Цыганочка с выходом.

Роман Малиновский.       Я сейчас, я только с мыслями соберусь… Черт побери, не получается, никак не получается. Ничего не получается. И невозможно понять, что случилось. Ни мысли собрать, ни чувства. Попробую по порядку, может тогда удастся…       Алина настолько мне не доверяет, что не только заехать за ней не позволила (нет, я бы и позволения не спрашивал, да вот адреса не знаю), но и сама приехала на встречу со мной не на своей машине, а на такси. Тоже мне конспиратор! Опасалась, что я по номеру машины ее вычислю, а то, что я запомню номер такси, потом найду таксиста и допрошу его или с пристрастием, или с дотационным участием, об этом она даже не подумала. Но речь сейчас совершенно не об этом, речь о том, что субботний день начался волшебно…       Ровно в десять ноль-ноль, не опаздывая ни на секунду, из подъехавшего такси выскочила клоунесса, хотя в тот момент мне показалось, что… даже не знаю как описать… Вот представьте себе, открывается дверца такси, а оттуда выпрыгивают солнце, радуга, небо, облака! Как это опишешь? Никак. Казалось, что на Землю, наконец-то, спустились радость и счастье!       Таксист достал из багажника довольно большую дорожную сумку, приветственно махнул рукой и уехал. Алина глянула на часы и начала озираться по сторонам. Какой-то последней извилиной мозга я понимал, что должен выйти из машины, погрузить сумку в свой багажник, и начать продвигаться к Быково, но я не мог даже шелохнуться, я любовался этой неземной, аномальной радостью, жадно, как маньяк, впитывая ее в себя.       Представьте себе небесно-голубой переливающийся костюм серфингиста, плотно обтягивающий тоненькую девичью фигуру с длинными красивыми ногами, поверх него полупрозрачная шифоновая юбка, состоящая из множества отдельных языков всех цветов радуги, прихваченных только в поясе, шевелящихся при каждом дуновении ветерка, ярко рыжий парик с кучерявыми длинными волосами, и такие же рыжие, огромного размера ботинки. Особое внимание притягивало лицо Алины. Да, она была в маске, но маску явно мастер делал, мастер с большой буквы, настолько она была органична и задорна, с огромными волосяными ресницами, красиво подкрученными кверху и широкой доброй, веселой улыбкой. Костюм Алины достоин был даже того, чтобы под ним свою подпись поставил Милко, а это о многом говорит, очень о многом.       И только через несколько минут неприлично-пристального разглядывания женщины-мечты, когда она уже нетерпеливо начала поглядывать на часы и поеживаться, я, несколько стесняясь своего взятого на прокат обычного клоунского костюма, вышел из машины и подошел к Алине, позабыв букет, купленный специально для первой встречи, на заднем сиденье.       — Ну, здравствуй, это я, — поприветствовал я.       — А это я. Опаздываешь.       — А вот и нет, я просто, как увидел тебя, так к креслу прирос. Потрясающий костюм.       — Да? Детям понравится? — как-то слишком взволнованно спросила она.       — Я не ребенок и то в восторге. Прости, что не соответствую те…       — Глупости, ты очень смешной клоун. И… и у тебя есть красный шарик на носу, а у меня его нет! Вот! — она сказала это так участливо, словно мать, утешающая ребенка, что у меня внутри стало тепло. — Пошли быстрее в машину.       Я подхватил ее сумку, помог Алине сесть, и мы поехали.       — Прости, от восторга я совсем забыл. Цветы на заднем сиденье, это тебе.       — Спасибо. Только…       — Что?       — Ты не мог бы включить печку, я очень замерзла.       Вот я кретин! Сидел в теплой машине и любовался Алиной, пока она в тонком костюме мерзла на улице. Господи! Ну, почему ты в самый неподходящий момент отключаешь мне серое вещество?       — Прости, прости меня идиота. — я включил печку, — хочешь, я остановлю машину и достану из багажника плед?       — Нет, не нужно, поехали, я сейчас согреюсь.       — А ты почему в одном костюме клоуна, а если бы я опоздал? Не могла набросить на плечи пальто?       — Сглупила. Надела костюм, и почему-то страшно жалко стало прятать такую красоту от людей. Но у меня с собой есть шубка, она в сумке.       — Вот глупенькая, ты же простыть могла. — мы замолчали.       Алина, при всей своей радости и веселости была ужасно напряжена. Напряжение и волнение выдавало все: и ее прямая, как гвоздь спина, и руки, нервно перебирающие языки юбки, и ноги со сжатыми мышцами, и даже эта ее радость… Какая-то чуть чересчур, какая-то слишком через тревогу, как будто она готовит себя к чему-то необычному и очень важному. Возможно, это из-за нашей первой встречи? Но нет, не похоже. Она вроде и слышала меня и в то же время куда как внимательнее прислушивалась к чему-то внутри себя.       Несколько раз, Алина словно на что-то решалась, даже поворачивала ко мне голову, будто что-то хочет сказать, застывала и снова отворачивалась и не мигая смотрела на дорогу.       — Ты кажешься совсем девчонкой, — наконец нарушил я молчание. — Никогда не скажешь, что у тебя двое детей.       — Ты хочешь узнать сколько мне лет?       — Да.       — Мне двадцать пять.       — А сколько дочке?       Такой простой вопрос вызвал смятение в ее душе, я видел, как из прорезей маски мелькнули молнии, а потом потухли, как чуть-чуть опустились ее плечи, видел, как она дважды приоткрывала рот, чтобы что-то сказать, но только плотнее потом сжимала губы.       — Алина, ты что? Почему ты смутилась? Не ребенком же ты ее родила, — попытался я пошутить.       — Даже если бы я родила ее ребенком, меня не смутило бы это. Это только мое дело, когда и от кого мне рожать. — она выпрямила спину и даже немного успокоилась. — Дочке шесть лет, сыну четыре года. Еще вопросы будут, господин следователь?       — Только один.       — У меня нет мужа, — сразу поняла она, — хотя это никого не касается, тебя в том числе.       Это было хорошо, нет, это было прекрасно! Это было настолько здоровски, что я не мог дальше вести машину, притормозил, выскочил на обочину, распахнул руки и заорал:       — Спасибо тебе, Господи! Спа-си-бо!       — Роман, мы опаздываем, а нам еще нужно заскочить в магазин.       — Зачем? — удивился я.       — Ты хочешь приехать к обездоленным детям с пустыми руками? — кажется, она начала сердится, и это мне совсем не улыбалось.       — Нет, — я сел за руль. — Ни за что! Приказывай, госпожа, у какой пещеры Али-Бабы мне остановиться, чтобы забить машину доверху златом и серебром.       — Паяц!       — Да, я паяц, у меня и костюм клоуна, — засмеялся я. — Знаешь, когда мы общались в чате, я почему-то думал, что ты старше.       — Почему?       — Ты очень…       — Умная?       — Это тоже, но это не то… Ты мудрая и зрелая, понимаешь? Я думал, что тебе что-то около тридцати.       — Иногда в один день взрослеешь, — очень серьезно и грустно сказала Алина, и я сразу понял, что за всей ее легкостью скрывается какая-то драма, а может что и похуже. — За что ты благодарил Господа?       — За все сразу. За тебя, за твоих детей и за то, что у тебя нет мужа!       — Как глупо.       — Что?       — Благодарить Бога за то, что у детей нет отца.       — Я не потому, — растерялся я, — а потому что…       Вот тут я решился. Ушел на обочину, остановил машину и повернулся к Алине.       — Я люблю тебя. — Алина протестующе взмахнула рукой, словно отгораживаясь ото лжи, но меня уже было не остановить. — Да-да, я знаю, я говорил эти слова сотням женщин, чтобы их соблазнить. И для этого я мог врать все, что угодно. Даже пообещать жениться мог. Мог! Но подумай сама, Алина, мне не нужно тебя соблазнять, у нас все уже было! И если бы мне нужно было всего лишь повторение пройденного, я не стал бы снова тебя соблазнять. Есть сайт, я тебя уже успел изучить немного, зашел бы под другим именем и через день-другой у нас был бы повтор. А вместо этого я сознался практически сразу, что я — это я.       Алина слушала меня, затаив дыхание, я это видел, как видел и то, что не очень-то она мне верит.       Будь он проклят, тот урод из-за которого эта самая лучшая, самая яркая женщина в мире, вообще перестала кому-либо верить. И нет у него никаких оправданий, разве что он не бросил (даже если это Алина ушла от него, все равно виноват он) ее, а помер.       — И Бога я благодарил за то, что он мне дал шанс стать отцом твоим детям, Алина, а тебе мужем, — закончил я очень тихо, завел мотор и повел машину дальше. Она молчала, погруженная в свои мысли, а я и не ждал никакого ответа. Я высказался, и это на тот момент было главным.       — Роман, через километр есть большой магазин, заедем туда, ладно?       — Конечно. Что покупать будем?       — Сладости, фрукты, может какие-то игрушки, — неопределенно сказала она.       Но она заранее продумала список покупок, я это понял, когда мы приехали в торговый центр, так уверенно она ходила и по рядам со сладостями, и по всяким магазинам игрушек, выискивая то, что решила купить не сейчас, а когда обдумывала поездку.       — А это зачем? — удивился я, когда в тележку лег великолепный альбом для рисования, стоящий целое состояние и дорогие акварельные краски.       — Может быть, кто-то из детей захочет рисовать, — неуверенно ответила она.       — Поэтому нужно покупать такие дорогие и профессиональные принадлежности?       — Нет, не поэтому, а потому, что я так хочу, — и глаза снова заметали молнии. Я и заткнулся, что мне денег что ли жалко?       Кроме этого маленького неприятного и непонятного эпизодика наш поход по торговому центру был очень веселым. За нами стайками бегали детишки, крича: «Клоуны, клоуны», я развлекал их оттягивая свой красный нос и отпуская резинку, а Алина, как мне показалось чуть слишком перевозбужденная, покупала сладкую вату и мороженное и раздавала детям. И… радостно смеялась. Я впервые слышал ее смех, чистый, заливчатый, колокольчиковый, и тоже был счастлив ее счастьем. Впервые в жизни мне было хорошо только потому, что хорошо было кому-то другому, и это ощущение необычным и очень приятным.       Нагрузив машину подарками, мы двинулись дальше.       — Роман, — она единственная в мире называла меня полным именем, для всех остальных я был Ромкой, подростком-придурком. Для всех, даже для Ждановых. — Меня очень тронуло то, что ты мне сказал. Это правда. Но я пока ничего не могу тебе ответить. Не не хочу, а не могу. Я просто сама сейчас на распутье, что будет завтра не знаю. Мне вначале нужно себя найти, это самое главное, а уж потом можно будет поговорить о тебе.       — Я могу спросить? Только один вопрос, пожалуйста.       — Ты мне не безразличен, — как всегда она знала, о чем я хочу спросить. — Но есть слишком много «но». Давай вернемся к этому разговору позже.       — Когда?       — Не знаю, — Алина неопределенно пожала плечами. — Мы приехали, заезжай в ворота…