Сентябрь 2016
Ковент-Гарден опустел. И если то, что театр на самом деле именуется «Royal Opera House», или Королевская опера, знают многие, мало кто в курсе о всех его секретах. Огромная территория, которая принадлежит сейчас театру, изначально представляла собой живописный сад женского монастыря, подчиненного Вестминстерскому аббатству, а впоследствии — обычный городской рынок. За свою более чем 170-летнюю историю что только не происходило в этих величественных стенах. Балы, выставки, представления кабаре и даже нашумевший в свое время бунт зрителей против завышенных цен на билеты. Но ни страшные пожары, ни многочисленные реконструкции и новаторские решения не помешали Ковент-Гардену сохранить свое великолепие и мировое признание. А о давних временах сегодня напоминают лишь барельеф и две статуи муз на колонном фасаде. Время давно перевалило за полночь, и театр стал потихоньку засыпать. Все сотрудники давно уже разошлись по домам. По пустынным, длинным и узким коридорам начали блуждать тени. То исчезая, то вновь ложась на стены и мраморный пол, они создавали причудливые, порой даже жутковатые образы и силуэты. И только из-под двери одной из гримерных тускло пробивался мягкий свет. — Все сидит и сидит, — проворчал один из охранников, начавших свой вечерний обход. — Тоже мне, Призрак Оперы. — Творческая личность! — хохотнул второй. — Да мне по хер кто он! Пусть собирается и валит домой. — Плюнь на него. Пошли спать. Охранники скрылись за поворотом и в гримерке жалобно скрипнул стул. Пошел четвертый час, а Джон Ватсон все никак не мог унять ноющую ногу. Сегодня не помогали ни таблетки, ни мази. Боль сильно действовала на нервы, которые и так были на пределе. Вот уже год, как он на ровном месте подвернул ногу. Он не раз обращался в NHS. И каждый раз выходил из кабинета лишь с рецептом на Тайленол и заверением врача, что серьезных повреждений нет и скоро все пройдет. Тем не менее бедро с каждым днем болело все сильней. Джон несколько раз пробовал менять клинику, но результат оставался прежним. На одном из последних приемов он настойчиво пожаловался на ухудшение самочувствия, и врач, милая молодая женщина с натянутой улыбкой, нацарапала на рецепте название антибиотика и вручила ему, как говорится, «на отвали». Это стало последней каплей. Выбросив скомканный рецепт в урну, Джон выбрал клинику поближе к дому и начал систематически надоедать со своей проблемой, добиваясь направления к хирургу для более детального обследования. Когда все работники стали шарахаться от него в сторону, будто от прокаженного, стоило ему только переступить порог, Джон, наконец, оказался счастливым обладателем заветной бумажки. Каково же было его разочарование, когда после всех проведенных анализов и исследований, хирург не обнаружил никаких серьезных повреждений и снисходительно посоветовал обратиться к психотерапевту, т.к. боль, по его мнению, была психосоматической. Джон был в бешенстве. Потратить столько времени, сил и нервов, чтобы в результате его посчитали сумасшедшим! А выходить на сцену с каждым разом становилось все труднее. Совсем недавно Джон все же решил обратиться в платную клинику. Но просмотрев несколько сайтов, он с ужасом понял, что для того, чтобы пройти полное обследование в заведении с самым демократичным прейскурантом цен, придется вначале накопить внушительную сумму. Взять кредит было не вариантом, поскольку и так почти все скромное жалование уходило на оплату съемного жилья. Хоть он и был неприхотлив, как в бытовом плане, так и в пищевых пристрастиях, денег на жизнь еле-еле хватало. Ставка артиста кордебалета в Ковент-Гардене хоть и престижна, но, к сожалению, слишком мала. Поэтому Джон решил заниматься самолечением. Что, к слову, тоже не приносило особых результатов. Наконец, ему удалось подобрать несколько лекарств, которые более-менее помогали. В театре проблему приходилось тщательно скрывать. В противном случае ему могло грозить увольнение. Джон стал намеренно засиживаться в гримерной после каждого спектакля или особо изнурительной репетиции, делая вид, что долго собирает свои вещи. Ему было глубоко наплевать на изменившееся к нему отношение коллег. Главным стало, чтобы никто не узнал настоящую причину. И пока ему удавалось её скрывать. Но с каждым разом приходилось задерживаться все дольше, что заставляло задумываться. Сегодня Джон снова побил свой рекорд. — Ну не сидеть же здесь до утра в самом деле, — пробормотал он и попробовал встать. Стул скрипнул, заглушив вырвавшийся стон. Опираясь на стены, Джон медленно похромал к выходу из театра. Каждый шаг причинял невыносимую боль, и ему пришлось закусить нижнюю губу, чтобы не застонать в голос. — Психосоматика! Как же, — со злостью пробурчал