***
Я сорвал с головы капюшон и прислонился к стене. После того злополучного взрыва спина и рёбра ещё ныли от боли, но уже не так сильно, как неделю назад. А после сегодняшнего сражения я чувствовал себя выжатым. У меня даже не хватало сил, чтобы ликовать по поводу нашей победы. В тот момент голова была пуста. Я почувствовал, как Псина осторожно коснулся меня носом. Держась за стену, я сел на пол — наклоняться к собаке не стал: вряд ли бы удержался на ногах в тот момент. Я прижался к шее Псины и осторожно погладил его, стараясь не трогать повязку. Да, сегодня и ему тоже досталось, пусть и не так сильно, как мне. Подпаленная шерсть и одна царапина были ничем по сравнению с той коллекцией ожогов, ушибов и ран, которые мы получили, штурмуя арену. Думаю, нам повезло, что мы никого не потеряли в этот день. Вытянув ноги, я наткнулся на свой рюкзак, который бросил на пол несколько минут назад. Глухой стук бутылок мигом привёл меня в чувство; в один миг я притянул рюкзак за лямки, заглянул внутрь. К счастью, ничего из содержимого не пострадало: я просто не представлял, найду ли где-нибудь ещё подобный клад. Я нашёл все эти вещи когда осматривал остатки арены в поисках недобитых рейдеров. Судя по тому, что это добро валялось в незапертом подсобном помещении, прихвостням Кольтера они были не интересны. Я отпустил Псину и медленно поднялся. Голова не кружилась, и это приносило какое-то облегчение. Взяв в руки рюкзак, я направился в сторону нашей импровизированной казармы. Каждый шаг отдавался болью в ногах и спине, но мне это не мешало идти, по крайней мере сейчас. Псина шёл рядом, стараясь не отстать. В казарме нас встретили молча, без особых торжеств. Я добрался до своей койки, положил на неё рюкзак. Затем обернулся к своему соседу: — Ты как, Делория? Дональд попытался подняться, но безуспешно, а потому ограничился тем, что повернул ко мне голову. — Не знаю, от чего быстрее помру: от скуки или от руки, — ответил он мне. Во время того взрыва Дональда нашли полупохороненным под кучей обломков. Его вытаскивали почти час сначала из-под щебня и остатков балок, а затем пришлось ломать силовую броню. И пока мы разбирались с рейдерами, Делория лежал на койке со сломанной рукой. Медик обещал, что он сможет вернуться в строй через недели две, но Дональда эти надежды далеко не радовали. Характер у него не стал от этого лучше. — А позволь спросить... Я вздохнул, готовясь к очередной порции сарказма. — Ты же разве не должен быть у командиров? Ну, там, дифирамбы слушать... Я поморщился на этих словах. Да, может, я и отпросился под предлогом осмотреть своё оружие, но «дифирамбы» мне не пел никто. В конце концов, если бы тот скриптор не отключил подачу тока для брони Кольтера, мы бы могли безуспешно расстреливать его из нашего оружия до бесконечности. — И почему, — как можно спокойнее произнёс я, — меня не удивляет то, что ты можешь быть ещё тем козлом? — Я не знаю, — с плохо скрываемой издёвкой отозвался Дональд. — Может, тебе просто нравится... — Может заткнётесь оба? — раздался голос позади меня. — Тошно слушать ваши ребячества. Мы тут же замолчали, бросили взгляд в сторону того, кто одёрнул нас. Если кто и мог остановить наши словесные перепалки, так это Колдуин. Весь её характер был создан для того, чтобы командовать другими. Неудивительно, что ей обещали дать знаки рыцаря-сержанта по возвращении в Цитадель. Впрочем, будущее повышение не мешало Колдуин общаться с нами на равных. Я кивнул ей и опустился на койку, бросив взгляд на рюкзак. Нужно было улучить момент, чтобы показать это ребятам... Может обойтись без представления и просто оставить всё содержимое здесь? Кто-нибудь непременно