Ради узника в башне и полёта птиц

Фингон поправил одну из коек и потом протянул кузену руку. И был почти удивлён, когда Маэдрос ухватился за неё и потом позволил устроить себя на постели. На нём была лишь тонкая ночная рубашка, и ладонь его была почти такой же ледяной, как у бедняги Альфирина. Фингон нашёл одно из немногих не перепачканных лекарствами или кровью одеял и обернул им плечи Маэдроса, ощущая себя чрезмерно заботливым родителем. — Твоя рука, — невыразительно проговорил Маэдрос. — Да там просто царапина! Почти не болит! — и правда не болело, хотя тряпка, которой он замотал руку, уже вся пропиталась кровью, и с неё капало. Ну, ковры, во всяком случае, и так были испорчены. — Неудивительно — с таким-то острым лезвием! Дай посмотрю. Фингон послушно протянул руку — такой успокаивающий ритуал, столь же древний, как сама их дружба… Кузен всегда лечил его исцарапанные коленки и обожжённые пальцы, утешая, прикладывая кусочки медовых сот. Маэдрос взял его руку своей левой и заколебался: разрезы выглядели вблизи гораздо глубже, и, чтобы перевязать рану, требовалось две руки. Никогда ещё Тирион не казался таким далёким… — Давай вместе, — Фингон отнял у него свою руку, чтобы подобрать с пола рулон бинтов. В лицо кузену он не смотрел. Рана была глубокой, но разрез — узким, и с помощью двух доступных им рук они умудрились неуклюже её перевязать. — Ты был очень храбрым, — сухо проговорил Маэдрос, и Фингон, сам того не желая, улыбнулся. В шатре столько всего требовалось поправить, что Фингон даже не понимал, с чего же начать. Он решил в первую очередь проверить тела. Похоже, Нинаэльдис и правда была жива. Она застонала, когда он перевернул её на бок. А вот юная целительница была мертва. Как и другие раненые. Он попытался уложить их в позы, полные достоинства, прикрыл им глаза и распрямил скрюченные конечности. Тело Диненет он уложил на другую свободную койку. Лицо её в смерти было таким же пустым, как и при жизни… но он мог хотя бы притвориться, что она упокоилась с миром. — Тебе не стоило колебаться, — тихо сказал Маэдрос. — Она и тебя тоже могла убить. — Она не виновата. Ни в чём не виновата. Мы могли спасти её. — Там нечего было спасать, — Маэдрос смотрел на тело. — Не жалей её. Она ничем не отличалась от орков, которых ты убиваешь. Просто так случилось, что лицо её осталось прежним. — Ты думаешь, мне не жалко орков? Я знаю, они не выбирали того, что сотворили с ними! Я пытался взывать к голосу их разума, но они никогда не слушают… и смерть каждого лежит на мне тяжким грузом. — Пообещай мне, что бросишь эти попытки! Ты не можешь позволить себе щадить их. И не можешь позволить себе вновь обмануться, как бы сильно ты ни хотел верить… — И нам следует позволить и нас превратить в чудовищ?! Моргот использовал эту несчастную как средство, чтобы посеять недоверие, но мы не падём до… — Сомневаюсь, что это деяние Мелькора! — резко сказал Маэдрос. Кровать под ним скрипнула: он попытался принять сидячее положение. — Тот достаточно коварен, но нет в нём такого внимания к деталям. Рыжие волосы, повреждённая рука — это точно его приспешник… любитель спектаклей. — Ты так и не сказал мне, что она сказала тебе. Маэдрос пожал плечами будто бы в сомнении, и сморщился, когда правое его плечо щёлкнуло. — Что это мой выбор. — Что? — Она не уточняла. Может, что мне съесть на завтрак. Не лжёт напрямую, но юлит, Фингон был в этом уверен. Более чем очевидно было, что легкомысленный тон кузена — притворство. Терпение Фингона лопнуло, и он чуть было не сорвался на крик, из последних сил удержав себя от того, чтобы схватить его за плечи и встряхнуть. — Да сколько ещё ты будешь так притворяться?! — Пока Враг не будет повержен, — ну, по крайней мере, Маэдрос не стал притворяться, что