он себе под нос. По лестницам пришлось сбегать. Пронзающая боль, которую потом приходилось несколько минут претерпевать, не шла ни в какое сравнение с той пыткой, если бы он спускался медленно. — До свидания, — выдавил Джон на проходной сквозь зубы. Охранники даже не взглянули в его сторону. Выйдя на улицу, он зябко поёжился. Вот уже неделю Лондон затапливали проливные дожди, которые по прогнозам синоптиков заканчиваться не собирались. Джон взглянул на черное грозовое небо и вспомнил, что зонт остался наверху. Вернуться назад он был не в состоянии. — Черт! — выругался Джон. — Да можно просто Джеймс или Джим, — послышался справа бархатистый голос. Джон вздрогнул от неожиданности. Узкая улочка, на которую выходила служебная дверь, практически полностью утопала во мраке. От стоящего неподалеку фонаря толку было мало. Его силы хватало только на то, чтобы осветить несколько метров вокруг себя. И вот на этот пятачок из темноты вышел мужчина. Несмотря на то, что он был без зонта, прическа каким-то немысленным образом оставалась идеально уложенной. Дорогой костюм, явно сшитый на заказ, и величественная осанка сразу выдавали его высокое положение в обществе. — Для вас — просто Джим, — повторил мужчина и улыбнулся белоснежной улыбкой. — Вы ведь — Джон Ватсон? — Мы знакомы? — Я ваш, если можно так выразиться, поклонник. Мне очень импонирует ваше творчество. Джон поймал себя на мысли, что неприлично долго изучает незнакомца, и раздражение от этого только усилилось. — Неужели? — с сарказмом спросил Джон. — Я хотел бы пригласить вас на ужин и кое-что обсудить. — Для ужина слишком поздно, — попытался он отказаться. На то, что это прозвучало невежливо, ему было наплевать. — Для завтрака тоже слишком рано. Широкая и доброжелательная улыбка подкупала. К тому же Джону стало интересно, о чем этот Джим хочет поговорить. Почему-то в слова о том, что он является его поклонником, не очень верилось. — Я не займу у вас много времени, — продолжал тем временем уговаривать Джим. — Неподалеку есть неплохой бар. Джон уже открыл было рот, чтобы ещё раз отказаться, но взглянув в черные бездонные глаза мужчины, будто со стороны услышал свой голос: — Ну, если только ненадолго. Утром у меня репетиция. — Конечно, конечно! — мягко ответил Джим, и над головой Джона раскрылся большой черный зонт.***
Бар, в который они пришли, оказался ночным клубом. Располагался он действительно недалеко от театра — буквально в соседнем квартале. Джон с удивлением отметил, что оказывается проходил мимо него каждый день, не догадываясь о его существовании. Еще бы! Ничем не примечательная серая дверь с полустертой надписью «Либерти Ин». Молчаливый охранник провел их через длинный темный коридор в залитый красным светом просторный холл. Увидев Джима, скучающий хостес подскочил, как ужаленный, и смерил Джона оценивающим взглядом. После короткого разговора он повел их в зал, постоянно о чем-то рассказывая Джиму. До боли соединив лопатки и гордо подняв голову, Джон брел за ними, стараясь не отставать. На время он даже забыл про боль в бедре. В уши словно затолкали вату, и только кровь молоточками стучала в висках, заглушая грохочущую музыку. По телу разливался жар, а в глазах потемнело от необъяснимой злости. От злости, по большей части, на себя. Что один лишь взгляд совершенно незнакомого человека смог разрушить все защитные блоки, которые кропотливо, один за другим, возводил внутри себя Джон. Давно уже он не испытывал подобные эмоции, которые, как считал, надежно похоронил где-то в глубине души еще в балетной школе. Пытаясь взять себя в руки, он заметил краем глаза, как табличка «Reserved» молниеносно исчезла со стола. Джим явно был тут постоянным и любимым клиентом. — Располагайтесь. Приятного вечера, — администратор склонился в учтивом поклоне, а вскоре в виде комплимента от заведения лично принёс им два бокала дорогого шампанского. Джон пригубил вино. Попытка удержать лицо, чтобы не скривиться от такой «кислятины», как он тут же про себя его окрестил, благополучно провалилась. Заметив его реакцию, Джим ухмыльнулся. Джон спрятал лицо за бокалом, чувствуя, что краснеет. Сделав заказ, Джим принялся расхваливать его талант, еще больше смущая. Бормоча временами в ответ «Спасибо», он украдкой рассматривал обстановку клуба. Их столик находился на полукруглом балконе, который, словно в театре, возвышался над нижним ярусом. С него открывался шикарный вид на сцену, перед которой был расположен танцпол, где отрывалась пьяная молодежь. Все столики на их уровне утопали во мраке, и разглядеть кто за ними сидел не представлялось возможным. На сцене время от времени появлялись танцоры, развлекая публику нечто средним между кабаре и современным танцевальным