Садовник

      Киллиан медленно разомкнул веки и поморщился от света, пробивающегося в окно. Едкий привкус во рту напомнил ему о том, что прошлой ночью он пил, и Киллиан пожалел об этом — за кратковременным кайфом после употребления алкоголя последовала головная боль, которая продлится в разы больше.       Сев, Киллиан протер глаза и почесал шею, все еще находясь частично во сне. Однако вполне себе закономерный вопрос о том, где он находится, все-таки стал медленно просачиваться в его сознание, и он шире раскрыл глаза, оглядевшись. Место было смутно знакомым, и Киллиан сел прямее, осматриваясь.       Ему потребовалось несколько секунд, чтобы полностью воссоздать картинку прошлой ночи. Душ, ужин, разговор, Эмма… Он плотно зажмурился, молясь о том, чтобы его воображение сыграло с ним злую шутку, но, оглядев постель, он с тоской понял, что это действительно случилось. — Черт… — процедил он сквозь зубы, лохматя волосы, и откинулся на подушки.       Эммы рядом не было, и он вполне мог понять ее состояние. Наверняка она, как и он, уже сожалеет о том, что случилось, потому что нет ничего хуже, чем секс двух друзей. После него остается или смириться и попробовать жить с этим, или стараться не соприкасаться. О третьем варианте, включающем в себя любовь, он даже не думал — это было бы слишком дешево и бессмысленно.       Киллиан дорожил Эммой и их дружбой. Несмотря на его порой отвратительный характер, она умудрялась раз за разом сносить его бесов и оставаться рядом. Вряд ли бы он добился таких успехов, если бы они не соревновались в участке. Она снова и снова подталкивала его вперед, не давая останавливаться, и сейчас он не знал, что делать, боясь, что прошлая ночь перечеркнула все.       Дальше по коридору слышался шум, и Киллиан, восстановив в памяти расположение комнат в квартире Эммы, предположил, что он доносится из кухни. Значит, Эмма там и… Он вздохнул. Они должны были разобраться во всем. Он лишь надеялся на то, что они смогут как-то пережить это и остаться друзьями.       Наскоро одевшись, Киллиан зашлепал босыми ногами по полу, с каждым шагом ступая все медленнее. Что-то не пускало его на кухню, к Эмме, и он смутно понимал, что это страх. Он чувствовал себя виноватым в том, что сдался так быстро, особенно после того, как Эмма открылась ему. Он помнил, что она вроде как сама проявляла инициативу, но все равно не мог перевести на нее стрелки часов. Он должен был остановиться, должен был предотвратить эту ошибку. — Киллиан? — видимо, Эмма услышала его, и он нервно вздрогнул, замерев в коридоре. Детское глупое желание начать пятиться и вернуться в комнату на мгновение вспыхнуло в голове, но потом он встряхнулся и зашел на кухню. Было бы унизительно не отвечать за свои поступки. — Доброе… утро? — его слова прозвучали как вопрос, и Киллиан остановился в дверях, прислонившись к косяку, и скрестил руки на груди. Он взглянул на Эмму, отметив, что она снова одета во вчерашний халат, и отвел взгляд. Несмотря на то, что ночью он был пьян, он помнил их близость и тепло ее тела. Хотя предпочел бы забыть об этом.       Прежний страх вернулся. Вчера, когда он пришел к ней, он поверил в то, что все может наладиться хотя бы на время, что он нашел место, где может жить и скрываться, пока не придумает, как выпутаться из тисков полиции. Он мог бы рассказать суду об отце, нанять адвоката, надеясь, что тот сможет помочь ему, но он не был готов раскрыть все карты своей жизни.       Но теперь все снова рушилось. Наверняка сейчас Эмма тонко намекнет на то, что они вряд ли смогут сосуществовать вместе мирно, как прежде, и ему придется уйти. А идти ему некуда, проще самому заявиться в полицию и сдаться правосудию. Разочарование клеймом жгло внутренности, и он в который раз обозвал себя за то, что оступился прошлой ночью. — Как ты? — голос Эммы вернул его в реальность.       Киллиан горько усмехнулся и почесал подбородок. Ответ «Предпочёл бы, чтобы это оказалось сном» почти сорвался с его губ, но потом он поднял голову и осекся, увидев, как горят глаза Эммы. Она улыбалась так нежно и счастливо, что он совершенно неожиданно для себя понял, — для неё это было важно. Она не сожалела о прошлой ночи.       Его передернуло. Разве это может быть правдой? Он смутно помнил ее признание прошлой ночью, но тогда он не придал ему должного значения, потому что не посчитал чем-то важным. Тогда он сам мог сказать, что любит ее, потому что близость была необходима для него. Но если чувства Эммы отличаются от дружеских, если Дэвид тогда говорил правду, намекая на то, что она влюблена, то у него были проблемы.       