Академия "Overwatch"

      Опустошающее НИЧЕГО, окружающее все твое тело. Опутывающее, склизкое, словно паутина, наполненная ее законными обитателями. Не можешь двигаться, не можешь дышать. Постепенно превращаешься в простой деликатес для апатичного паука под названием «безызвестность». Пока тот не перерастает в нечто более уродливое, чем ты можешь себе представить.       Итак, это называют «слабостью». Для нее это совершенно новое чувство, ранее невиданное. Хотя, сама девушка хотела так считать, внутри понимая, что не права. Но ведь так приятно иногда врать самому себе, не так ли?       Боишься пошевелить пальцем, хочешь, но не можешь. Тщетные попытки эволюционируют внутри твоей груди в полыхающую ярость, мгновенно гаснувшую от бессилия. Ты заложник своего тела, просто зритель с последнего ряда, наблюдающий за интересной и захватывающей игрой. Так ты думаешь.       Тебя начинает все устраивать, когда лишь задумываешься о том, чтобы так и остаться на скамейке запасных. Кажется, что все не так плохо, как на первый взгляд. Именно в этот краткий момент ты никогда больше не откроешь своих глаз. Зарастешь коркой и будешь словно мозоль на теле всех, кто тебя не бросит.       Но Окстон совсем не хотела ТАКОЙ жизни, если ее можно так назвать. Что для этого нужно сделать? Ха, хотя бы открыть глаза и подать голос, как заправская собака. Попроси кости, скули, брыкайся и звени цепью. Делай все, чтобы тебя услышали. Надейся на это.       Чувствуешь холодные пальцы на своей коже? Чувствуешь? Значит, не все потеряно. Можешь радоваться, все же, ты кому-то нужна, маленькая бегунья. — Кто… Кто здесь? — прохрипела лежавшая в белоснежной комнате с открытым окном Лена. Даже ветерок отдавал жаром, едва солнце выходило из-за немногочисленных заслонок-облаков. Она определенно не в Америке…       Ледяное касание повторилось. Тонкие и длинные пальцы, коснувшись ее щеки, хотели сжать тепло молодой англичанки. Мечтали забрать его себе и никому не отдавать. Но Амели отбросила эти эгоистичные попытки, чтобы просто выдавить из себя: — Могу позвать доктора, если ты плохо видишь, дура… — тонкая нить улыбки, появившаяся на губах студентки, окропилась сухостью и резью в животе. К удивлению, все ее органы были на месте. И даже, кажется, функционировали в полном объеме возложенных на них обязанностей.       Медленно, словно смакуя каждый сантиметр увиденного, Окстон нахмурилась. Пытаясь освободиться от плена небольшой мути в глазах, девушка преуспела.       Сейчас вся больничная палата, а это была именно она, предстала будто на ладони. Маленькой и миниатюрной, совсем как у нее самой, ладони. Пошевелив пальцами, Лена попыталась подняться в кровати, но сильная хватка Лакруа спустила ее с небес на простынь, молчаливо веля успокоиться. — Отстань, мне еще смотреть, как побеждают наши… — пытаясь отмахнуться, англичанка заметила небольшой серебряный скол в уголках глаз своей подруги. Натужно ухмыльнувшись, англичанка спросила: — Ты что, плакала? — сдув нависшую челку, француженка не ответила. Усевшись на край ее койки, девушка чуть подвинула длинные и затекшие от бега ноги. Смотря в мутное стекло открытого окна, Амели сказала: — Все очень сильно переволновались, когда ты упала. Хоть что-нибудь помнишь?       Задумавшись, бегунья старалась воспроизвести в своей голове события последнего, что могла вспомнить. Но на ум приходила только нечеткая картинка обволакивающей черной ткани. Кажется, где-то на задворках сознания вставили не тот диск… — На Вечере Встречи ты была в очень красивом платье. Прости, что говорю это только сейчас… — не успев улыбнуться, студентка поежилась. Лакруа, стиснув кулак, повернулась наконец к ней: — Не смешно! Ответь на вопрос, черт тебя дери, — закрывая глаза, Окстон полностью испарилась в такой любезной подушке. Предоставила ей время подумать? Спасибо, верная тряпка, набитая пухом. — Сигнальный пистолет. Все кричат, естественно для меня. Болеют… Потом мне стало дурно и я… Упала, да? Боже, какая драма, — коснувшись груди лишь по болезненной привычке, Лена вновь попыталась встать. Протянутые руки, походя на паучьи лапы, были сметены потоком неконтролируемой паники, родившейся в крохотной пациентке. — Что такое? Успокойся! — лоб англичанки, проборождённый словно из пулеметной очереди, покрылся потом. Карие глаза, судорожно не находя конкретной цели, взвелись курком к потолку. Там их поприветствовала только старая краска да неработающая лампа-вентилятор.        Нет, если она оставила ЕГО на стадионе, то почти со стопроцентной вероятностью все это — просто сон. Игры разума, из которой она всегда выйдет проигравшей. Чувствует злобную шутку как увесистую оплеуху… Из-за такой мелочи, как единственная цифра в расчетах. — Моя сумка… Моя сумка с вещами. Я оставила ее в раздевалке! Нужно… — ноги, вновь подкашиваясь от слабости, затряслись, боясь провала сквозь пол. Только не снова, только бы не пережить этот кошмар снова!       