Садовник

      Выключив везде свет, Эмма переоделась в ночную рубашку и, забравшись в кровать, прикрыла глаза. Последние несколько недель выдались нелегкими — день за днем она пыталась разобраться в ситуации, случившейся с Киллианом, старалась раздобыть для него алиби, потому что, несмотря на то, что улик против него хоть и было недостаточно, он все еще оставался под подозрением. Конечно, ему все еще грозил срок за хранение наркотиков, но с этим она ничего не могла поделать — тут преступление было налицо.       Периодически она справлялась о состоянии здоровья Дэвида, который оказался настоящим счастливчиком, отделавшись незначительными ушибами, сломанной кистью и вывихнутой лодыжкой. Его перевели в общую палату и через некоторое время должны были выписать, что немало радовало его, так как он раз за разом говорил Артуру и Уолшу, что устал лежать в больнице и бездействовать.       Грэм свирепствовал больше обычного — его участок лишился двух хороших полицейских, а Эмма хоть и продолжала работать, но мыслями была далеко от расследований, занимаясь совсем другим. Она не желала мириться с тем, что Киллиан и есть Садовник, да и с трудом могла представить его убийцей Марго. Что-то не сходилось, но она понимала, что разгадка кроется в самом Киллиане, к которому она не могла прорваться.       Однако все стало еще сложнее, когда спустя две недели она узнала, что Киллиан сбежал. У нее в голове не укладывалось, как ему это удалось, и, несмотря на радость от того факта, что он на свободе, Эмма понимала, что он сделал только хуже — его побег обернется новыми проблемами.       Никто не мог толком объяснить, как ему удалось сбежать и почему об этом никто не сообщил, почему его нет на записях видеонаблюдения, почему ни один охранник не заметил его. Эмма один раз слышала, как Уивер негодовал из-за этого, проклиная все на свете, но не решалась подойти к нему — он вряд ли был настроен разговаривать с ней.       Вторым человеком, который занимал ее мысли, был Садовник. После последнего убийства он снова пропал, не подавая признаков жизни, и оставалось только догадываться, когда он появится в следующий раз. Несмотря на то, что бывали моменты, когда Садовник пропадал месяцами, Эмму пугало это затишье — оно только усугубляло и так тяжелую ситуацию Киллиана. Если он и был Садовником, то вряд ли сейчас мог убивать, понимая, что за ним следят.       После того, как Киллиан сбежал, к Эмме приходили два раза, пытаясь выяснить хоть что-нибудь. Видимо, они надеялись, что он придет к ней, но за все эти недели он ни разу не связался с ней. И как бы она ни волновалась, она понимала, что это правильно — его бы наверняка накрыли у нее, и тогда проблемы были бы у обоих.       Вздохнув, Эмма встряхнулась и потянулась за книгой, пытаясь отвлечься. Она уже и не помнила, когда в последний раз нормально спала — стоило ей только закрыть глаза, чтобы постараться уснуть, как все проблемы обрушивались на нее с новой силой, и она часами лежала без сна, прокручивая все в голове. Ей не помогало ни снотворное, ни успокоительное, и это раздражало.       Раскрыв книгу, она попыталась читать, но уже через несколько минут поняла, что не запомнила ни предложения из прочитанной страницы. Стиснув челюсти, она вернулась к началу и попробовала снова, но в этот момент раздался звонок в дверь. Книга дрогнула в ее руках, и Эмма непонимающе посмотрела на часы — кто мог прийти к ней в начале двенадцатого ночи?       Отложив книгу и накинув тонкий халат, Эмма вышла в коридор и, замешкавшись на пару мгновений, открыла дверь. Ей потребовалось пару секунд, чтобы рассмотреть на едва освещенной лестничной площадке темную фигуру. Надвинутая на глаза шапка, лезущие во все стороны темные волосы, мешковатая куртка, закатанные джинсы… — Эмма, пожалуйста, — голос сиплый и едва слышный. Ее передернуло, и она испуганно покосилась вниз на лестницу, словно боясь, что их могут увидеть. Киллиан нервно сглотнул, умоляюще глядя на нее, — мне некуда пойти, меня ищут, и я… — Заходи, — быстро произнесла она и буквально втащила его в квартиру, захлопнула дверь и, развернувшись, крепко обняла его, уткнувшись лицом в его плечо. Киллиан вцепился в нее, обхватив чуть дрожащими руками. Эмма слышала, как часто бьется его сердце, и зажмурилась. — Я… я так боялась, — прошептала она, отодвинувшись. — Где ты был? — Я