Уже давно Эмма стала неотъемлемой частью его жизни. Коллега, подруга, едва ли не названая сестра. Он дорожил ею и с трудом мог представить свой мир без нее. Но никогда он не задумывался о том, что он мог бы полюбить Эмму как-нибудь по-другому. Как женщину. И дело было не в ее внешности, как могли аргументировать некоторые, — ее шрамы нисколько не смущали его. Просто он считал, что любовь к человеку в разы важнее, чем любовь к женщине, и он не хотел сводить их теплые отношения к плотскому влечению.       И сейчас, глядя Эмме в глаза, он терялся, не зная, что сказать. Признаться, что сожалеет? Попросить прощения? Попробовать обойти больную тему, надеясь, что она не выгонит его? Ему было необходимо остаться на нее, потому что это был его последний шанс на свободу. — Выспался, — его ответ был максимально неподходящим, но Киллиан рискнул — теперь он мог проследить за реакцией Эммы и понять, насколько плохи их дела.       Эмма улыбнулась и поправила волосы, потом повернулась к плите и стала что-то переворачивать на сковородке. Она явно оттягивала момент, когда ей нужно будет затронуть то, что произошло ночью, но Киллиан не видел в ней волнение — лишь спокойствие и умиротворенность, что еще больше сбило его с толку. — Знаешь, хочу сразу кое-что обозначить, — наконец произнесла Эмма ровным голосом, — просто чтобы ты понимал мое отношение к тому, что случилось. — Свон, я… — не сдержался Киллиан, шагнув вперед, но она мотнула головой, явно прося не перебивать ее. — Я не сожалею, хорошо? Я очень давно хотела этого и, может, воспользовалась твоим состоянием, но я просто понимала, что другого случая, возможно, не представится. Я догадываюсь, что твои чувства ко мне отличаются от моих, — улыбка на ее губах дрогнула, — но я не прошу от тебя ничего. Ты мне ничем не обязан. Возможно, я эгоистка, потому что практически не дала тебе право выбора, но… — она сглотнула, — мне хотелось бы верить в то, что ты тоже хотел этого хотя бы немного.       Киллиан понимал, что Эмма, замолчав, ждала его ответа, но не мог выдавить из себя ни звука. Ее искренность ударила по нему сильнее, чем ночное признание, и он внутренне метался, не зная, как реагировать. Самым правильным было бы признаться во всем и объяснить ей, что двигало им прошлой ночью. Он не имел права врать ей, не после того, какой честной она была с ним.       Но это был бы конец. Конец для него. Если бы он сказал Эмме, что просто не смог сдержаться под действием страха, стресса и алкоголя, выбрав эти аспекты в качестве оправдания, то вряд ли бы Эмма закрыла на это глаза, несмотря на ее чувства. Это было бы правильно, но он не мог выдавить из себя эти слова.       Киллиан снова вспомнил о том, что Эмма — его последняя надежда. Он внутренне дрожал, понимая, что его молчание затягивается, а Эмма продолжает ждать его ответа. Он должен был решиться. Ему было противно от мысли, что придется врать едва ли не самому близкому человеку в его жизни, но у него не было выбора. Он был в ловушке, а Эмма — последний шанс на спасение.       Поэтому, проклиная себя и ненавидя, Киллиан пересек кухню и уперся руками в стол вокруг бедер Эммы, которая замерла, немного затравленно и выжидающе глядя ему в глаза. Он видел надежду в ее взгляде, и от этого его замутило — разве он имел право врать ей? Но потом он задвинул презрение к самому себе поглубже и, наклонившись, коснулся губ Эммы.       Она сглотнула, явно удивленная его решением, но через мгновение уже прильнула к нему, вцепившись в его плечи. С каждым соприкосновением их губ, с каждым ее вдохом Киллиана мутило все больше — все его внутреннее благородство кричало, чтобы он остановился и поступил правильно, но страх загнанного зверя был сильнее, и он обнял Эмму, путаясь в ее волосах.       Когда они разорвали поцелуй, Киллиан видел лишь горящие счастьем глаза Эммы да широкую, полную нежности улыбку на ее губах. Она действительно светилась, и от этого ему стало только хуже. Несмотря на нее свет, его внутренности сковал холод. Но повернуть назад было уже невозможно — он принял решение. — Так ты… — тихо спросила она, боясь и робея услышать прямой ответ. Вздохнув и загнав слова разума вглубь себя, Киллиан заправил за ухо Эммы прядь светлых волос и улыбнулся максимально ласково, стараясь соответствовать словам, которые он произнес мгновением спустя: — Да, Свон. Я тоже люблю тебя.       Когда Эмма снова поцеловала его, притягивая к себе, он мог только ответить, понимая, что теперь у него нет выбора. Она любит его, и ему придётся любить её, чтобы выжить. Мерзко, неправильно и гнусно по отношению к ней, но… У него не было другого выхода. Он уже сорвался в пропасть.