шоу, а в свисающих по всему периметру железных клетках извивались полуобнаженные парни. Когда время начало приближаться к рассвету, а перед разомлевшим с непривычки Джоном появился очередной алкогольный коктейль, он не выдержал и заплетающимся языком выговорил: — Послушайте, Джим, вы хотели со мной о чем-то поговорить, но пока что бессовестно спаиваете и закидываете лживыми комплиментами. — Да что вы, Джон, и в мыслях такого не было, — засмеялся Джим. — Хотя вы правы. Внезапно он посерьезнел и, склонив чуть набок голову, продолжил настолько тихо, что Джону пришлось наклониться вперед, чтобы разобрать слова. — Я хочу предложить вам жизнь, Джон Ватсон. — В каком смысле? — удивился Джон. — Вы ведь не живете. Вы ведь, как и практически все население Земного шара, — трупы. Ходячие, говорящие, что-то делающие. Вы — роботы. Глаза Джима почернели и в них не осталось ни намека на ту доброжелательность, которая минуту назад озаряла лицо этого человека. — Вы не живете лишь потому, что дышите. Вы не живете лишь потому, что у вас бьется сердце. Физиологически в вас можно поддерживать жизнь в больнице, без всякого сознания. Ваше сердце будет продолжать биться, и вы сможете дышать. Вас можно поддерживать механически в таком состоянии, что вы останетесь живыми много лет — в том смысле, что будет продолжаться ваше дыхание, сердце будет продолжать биться, и кровь будет продолжать циркулировать. Если это жизнь, тогда в вас можно поддерживать жизнь. Но это совершенно не жизнь. Просто овощное существование; это не жизнь. Джон пару раз моргнул, пытаясь понять смысл сказанного, пока Джим делал глоток из своего бокала. — Скажите мне, Джон Ватсон, чего вы добились в своей жизни? Совершенно НИ-ЧЕ-ГО! — Что значит ничего, — возмутился Джон. — Совсем недавно меня повысили… — Да-да, конечно, — перебил его Джим. — Третий статист справа, в четвертом ряду. — Но раньше я был в шестом. Я перескочил через целый ряд… — он запнулся на полуслове, понимая, как нелепо сейчас прозвучали эти слова. — А наверняка хотите солировать. Сколько вам лет, Джон Ватсон? — Тридцать шесть. Какое это имеет значение… И вообще я не пойму куда вы клоните! Внутри снова стала нарастать злость, а Джим продолжал, неотрывно глядя ему прямо в глаза. — То есть за двадцать лет, вы приблизились к своей мечте на семь рядов. — Вообще-то некоторые до сих пор во втором составе и смотрят все спектакли из-за кулис, — ощетинился Джон. Ему перестал нравиться этот разговор. Он вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, которого отчитывают за неуспеваемость. — Удивительный карьерный рост, — усмехнулся Джим. Подошедший официант поставил перед ними два стакана с прозрачной, зеленоватой жидкостью. Чтобы разорвать зрительный контакт, Джон не глядя опрокинул ее в себя и тут же зашелся в кашле. Напиток оказался настолько крепким, что дыхание перехватило, а из глаз потоком полились слезы. — Ну-ну, тихо. Запейте, — ласково пропел Джим и протянул ему свой рокс. Джон на автомате сделал новый глоток, а Джим твердо попридержал дно бокала, заставив допить до конца. — Так ответьте мне снова, Джон Ватсон, почему же вы ничего не добились к тридцати шести годам? Как это возможно? Почему вы не можете идти вперед? Почему продолжаете сбиваться на ответвления и заходить в никуда не ведущие тупики? Почему вы продолжаете заблуждаться? Джона окутал густой туман, и он на время перестал понимать где находится. Вопросы, доносившиеся словно сквозь толщу воды, набатом били по обнажившимся болевым точкам и казались бесконечными. Хотелось закричать «Хватит!» и сбежать, но одурманенный абсентом мозг отказывался посылать телу приказы. Он запоздало почувствовал, как его запястья обхватили ледяные пальцы, пригвоздив к стулу, жаркое дыхание обожгло где-то за ухом, и в сознание начал проникать настойчивый шепот. — Каждый человек, чтобы добиться высокого положения в обществе, должен соблюдать некие нормы. Правила. Но что же на самом деле эти правила? Это — трюк, который играют с вами другие, — другие вам говорят, что правильно и что неправильно. Они навязывают вам свои идеи, и навязывают их постоянно с самого детства. Когда вы так невинны, так уязвимы, так деликатны, что на вас можно оставить отпечаток, след, они вас обусловливают — с самого начала. И эти правила продолжают управлять всей вашей жизнью. Правила — это стратегия общества, направленная на то, чтобы вас поработить. Вы действуете во сне; именно поэтому вы продолжаете спотыкаться, продолжаете делать вещи, которых не хотите делать. Вы продолжаете делать вещи, которых решили не делать. Вы продолжаете делать вещи, о которых знаете, что они неправильны, и не делаете вещей, о которых знаете, что они правильны. Но если вы