понимал, что нельзя сразу идти к кому-то, кто со мной связан, — пояснил он, стянув шапку и взъерошив волосы, — я видел, как к тебе приходили, и ждал. Кантовался то там, то тут все это время, стараясь не попадаться лишний раз на глаза. Понимаешь, я… Я не хотел сбегать, — его голос вздрогнул, — я бы отсидел за наркоту, это правильно, так положено, но все остальное… Они понимают, что это незаконно, так как прямых доказательств нет, но они хотели спихнуть все на меня. Я слышал, о чем они говорили. Я бы сел надолго. — Как ты сбежал? — она обхватила себя руками. — Там работает моя старая знакомая. За ней был должок, и… Ладно, может, я попросил больше, чем следовало, — он усмехнулся и почесал шею до боли знакомым движением, — и теперь уже я ее должник, но она помогла мне. Подговорила кого-то, кто бы не выдал, и меня вывели незаметно. Если честно, я сам не до конца понял, как это вышло — все как в чертовом фильме, где все происходит слишком быстро. — Ладно, не важно, — Эмма снова обняла его, словно пытаясь поверить в то, что это действительно он, — главное, что ты в порядке, а то я уже не знала, что и подумать. — В порядке, — он улыбнулся и бережно убрал волосы с ее лица, — правда, мылся черт знает сколько дней назад, но это пережить можно. И я… — он изменился в лице, — я понимаю, как ты рискуешь, принимая меня, но мне правда больше некуда пойти. — Сомневаюсь, что ко мне придут снова. Два раза уже проверяли, поняли, что я чиста и понятия не имею, где ты. А если придут… — она сглотнула, но потом лишь помотала головой, — ничего, придумаем что-нибудь. Ты… ты, наверное, голодный, — вдруг спохватилась она, покраснев, — господи, вот я дура. — Свон, погоди… — попытался остановить ее Киллиан, неловко переминаясь с ноги на ногу, — ты, наверное, спать уже собиралась ложиться. Не нужно, я в норме, правда… — Да брось, — она отмахнулась, плотнее кутаясь в халат, — я все равно спать не хотела. Сейчас быстро сделаю что-нибудь. А ты пока раздевайся. И, может, примешь душ? — она встретилась с ним глазами. — Не обещаю, что найду мужскую одежду у себя дома, но какую-нибудь рубашку или футболку, думаю, отрою. Сейчас принесу полотенца, шампунь ты увидишь… — она суетливо металась по квартире, собирая все необходимое, и Киллиан в какой-то момент остановил ее, схватив за локоть.       Он уже избавился от странной куртки, черный свитер плотно облегал его тело, а волосы были в таком беспорядке, что так и хотелось пригладить их. Эмма смотрела в его добрые, совершенно родные глаза и с трудом удерживала себя от того, чтобы снова не прильнуть к нему. — Спасибо тебе, Свон. Правда, ты просто… — Иди-ка лучше в душ, — усмехнулась она, надеясь, что румянец не так заметен, — не могу сказать, что твой аромат сейчас привлекателен. — В самое сердце, — притворно оскорбился он и, подмигнув ей, скрылся в ванной.       Слыша звуки льющейся воды, Эмма суетилась на кухне, пытаясь по-быстрому состряпать что-нибудь на ужин. Она не знала, за что ей взяться в первую очередь, потому что воображение снова и снова яркими красками рисовало то, что сейчас происходило в ванной. И как она ни старалась думать о готовке, мысли ее то и дело уносились совершенно к другому.       Когда спустя какое-то время Киллиан вышел из ванной, на ходу вытирая мокрые волосы, Эмма старалась не обращать внимание на то, как футболка липла к его влажному телу. Она упорно смотрела на плиту, следя за мясом. — Пахнет божественно, — блаженно потянулся Киллиан, подойдя к ней сзади и заглянув через плечо. — Никогда не сомневался в твоей кулинарных способностях, Свон, но сейчас ты превзошла саму себя. — Ты еще даже не попробовал, — хмыкнула она, — может, я высыпала сюда полбанки соли. — Все равно это будет чертовски вкусно, Свон. Я уверен, потому что ни капельки в тебе не сомневаюсь, — он легко поцеловал ее в щеку и подошел к столу. — Может, чем-то помочь? Достать что-нибудь, разложить? Распоряжайся мной.       Щеку жгло от поцелуя, и Эмма незаметно коснулась ее пальцами, на мгновение прикрыв глаза, но потом, встряхнувшись, указала на комод. — Достань, пожалуйста, тарелку себе и столовые приборы. А, наверху еще есть напитки… Ты что будешь? — она покосилась на Киллиана, который как-то странно смотрел на нее. Усмехнувшись, он взъерошил волосы в который раз и подошел к комоду, покосившись на Эмму. — Есть что покрепче?