не понял его. — Пока братья не перестанут нуждаться во мне. Пока камни отца не будут снова у нас в руках… руке, — поправился он со смешком. — Да ты никогда так не исцелишься!!! — А я и не ищу исцеления! Если конечность повреждена так, что восстановление невозможно, её следует ампутировать, пока не распространилась инфекция, разве нет? — губы Маэдроса растянулись в гримасе, которая улыбкой уж точно не была. — Я ищу лишь силы, чтобы суметь сражаться, и я не могу этого делать, если ты продолжишь просить меня… Нам нужно выиграть эту войну, и есть ещё так много всего, чего ты не понимаешь! То, что сделает Мелькор… — Нет, не понимаю!!! Я хочу, я правда хочу, но ты каждый раз отталкиваешь меня прочь!!! Не знаю, как я могу помочь тебе!!! — Я не просил о помощи. — Да, — осторожно проговорил Фингон, гнев его остыл и превратился в ужасающую уверенность. — Ты просил не о помощи. Ты и вправду этого хочешь?.. Даже сейчас?.. — он ожидал нового смешка, нового уклончивого ответа… но кузен не поднял на него глаз. — Нет. Наверное, нет. Не знаю. Не важно. У меня есть Клятва. Фингон потянулся к нему — так медленно, будто хотел погладить приблудного кота, — уверенный, что кузен видит его движение. И когда отклика оно не получило, Фингон позволил ладони легонько опуститься Маэдросу на поясницу… большего утешения подарить ему он не осмелился. — Фингон, прошу тебя… — проговорил Маэдрос, и в голосе его было больше чувства, чем за все прошедшие после спасения дни. — Я знаю, что ты хочешь помочь мне. Знаю я! Но я не могу… не могу того, что ты хочешь. Мне нечего дать… ничего не осталось. Только Клятва и долг перед народом. На это Фингону ответить было нечего. И они так и сидели молча, пока не вернулась его сестра. Целительница — она назвалась Терниль, когда он уточнил её имя — взяла всё в свои руки так быстро, как и тогда, с Маэдросом, и Фингон был благодарен получать от неё приказания и исполнять их… это дало повод не думать о том, что тут было. — Как я могу помочь тебе? — спросил он её, на коленях стоявшую перед неподвижной Нинаэльдис. — Не загораживай мне свет. Посиди, чтобы не растерять последние силы. Господин, — добавила она, вспомнив о формальностях. — Твоя ученица… — Иавен. Жаль, да. Неуклюжая, но в травах разбиралась неплохо. Во всяком случае, для её возраста. Чтобы стать мастером, требуются сотни лет обучения. Она могла бы, да. Да сядь уже, мальчик! Он обнаружил, что у него трясутся руки… непонятно, сказывались ли последствия раны и внезапного нападения, или то был шок от переживаний в последовавшем затем разговоре. И послушался её, найдя на полу, не на проходе, чистое местечко, и Аредель присоединилась к нему. — Прости, что не успела раньше, — сказала она. — Нам повезло, с этим твоим озарением… — Просто догадка и ничего больше. — Зрелище было устрашающее, — мягко продолжила Аредель, её белая туника была забрызгана красным. — Но всё же… хотела бы я не делать того, что сделала. Мне очень горько, что я смогла убить, не задумавшись. И это не один раз! Второй уже раз я хватаюсь за оружие вместо слов или здравого смысла, а теперь наш сородич из-за моего выбора погиб. — Я правда не знаю, можно ли было её остановить как-то иначе… кузен сказал, она — орк, просто под красивой личиной, а в этом вопросе его мудрости я доверяю. Ты спасла меня, сестра, и его тоже, и так принесла ей мир и покой.