отказываетесь их принимать, то вы становитесь изгоем, одиночкой. А толпа не любит одиночек; она признает только фальшивых людей, подражающих во всем друг другу. Толпа презирает каждого, кто держится особняком, кто отстаивает свои права, защищает свою свободу, поступает по-своему, невзирая на последствия. — Я… не могу уловить суть, — с трудом выдавил из себя Джон. — Я… пойду, пожалуй. Джим распрямился и присел напротив него на край стола. Все номера развлекательной программы к этому времени закончились, и гости начали расходиться по домам под тихую спокойную музыку. Официанты протирали столы и относили на кухню грязную посуду. Джон отодвинул стул и с трудом поднялся ноги. Сориентировавшись в пространстве, он сделал шаг в сторону и тут же пошатнулся, выбив поднос из рук проходившего мимо молодого парня. Из-за алкоголя ноги стали ватными и плохо слушались. Джим подхватил его под руку, удержав в вертикальном положении, и коротко кивнул официанту, который тут же испарился. Облокотившись свободной рукой на столик, Джон склонил голову и закрыл глаза. Казалось, он находился на корабле во время шторма. «Не надо было соглашаться», — пронеслось в голове. Джим тем временем мягко обхватил его за плечи и усадил обратно. — Не уходите, Джон. Уделите мне еще пять минут и, если потом вы все же решите уйти, я не буду вас задерживать, — мягко начал он. — Я знаю, что вы мечтаете стать солистом и поэтому каждый день «умираете» в репетиционном зале. Я знаю, что вы одни в этом мире, и можете рассчитывать только на себя. Я также знаю, что в свое время вы получили травму, но медицина оказалась бессильна, тем самым поставив крест на вашем будущем. Джон удивленно посмотрел на Джима. — Я знаю, Джон, что вам с каждым разом все труднее и труднее выходить на сцену. Но тем не менее я вижу, что вы очень талантливы, и, если бы обстоятельства сложились для вас чуть более удачно, вы бы уже давно получили мировое признание. — Кто вы, черт побери, такой?! — прошипел сквозь зубы Джон. — Меня зовут Джим Мориарти, — улыбка вновь расцвела на лице мужчины. — Я доктор наук в области медицины. И я владею исследовательским центром. Мы занимаемся исследованиями в области химии и генной инженерии. Я уже не раз говорил, что вы мне нравитесь, поэтому я хочу сделать вам предложение. Я помогу вам справиться с вашей проблемой, а вы в ответ поможете нам в нашей работе. — О, нет! — Джон замотал головой, что было большой ошибкой. Перед глазами снова все поплыло. — Я не собираюсь становиться подопытной крысой. — Не спешите отказываться, Джон, — проговорил Джим. — Вы ничем не рискуете. Мы изобрели новую молекулу, которая в будущем может перевернуть весь мир и дать надежду людям вроде вас. Она совершенно безопасна. Это новое слово в медицине. — Я уже сказал — нет! Джон резко встал, задев стол. Посуда на нем жалобно звякнула. — Ну хорошо, — Джим тоже поднялся и, приблизившись к Джону, положил в его нагрудный карман маленький прямоугольник из бумаги. — Это моя визитка. Если все же надумаете, звоните в любое время, не стесняйтесь. Для вас предложение всегда будет в силе. Позвольте моим людям довезти вас до дома. — Не нужно. Я сам доберусь, — отказался Джон и поковылял к выходу. Оставшееся время до рассвета он так и не сомкнул глаз. На репетицию в театр он решил сегодня не приходить.Декабрь 2016
В этом году Ковент-Гарден решил отпраздновать Рождество несколькими премьерами. Театр планировал представить на суд искушенной публики оперу и балет, тем более что для постановки последнего был приглашен балетмейстер с мировым именем. Переговоры с ним велись давно, и вот наконец-то маэстро согласился сотрудничать с Королевским театром. Выбор пал на балет «La Fille mal gardée». Это единственный дошедший до нашего времени балет классического репертуара, в котором герои были современниками зрителя дней премьеры. В театральном мире существуют разные легенды о зарождении сюжетной фабулы балета. Есть мнение, что его создатель Жан Доберваль не сам придумал сюжет балета, а однажды подсмотрел эту вполне реальную, фактически произошедшую, историю в какой-то деревне. Балетмейстер, посмеявшись забавному случаю, решил воплотить его на сцене. За все время своего существования этот балет привлекал внимание многих выдающихся хореографов, а исполнителями партий были звезды балета мировой величины. Неудивительно, что билеты на единственный в уходящем году спектакль разлетелись за считанные минуты. Отбор в первый и даже во второй состав был жесточайший. И Джон был безумно горд собой, что смог его выдержать и попасть в первый состав. И совсем не важно, что ему досталась не главная роль. Генеральная репетиция была назначена утром в день премьеры. Проснувшись, Джон почувствовал