***

      Эмма смотрела, как жадно Киллиан ел, и ее сердце сжималось от боли. Где он был все эти дни? Чем питался? Где ночевал? Что с ним было? Он осунулся и побледнел, волосы отросли, а щетина стала больше. Он казался измотанным, но не переставал улыбаться и благодарить ее за стряпню. Он словно смирился с тем, что происходило в его жизни, и старался радоваться каждому счастливому моменту.       Когда тарелка оказалась пустой, Киллиан настоял на том, чтобы самому помыть всю посуду, и Эмма стояла у стены, наблюдая за тем, как умело он управлялся с этим делом. Он был каким-то особенно домашним с легкими шутками и короткими улыбками. Наверное, такой представляют себе тихую семейную жизнь — переглядки и разделение работы по дому без ссор и скандалов. Все мирно и полюбовно. — Ты грустная, — вдруг произнес Киллиан, вытерев столовые приборы, промокнул руки и подошел к Эмме, коснувшись ее лица, — все в порядке? Может, тебе лечь спать? Завтра все-таки на работу, я не смею занимать у тебя время на сон. — Я хочу узнать все, — прошептала она, посмотрев ему в глаза, — ты обещал, что все расскажешь мне, Киллиан. Объясни, что происходит. Пожалуйста. Я уже сказала — я верю тебе, но мне нужно все знать. — Я понимаю… — прошептал он, отведя глаза, и вздохнул. — Хорошо, я все расскажу тебе, — они села за стол, и Киллиан опустил взгляд на свои руки, лежащие на столе. Ему явно было нелегко смотреть Эмме в глаза. Она же терпеливо ждала, пока он заговорит, не желая давить на него. — Не могу сказать, что между моими родителями когда-либо была прямо любовь. По крайней мере я этого не помню, если они и любили друг друга, то до нашего с Дэйвом рождения. Но потом, когда отец попал в аварию и оказался практически парализован, мать сразу заявила, что не будет с ним возиться. Она просто ушла, сказав, что будет присылать нам деньги, если потребуется, но о нас заботиться не будет, так как мы уже достигли совершеннолетия. Первое время мы с Дэйвом работали, где только могли, зарабатывая на лекарства и операции для отца. Шанс на то, что он встанет, был невелик, но он был, и мы цеплялись за него. Но потом нам сказали, что отец вряд ли сможет вернуться к прежней жизни — он с трудом мог шевелить руками и плохо говорил, не говоря уже о том, чтобы ходить. — Мой Бог… — прошептала Эмма. Ее рука скользнула к губам. — И тогда Дэвид сдался. Врачи сказали, что будет правильнее отпустить отца, чтобы он не мучился, и Дэйв согласился. Но не я, — он сжал руку в кулак, — я не мог просто дать отцу умереть. Дэвид перестал помогать деньгами, и мне пришлось взяться за дополнительную подработку. Может, ты помнишь, как я долгое время приходил в участок буквально впритык, а иногда и опаздывал? — И выглядел так, словно не спал. — Бывало, что не спал, — он усмехнулся. — Дело в том, что денег нужно было много и часто, а на нашем заработке далеко не уедешь. Я брался за любую подработку, а потом… — он вздохнул, — я не помню, как вышел на Блейка. Он гарантировал хорошие деньги за хранение наркотиков, предложил гонорар, который покрывал три месяца лечения отца. И я согласился. А потом как-то… Затянуло. Я знал, как все сделать так, чтобы не попасться и не вызывать подозрений. Сам я не употреблял, только получал и передавал, когда приходило время. Деньги получал всегда вовремя и в полном размере… Но если бы я знал, к чему это приведет… — он вздохнул и покачал головой, — понимал ведь, что рано или поздно придется отвечать за все это. — А… А Марго? — тихо спросила Эмма, глядя на его бледное лицо. — Ты сказал, что косвенно виноват в ее смерти. Что ты имел в виду? — Как раз последние дни до ее смерти я пытался отказаться от сотрудничества с Блейком. Сказал, что не буду возиться с наркотиками, так как получилось накопить денег, да еще и повысить могли в ближайшем будущем. Да и тошно стало как-то — возиться с травой ежемесячно. Я сказал, что до конца месяца обрываю