***

      Следующие несколько недель походили на день Сурка. Каждое утро Эмма уходила на работу, без нее Киллиан пытался найти лазейку из сложившейся ситуации, а вечером, когда Эмма возвращалась, он должен был любить ее, играя в счастливую пару. Они смотрели фильмы, занимались любовью, готовили вместе, убирались по выходным. Наверное, такой и могла быть идеальная жизнь Киллиана, но его постоянно останавливала мысль о том, что он ежедневно врет Эмме.       Эмма же светилась каждый раз, когда возвращалась домой и видела Киллиана. Все ее существо ликовало, потому что теперь она могла беспрепятственно касаться его и целовать, получая ласку взамен. Долгие месяцы все это было только частью ее воображения, но реальность была в разы лучше. И она наслаждалась каждым мгновением.       Понимая, что она не должна вызывать подозрения, на работе она была привычно спокойна и поглощена расследованиями, занимаясь делом Садовника и тайно пытаясь доказать невиновность Киллиана. Она-то была уверена в его непричастности к делу Садовника, но ее слов было недостаточно. Нужны были доказательства.       Самым большим счастьем для нее было возвращаться вечером домой и понимать, что квартира не пуста, что кто-то ждет ее и готов обнять. Обнимая Киллиана, Эмма снова и снова понимала, что никогда не сможет насладиться этим теплом, в котором так нуждалась. Порой она замечала в его глазах грусть и напряжение, но старалась думать, что причиной этому является все произошедшее с Марго и им самим.       Иногда, по ночам, лежа с Киллианом, Эмма позволяла себе секундную мысль о том, что, возможно, их счастье ей лишь мерещится и что на самом деле что-то не так и она слепа, но она гнала этот страх подальше, боясь зацикливаться на нем. Ей хватало боли в жизни, и сейчас она просто хотела быть счастливой.