заметит... — Что там? Я вздрогнул от вопроса. Поднял голову и столкнулся со взглядом Колдуин. Та с любопытством смотрела на рюкзак, но и только. Не знаю, как она угадывала то, чего я хотел или не хотел. Что ж, теперь утаивать бессмысленно. — Ну, — я взял рюкзак, расстегнул ремни. Говорить я старался спокойно, может, даже чуть небрежно. — Вы же знаете, как нам пришлось урезать рационы из-за тех налётов на караваны... Вокруг меня начали собираться другие рыцари. Кто-то согласно кивнул — несмотря на то, что мы объединились с Минитменами, налёты рейдеров на продовольственные караваны больно били по нам обоим. — Да и нам ещё пришлось попотеть, чтобы пристрелить босса Кольтера. Поэтому я решил взять это с его склада, — последними я достал несколько пачек сахарных бомб и коробку с кексами, — в качестве компенсации. Я не представлял себе, что произойдёт дальше. Наверное, все мои догадки и страхи были верны, если через мгновение воздух в казарме взорвался от ликования собравшихся. Краем уха я слышал, как кто-то крикнул: «Вот это по-нашему!», другой начал требовать стаканы. Кто-то хлопнул меня по плечу. А через мгновение чьи-то тонкие, но сильные руки зажали меня в объятьях. — Ах, как это героично! — кто-то защебетал мне на ухо. Колдуин. — Великий потомок Роджера Мэксона спасает своих братьев и сестёр от голодной смерти!... Дальнейшие слова я пропустил мимо ушей, да и слушать их мне не хотелось. Мне было достаточно и своей семьи, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке. — Фиб... Сестра... Колдуин, — не знаю, как мне удалось выбраться из объятий подруги, — спасибо, — добавил я Она только рассмеялась и хлопнула меня по плечу. — Да шучу я, шучу. Кому ты тут нужен, дурачок. Я хмыкнул. — Ну, спасибо за добрые слова. Колдуин подмигнула мне и протянула стакан с ядер-колой. Не знаю, как он оказался у неё так быстро, да мне это и не было интересно. Я перехватил один кекс и отдал его Псине. — Ну, за что пьём? — послышался чей-то голос. Я быстро оглядел собравшихся, столкнулся взглядом с Делорией — кто-то усадил его на койку так, чтобы он мог выпить из своего стакана. — За победу! — раздалось в ответ. — И то верно, — мы отпили ядер-колы. Сладкая жидкость приятно леденила язык и горло, оставляя приятное послевкусие. — А за что ещё? — спросил кто-то. Я сжал стакан в руке, всё умиротворение просто вылетело из головы. Ну конечно, как же они не могут не упомянуть про это. Неужели все забыли, кто отключил броню Кольтера? И что в вождя рейдеров стреляло несколько человек, а я всего лишь удачно попал в этого ублюдка. Мне оставалось скрипнуть зубами. Было ужасно стыдно. И перед ними, и перед собой, и перед... Ним. Мне нужно на воздух. Думаю, никто не заметил, что я покинул казарму. Меня это ничуть не расстраивало. Мне было достаточно и компании Псины, чтобы не умереть со скуки. Особенно сейчас. Наконец, покинув тесные коридоры, я оказался снаружи. Ни о чём не думая, рванул молнию, подставляя шею теплому воздуху. От ощущения свободы даже закружилась голова, так что я прислонился к перилам. Закрыв глаза, я наслаждался одиночеством. Да что там, даже любил его. Иногда оно было нужно мне, чтобы встряхнуться, прогнать все сомнения и страхи, которые готовы были впиться в меня любую секунду. Последние лучи заходящего солнца нежно давили на веки, а воздух медленно остывал, уступая место прохладе. Вздохнув, я позволил себе открыть глаза. В небе дотлевал закатный отсвет. Он неровно падал на неподвижное колесо обозрения и медленно зарастающие руины парка. Я не сразу услышал, как кто-то подошёл ко мне. Очнулся я лишь тогда, когда рука легла мне на плечо. — Роджер? От неожиданности я вздрогнул. А когда