все концы. Меня пытались отговорить, а потом стали угрожать, но… Я не знал, что они возьмутся за Марго. Выследить ее было не так сложно, можно сказать, я сам привел их к ней — в тот вечер я ведь был у нее, а за мной наверняка следили. — То есть ты хочешь сказать, что ее убили после того, как ты ушел? — она прикрыла глаза и тяжело вздохнула. — Боже мой, Киллиан… — Мы помирились с ней, — слабо кивнул он, — и она вышла проводить меня. Мы стояли снаружи какое-то время, потом я ушел, а она… Думаю, они пошли за ней следом и… Я виноват, — он зажмурился, прижав к лицу, — ее убили из-за меня. Это была месть мне, и… Марго не должна была пострадать, никто из моих близких не должен был отвечать за мои ошибки. — Мне очень жаль, — она сжала его ладонь, и Киллиан слабо кивнул. — Мне тоже…       Некоторое время они сидели молча, каждый погруженный в свои мысли. Киллиан снова был придавлен чувством вины, Эмма не знала, что сказать и как правильнее утешить его, понимая, что ей это вряд ли удастся. Бокалы с вином грелись в ладонях, вкус алкоголя заполнял мысли туманом.       Проведя рукой по лицу, чтобы убрать волосы, Эмма почувствовала шершавость шрамов и закусила губу, после чего покосилась на Киллиана, который не смотрел на нее, глядя намигающим взглядом в пустоту. Что было в его голове? Неизвестно. Но он был искренен с ней, и ей хотелось ответить ему тем же.       Допив остатки алкоголя, Эмма поставила бокал на стол и шумно выдохнула. — Наверное, тебе интересно узнать, откуда у меня шрамы. Верно? — Свон, я… — Киллиан замялся, — если ты не хочешь, то… — Да нет, — она слабо улыбнулась и покачала головой, — должна же я хоть кому-то все рассказать. Пусть это будешь ты. Только не нужно меня жалеть, просто слушай, хорошо? Я никому не рассказывала всей правды, но ты… Тебе я расскажу, — она сжала в руке пустой бокал, глядя, как отблески слабого света играют в его гранях, и вздохнула. — Когда я была маленькой, мы с мамой жили вдвоем в пригородном доме. Нам было хорошо вместе, и мы особо ни в ком не нуждались. Но бывало, что на ночлег оставались люди, которые шли в город и которым негде было переждать ночь. У нас были две гостевые комнаты, и мы никому не отказывали. — То ли добрые, то ли наивные, — осторожно произнес Киллиан, и Эмма хмыкнула. — Может, и то, и другое. Но… Один раз мы впустили на ночь мужчину. Он был очень веселым и вежливым, смешил меня, ненавязчиво заигрывал с матерью. Они немного выпили, я сидела с ними и смеялась. Мама тогда еще шепнула, что, может, стоит оставить его подольше, больно он хорошим нам показался. Но потом… Наверное, он выпил лишнего, потому что стал более агрессивно лезть к маме, и если первое время она пыталась вежливо отстраниться, то потом потребовала, чтобы он ушел. — И он, я так понимаю… — Он смеялся. Ему было весело понимать, что он в разы сильнее и мама ничего не сделает. Тогда он ударил ее, толкнул на стол и… — Эмма крепко зажмурилась, стиснув челюсти, — помню, как мама кричала, как просила его остановиться. Я тогда забилась в угол и закрыла уши, потому что ее крик… — на ее глазах выступили слезы, и Киллиан сжал ее руку. — Эмма, может, не нужно… — Нет, я расскажу, — прошептала она. — Но потом крики мамы прекратились. Я решила, что он сделал ей особенно больно, и бросилась на него. Он оттолкнул меня, я упала, а у нас был камин и… — она скользнула пальцами по щеке, — врачи потом удивлялись, как я не лишилась глаза. То, что было потом, я помню с трудом — мне было очень больно, я кричала, наверное, потом слепо бросилась на этого человека и… Как потом я слышала, врачи сказали, что он ударился головой об угол стола. Может, он умер сразу, может, нет, но я не сразу смогла вызвать скорую. Знаю только, что и мать, и он были мертвы, когда она приехала. Меня отправили к дальней родственнице, которую я никогда не видела раньше, и там пытались сделать так, словно ничего не было. — Мне так жаль, Свон, — прошептал Киллиан, крепче сжав ее пальцы, — этот человек… Он самое настоящее чудовище. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это. Это ужасно. Если бы я только мог что-либо исправить… — Эмма лишь слабо кивнула и подняла голову. Они пересеклись взглядами.       Приглушенный свет отражался в его глазах, в которых ясно читалось желание защитить ее и оградить от всего. Алкоголь кипел в крови, голова немного кружилась с непривычки — Эмма не помнила, когда в последний раз пила так много, и Киллиан был так близко…       Поднявшись со своего места, Эмма подошла к Киллиану и медленно села к нему на колени, обвив его шею руками. Он рвано вздохнул, скользнув глазами по ее лицу, и неловко положил ладони на ее обнажившиеся колени. Эмма провела рукой по его волосам, глядя ему в глаза, скользнула пальцами по шее, обвела скулы и замерла у губ, потом чуть наклонилась вперед, смешивая их дыхание. Киллиан вздрогнул. — Это не… — Нет, — с легкой улыбкой прошептала она, покачав головой, — теперь это правильно, — и прижалась к его губам. Несколько секунд Киллиан не шевелился, ощущая легкий напор ее губ, и потом медленно, словно неловко, ответил, скользнув руками по ее спине.       Эмма чуть подалась к нему, прижимаясь грудью к его телу, и провела языком по его губам. Ей мучительно хотелось большего, но она не торопилась, понимая, что такого в их истории прежде не было никогда. Она мечтала растянуть это мгновение, чтобы запомнить его — и жесткие волосы под пальцами, и прохладу одежды, и прерывистое дыхание, и мягкость губ.       Киллиан тоже не давил на нее, с трудом веря в то, что это действительно их первый поцелуй. Все это время они словно ходили по краю, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга, и вот, наконец, они столкнулись.       Она дрожала в его объятиях, но между тем выглядели куда увереннее его. Раз отодвинувшись от нее, Киллиан увидел в ее глазах знакомую властность, с которой она управляла своим отрядом в участке. Но сейчас он был единственным человеком, подвластным ей, и в этом было нечто особенное.       Ему нравилось, как она прижималась к нему, мучительно медленно покачивая бедрами, словно дразня его, как изучала его грудь и плечи пальцами, как целовала с каждым мгновением все более жадно и требовательно. Он чувствовал, как бьется ее сердце, и понимал, что они не смогут свернуть сейчас — итоговая точка вечера выстроилась сама собой. Он смутно понимал, что, возможно, именно к этому вечеру они шли все эти годы — к вечеру откровенности и близости. И он не мог остановиться.       Когда Эмма скользнула зубами по его нижней губе, Киллиан чуть отодвинулся и встретился с ней глазами, задавая безмолвный вопрос. С одной стороны он хотел, чтобы она отказалась и они вернулись к тому, кем они были все это время — друзьями. Но с другой… Его кровь бурлила от близости женского податливого тела, и его трясло от желания прижаться к ней еще ближе, избавившись от преграды.       Ответом был поцелуй.       Поддерживая Эмму и позволив ей обвить его бедра ногами, Киллиан медленно поднялся и пошел по квартире, толкаясь языком в рот Эммы, целуя ее все более жадно. Его робость и неуверенность пропали — ему хотелось заполучить ее полностью. Она же теснее жалась к нему, вцепившись дрожащими пальцами в его плечи, и отвечала на поцелуи не менее уверенно.       Остановившись в коридоре, Киллиан прижал Эмму к стене, чтобы скользнуть ладонями по ее телу, лаская бедра и ноги, и спустился губами на шею, слыша рваный свистящий стон над ухом. Она откинула голову назад, сжав пальцами его волосы, и прикрыла глаза. Он сжал зубами мочку ее уха, притираясь к ней бедрами, и едва слышно прохрипел: — К… куда? — Слева… дверь, — слабо выдохнула она и, обхватив его голову руками, поцеловала снова.       