***

— Скажи, ты счастлив?       Неожиданный вопрос загнал Киллиана в тупик, и он, оторвавшись от телевизора, посмотрел на Эмму, положившую голову ему на плечо. Их взгляды пересеклись, и она хитро улыбнулась, явно наслаждаясь недоумением, отразившимся на его лице. — Конечно, — он тоже улыбнулся, — мне давно не было так спокойно. Поэтому да, я могу сказать, что счастлив. — Я так боялась, — она доверчиво прильнула к нему, — боялась, что, оступившись, не смогу остаться в твоей жизни. Ты ведь никогда никак не проявлял свою симпатию, а я… — она сглотнула и посмотрела на него с такой любовью, что Киллиану стало не по себе. — Я так давно люблю тебя.       За эти недели Киллиан привык к своей роли — к роли влюбленного затворника без возможности выйти на улицу. Он потакал всем прихотям Эммы, во всем поддерживал ее и старался сделать все, чтобы угодить. Презрение к себе росло с каждым днем, и ночами оно изводило его. Но каждое утро он встречал пробуждение Эммы улыбкой, потому что это было то, чего она хотела. — Глупышка, — он поцеловал ее в висок и притянул ближе к себе, — нашла из-за чего волноваться. Я, может, не самый лучший человек на планете, — боль внутри стала сильнее, — но я никогда бы не оттолкнул тебя, — заметив легкое изменение в лице Эммы, он закатил глаза, — ну, не считая того моего срыва. Мне до сих пор стыдно, Свон. — Я уже забыла, — искренне отмахнулась Эмма, — главное, что ты со мной и ты любишь меня, — она положила голову ему на плечо и закрыла глаза, — остальное не важно.       Наблюдая за безмятежным выражением ее лица, Киллиан почувствовал новый укол совести. Даже когда он забывался в близости с Эммой, это чувство никуда не девалось, только приглушалось, чтобы позднее, в тишине, вернуться с новой силой.       Иногда он подумывал признаться во всем Эмме, но ему было страшно. Эмма пугала его, ее ненормальная привязанность к нему. Он понимал, что она влюблена, но ее чувство больше походило на помешательство сродни сумасшествию. Возвращаясь домой, она едва ли на секунду отходила от него, явно боясь расстаться хотя бы на мгновение.       И это действовало на нервы. Его напрягала ее маниакальная одержимость, но он терпел, принимая все ее странности и прихоти. Она хотела поцелуй — он целовал, она просила объятия — он притягивал ее к себе, она кусала губы и тянула в спальню — он первым избавлял ее от одежды. Раз за разом он двигался механически, словно заведенная кукла или робот, запрограммированный на определенную последовательность действий.       Если Эмма и замечала это, то не подавала вида, и Киллиан мог понять ее — ей так хотелось счастья, что она наивно верила в то, что оно реально и обоюдно, в то время как каждую ночь он корил себя за ложь и мысленно метался. — Я благодарна тебе, — вдруг прошептала она, прервав молчание, и Киллиан, успевший задремать, вздрогнул. — М? — Я благодарна тебе за то, что ты помог мне восстановиться, — он непонимающе выгнул бровь, встретившись с ней глазами. — Понимаешь, мой последний раз с мужчиной трудно назвать успешным, — она усмехнулась, — он думал больше о себе и был довольно груб, но ты… — по ее губам снова скользнула уже знакомая нежная улыбка, — ты исправил меня.       Эмма обняла его, а Киллиан зажмурился. Он ненавидел себя.

