голосе и видит слёзы, наворачивающиеся на глаза. — Прости, хён. То, что Сокджин слышал в детстве о существах, которые обитали в лесу, было слухами — причём богохульными. И то, что происходило на протяжении многих лет — люди во всех сферах жизни странные. Все грешат, некоторые больше, чем другие. — Всё в порядке, — говорит Сокджин, улыбаясь, прежде чем положить руку на плечо Чонгука, чтобы крепко сжать его. — Не нужно извиняться. — Честно говоря, Сокджин думает, что он довольно хорошо справился с повторным браком своего отца. И, к его чести, он считает, что Чонгук справился с этим как мог. Сокджин понимает, что то трудный период в его жизни: перейти от жизни с матерью-одиночкой к супружеской жизни. Сейчас лето сразу после выпускного года Чонгука в старшей школе, так что ему всего восемнадцать, а Сокджину двадцать три. Время множества перемен в его жизни. Возможно, они двое были не так близки, как хотелось бы Сокджину. Прошло всего несколько месяцев, и хотя Чонгук шутит с ним наедине, он по-прежнему очень застенчив на людях. Сокджин со своим отцом всегда подчёркивали семейные узы: они вдвоём прилагали столько усилий, сколько могли, чтобы разделить свою жизнь друг с другом так, как задумал Бог. Конечно, Чонгук был его сводным братом, и Сокджин знает, что ему нужно дать всему время. Но какая-то часть его чувствует себя такой опустошённой, когда Чонгук прижимается к нему лишь тогда, когда они вдвоём дома, никогда не осмеливаясь вступить в физический контакт даже перед родителями, не говоря уже о лагере. Если Сокджин будет честен с самим собой, то признается, что оттого чувствует себя немного нежеланным. Однако в тот вечер Чонгук, похоже, раздвигает границы своей собственной зоны комфорта. Он сидит рядом с Сокджином у костра. Ежевечерняя традиция во время лагеря: один из вожатых прочтёт несколько отрывков из Библии, группа объединится, чтобы спеть несколько гимнов, и все укутаются от холода, накинув на плечи одеяла и держа в руках маленькие кружки горячего шоколада. Сокджину приходится подавить собственное удивление, когда он видит приближающегося Чонгука с полными одеял руками и двумя пустыми синими кружками, зажатыми в пальцах. Он сидит рядом с Сокджином, на краю маленького бревна. Не говоря ни слова, он набрасывает им на плечи тонкое клетчатое одеяло и расстилает другое, гораздо больше и толще, у них на коленях. Одна из других вожатых подходит, чтобы наполнить их кружки, и, проходя мимо, одаривает Сокджина дерзкой улыбкой. Его щёки вспыхивают, необъяснимое смущение охватывает его. Но это чувство, похоже, взаимно. Когда Сокджин смотрит на Чонгука, который намного меньше Сокджина, его губы сжаты между собственными зубами, а всё его лицо ярко-красное. Он ёрзает, придвигаясь ближе, пока Сокджин наблюдает. — Привет, — тихо говорит Сокджин. Вокруг них продолжается праздная болтовня, в воздухе витает приятный гул. — Привет, — шепчет Чонгук в ответ. Глаза Сокджина обводят шрамы от угревой сыпи, разбросанные по его щекам, как звёзды в созвездии. — Как ты— эм. Как у тебя дела? На губах Сокджина появляется улыбка. Он с удивлением наблюдает, как глаза Чонгука расширяются, и он подносит свою кружку ко рту только для того, чтобы залпом выпить всё сразу, до сих пор обжигающе горячее. — Я в порядке, — говорит он. Он осторожно отпивает из своего бокала. — Как твоё жало? — О, — говорит Чонгук. Он ошеломлённо смотрит на свою руку — как будто совершенно забыл о ней. -Я… в порядке. Всё в порядке. Дрожащими руками он ставит свою кружку на землю. Кора бревна, на котором они вдвоём сидят, скрипит, когда Чонгук придвигается ближе к нему, ныряя