ноющую боль в ноге. — Только этого не хватало, — ворчал он себе под нос, втирая в бедро разогревающую мазь. В театре все работники, начиная с клининга и заканчивая руководством, носились как угорелые. Джон же был настолько озадачен как снять болевые ощущения, что не отследил, как часть балерин возвращалась со сцены после законченной партии. Стоит отметить, что хоть их и сравнивают с лебедями, а лебедь — с виду птица изящная, но при взлете с воды или приземлении на воду — почти Боинг 747. Горе тому, кто стоит на пути у хрупких балетных девушек во время их забега в кулисы. Скорость и мощность шага у них таковы, что рекомендуется слиться со стеной и притвориться мебелью — снесут просто одной пачкой. — Лора, что происходит? — спросил Джон, помогая одной из врезавшихся в него девушек подняться на ноги. Девушка поправила тугой пучок. — Ты еще не знаешь? — рассерженно ответила она. — Королева собралась прийти на премьеру! Из-за этого наша «мировая звезда» сегодня просто зверствует. Он уже загнал всех солистов. Вон, отлеживаются в своих гримерных. Через два часа опять за них возьмется, а пока мы отдуваться будем. Давай, бросай вещи и дуй на сцену. Через два часа Джон еле дополз до гримерки. Сев прямо на пол, он уронил голову на колени. — Джон, ты как? — Лора подошла к партнеру и присела рядом. — Нормально, — прошипел он сквозь зубы. — Ты вообще как себя чувствуешь? У тебя в поддержке руки дрожали. — Я сказал все хорошо! — рявкнул Джон. — Все устали, Джон — Лора обиженно поднялась. — Но это не повод хамить. К тому же я не хочу рухнуть с высоты двух метров. — Не бойся, не упадешь, — пробурчал под нос Джон. Он потянулся за обезболивающим. Нога, казалось, сейчас отвалится, и ему это совсем не нравилось. Через четыре часа спектакль, и просто необходимо было прийти в форму. Он привалился к стене, вытянул ноги и прикрыл глаза.***
Елизавета II была очень довольна новым балетом. За свою жизнь она видела его не раз, в разных постановках, и каждый со своими изюминками. Сегодня ее вновь смогли удивить. Прямо перед антрактом на сцене были практически все артисты, задействованные в балете. На заднем плане балеруны изображали, как крестьяне работали в поле. Стогами сена были их партнерши, которых передавали из рук в руки. На первом плане вместе с ними работали и главные действующие лица. Вдруг раздался раскат грома, предвещая о наступающей стихии. Потом второй, а за ним и третий. Сверкнула молния, и один из крестьян рухнул замертво, едва успев передать соседу очередной «стог». В это время Никез раскрыл зонтик и, будто от порыва ветра, тут же взлетел над сценой, смешно задергав ногами. Королева вместе с залом засмеялась. Опустился занавес. После антракта она вернулась в ложу, приняв решение лично поблагодарить балетмейстера и художественного руководителя после окончания представления. В это время от театра отъехала карета «Скорой помощи».* * *
— Мам, а мам, а что это было? — маленький голубоглазый мальчик дернул за рукав пальто свою мать, когда они вместе с толпой вышли из театра. — Это называется балет, дорогой, — ответила ему женщина и потрепала по светлым кудрям. — Я тоже так хочу! — Это не так просто, как кажется, милый. — А что для этого надо сделать? — мальчуган поднял на нее горящие глаза. — Надо очень упорно трудиться и терпеть много боли. — Я смогу, — твердо ответил ребенок, немного подумав. — Боюсь, что все равно этого окажется слишком мало, — с горечью произнесла мама. — Но, если тебе это интересно, я могу поговорить с миссис Крампи. Думаю, она согласится позаниматься с тобой. Сюда, Джон, быстрее! Она подтолкнула его на подножку подошедшего автобуса. Дверь с грохотом закрылась. Джон подскочил на кровати и пару раз моргнул, соображая где находится. — Ой, извините, я не думала, что вы спите, — пролепетала медсестра и поставила рядом с тумбочкой набитый пакет. Джон ошалело обвел глазами комнату и с тихим стоном опустился обратно на подушку. Вокруг были все те же белые больничные стены, на которых за месяц своего пребывания здесь он насчитал пять выщербинок, пару мест с облупившейся краской и сто тридцать две черные полоски около пола, которые обычно оставляют кроссовки. Сверху на него все также угрожал упасть идеально белый потолок. Белое, с сероватым оттенком, постельное белье, белая мебель, белая входная дверь, белые медицинские приборы сбоку от кровати, белые халаты врачей и медсестер. Белое, белое, белое… Джон поймал себя на мысли, что уже возненавидел этот цвет. Цвет закончившейся жизни. По крайней мере, для него. Он навсегда запомнит тот день, когда его перевели в эту ненавистную палату после операции. Врачи с напускным оптимизмом вынесли Джону «приговор» — вывих бедра с развившимся асептическим