- Он обнял Аредель за плечи, и, по крайней мере, это утешение неискренним не было. — Не думаю, что ты в это веришь… иначе я не нашла бы тебя полузадушенным на полу, — глаза сестры были темны и беспокойны. — Слова твои очень добры, и спасибо за них… но я должна разобраться с этим сама, в своём собственном сердце. Она поднялась на ноги, мрачная и перемазанная кровью, и ушла. *** На следующей неделе перед их воротами обнаружился ещё один оборванный раб. Этот уже с ними заговорил, дрожащим голосом умоляя впустить его. Они наблюдали за ним со стены: всем телом он бился о створки ворот, скрёб древесину — позже они нашли застрявшие в ней обломки ногтей. Ворота остались закрытыми. *** Фингон поднялся до рассвета. Он был уверен, что его обязательно призовут, несмотря на такую рань — и вестница отца уже ждала снаружи у шатра, сверкая каплями росы на плаще. — Он потребовал присутствия и твоего кузена, — ёжась, сообщила Пеннет. — Если ты полагаешь, что тот в состоянии. — Думаю, не в состоянии. Но не сомневаюсь, он со мной не согласится, — Фингон махнул рукой в сторону походной печки внутри шатра, приглашая её погреть руки. Он думал, что Маэдрос ещё спит. Фингон приказал организовать для кузена койку в своём собственном шатре, чтобы не оставлять того в разрушенном больничном, но койка была пуста и остыла — и, видимо, давно. Лишнюю стражу у кузена ставить он не хотел, доверяя тем воинам, что и так охраняли его шатёр, и собственной бдительности. Теперь же, выскакивая наружу в морозный утренний воздух, он проклинал себя и обзывал глупцом. Сердце болезненно трепыхалось в груди, вторя мыслям. Неужто дойдёт до того, что он будет надеяться, что Маэдроса похитили шпионы Врага? Орков он мог бы сразить, но если кузен ушёл по собственной воле, это могло значить только одно… Его затопил такой ужас, что он не увидел Маэдроса, пока чуть ли не воткнулся в него самого. Точнее, чуть не напоролся на его поднятый меч. Фингон неловко отступил назад — Маэдрос опустил клинок и склонил голову в знак приветствия. Он выглядел не менее жутко, чем до того, как встал с больничной койки: чужая одежда, одолженная у того, кто был плотнее и ниже ростом, придавала ему злосчастное сходство с пугалом, а приливший к щекам румянец сделал ярче и шрамы. Босыми ногами он упирался в заиндевевшую траву… Фингону и в голову не пришло подыскать ему обувь, и самому ему, очевидно, в голову это тоже не пришло. — Ты рано встал, — бессмысленно произнёс Фингон. — Предпочитаю не делать из себя дурака на глазах у всего лагеря, — Маэдрос вновь с усилием поднял меч, стискивая зубы, и очертил им диагональную дугу. Простейший приём, доступный любому воину, от самого неопытного до мастера. Раньше он выполнял его тысячи и тысячи раз, но теперь клинок в его руках трясся и дёргался. Фингон вспомнил Альквалондэ… кузена, сражавшегося с яростной и устрашающей грацией… волосы его в темноте были чёрными, по клинку, доспеху, лицу, струилась кровь — и даже в этом он был прекрасен, подобный красоте мечей, выкованных его отцом. Теперь же его можно было сравнить с ребёнком, гоняющим листья палкой. — Терниль сказала, ты для такого уже достаточно здоров? — Ну, она же не запрещала, — Маэдрос опять нацепил личину бодрого настроя, и на этот раз Фингон был рад позволить ему это. — Сомневаюсь, что ей вообще приходило в голову, что тебе понадобятся такие запреты. Ты должен быть в постели. — Враг не будет ждать, пока я окрепну. Диненет вполне внятно донесла эту мысль. Это трудно, — Маэдрос продолжил движение, позволив острию меча уткнуться в землю, и тяжело оперся на рукоять. — Пока мне ничего не даётся, всю выносливость я потерял. Моё тело разбалансировано, инстинкты меня не слушаются. Научиться всему заново — это вызов! — Но Маэдрос не казался таким уж напуганным перспективой — когда это сын Феанора уклонялся от вызова? — Я могу с тобой упражняться, так часто, как только захочешь, — предложил Фингон. — Где ты нашёл этот меч? — добавил он с наигранной непринуждённостью. — Не волнуйся, я не собираюсь на него падать, уж не настолько я слаб, — Маэдрос ухмыльнулся своим словам, будто давней шутке, известной им