В кроличьей норе

Панси останавливается перед тонированным стеклом автомобиля и не верит, что оно отражает именно ее. Черная краска на веках, губы в неоне, кожаная куртка и слишком короткие шорты — мама упала бы в обморок, увидь она это. — Панс, идем, будет круто! — Рэйчел улыбается и тянет за руку. Хлоя бросает бычок под колеса внедорожника и подхватывает волшебницу с другой стороны. Ветхое здание заброшенного склада не вызывает доверия, но Паркинсон позволяет увлечь себя внутрь, туда, где гремит музыка и мерцают разноцветные огни. Все это немного пугает, хотя где-то под черепной коробкой бьется вопрос — как магглы добились этого без магии за какие-то тринадцать лет? У Эмбер светятся губы, светятся ногти, она смеется, довольная своей выдумкой с фосфорицирующей краской; Хлоя трясет и без того яркими голубыми волосами. Панси касается своего рта и хмыкает, замечая, что на пальцах остаются частички светящейся косметики. Адаптироваться ей сложно, она почти уже жалеет, что согласилась пойти. А подруги (их же можно уже назвать подругами, да?) тащат ближе к сцене, где гул басов бьет по ушам и почти кричит слова песни солист. — Давай потанцуем, — лукаво ухмыляется Рэйчел, извиваясь в такт музыке. Она словно и не танцует, а дышит, живет; она звездой горит, и все расступаются перед ней. Прайс прыгает, почти дергается неумело, но зажигательно, и глаза у нее горят, когда она смотрит на Рэйчел. Паркинсон такого не знает, Паркинсон к такому не привыкла, это так не похоже ни на танцевальные вечера, ни на концерты магических групп. Но Эмбер за запястье держит, заставляет за ней двигаться. — Тебе просто нужно расслабиться, раскрепоститься, — шепчет она на ухо. — Я знаю, я сейчас. Она в толпе исчезает быстро, будто аппарирует (ох, не напоминайте про это слово), а Хлоя гаснет, улыбаясь немного натянуто и практически извиняясь. — Нахер это дерьмо, — морщит нос девушка и запрыгивает на какую-то стойку, помогая забраться Панси. Оттуда видно все и всех. И волшебнице кажется, что магглы такие смешные, но в то же время кровь пузырьками бурлит, их веселье, их адреналин топит с головой. Рэйчел возвращается с бутылкой чего-то прозрачного, остро пахнущего спиртом. — Это водка, — хвастается она, гордо приподнимая подбородок, мол, посмотрите, какая молодец, что добыла. Но Хлоя кривится. — Рэйч… — То, что надо! У водки Эмбер вкус горький, противный, но после нескольких глотков в желудке разливается тепло и начинает приятно кружиться голова. Панси едва ли замечает, как движется в такт музыке. — Да, детка, — тянет Рэйчел. Волшебница забывает ненадолго о том, кто она, что она с магглами так просто общаться не может, обниматься не может — она чистокровная, она презирает их и даже почти ненавидит. Или нет уже? Она не знает, все путается. Кто она? Аристократка? Волшебница-недоучка? Обычная девчонка? Ктоонактонатона? Думать об этом так не хочется, хочется забыть и забыться. Поэтому, когда Прайс вдруг хихикает: — Смотрите, это Фрэнк. Панс, поколдуй, а? Украдем у него немного травы, — Паркинсон соглашается, несмотря на протесты Рэйчел «он помогал нам, черт возьми». — Вы охренеете от того, что я могу, — новое слово обжигает язык, но Панси это нравится. — Охренеете, — повторяет она, закрепляя эффект. *** В эту ночь маленькая английская леди из старинного рода устраивает огненное шоу и впервые курит траву.