Они тушили огонь бензином

Каждый новый толчок все сильнее и сильнее распаляет как его самого, так и его любовника. Над ухом жарко и противно дышат, тело до боли сжимают грубые мозолистые ладони, сдавливая нежную кожу словно тисками, оставляя красные полосы и синяки, но Бакуго по-блядски ловит от этого кайф и глаза закатывает, когда правую ягодицу обжигает острой болью, сопровождаемой громким шлепком. Хочет разогнуться, потому что тело устало от долгого прибывания в одной позе, но широкая ладонь вдруг резко давит ему на затылок, впечатывая лицом в пропахшую сигаретным дымом подушку, из-за чего парень заходится кашлем, но задницу послушно оттопыривает. В него вколачиваются быстро и резко, не давая отдыха ни на секунду, вжимая тяжелым телом в вонючий матрас и шепчут на ухо какие-то обоссаные пошлости, от которых Кацуки весь сжимается, скулит сквозь зубы, сильнее спину прогибает и этим доводит любовника до крышесносного оргазма. Он чувствует, как пальцы судорожно сжимаются на его бедрах, как толчки становятся просто бешеными, а затем в него обжигающей нутро струей выплескивается сперма, заполняя до самых краев. Бакуго и сам стонет уже на грани обморока и кончает бурно, до треска ткани сжимая пальцами наволочку и жмурясь до цветных пятен перед глазами. — А тебе восемнадцать хоть есть? Лениво развалившись на смятых грязных простынях, Бакуго зевает и смотрит на одевающегося парня как на последнего идиота. — Тебя ебет? — Ебет тебя, — не удерживается от подкола парень, — а спросил, потому что не хотелось бы иметь проблем с законом. — Да не ссы. Все путем. И давай по-быстрее. Скоро уже следующий клиент. — И по-сколько у тебя их бывает? — Тебя ебет? Парень фыркает, подхватывает с пола свой пиджак и уходит, хлопнув дверью. Бакуго улыбается и тянется, жмурясь и улыбаясь, как довольный кот. Не любил он трахаться с молодыми. Вечно у них какие-то сложности, так еще и чувства в придачу, вот как у этого, а ему это дерьмо нахер не упало. А с теми, что по-взрослей и по-опытней, еще и приятней было, так что таких как этот, Бакуго принимал у себя крайне редко и только за хорошую плату. Хотя, в этот раз он даже смог кончить, так что, возможно, их частые встречи все-таки как-то повлияли. Следующим на очереди оказывается еще один из его постоянных клиентов, не самый приятный тип, но зато при деньгах и с особым пунктиком на молоденьких парней. И минет с проглотом. Обычно дерет так, что в последующие пару дней Бакуго уже не может работать, но опять же, денег отваливает много. Вот и сейчас, только приперся, а уже одним взглядом говорит, чтоб Бакуго немедленно перед ним на колени падал, что тот и делает, медленно спуская с мужика штаны. А у него стоит уже колом, да и сам он от нетерпения недовольным становится, давит Бакуго на затылок, наклоняя к паху… … и как раз в этот момент дверь номера чуть ли с петель не слетает, громко ударяясь о стену. Бакуго понять ничего не успевает, когда его за плечи с силой оттаскивают от охреневшего мужика, на ноги вздергивают, а красные глаза напротив смотрят зло и даже яростно. — Одевайся, — цедит сквозь зубы Киришима, швыряя ему его футболку. Бакуго вроде возразить хочет, еще ж даже начать не успели, а у клиента предоплата была, надо бы хоть что-то сделать, но по одному взгляду на Киришиму понимает, что спорить с ним сейчас бесполезно и лучше просто послушно пойти домой. Таким злым он его еще не видел. — Какого хуя?! — орет не менее разгневанный мужик, когда Киришима за шкирку выкидывает его из номера. — Сдачи не надо! — кричит ему вслед Эйджиро и швыряет в раскрасневшееся от злости лицо пачку купюр. Дверь захлопывает и поворачивается к Бакуго, но в глаза не смотрит, пыхтит недовольно, но видно, что уже поостыл. Кацуки неторопливо одевается, склоняется, поднимая с пола трусы, медленно натягивает их, поправляет, через плечо глядя на друга. Замечает его быстро отведенный взгляд. Усмехается довольно. — А по-быстрее никак? — не выдерживает