обоим. Фингон скрыл внезапно охватившую его дурноту и выдавил ответную улыбку: — Ты так же ужасен, как Тургон! Отложи его. Мой отец созывает совет. Маэдрос прошёлся, не то чтобы совсем твёрдо, к месту, где к шатру были прислонены ножны, и развернулся оттуда к Фингону, с обнажённым клинком в руках. — А поднять его легче, чем опустить, — с самоиронией признал он. — Подумать только, уж вот этому уроку мне давно следовало научиться! — После минутной неловкой возни, вдвойне затруднённой перевязью, сковывавшей его правую руку, ему, наконец, удалось, придавив правым предплечьем ножны, запихать туда меч. — Тогда пошли? — Как бы там ни было, ты пока ещё король. И не можешь идти на совет босиком. Маэдрос повозил босыми ногами в грязи. — О, я и забыл. Как странно! Столько лет обуви не носил! — У тебя хорошие товарищи по несчастью! После Льдов малышка Идриль обожает везде плясать босиком. И постоянно тащит грязь в постель, что хоть как-то отвлекает Тургона. — Она, должно быть, выросла с тех пор, как я видел её в последний раз. Как и Келебримбор. — Его я не видел, но если он вырос хоть вполовину от того, как Идриль, у тебя будет соперник в борьбе за твоё прозвище! Ты сможешь повидаться с ней после совета, если захочешь. Она смастерила макет лагеря, и он всё больше и больше с каждым разом, как я его вижу. И она обожает показывать его тем, кто ещё не видел. — Не думаю, что это было бы мудро. — Может, и нет… — они медленно шли, остановившись у шатра Фингона, чтобы разжиться обувью и плащом — укрыть Маэдроса от холода и спрятать его одежду не по размеру. — Мы, конечно, подберём что-то более подходящее, — Фингон протянул ему плащ, тёмно-зелёный, этот цвет никогда ему лично не нравился, но кузену всегда шёл. — Просто некогда было, да и пока у нас ещё нет возможности ткать, так что нужно… Маэдрос махнул обрубком правой руки, призывая Фингона умолкнуть. — Да не глупи, ты и так сделал более чем достаточно. Даже слишком много, по правде говоря. Я всё жду, когда же он придёт и всё у меня отнимет… Мне разрешено есть, носить одежду, общаться или быть одному, когда мне хочется… это кажется настолько неправдоподобным! Две ночи назад я сидел в умывальне и целый час плакал — только потому, что мне теперь позволено быть чистым! — Ты… плакал? — Фингон никак не ожидал услышать такое откровенное признание. — Смешно, да? Но ты же просишь, чтоб я был честным! Спешу заверить: плакал я очень тихо, дабы не потревожить слуг. — Да ты же знаешь, что тебе никто ничего не запрещает!!! Ты вправе иметь всё это и даже больше!!! Попроси только… — Да знаю, знаю, всё это так катастрофически глупо, — Маэдрос встал, шаркая ногами в сапогах Фингона. — Ну, пошли, твой отец ждёт. *** Это был самый большой шатёр из переживших Переход, синее полотно его лишь слегка было побито непогодой, внутренний павильон, при необходимости, мог вместить пять десятков посетителей. И всё же в нём находились только отец, брат и сестра. Мебель была сработана уже тут, на берегах озера, где практичность возобладала над элегантностью. Единственным украшением служила резьба на кресле во главе стола, отцовском. Однако пока оно было свободно — для Маэдроса, а отец сел по правую его руку. И оба испытывали от этого неудобство. — Вина, племянник? — спросил Финголфин. Не «ваше величество»… но ради своего ли тщеславия или гордости Маэдроса, Фингон не знал. — Спасибо, — Маэдрос потянулся левой рукой к графину. Финголфин подхватил сосуд раньше и налил ему вина, долив сверху водой. Большим количеством воды, отметил Фингон: жидкость в кубке была скорее розовой, чем красной. — Твоё здоровье, — сказал Маэдрос с бледной улыбкой. — И твоё. Да будет его улучшение тебе сопутствовать и дальше! Знаю, не стоило мне поднимать тебя с больничной