некрозом головки бедренной кости. Смертный приговор… Они что-то продолжали говорить о том, что операция прошла более чем успешно и, несмотря на приобретенную инвалидность, удалось сохранить подвижность ноги. Что не все так плохо, что вся жизнь еще впереди. Но Джон их уже не слушал. — Сегодня у вас выписка, — голос медсестры вырвал его из горьких воспоминаний. — В этом пакете ваши вещи. Все необходимые документы сможете получить на посту. Удачи. Она лучезарно улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь. Мельком просмотрев содержимое пакета, Джон достал ботинки и куртку. Одевшись, он встал с кровати, тяжело опираясь на трость. На посту он взял выписку и документы, необходимые для оформления инвалидности, и похромал к выходу из больницы. Выйдя на улицу, он зажмурился от яркого зимнего солнца и белоснежного снега. Когда глаза немного привыкли, он огляделся по сторонам. Бушевавшая вчера целый день метель закончилась. Укутав деревья в белоснежные одеяния, она превратила город в сказку. Джон решил проветрить голову и прогуляться. Что же теперь делать? С карьерой артиста балета можно было попрощаться. Были, конечно, случаи, когда люди после тяжелых травм возвращались в профессию. Для этого была необходима качественная реабилитация, которая стоила немалых денег. Взять взаймы было не у кого. Кредит? Но возникает резонный вопрос — а где взять деньги на погашение? Он завернул за угол и перед ним вырос готический собор. Джон остановился перевести дух и стал разглядывать здание. Грязные серые стены контрастировали с белоснежными сугробами. Ажурные каменные конструкции, многочисленные стрельчатые арки, переходящие в столбы, и единственное огромное витражное окно напоминали о былом величии. Он поднял взгляд выше. Две высокие отвесные башни, вместо центрального купола — тонкий шпиль, взлетающий ввысь. С порталов, карнизов и даже водосточных труб злобно скалились химеры. Джон поежился от налетевшего ветра. Куртка не располагала к зимним прогулкам, и надо было побыстрей добраться до дома, но он все стоял и не двигался с места. Многое может не меняться с годами и даже через столетия заставлять испытывать благоговейный трепет, но на самом деле жизнь скоротечна. И правда состоит в том, что все в нашем мире не вечно и может закончится в любой момент. Такую правду всегда трудно принимать. Джон не хотел принимать свою. Когда стало очевидным, что даже передвигаться на длинные расстояния для него проблематично, когда в голове набатом звучал произнесенный вслух диагноз, он настойчиво гнал от себя страшную правду, предпочитая привычно соврать себе — это ненадолго. Пройдет немного времени и все станет по-прежнему. Но самое страшное было то, что он понемногу переставал себе верить. Мимо него сновали по своим делам люди. Не замечая никого вокруг, они временами сталкивались, но все равно продолжали свое хаотичное движение, будто броуновские частицы. «Идиоты, — подумал Джон. — Неужели так трудно взглянуть по сторонам?» Нога вновь заныла, пришлось облокотиться на стену. И в какой-то момент прохожие стали раздражать. Почему я? Вон, на другой стороне улицы идет мужчина с портфелем. Явно работает в офисе, может и с тросточкой походить, его образу жизни это совсем не помешает. Или вот еще один, идет навстречу — жена, двое детей. О, и пальто не из дешевых. Явно найдет деньги на приличный реабилитационный центр. Бросив еще один взгляд на собор, Джон похромал дальше. Домой совершенно не хотелось. Что его там ждет? Серые стены метр на метр, которые гордо называются квартирой? Кровать, стол, стул… Вот собственно практически и все, что у него было в этой жизни. Почти вся маленькая зарплата уходила на оплату жилья. Раньше он не замечал насколько пустой была его квартира. Он настолько был зациклен на театре, что все мысли и силы были направлены на достижение заветной мечты. В голову даже не приходило купить какие-нибудь мелочи, которые были призваны привнести в дом уют. Но сейчас главным было решить, что делать дальше со своей жизнью. Спустившись в метро Джон задумался. Вернуться на сцену в ближайшее время не представляло возможности. В ближайшее… Снова солгал, — сказал кто-то внутри. — Пошел к черту! Стоявшие рядом люди подозрительно покосились на не по погоде одетого мужчину с тростью и чуть отодвинулись в сторону. На всякий случай. Джон вспыхнул от стыда. От злости. Тряхнув головой, он переместился в другой конец вагона и, отогнав становившийся все более назойливым чей-то голос, вернулся к своим мыслям. Кажется, еще недавно, сидя на общей кухне в общежития балетной школы, мальчишками, они строили планы на жизнь. Мечтали, как покорят все мировые сцены, а когда придет время, сами станут учить таких же, как