обернулся, то увидел маму. И первое, что бросилось мне в глаза, это её встревоженный взгляд. Я прижал её к себе, боясь в любую минуту сделать ей больно. Что-то кольнуло изнутри, заставляя зарываться, как в детстве, маме в волосы, чувствовать, как она начинает ровно дышать. Её руки обняли моё тело, и, в какой-то момент, я сам захотел, чтобы она не отпускала меня. Сейчас я не стыдился своих чувств. Я поднял голову, заглянул ей в лицо. — Всё хорошо, мам. Та недоверчиво окинула меня взглядом. — А голова? — Тоже, — ответил я. Мама усмехнулась, но ничего не сказала. — Если я стою на ногах, — изнутри меня так и распирало от внезапного веселья, — значит, всё в порядке. Мама не стала спорить. Только приподнялась и осторожно провела рукой по моим волосам. Совсем как в детстве. Я зажмурился от нахлынувших воспоминаний. Как же это было давно. Неужели мне и сейчас были нужны эти нежные ласки? Я же ведь... Помедлив, я всё же разорвал объятья. И тут же увидел, как на её лице проступило удивление, потом обида. Вслух она ничего не сказала. Но лучше я себя от этого не чувствовал. Так было только один миг. Мама вздохнула и устало потёрла глаза. — Я бы могла отослать тебя подальше отсюда, — сказала она. — Ну, — я упёрся руками в перила, — ты же не отослала. Мама и вправду могла так поступить. Направить меня в другую часть Содружества, куда-нибудь туда, где бы моей головной болью были лишь стычки с отрядами рейдеров, выбиравшихся на вылазки. Туда, где меня бы прикрывали не только мои братья и сёстры, но и минитмены. Звание Звёздного паладина и сопутствующие полномочия позволяли ей это. Но мама так меня и не отослала. И она понимала почему. — Ну, — как можно беззаботнее сказал я, — мы хотя бы вернёмся в Цитадель героями. Мама холодно взглянула на меня, поджала губы. Лучше мне было бы не знать, что она переживала. Я поёжился. Разговор не ладился. И я уже начал жалеть, что вообще начал его. А затем я почувствовал, как чьи-то руки приобняли меня. Не скрывая улыбки, позволил маме прижаться ко мне и сам положил ей руку на плечо. Мы смотрели на закат в молчании, не желая разрушать покой новыми словами. — Роджер, — тихо позвала меня мама. Я чуть повернул к ней голову. — Как ты думаешь, — она махнула рукой в сторону колеса обозрения, — мы сможем запустить его? — Когда отобьём электростанцию? — уточнил я. Посмотрел на огромную застывшую конструкцию, практически бесполезную в этом мире. Пожал плечами. — Я не инженер, но, думаю, запустить получится. Если механизмы не проржавели, — добавил я. «И если эта хрень не развалится на части специально для нас», — пронёсся у меня в голове ворчливый голос скриптора. — Но попробовать стоит. Из него можно сделать замечательный наблюдательный пост. Мама тихо рассмеялась. Её рука слегка погладила мою спину. И я бы солгал, сказав, что не скучал по этим ласкам из моего детства. — Думаю, здесь было красиво, — заметил я. — Не знаю, — отозвалась мама. — Я хотела посетить Ядер-Мир, но... но не успела, — её голос едва заметно дрогнул. Я одобряюще погладил её по плечу. Мама вздохнула, прежде чем продолжить. — Я думала... думала, что Шону там понравится, когда он подрастёт. Я не сразу обратил внимания на её слова. Не сразу заметил, как мама напряглась, словно одёргивая себя. А когда обратил – в голове родился миллион вопросов. Я ничего не знал о мамином прошлом, до того, как она вступила в Братство. В детстве меня это не волновало. А когда стал постарше, то бросил после первых неудачных попыток. Тогда я понял, как неприятно ей вспоминать. А сейчас все незаданные вопросы закололи меня изнутри отвратительной недосказанностью, переполняя чувством, что ответ, которого я добьюсь, мне