руками под одеяло, укрывающее их колени. Вожатая, ответственная за чтение в этот вечер, привлекает всеобщее внимание. Она улыбается, открывая Библию, быстро находя стихи, которыми планирует поделиться. Чонгук прижимается к телу Сокджина, горячему и маленькому, прижимающемуся к его боку. От количества физических прикосновений по спине Сокджина пробегают мурашки, что так нехарактерно для Чонгука. Хотя Сокджин не то чтобы жалуется. Он счастлив быть ближе к своему брату. В какой-то момент во время чтения он перекладывает свою кружку в одну руку и, осторожно, чтобы не задеть одеяла, которые прикрывают их плечи, обнимает Чонгука. Он сразу же тает в боку Сокджина, как масло. Его щека прижимается к груди Сокджина, руки неловко сжимаются на бедре Сокджина, из его горла вырывается хриплый звук, который Сокджин мог бы принять за стон, если бы не знал ничего лучше. Сердце Сокджина подпрыгивает к горлу, когда руки Чонгука перемещаются. Он объясняет, что Чонгук, вероятно, не знает — не догадывается, как близко его руки подошли к члену Сокджина, уютно устроившемуся под его джинсами. Чтение продолжается, и Сокджин просто останавливается на том, чтобы прочистить горло и слегка подвигать бёдрами в надежде, что Чонгук поймёт посыл. В ответ всё тело Чонгука замирает. Он перестаёт дышать, отсутствие движения болезненно очевидно. И затем, с думами, которые Сокджин не совсем понимает, как обработать, он кладёт ладонь на бедро Сокджина и сжимает. Шок пробегает по позвоночнику Сокджина. Он снова прочищает горло, на этот раз более громко. Дыхание Чонгука прерывается, когда он снова сжимает бедро Сокджина, прижимаясь к нему, и без того почти плоская грудь ещё больше прогибается под его одеялом, когда он извивается под рукой Сокджина, и — — Чонгук, — шипит Сокджин, стиснув зубы. Вместо ответа Чонгук просто отрицательно качает головой. Его дыхание учащается, когда он начинает скользить рукой вверх и вниз по бедру Сокджина, движение скрыто толщиной одеяла и слабым освещением. Вожатая, ведущая сессию, поднимает руки и начинает водить ими в песне. Слова слетают с губ Сокджина благодаря чистой мышечной памяти. Чонгуку приходится изо всех сил стараться не отставать, его маленькое личико всё ещё низко опущено. Но Сокджин может слышать слова, срывающиеся с его губ, прерывистые и хриплые, даже если это тихо. По ту сторону костра он видит, как глаза одного из других вожатых смягчаются, когда он видит их двоих, свернувшихся калачиком вместе. Как бы говоря: «Как мило». Как будто он думает: «Как хорошо, что ты и твой сводный брат ладите». Он и не подозревает, что под одеялом Чонгук продолжает лапать его. Сокджин чувствует, как пальцы скользят по внутренней стороне его бедра. Рука, сжимающая его кружку, начинает дрожать, он подносит её к губам, наблюдая, как горячий шоколад почти переливается через края. Пальцы Чонгука уверенные, настойчивые, даже когда его дыхание прерывается, а тело дрожит. Сокджин делает несколько больших глотков, стараясь допить жидкость как можно быстрее. Что бы кто-нибудь подумал, если бы знал, где Чонгук прикасался к нему прямо сейчас? Что он делает? Чистая паника захлёстывает Сокджина, когда Чонгук делает глубокий вдох и с почти неслышным стоном опускает пальцы ниже. Сокджину приходится сознательно сдерживать себя, чтобы не подпрыгнуть, когда он чувствует, как пальцы ласкают его яйца через слишком узкие джинсы. Только когда рука Чонгука уже прочно помещается у него между ног, Сокджин понимает, что мог бы их сомкнуть. Следовало бы закрыть их, но теперь Чонгук тычет в него ладонью через джинсовую ткань. Сжимает яйца Сокджина, слегка