они, ребят. Так может попробовать себя в преподавании? Воодушевленный идеей Джон даже немного распрямил спину. Придя домой, он с блаженством растянулся на кровати и не заметил, как заснул. Утром его ждал неприятный сюрприз. Почти все продукты в доме испортились, а в кошельке скромно лежали пара купюр. Чертыхнувшись, он заварил себе пустой чай и решил перед намеченными вчера делами забежать в магазин за чем-нибудь съестным. Забежать… Опять ты. Да отстань уже! В почтовом ящике обнаружились счета за квартиру за то время, что он провел в больнице. Джон со злостью запихнул их обратно. Потом как-нибудь. Прогуливаясь между прилавками в любимом «Теско», он заметно погрустнел. Этот супермаркет ему всегда нравился за свежие продукты, многочисленные выгодные акции, доступность в любое время дня и ночи, а главное за близость к дому. Но похоже в его нынешнем финансовом положении придется ходить в «Асда», расположенную в соседнем квартале. Закинув в тележку хлебцы, макароны и десяток яиц с молоком, он медленно прогуливался между прилавками, изучая ассортимент. Цены в «Асда» были намного привлекательней, жаль только качество продуктов оставляло желать лучшего. Он задержался около мясного отдела. Скользнув взглядом по ценникам, Джон еще раз оглядел свои покупки и тяжело вздохнул. — Че встал? — раздался сзади недовольный голос. Обернувшись, он увидел полную женщину с вызывающим макияжем и растрепанными волосами. Из-под полу-расстегнутого пуховика выглядывал розовый свитер не лучшего качества, весь усыпанный разноцветными стразами. — Че зыришь, не на выставке. Берешь что-нибудь? — Нет пока. — Ну так отвали. Не фига очередь задерживать, — рявкнула дама и, с силой пихнув его своей тележкой, задела прислоненную к витрине трость. — Понапустят тут убогих, спасу от вас нет. Приличным людям шагу ступить негде. Эй, есть тут кто? Завесьте мне этот окорок. Она указала подошедшему продавцу на огромный кусок свинины, который местами начал зеленеть. На ценнике гордо красовалось слово «Акция». «Чтоб ты сдохла!», — мысленно пожелал ей Джон, поднимая свою трость, и молча направился на кассу.* * *
С мрачным видом он брел по внутренним лабиринтам театра. Уже бывшие коллеги, встречающиеся на пути, натянуто улыбались и хлопали по плечу, стараясь быстрей убежать. Завидев Лору, Джон постарался как можно быстрее свернуть в коридор, но девушка успела его заметить и, подбежав, схватила под руку. — Как дела? — Ее взгляд то и дело опускался на трость в его руке. — Я могу чем-то помочь? — Нет, — буркнул Джон в ответ и попытался высвободить руку. Его партнерша всегда старалась всех поддержать и подбодрить, даже если вам это не надо было. Даже если вам захочется побыть одному, эта хрупкая девушка, с вечно виноватым взглядом, оказывалась рядом. Поэтому сейчас Джон хотел видеть Лору в последнюю очередь. — Не переживай, все наладится. Конечно. Джон заикнулся сегодня о помощи в поиске работы. Директор театра снисходительно улыбнулся в ответ и обещал подумать. Подписав заявление об уходе, он проводил своего бывшего сотрудника до дверей кабинета и, пожелав удачи, обронил: «Джон, ну вы сами все понимаете». Джон понял. Устроиться на более-менее престижное, хорошо оплачиваемое место не получится. Максимум, чем придется довольствоваться — это вести небольшие курсы, коих в Лондоне миллион. В маленьком зале из переоборудованной квартиры на первом этаже или в школьном классе. Курсы, на которые люди ходят только для того, чтобы занять чем-то свои вечера, или школьники, которых родители привели сюда, чтобы отпрыск не слонялся по подворотням. — Прощай, Лора. — холодно сказал Ватсон. — Ну как знаешь, — фыркнула балерина.* * *
Через две недели Джон брел домой через метель с очередного собеседования. В который раз он услышал: «Мы вам перезвоним» — вот что произносили все работодатели через пять минут после беседы. Их лица приобретали одно и то же выражение, когда Джон входил в кабинет, опираясь на трость. Он и так уже опустил планку ниже некуда. Сегодня ему отказали вести кружок в школе. Впервые в своей жизни он не знал, что делать дальше. С того самого момента, когда он ребёнком впервые посмотрел «Щелкунчика», Джон все спланировал. Он окончит балетное училище, добьется успеха и увезет, наконец, свою мать от тирана, который называл себя ее мужем и его отцом, в большой город. — Ах, ты, сука! За звонким шлепком последовал глухой удар. — Я тебе что сказал?! Грузный рыжий мужчина навис над упавшей женщиной. Отшвырнув в сторону стул, он присел около нее. — Какого… этот сопляк вновь был у Этой женщины? Я говорил, чтобы он носа туда не совал? Говорил? Что молчишь? Отвечай, тварь! Снова удар. Его жена ударилась о высокий комод. Стоящая на нем ваза с полевыми