не понравится. Это предощущение озарило откуда-то из подсознания, прежде чем я не произнёс: — Кто такой Шон? Мама вздрогнула. Я этого не увидел — почувствовал. — Роджер? — похоже, она была не готова, что спрошу её прямо сейчас. Я чуть отодвинулся от перил, развернул маму к себе. Она бросила на меня полный боли взгляд и тут же опустила голову. Так отвратительно я ещё себя не чувствовал. И это не помешало мне мучить её вопросами. — Кто такой Шон, мама? — наверное, я тогда повысил голос. Взял её за плечи, словно в страхе, что она убежит. — И… — теперь дрогнул мой голос, — и что это значит «ему там понравится»? До того, как Ядер-Мир был захвачен рейдерами Кольтера, он был обычным поселением, коих в Содружестве было теперь больше десятка. Что могло кому-то понравиться в этой дыре? Останки парка развлечений? Но среди поселенцев не было людей, способных починить эти ржавые конструкции, не то что запустить. Слова мамы казались мне какой-то нелепицей. Я чувствовал своими ладонями, как её трясёт изнутри. И это было страшно, потому что я не помнил её такой. Даже представить не мог, что смогу довести мать до такого состояния. Я не злился на неё. Почти. Скорее недоумевал от нелепости той ситуации, в которую мы оба угодили. И как же я был противен себе. Я услышал, как мама вздохнула — всхлипнула, — и попытался убрать руки с её плеч. Но тут она сама схватила меня за запястья, притянула к себе. Я мог бы вырваться из её хватки. Но когда она подняла голову, то не стал этого делать. В её глазах, затуманенных слезами, я увидел нечто. То чувство, которому не мог подобрать подходящего слова. Мама даже не смотрела на меня — её взгляд был обращён куда-то далеко, туда, где меня никогда не было. Я замер, не решаясь даже шевельнуться. Но это длилось недолго. Мама вздохнула и прикрыла глаза. Я увидел на её щеках мокрые дорожки от слёз. Мама отпустила мои руки, и на её ладони, точно из ниоткуда, появился голодиск. — Я... собиралась тебе его показать... — тихо и неуверенно произнесла она, словно сомневаясь в своих действиях. — Но я не думала... Она оборвала себя и вставила голодиск в пип-бой, нажала на кнопку. Я слушал незнакомые голоса и не знал, что должен был думать или чувствовать. Не знаю, понимал ли я тогда слова, которые говорил незнакомый мне мужчина. Возможно, в тот момент я догадывался, что Шон и смеющийся на записи младенец — один и тот же человек; а может, и нет. Но я понимал — эти люди принадлежат совсем другому времени, обломки которого я вижу каждый день. От которого остались лишь тени, на которые мало кто обращает внимания. Я посмотрел на мать. Она не отрывала взгляда от экрана пип-боя, до крови закусив губу. Можно было только догадываться, что мама могла чувствовать сейчас. По крайней мере, те голоса были ей родными... Родными... Всё становилось на свои места. Но своим открытиям я рад не был. С щелчком запись резко выключилась, выкинув нас в тишину. Она так сильно сдавливала нас, что я потёр глаза и вздрогнул от холода. Мама подняла голову, посмотрела на меня. Я видел в её глазах... многое. Боль. Растерянность. Тоска?.. Я никогда не видел мать такой, и от этого всё изнутри обливалось стыдом. Какой же чёрт меня дёрнул на такое? — Он же... Шон, — я заговорил тихо, почти что спотыкаясь, — он… мой брат. Верно? Как у меня хватает наглости спрашивать такое? После всего, что я наделал? Она тяжело вздохнула. — Да, — хрипло произнесла мама. Она отвела взгляд от пип-боя и отвернулась, обняв себя руками. Я даже не мог представить себе, как ей было тяжело. Можно было подойти к ней... Положить ей руки на плечи... «Нет», — одёрнул я себя. — Что с ним... — оборвал я себя. Ясно же, что моего