дёргает, его дыхание прерывается, а бёдра сжимаются в процессе, а затем — Он сжимает член Сокджина. Честно говоря, Сокджин даже не заметил, как у него встал. Стыд захлёстывает его, сменяясь паникой, когда он оглядывает круг, гадая, заметил ли кто-нибудь. Вдруг кто-нибудь знает. Почему Чонгук так с ним поступает? Он начинает убирать руку с плеча Чонгука только для того, чтобы его младший брат прижался к нему ещё крепче, отчаянно скуля, почти слишком громко. Сокджин замирает. Послушно он остаётся неподвижным, пока Чонгук сжимает его член. Он прижимает его к ноге Сокджина, рот продолжает складываться вокруг слов хвалы Господу. Сокджин тоже поёт, его голос прерывается, когда он чувствует, как Чонгук начинает поглаживать его, скользя ладонью по всей длине члена, его влажная поверхность неприятно прилипает к собственному бедру. Чонгук, похоже, не теряет энтузиазма на протяжении всего вечера. В общей сложности группа сидит там, у костра, не более двадцати минут, но Сокджину кажется, что прошли часы. Он прикусывает губу, когда чувствует, как его младший брат проводит пальцем по головке его члена, теперь такой твёрдой, что Сокджин чувствует, как она торчит из штанины его нижнего белья. Он беспокоится о том, что на его джинсах будет видно мокрое пятно, когда он встанет, но Чонгук, похоже, не разделяет тех же опасений. Он сжимает головку, зажимая её между большим и указательным пальцами, осторожно проводя кончиком ногтя по головке. Сокджин чувствует, как та пульсирует, из его кончика вытекает естественна смазка. Но он ничего не говорит. Остаётся неподвижным. Он позволил всему этому продолжаться уже несколько минут. Он позволил этому случиться, и он не может… он не может позволить кому-либо узнать. Когда вечер подходит к концу, Сокджин убегает так быстро, как только может. — Только почти час спустя, глубокой ночью, Сокджин тайком выходит из своего деревянного домика и идёт в душ. Небольшое здание на краю лагеря: к счастью, в помещении, где мальчики и девочки находятся в совершенно разных комнатах. С каждой стороны расположены шесть душевых кабинок, каждая из которых отделена только матовой занавеской для душа и двумя пластиковыми барьерами, которые доходили Сокджину до середины груди с обеих сторон. Большинство других посетителей лагеря принимают душ по утрам, и к тому времени, когда Сокджин спешит внутрь, его мысли в беспорядке, а желудок скручивает от чувства вины, не похоже, что кто-то ещё проснулся. По крайней мере, так думает Сокджин, когда снимает свою одежду за пределами стойки и кладет всё на её поверхность. Сокджин знает, что Чонгук тоже пользуется душем для мальчиков, хотя он уверен, что другие мальчики прилагают немного больше усилий, чтобы отвести глаза. Чонгук, казалось, не особенно стеснялся своего тела в течение нескольких месяцев с тех пор, как их родители поженились, даже не моргнув, прежде чем раздеться, чтобы переодеться перед Сокджином, хотя — Покраснев, Сокджин открывает кран, и его тут же обдаёт холодной водой. Ему приходит в голову, что на то может быть причина. Ему просто нужно поговорить с Чонгуком, думает он, начиная мыть голову шампунем. Чувство вины и дискомфорт скручиваются у него в животе. Как вожатому, ему и раньше приходилось вести неловкие разговоры с маленькими мальчиками. О том, что это нормально — любить того, кто тебе нравится, но не всегда нормально действовать в соответствии с этим. Однако обычно причина, по которой кто-то не может действовать в соответствии с этим в таких случаях, заключалась в том, что мальчики были просто слишком молоды. Что противоречит лагерному кодексу. В данном случае