цветами пошатнулась и через секунду скатилась на пол, чудом не разбившись, выплеснув воду на штанину разъяренного мужчины. Взревев, он схватил упавшую вазу и запустил ею в стену над головой сжавшейся от страха женщины. Сидевшая в дальнем углу и глупо скалившаяся девушка покатилась со смеху. — От тебя одни убытки, Лили! Я целыми днями горбачусь на этой проклятой ферме, чтобы вас прокормить, и требую за это самое малое — чтобы меня слушались! Придется объяснить тебе это еще раз! Он снова замахнулся. — Не трогай ее! — закричал светловолосый мальчик лет десяти, бросая на пол принесенные дрова. — Приперся щенок. Ты где так долго шлялся?! С трудом встав на ноги, его отец направился к нему, пьяно пошатываясь из стороны в сторону. — Хэмиш, не надо! — женщина повисла на его ноге. — Джонни, уходи! — Джонни?! — мужчина обернулся и, схватив ее за запястья, рванул вверх. — Джонни?! Из дочери вырастила черте кого, так еще и сына мне испортить решила, шлюха! — Не трогай ее! Не трогай ее! Джон подскочил к отцу и стал колотить его по спине поленом. Бросив мать, Хэмиш развернулся и легко выдернул деревяшку из рук ревевшего сына. От оплеухи Джон отлетел в сторону и сильно ударился плечом о край навесного шкафа. Отец подошел к нему и, взяв за подбородок, заставил посмотреть себе в глаза. — Повторяю вопрос — ты где шлялся? — Ты же сам меня за дровами отправил, — пискнул Джон. — За дровами сходить две минуты. Где ты был в оставшееся время? Опять ходил к своей миссис Крампи?! Ты же был моей надеждой, моей опорой! От этих баб никакой помощи, пес с ними. Если мозгов нет, то и не будет. Но ты! Ты должен во всем помогать отцу, ты же мужик! Хотя какой ты мужик… Все вы там шлюхи малолетние! Молодая девушка вновь истерично засмеялась. — Заткнись, Гарри! — шикнул на нее отец и вновь обратился к сыну. — Ну ничего. Сейчас я из тебя дурь-то выбью. Хэмиш замахнулся поленом, и удары посыпались один за другим. Джон привык к постоянным побоям. Когда отец напивался, он любил «учить» уму-разуму свою семью. Надо потерпеть, и вскоре старшему Ватсону надоест его дубасить под неизменный наркотический смех его сестры-лесбиянки. Он уйдет с ней наверх. Потому что, как он любил повторять, хоть Гарриет и дура, но только она его понимает. А мама, молча и смиренно наблюдая за происходящим, подползет к Джону и, обняв, начнет утешать, говоря, что отец прав. Что к его словам надо прислушиваться, и благодарить Бога, что у семьи есть надежная опора и защита в лице Хэмиша Ватсона. А пока маленький Джон только тихо поскуливал и мечтал о той новой жизни, которая начнется после того, как он уедет из своей родной деревни в большой и светлый Лондон. Трость вылетела из его руки, а самого Джона развернуло на сто восемьдесят градусов. Бедро пронзила острая, словно спица, боль, моментально вернув его из воспоминаний в реальность. Перед глазами все потемнело. И если бы не стена, которая как нельзя кстати возникла под взметнувшейся рукой, он рухнул бы на мостовую. Вдали слышались злые смешки подростков. Джон прислонился спиной к стене и перенес вес тела на здоровую ногу. Морозный воздух не сразу позволил восстановить дыхание. Смахнув выступившие слезы, он открыл глаза. Люди вокруг все также спешили по своим делам, совершенно не обращая на него внимание. Злость затопила Джона изнутри. Злость на всех людей, которым совершенно нет дела ни до кого, кроме себя. Злость на людей, которые для того, чтобы потешить свое самолюбие, самоутверждаются, втаптывая в грязь более слабых. Злость на весь мир, который настолько несправедлив, что все в этой жизни получают те, у которых априори все есть с самого рождения, а беды и несчастья выпадают на долю и так обделенных судьбой людей. Пару раз глубоко вздохнув, Джон огляделся в поисках трости. Она лежала в нескольких метрах от него, вблизи проезжей части. Постояв еще немного, унимая боль, он оттолкнулся от стены и медленно пересек тротуар. С трудом наклонился за тростью. Чуть поодаль валялся пакет с продуктами, которые были куплены по дороге домой. Джон доковылял до него и с явным раздражением принялся запихивать выпавшие продукты. Самым сложным было собрать яблоки, раскатившиеся по мостовой. Хоть кто бы помог! Ведь видно же с каким трудом ему приходится наклоняться, чтобы поднять каждый фрукт! Около сугроба валялись ключи от квартиры — в карман куртки. Все? Джон огляделся вокруг и уже хотел направиться к автобусной остановке (достаточно на сегодня пеших прогулок!), как краем глаза заметил торчащий из снега клочок бумаги. Он поднял небольшой прямоугольник и стряхнул с него снег. «Доктор медицинских наук. Профессор Джим Мориарти». Джон постоял какое-то время, тупо вглядываясь в буквы, и набрал номер, указанный на визитке.