койки, но верю, ты можешь привнести своё уникальное видение в вопрос, который нам тут требуется обсудить. — Какая тактичная формулировка! Я был свидетелем нападения на прошлой неделе, хотя, полагаю, Аредель из нас троих мыслила яснее всего. Если бы не она, и я, и Фингон были бы уже мертвы. Аредель, сидевшая по левую руку отца, кивнула в знак благодарности, но не улыбнулась и гордости не выказала. — Рада, что мой поступок спас брата и тебя, кузен, но меня очень огорчает, что я отняла жизнь у Диненет. — Мы тут не для того, чтобы обсуждать Диненет, а для того, чтобы говорить о тех, кто пришёл после неё. О других наших сородичах, искажённых Врагом, — Финголфин заседания очень любил, хотя Фингон насчёт отца не заблуждался: обычно советы заключались в том, что его советники грызлись пару часов подряд или больше, а затем он утверждал то решение, к какому пришёл сам, под прикрытием достижения соглашения. — Зачем вообще это обсуждать? — спросил Тургон. — Нашу оборону прорвать они не могут, тот мужчина прошлой ночью это доказал, и пока мы не обращаем на них внимания, опасности для нас они не представляют. — Мы не будем прятаться за стенами! — заявила Аредель. — Мы должны следовать за ними до места, откуда они приходят, и затем вернуть их обратно! Для лечения ли, для достойного погребения ли — это уж я оставлю на разрешение кому-нибудь помудрее, но оставлять их на растерзание безумию и голоду или делать добычей для наших союзников — просто чудовищно! Диненет когда-то была такой же женщиной, как и я! А теперь лучшее, что мы можем для неё сделать — похоронить её под именем, которое даже ей не принадлежит! — Уверен, нам всем её очень жаль, но это не отменит семи смертей от её руки! — парировал Тургон. — Пригревать ещё одну гадюку на своей груди — глупый, ненужный риск! — Теперь мы лучше понимаем эти риски! И будем бдительнее стеречь и не отвлекаться ни на какие ловушки! — Доводы твои слабы, и ты сама это видишь! Неужто так жаждешь ещё раз доказать свою ловкость? — Фингон! — воззвала Аредель к старшему брату. Она знала, как выигрывать такие битвы. — Я на стороне Аредель, — сказал тот. — Я верю, что этих эльфов можно спасти. Дурно с нашей стороны даже не попытаться. — Да уж, что ещё ты мог сказать! — воскликнул Тургон. — Но я должен защитить свою дочь — и я не собираюсь рисковать ею во имя твоих убеждений! — Племянник? Я хотел бы услышать твоё мнение, — отец кивнул Маэдросу. — Не думаю, что это тема для обсуждения. Они чудовища. Убивайте их, если должно, игнорируйте их, но в лагерь никого не впускайте. — Следуя этой логике, мы и тебя должны выставить! — непонятно было, шутит Тургон или нет. Сердце у Фингона сжалось, и он поспешно заговорил, лишь бы Маэдрос не поддакнул Тургону: — Прекратите это, все вы! Враг стремится нас разделить и рассорить, заставляя сомневаться друг в друге! Он боится нас… — Ты и вправду думаешь, что Мелькор боится вас? — перебил его Маэдрос, в голосе его звучало искреннее любопытство. — Моргот! — поправил его Тургон со странным триумфом в голосе. — Твой собственный отец его так назвал! Маэдрос поморщился. — Ему не нравится, когда его так называют, — и затем усмехнулся, слишком широко, так, что обнажились провалы на месте отсутствующих зубов. — Отлично. Значит, Моргот. Думаешь, вы напугали его своими трубами и красивыми знамёнами? Он придёт за нами опять, и вот когда он придёт… — Когда он придёт, мы загоним его обратно в его нору, как уже сделали! — ответствовала Аредель, высокая и гордая, дочь королей. — Ты говоришь, словно его раб!!! Сапог может казаться тяжёлым, когда его поставили на твою шею, но стоит посмотреть в лицо его владельцу как противник бесстрашный и свободный — увидишь, как быстро он рухнет оземь! — Молюсь, чтобы ты никогда