***

Несколько недель спустя…       Дэвид вздрогнул, когда в дверь позвонили. Придерживаясь за стену и осторожно ступая потревоженной ногой, он подошел к двери и открыл ее. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, кто стоит перед ним, и он невольно отшатнулся. — Киллиан… — Я тоже рад тебя видеть, — усмехнулся тот, — впустишь или оставишь стоять на пороге? — А у меня есть выбор? — Дэвид фыркнул и отступил на пару шагов, но дальше не прошел. — Чем обязан таким вниманием? — Я готов извиниться за… это, — Киллиан кивнул на него ногу и поднял глаза на брата, — но ты и сам знаешь, что заслужил это. Возможно, это было глупо — выяснять с тобой отношения прямо в участке, но… Я сожалею, — он сдался и тяжело вздохнул, — мне жаль, что такое случилось с тобой. — Допустим, — Дэвид сложил руки на груди. — Но я так понимаю, что ты пришел не для того, чтобы извиняться? Что тебе нужно, Киллиан? Я наслышан о том дерьме, что творится в твоей жизни, и думаю, что заслуживаю знать правду. Поделишься? — Может, потом, — он нервно потер плечи, — я заскочил на пару секунд, потому что тороплюсь. Дело в том, что… Помнишь Милу? — брови Дэвида взлетели вверх, и он провел рукой по лицу. Он был явно удивлен сменой темы. — Девушку, с которой ты был помолвлен? Хотел бы — не забыл. Я слышал, что, бывало, невесты сбегали из-под венца, но чтобы это был жених… — он хмыкнул, — та еще заваруха была. А причем тут она? Надеюсь, ты не… — Некоторое время назад мы пересеклись и… — Киллиан замялся, — ты должен понять меня. Мне нужно уехать, а Мила может мне помочь с этим. Она, видимо, все еще любит меня, потому что простила практически сразу. Она не знает всей истории, но готова сбежать со мной. Это шанс, Дэйв, это мой шанс. — Ты бежишь? Серьезно, Киллиан? Ты бежишь от правосудия? — Не смотри на меня так, — он поморщился, переминаясь с ноги на ногу, — я устал жить в страхе. Мне нужно какое-то время чувствовать себя в безопасности. Я просто хочу уехать отсюда и забыть о том, что случилось. — Но как же Эмма? — вдруг спросил Дэвид, и Киллиан побледнел. — Э… Эмма? — нервно переспросил он. — Она рассказала мне все, — пояснил он, сощурившись. — Все это время ты был с ней, жил у нее, вы были… Вместе? — Киллиан прикрыл глаза, тяжело вздохнув. — Зачем все это? Ты использовал ее? Использовал, чтобы тебе было, где жить максимально безопасно? — Знаю, знаю, — не выдержал Киллиан, — я знаю, что это ужасный поступок. И когда-нибудь я извинюсь перед ней. Когда-нибудь я объясняю ей, и, надеюсь, она поймет. Но сейчас мне просто нужно уйти от всего этого любым способом. У Эммы я прятался, а там… Возможно, у меня получится начать все заново. Потом я вернусь и улажу все, но сейчас… Я просто не могу быть с Эммой, — сдался он, встретившись с братом глазами, и тот странно напрягся, поджав губы. — Она замечательная, и я буду вечно ей благодарен, но… Это все не по-настоящему. Никогда не было. — Какой же ты… — начал было Дэвид, но тут из глубины квартиры раздался странный стук. Оба брата обернулись, и Киллиан, посмотрев Дэвиду через плечо, замер: в дверном проеме стояла Эмма и смотрела на него немигающим взглядом. Она была такой бледной, что он испугался, как бы она не потеряла сознание, но она даже не пошатнулось.       Киллиан понимал — вот момент, когда он должен все объяснить, сознаться во всем, броситься ей в ноги и молить о прощении. Но его язык словно прилип к нёбу, и он не мог выдавить из себя не звука. Мог только смотреть, боясь пустого взгляда Эммы, которая, словно выбравшись из сна, медленно пошла к ним, взяла с полки свою сумку и, не глядя ни на кого, вышла из квартиры. По лестнице застучали ее каблуки, и потом все стихло.       Эта тишина давила на нервы, и Киллиан уже развернулся, чтобы броситься следом за ней, но в этот момент загудел его мобильный, и он, взглянув на дисплей, увидел номер Милы. Стараясь избегать взгляда брата, он ответил на звонок. — Да. Нет, я еще не… Понимаю, да. Слушай, давай встретимся у тебя, хорошо? Я подъеду чуть позже, не жди меня. Собери все, что нужно, я потом вынесу вниз. Мне нужно тут кое-что уладить, хорошо? Извини, что задерживаюсь… Я тоже люблю тебя, — отключившись, он взглянул на Дэвида и тут же отвел взгляд. — Не смотри на меня так. Я уже объяснил — у меня нет другого выхода. — Эмма любит тебя, ты понимаешь это? Она правда влюблена в тебя, а ты… — А я пытаюсь спасти себя! — не выдержал он. — Я знаю, я веду себя как самый настоящий подонок, но… Дэйв, у меня крыша уже едет на всей этой почве. Болезнь отца, Садовник, потом та глупая ситуация с тобой, убийство Марго, мое обвинение, помешанность Эммы… Я сам скоро слечу с катушек, я так больше не могу! Мне нужно взять паузу. Я обещаю, я вернусь и все исправлю. Просто сейчас я должен уехать и справиться с этим. — Получается, попользовавшись Эммой, ты теперь перекинулся на Милу? Ты мне омерзителен, брат, — практически выплюнул Дэвид, и Киллиан вздрогнул, как от пощечины, но потом понимающе закивал, нервно кусая губы. — Ненавидь меня. Все равно мое презрение к себе в разы сильнее. Твои чувства понятны, это правильно. Но… Просто помоги мне сейчас. Наверняка ты знаешь, что моя квартира опечатана и у меня практически ничего нет. Я знаю, что у тебя оставались какие-то мои вещи, и… Пожалуйста, Дэвид, — он с болью посмотрел на брата, — обещаю, я вернусь и все исправлю. Но сейчас мне нужен этот шанс.       Дэвид смотрел на него несколько мгновений, потом взглянул ему через плечо, где всего пару минут назад скрылась Эмма, тяжело вздохнул и отступил в сторону, пропуская брата вглубь квартиры, и тот благодарно кивнул ему, вздохнув практически облегченно.

***

      Закинув на плечо сумку, Киллиан вышел из такси и направился торопливым шагом к дому, поглядывая по сторонам и не задерживаясь. Зайдя внутрь, он поднялся на нужный этаж и направился в сторону квартиры Милы. Дверь была приоткрыта, он толкнул ее и шагнул вперед, но через мгновение замер, когда увидел на полу капли крови. Двинувшись дальше и глядя под ноги, он сделал еще несколько шагов и, повернув за угол, отшатнулся, вцепившись рукой за стену — на полу, в луже собственной крови, лежала Мила с рваной раной на шее и груди.