Киллиан занес ее в комнату и стал приближаться к кровати, но Эмма медленно толкнула его в грудь и сползла, встав на пол, потом стянула с него футболку и прильнула к его телу, вцепившись за ремень его брюк. Он нетерпеливо дернул ее халат, позволив ему упасть на пол, и грубо прижал Эмму к себе, положив руки на ее бедра. На ней была только тонкая ночная рубашка, и ее простота будоражила воображение куда больше кружевного белья.       Однако когда Киллиан потянул ее за собой, Эмма лишь странно улыбнулась кончиками губ и уперлась ладонью в его грудь, подталкивая его самого к кровати, и, когда он откинулся на нее, села на его бедра, глядя на него сверху вниз. Он взялся было за ремень своих брюк, но она перехватила его руку и коснулась его подбородка, вынуждая посмотреть на нее. — Смотри на меня, хорошо? Я хочу видеть твои глаза, — ее голос прошелестел в пустоте, и он кивнул, нервно облизнув губы. Эмма подхватила край своей ночной рубашки и сняла ее, откинув в сторону. Слабый свет, пробивающийся в окно, скользнул по ее полуобнаженному телу, обволакивая грудь и напряженные бугорки сосков. Эмма следила за тем, как взгляд Киллиана переместился с ее лица на грудь и потемнел, и слабо улыбнулась, потом наклонилась и, расстегнув ремень его брюк, стянула с него джинсы. Теперь они были в равных условиях — белье к белью.       Не разрывая зрительный контакт, она сняла его боксеры и чуть подалась вперед, прижимаясь своими бедрами к его. Киллиан с трудом дышал, буквально утопая в этих глубинах зеленых глаз и мучительно желая сделать что-нибудь, коснуться ее, но в то же время не в силах сделать этого.       Медленно и нарочно неторопливо Эмма сняла с себя последний предмет одежды и, сверля Киллиана взглядом, опустилась на него, упершись ладонями в его грудь. Он сдавленно охнул, откинув голову назад и уткнувшись лицом в сгиб руки, но Эмма коснулась его подбородка, снова возвращая его внимание себе. — Смотри на меня.       Ее сиплый командный шепот заводил еще больше, и он, словно загипнотизированный, смотрел в ее глаза, в то время как она начала медленно двигаться на нем, покачивая бедрами. Не сдержавшись, Киллиан провел пальцами по ее бедрам, животу и сжал грудь, мучительно желая прижаться к ней губами, но не в силах перехватить инициативу. Он чувствовал себя беспомощным, порабощенным под этим пристальным взглядом, и мог только подчиняться, разжигаемый зрительным контактом и слабыми стонами Эммы.       Она перехватила его руку на своей груди, сжав его пальцы чуть сильнее, и закусила нижнюю губу, пытаясь скрыть стон. Ее движения становились все быстрее и грубее, она следила за тем, как меняется выражение лица Киллиана.       Чувствуя, что он близок, Киллиан попытался было остановить Эмму, чтобы она первой получила удовольствие, но она наоборот стала двигаться еще резче, подводя его к грани. Он сипло стонал, сжимая ее бедра и подаваясь ей навстречу, понимая, как близок к тому, чтобы перейти черту. Он не помнил, когда в последний раз был с женщиной, и сейчас все внутри него буквально молило о разрядке. Судя по блеску глаз Эммы, именно к этому она и стремилась.       Оргазм был настолько сильным, что Киллиан не сдержал вскрика и откинулся на подушки, крепко зажмурившись. Его грудь тяжело вздымалась и опадала, руки дрожали, он часто дышал, жадно хватая губами воздух. Качнув бедрами еще несколько раз, Эмма опустилась на него, упершись ладонями в его грудь, и прижалась к его припухшим губам. Он ответил на поцелуй, но как-то смазанно, все еще не отойдя от ощущения разорвавшейся внутри него бомбы.       Удовлетворенно улыбнувшись, Эмма провела кончиками пальцев по его щеке, обвела губы, скользнула на шею, плечи, лаская грудь и живот, и немного повела бедрами, все еще чувствуя его внутри себя. Киллиан чуть прикусил нижнюю губу и посмотрел на Эмму мутными глазами. Он многое хотел сказать ей сейчас, но язык стал ватным и отказался работать.       Эмма наклонилась и, обхватив губами мочку его уха, прошептала: — Я люблю тебя, Киллиан.