брата уже нет в живых. Мама качнулась, неловко схватившись за перила. Затем я услышал всхлип — и что-то внутри меня сломалось. Всего лишь прикоснуться к ней... Попросить прощения... Показать ей, что она не одна... неужели это так сложно? «Почему?» — волна гнева обожгла меня изнутри. Наверное, я должен был развернуть маму к себе и крикнуть ей это в лицо. Я же имел право знать об этом раньше! Не знаю, что меня останавливало от того, чтобы взять маму за плечи и встряхнуть. Тогда мне очень хотелось сделать ей больно, наплевать на все последствия. Я скрипнул зубами, впиваясь ногтями в ладони. До меня донёсся ещё один всхлип — мама опустила голову, не решаясь отпустить перила. «Капризный мальчишка», — сообщил мне из глубин подсознания стальной голос. Я слушал с уничижением, как он равнодушно перечисляет мои проступки, утверждая себя в том, что я не достоин... Не достоин... Тогда я ушёл. Мне было всё равно, держал ли я тогда себя в руках или трусливо бежал. Не помню, на кого я тогда злился больше: на неё или на себя.***
Когда мы отправлялись в Ядер-Мир, все были готовы встретиться с неумелой пародией на Питт. Чего из нас никто не ожидал, так это того, сколько проблем могут доставить твари, расплодившиеся в этом месте за последние двести с лишним лет. И, в то время как скрипторы рвались собирать биологические образцы, нам приходилось охранять их, и в то же время отстреливаться от недобитых рейдеров и зверья, которого никто из нас ещё не видел в Пустоши. Среди них кровочерви доставляли меньше всего проблем. Хуже были только крокодилокогти. За то долгое время, что мы провели в Ядер-Мире, нам удалось удачно убить лишь пару этих существ и выудить из них немногое: все они были точными копиями друг друга и представляли из себя безумную смесь аллигатора и когтя смерти. Не знаю, была ли это очередная шутка довоенных учёных — это был вопрос для скрипторов. Всё, что нам нужно было сделать, так это найти логово этих тварей и перебить их, пока они не нашли способ выбраться в Пустошь. Первое мы выполнили довольно быстро. Но охота на крокодилокогтей затянулась: в тот день наш отряд потерял многих людей. Странно, что я не оказался в этом списке. Когда мы прорвались на бывшую территорию сафари-парка, я первым вызвался осмотреть дом рептилий. Именно осмотреть — у нас не было много солдат, чтобы разбрасываться ими. Изнутри меня встретила всё та же темнота, которую не рассеивал даже слабый свет из трещин над головой. Фонарь выхватил передо мной погнутые прутья клеток, грязную воду бассейна и больше ничего. Только узнаваемые следы, оставшиеся в грязи, намекали на то, что это место обитаемое. Я прошёл чуть дальше. Приходилось медленно осматриваться по сторонам, и потому я не сразу поймал краем визора чьё-то движение. Человек? Я направил свет фонаря в ту сторону. Нет. Здесь были только звериные следы. Фонарь мне никак не помог — я увидел лишь заросшие пылью остатки аквариумов. Я чуть сжал карабин. Снова бросил взгляд по сторонам — и наткнулся на кости. Не нужно было наклоняться, чтобы увидеть — что-то превратило их в белое крошево. Всё это не нравилось. И, что больше, заставляло меня разрываться: или остаться и осмотреть это место получше, или выполнить приказ и уйти отсюда, сообщив командованию о логове. Первый предлагал смелое решение, достойное Рыцаря. Второй же требовал выполнить приказ. В раздумьях я даже закусил губу, не в силах найти ответ на эту дилемму. За спиной послышался шорох костей — нечто большое клацнуло когтями о бетон. Я обернулся, но снова не увидел ничего, кроме тех следов, которые мне здесь раньше попадались. Только этот след был свежим. Мелкий холодок пробежался по моему