не узнала, сколь сильно ты ошибаешься, — сказал на это Маэдрос с такой искренностью, что она умолкла. — Не это мы собрались обсуждать, — ровно выговорил Финголфин. — Наши военные стратегии могут подождать до другого раза. До того раза, подумал Фингон, когда отец станет королём не только в своих намерениях, но и во плоти. Когда дети Феанора и Финарфина будут подчиняться ему и создадут общий альянс. Возможно, вот почему Финрода и Галадриэль на этот совет не позвали. — Мы отправим послания нашим друзьям синдар, — продолжил отец. — Предупредим о случившемся. И проследим за мужчиной, которого видели тут прошлой ночью, но трогать его не будем. Тургон прав, наш народ достаточно уже столкнулся с трудностями, приветив слуг Врага в нашем лагере. Племянник, есть возражения? Лицо отца было нечитаемым, Тургон же пялился на Маэдроса с еле скрываемым отвращением. Аредель стиснула губы в тонкую ниточку. Глаза Маэдроса ярко вспыхнули и погасли. — Никаких, — он поднялся со своего места. — Всё это было сделано дурно! — сказал Фингон, когда Маэдрос вышел из шатра. Аредель тоже встала, со скрежетом отодвигая назад свой стул. — Служит он Врагу или нет — не имеет он права говорить так! Подумай о моральном духе… — А почему, как ты полагаешь, я пригласил только вас четверых? — спросил отец. — Он нездоров, и он сын моего брата… я не жду от него здравых суждений. Но вот у тебя, дочь моя, таких оправданий нет! Фингон разрывался между тем, чтобы кинуться вдогонку за кузеном, и тем, чтобы продолжить спор. — Отец, возвращаясь к вопросу! Если мы не будем действовать из сострадания, дай нам хотя бы действовать в наших собственных интересах! Знания, которые можно получить от пленников Моргота, могут дать нам… — Выбор сделан, — отрезал Финголфин. — Повинуйся своему отцу или своему государю, но ты должен исполнить свой долг. — Очень хорошо, — Фингон встал и поклонился. — Прошу меня простить. Я отправлюсь за моим королём. — Сперва я поговорю с тобой. Тургон, Аредель, спасибо за то, что поприсутствовали на совете. Несогласно бормоча, Тургон стиснул плечо Фингона, Аредель шепнула ему: «Я его найду для тебя», — и брат с сестрой оставили их с отцом наедине. — Фингон, с тобой всё хорошо? Боюсь, последние недели для тебя были очень трудны. — Трудны? После Затмения, Льдов, Альквалондэ мои представления о трудностях претерпели большие изменения. Всё хорошо, отец. — Рад это слышать, хотя, возможно, им придётся поменяться ещё раз. Приезжают его братья. Завтра. Я не мог больше это оттягивать. — Он не хочет их видеть, — Маэдрос не пояснял, почему, или, по крайней мере, назвал кучу причин, одна смехотворней другой. — Рано или поздно ему придётся. И лучше раньше, чем позже, а то с их подачи начнут ходить толки, что я захватил моего несчастного безумного племянника в заложники и вынудил его отказаться от права престолонаследия. Мы должны показать им, что он в здравом уме и принял решение по собственной воле — иначе они не примут его. — Он не безумен, но и не в здравом уме… Отец, это и правда была его собственная идея — отдать тебе корону? Если отец и был задет этим вопросом, то не показал виду. — Да. Сомневаюсь, что дело в политике, как он пытается это представить, но от этого решение это не перестало быть его собственным выбором. Если у него есть силы править как Верховный король, то и на подобное решение силы есть. Если нет — корона должна перейти к тому, кто на это способен. В любом случае, это к лучшему. Я знаю, ты очень любишь его, но… — Я понимаю. Пойду проверю приготовления к завтрашнему дню. — Как бы некрасиво всё ни обернулось, — предостерёг его отец, — постарайся удержать свой пылкий нрав в своих руках. — Обещаю, — наигранно беспечно заявил Фингон, — что первый удар будет не за мной.