Киришима, раздраженно гремя ключами от машины. Бакуго не отвечает, узкие черные джинсы застегивает, куртку накидывает и взяв рюкзак, поворачивается к Эйджиро, который быстро ретируется. Едут молча, в машине тепло и тихо играет Halsey, пахнет мандаринами. Новый год скоро. Бакуго косится на непривычно молчаливого Киришиму, но сам заговаривать с ним не собирается. Бесит. Хули он опять его от работы оторвал? Можно подумать, явился бы на часик попозже и Земля б с орбиты сошла. Киришиму-таки прорывает первым. — Бакуго, я заебался. Кацуки молчит. Что тут скажешь, он тоже, но по-своему. — Сколько еще это будет продолжаться? Ну ты хотя бы родителей пожалей, отца особенно, у него ж сердце и ты знаешь… — Вот поэтому я и не прекращу. Откуда я, блять, по-твоему, еще должен деньги брать? И только попробуй заикнуться про твои. Мне не нужна твоя сраная помощь. Они стоят на светофоре и красные волосы Киришимы светятся в красном свете мигающего сигнала. — Тогда найди нормальную работу. — Блять, ты тупой? Сто раз говорил, никому такой работник не нужен. — А может все дело в другом? Бакуго поворачивается и смотрит другу в глаза. Давно стемнело и в машине темно, так что до конца понять выражение его лица не удается. — В чем? — Почему ты это делаешь? Бакуго решает сказать как есть. Хмыкает, отворачиваясь и плечами пожимает. — Члены люблю. Киришима смотрит на его профиль еще какое-то время, пристально, долго, потом хмыкает и медленно отворачивается. Загорается зеленый и он резко бьет по газам. Хуевый вышел разговор. Впрочем, как обычно. И все идет по пизде уже какой месяц. Почти каждый божий день ему звонит чаще взбешенная, а иногда заплаканная Мицуки и просит вернуть ее непутевого сына домой. Киришима, ясное дело, соглашается, он давно дружит с этой семьей и не может им отказать. Ну и еще он сам Кацуки любит, но это уже так. Ерунда. Да?.. Он привозит Бакуго домой, выслушивает слова благодарности от Масару и ругань Мицуки на своего сына, который уходит к себе, хлопнув дверью. Даже не обернулся. А на следующий день все повторяется. Он поздно лег, потому что до последнего просидел с курсовой, устал адски и мечтал хоть немного выспаться, но телефон решает иначе. И вот он снова едет в этот чертов бордель, снова будет выбивать зубы всяким уродам, трахающим его Кацуки, снова будет слушать, как тот его ненавидит и терпеть, терпеть, терпеть… Иногда Киришима задается вопросом, а не прекратить ли ему самому все это? В смысле, не вскрыться ли ему, не наглотаться ли снотворного или, может, с крыши сигануть, руль не в ту сторону повернуть, да что угодно, лишь бы только все это закончилось. Но потом он вспоминает маму, которая ждет его в другом городе, потому что он уехал учиться сюда, младших сестер, которые тоже ждут брата на новогодние каникулы с подарками. И самого Кацуки, которому больше уже никто не сможет помочь, которого уже никто не заставит одуматься и бросить это, которого будут и дальше трахать эти ублюдки. Он просто не может позволить себе такую роскошь, как смерть. В этот раз Кацуки не ведет себя тихо, а орет на него в ответ, глотку рвет, качая права и повторяя, какой он дебил, как он его заебал и сколько он еще будет лезть не в свое дело. Киришима терпит. И старается не смотреть на алеющие пятна на его шее. На языке вместо всех ответных обидных слов вертится «Я люблю тебя, я люблю тебя, люблюлюблюлюблюлюблю…» Бакуго толкает его в грудь и быстро выбегает из комнаты. Забыл рюкзак. Киришима берет его в руки и идет следом, застает Кацуки курящим у своей машины и невольно подвисает, рассматривая, как парень, привалившись к капоту, чуть запрокидывает голову, выдыхая дым в проколотое звездами небо. Такой идеальный. Ему не место среди этих похотливых тварей. Как жаль, что сам он этого не понимает. Когда Киришима подходит ближе, Бакуго выкидывает окурок в сугроб и садится в машину. На заднее. Злится. Так легко, как в прошлый раз, не простит уже. А Киришима снова потерпит. Подождет. Привык уже.