это было потому, что Сокджин — его брат. Его дыхание учащается, когда он продолжает приводить себя в порядок: волосы, лицо, тело. Хоть он и не кровный, Чонгуку тоже было неуместно испытывать к нему влечение. Даже если они не были кровными родственниками, теперь они стали семьей. Священная связь в глазах Бога. Сокджин сглатывает, закрывая глаза, и— не то чтобы Чонгук был непривлекательным. Нет, на самом деле, он полная противоположность. Но не то чтобы это имело значение. Он брат Сокджина. Его младший брат, которому едва исполнилось восемнадцать и который ищет у Сокджина религиозного наставления, и — Он так погружён в свои мысли, что не слышит, как открывается дверь в душевую. На самом деле, когда он слышит слово: «Хён?» — тихо бормоча в ванной, он чуть не выпрыгивает из собственной кожи. Когда Сокджин поворачивается, он может безошибочно различить фигуру Чонгука за матовой занавеской для душа. Рефлекторно он замирает — холодная вода каскадом стекает по его телу, когда Чонгук протягивает руку и медленно, намеренно отводит занавеску в сторону. Первая мысль, которая приходит в голову Сокджину, — то, насколько он красив. Греховная мысль, но Сокджин ничего не может с этим поделать. Ничего не могу поделать с тем, как его взгляд путешествует по всему телу Чонгука, от его лихорадочно-красного лица и полуприкрытых глаз к его маленькой груди и мягким коричневым соскам, к его ногам, лобковым волосам, сбритым, чтобы показать разрез его киски, и — — Хён, — скулит Чонгук. Его голос звучит почти одержимо, когда он делает шаг вперёд, тяжело дыша. — Хён, пожалуйста. Только когда пальцы Чонгука касаются обнажённой груди Сокджина, до него доходит реальность ситуации. Он голый со своим братом, похотливо смотрят друг на друга. Он протягивает руку, хватая Чонгука за запястье в попытке оттолкнуть его. — Чонгук, — шипит Сокджин. Чонгук выглядит так, как будто он вот-вот заплачет. — Это неправильно, что ты— — Пожалуйста, мне больно. — Рот Чонгука открывается, когда он скулит, издавая долгий и глубокий звук, полностью лишённый попыток сдержаться. — Пожалуйста, хён, с тех пор, как я вернулся в лагерь сегодня, я не могу, ты мне нужен, я— Мысль о том, что Чонгук одержим, снова проносится в голове Сокджина. Его мысли путаются, рот наполняется слюной, когда он смотрит, как Чонгук падает на колени. Он не может заставить себя пошевелиться, когда Чонгук обхватывает пальцами член Сокджина. Ледяная вода каскадом льётся ему на спину, когда он наблюдает, как его сводный брат скользит его членом между нежных пальцев, поглаживая по всей длине до твердости, как было всего час назад. Его брат. Его брат, Боже, Сокджин должен был сопротивляться, но — Есть что-то опьяняющее в том, как Чонгук открывает рот, чтобы лизнуть головку члена. То, как он беззастенчиво стонет, посасывая его губами по всей длине. Сокджин стонет, наблюдая, как Чонгук толкается вперёд, его глаза закрываются, когда он пытается сглотнуть на всей длине и полностью терпит неудачу. Он задыхается, слюна стекает по его подбородку. Он отстраняется, лицо влажное от брызг душа. — Прости, — говорит он. Тяжесть греха, который Сокджин только что позволил себе совершить, медленно оседает на него. — Хотел этого весь день, прости, я просто не могу — пожалуйста. Чонгук продолжает поглаживать член Сокджина одной рукой, глядя на него умоляющими глазами. Он крутит кулаком над головой, издавая гортанный стон — будто даже этого небольшого контакта достаточно, чтобы подарить ему облегчение от того демона, который его мучает. Но всего мгновение спустя он снова заставляет себя подняться на ноги. Сокджин остаётся