позвоночнику. Сейчас я не думал и не желал разбираться, был ли то страх или адреналин. Всё, чего мне хотелось, так это покончить с этими прятками. Бросив взгляд в темноту, я активировал связь. — Паладин, обнаружены следы. Возможно, крокодилокоготь. — Принято. Что ещё? — я отступал к выходу, не отрывая глаз от темноты. Сенсоры молчали, но это далеко не успокаивало. Слева мутно поблёскивала вода бассейна, справа виднелся зев прохода. — Шаги. Тварь одна и, похоже, большая. Скрывается в темноте, — на всякий случай уточнил я. — Хорошо, рыцарь. Возвра... Дальнейшые слова потонули в утробном рёве, ударившим в уши, даже несмотря на шлем. Я успел повернуться на звук и увидел, как из темноты на меня летит огромный силуэт. В свете фонаря мелькнули вытянутая морда и огромные когти. Твою мать. Выстрелить я не успевал. В следующую секунду увернулся — когтистая лапа чуть не распорола шлем — и тут же рухнул на колено, когда правая рука исчезла в пасти зверя. Боли я почти не чувствовал. Не слышал и визга сервоприводов, из последних сил удерживающих меня против веса этого чудища. Я ударил крокодилокогтя в морду, целясь в глаза. Почти попал. Тварь мотнула головой — и снова взвизнгули сервоприводы, удерживая меня от падения. У меня получалось не думать о правой руке, о том, что от неё осталось. Когти со скрипом царапали пластины, пытаясь разодрать мне бок или живот. Пока меня спасала броня, но подсознанием я понимал, что это не надолго. Оставалось уповать, что тварь не переключится с моей руки на голову. Я вытащил из крепления нож, когда боль пронзила мою спину. Не сейчас... Вкладывая всю силу в левую руку, я ударил чудище в подмышку. Глухо взревев, тварь дёрнула головой — до уха донёсся глухой хруст чьих-то костей — в попытке сбежать. Я едва не оглох, когда когти с ужасным скрипом скользнули по шлему. Не уйдёшь. Я чуть отклонился — и снова ударил. На этот раз лезвие вошло прямо в горло. Тварь дёрнулась, и в следующую секунду уши забил ужасный скрежет. Правый глаз взорвался дикой болью, и всё пропало красном мареве. Я понял, что лежу, когда приподнял голову — голова крокодилокогтя нависала надо мной, из раскрытой пасти что-то торчало. Мне не было видно, что именно, да я и не мог приглядеться: боль вонзалась во все части части тела, не давая даже думать. Хуже того, я не мог даже пошевелиться, придавленный тушей твари. Каждый вздох давался всё тяжелее и тяжелее, отдаваясь болью. И сейчас это было невыносимо. В глазах уже начинало темнеть, когда я начал прислушиваться к шуму в голове — кажется, там было не так больно. Обрывки слов и разговоров, чьи-то шаги, иногда мне даже удавалось услышать свой голос. Никогда не думал, что могу так тихо говорить. Поначалу это даже забавляло, но затем начало утомлять — боль в теле голоса никак не заглушали, а даже наоборот, словно распаляли её. От злости сжал правую руку — и не почувствовал её. Кажется, меня это даже не напугало. «Дай мне руку!» Опять. Снова он... «Дай мне руку!» Ему мало моих кошмаров? «Дай мне руку!» — готов был поклясться, что голос звучит прямо надо мной. «Оставь...» — пробормотал я и попробовал закрыть глаза. Пока мне с силой не сжали ладонь. Хватит! Я попытался вырваться, дёрнулся — и столкнулся со стальным взглядом. Таким знакомым... Что-то внутри меня оборвалось. Я с трудом вздохнул, чувствуя, что это мой последний раз. Глаза не отпускали меня, не давали отвернуться или даже спрятать лицо. Никогда бы не подумал, что последнее, что я буду чувствовать, это стыд. — Я же... — вытолкнул я из себя этому взгляду, — не... ты. Я... подвёл... те... бя... Мою руку сжали ещё сильнее. «Отпусти», — хотел сказать я, прежде чем меня толкнули вниз во тьму.