совершенно неподвижным, чувствуя, что вот-вот расплачется. Его член только что был в горле его брата. Сокджин напряжён, наблюдая за своим братом, когда тот поворачивается, наклоняется и раздвигает ноги, чтобы выставить себя напоказ Сокджину. Он не может удержаться и не посмотреть. Не может оторвать взгляд от киски Чонгука, розовых складок и блестящих от смазки бёдер. У него пересыхает во рту. Он думает воспротивиться только тогда, когда Чонгук тянется назад, чтобы обхватить пальцами член Сокджина. Резкое: «Чонгук, прекрати это!» — поднимается в его горле только для того, чтобы утихнуть в тот момент, когда он чувствует, как головка его члена скользит по половым губам Чонгука, мягким и тёплым под ледяной водой. Сокджин дрожит. Он не уверен, в чём дело — в воде или в грехе. — Трахни меня, — задыхаясь, бормочет Чонгук. Он наклоняет бёдра назад, пытаясь заставить член Сокджина скользнуть в него, но Сокджин солгал бы, если бы сказал, что не двигал своими бёдрами вперёд. Он прикусывает собственную губу, чувствуя, как член скользит в киску Чонгука, горячую и тугую. Чонгук кричит, в равной степени испытывая облегчение и искреннюю боль, из его горла вырывается всхлип. — Так приятно, — бормочет Чонгук. Его голос звучит так, будто он плачет, и Сокджин ничего не может поделать с тем, как он отводит бёдра назад только для того, чтобы снова выставить их вперёд. Что он делает? Он трахает своего брата. Он вспоминает каждый раз, когда его отец рассказывал ему о священных семейных узах, о том, как он объяснял, что когда он снова женится, эти люди будут такой же частью его семьи, как Сокджин. — Мне так хорошо, хён, спасибо, спасибо тебе. Сокджин обхватывает пальцами талию Чонгука, толкая его бёдра вперёд. Это действительно приятно. Так приятно трахаться со своим младшим братом, наклоняясь, чтобы выставить на показ Сокджину свою киску. Умоляя об этом. Так изголодался по члену, что лапал Сокджина, пока они сидели у костра и пели библейские песни. Проходит совсем немного времени, прежде чем колени Чонгука, кажется, подкашиваются под ним. Сокджин впивается пальцами в бёдра Чонгука, пытаясь удержать его, когда он набирает темп и начинает трахать своего брата ещё более жестоко. Он чувствует себя так, словно находится в трансе, когда они вдвоём падают на пол. Чонгук на коленях под Сокджином, закрыв лицо руками, он умоляет, скулит и плачет. Трахается со своим старшим братом. С учащением дыхания Сокджин тянется вперёд. Он намного крупнее Чонгука, в его руках больше власти — он старше, мудрее, увереннее в себе — и он использует это в своих интересах. Он обхватывает одной рукой маленькие бёдра Чонгука, удерживая его на месте, чтобы продолжать трахать его, даже когда другой рукой играет с сиськами Чонгука. Икота вырывается изо рта Чонгука, когда Сокджин сжимает его. Это так приятно — так запретно, так чертовски грязно, — но в данный момент Сокджину всё равно. Он тянет за сосок Чонгука, пощипывая и выкручивая, пока не получает визг в ответ. — Пожалуйста! — Чонгук кричит, его голос срывается, когда он пытается соответствовать темпу Сокджина. — Пожалуйста, кончи, хочу, чтобы ты кончил, пожалуйста, хён, прости— Сокджин сжимает маленькую сиську Чонгука достаточно сильно, чтобы оставить синяк, когда кончает. Его бёдра дёргаются, погружая член глубоко в киску Чонгука. Его яйца сжимаются, плотно прижатые к телу Чонгука, и — Когда он приходит в себя, до него доходит реальность ситуации. Несколько мгновений протекают в тишине, единственным звуком является равномерный плеск воды о кафель и хриплый отчаянный плач Чонгука. — Ебать, — это всё, что произносит Сокджин.