Амели, в глазах которой загорелся могильный огонек, нахмурилась, касаясь ее плеча: — Успокойся. Дыши. Я сказала тебе дышать. Чем эта сумка так важна? — Лена, повернувшись к соседке, помотала головой. Нельзя рассказывать, даже ей. Теперь вся ее жизнь — череда недосказанности, украшенная вишенкой в виде нескончаемой лжи. Неужели даже намекнуть нельзя… — Там очень важный талисман, который мне подарили родители. Когда я уезжала из Лондона… Понимаешь? — слыша ее сбивающийся голос, норовивший выдать неискренность хозяйки, француженка хмыкнула. Настолько фальшиво, насколько смогла. — Если тебе станет от этого легче, то Райнхардт сейчас сидит с твоей сумкой в коридоре, — сжав больное ребро, под которым сердце готово было расплавиться от страха, Окстон удивленно спросила: — Тренер тоже здесь? Как же Фестиваль? Только не говори, что его отменили из-за меня! Не молчи, Амели! — мощным толчком она уронила ее в кровать, сжав две маленькие ладони в свою руку. Длинные волосы, свесившись из-за шеи и макушки, защекотали ноздри англичанки. Даже не пытаясь вырваться из этого мертвого захвата, Лена ждала голоса девушки. Благо, она не заставила ее ждать… — Слишком много думаешь о других, малявка. Не кажется, что это остается уделом Циглер? — отвернувшись в сторону небольшой тумбочки, нависшей непреодолимой стеной, Лена прошептала: — Ты не ответила на вопрос… — затихнув на пару мгновений, Лакруа словно изучала свою жертву, так неаккуратно и глупо попавшую в силки. Сейчас этот острый подбородок чуть трясся, будто готовый расплакаться. Как же давно она не видела чужих эмоций ТАК близко. Иногда и правда начинаешь забывать, какого это…       Опустившись еще ближе, француженка ощущала на своей каменной коже горячее и сбивающееся дыхание Окстон. Пытаешься понять, как относиться к этому движению с ее стороны. Никто никого не винит. Они и правда притягивались друг к другу все ближе.       Каждый вечер, когда англичанка ложилась на соседнюю кровать, сама Амели улыбалась. Чувство раздвоенности боролось с ее внутренними демонами, вторившими лишь одно слово. Но, для этого пока слишком рано. — Амели… — сглотнув слюну, студентка отвлекла внимание от своего лица мимолетным волнением горла. Облизнув синеватые губы, бледная Лакруа вздохнула. Напыщенно, пытаясь вновь вернуть себе статус недотроги. Как это было всего полгода назад… Что эта Академия делает с ней? Не нужно забываться. — Фестиваль продолжается. Если тебя это успокоит, то Ангела уже была здесь. Но, с твоего позволения, я отправила ее назад. Все-таки, ее Шимада там еще выступать скоро. Ну или ее с Сатьей дос Сантосу… — Они пока оба не ее, — оставаясь в кровати, ответила англичанка, боясь пошевелиться. Почему эта соседка так пугает ее? Почему не боится нарушать личного пространства? Не думает о том, какого будет ей самой?       И почему, черт возьми, ей это так нравится? — Не важно. Ты сама понимаешь, что твой бывший и подруга будут вместе. Все это видят, кроме, собственно, них самих. Идиоты, — вставая с насиженного места, высокая девушка потянулась. Горячий ветер, даже не пытаясь оставить хоть какой-нибудь след на ее бледнеющей коже, приуныл. Кажется, что даже гул автомобилей стих, повинуясь скрытой агрессии Лакруа. — Возвращаешься на стадион? — спросила оцепеневшая Лена. Сейчас нельзя подавать виду, но как было тяжело хотя бы пошевелить пальцем. Эта особа за долю секунды выпила из нее все соки…       Замахнувшись распущенными волосами, словно море чернил снизошло на волнорез, Амели повернулась к ней. Улыбаясь, так ядовито, что без касания вводя в ступор, произнесла: — Не надейся. Я останусь здесь, пока тебе не станет лучше. Ну или пока кто-то не посмеет меня выгнать, — усмехнувшись, англичанка подала признаки жизни: — Тебя это остановит? — открывая скрипучую дверцу, втиснувшуюся в черепную коробку противным звуком, Лакруа повела подбородком: — Сама знаешь, — оставив после себя только холодное присутствие, девушка исчезла в хороводе тел, показавшихся в дверном проеме.       Наконец выдохнув, Окстон попыталась уснуть, но… Как это обычно бывает, справедливый и заслуженный отдых прервала суровая реальность. Может, хоть на секунду отстанешь от нее? Видимо, в другой жизни. — Не помешаю? — пробасил гигант, полностью соответствуя своему баритону. Седая голова, показавшись в проходе, скрывала мощное исполинское тело. Кажется, нужно впустить и все остальное, правда? — Тренер! Заходите, конечно… — тот, кивнув, протиснулся между двумя поющими дверьми. Мгновенно заполнив всю палату одной своей фигурой, Вильгельм кашлянул в кулак. Хоть это было и сложно, девушка тут же заметила в его сжатом кулаки лямку от ее сумки. Чуть переведя взгляд, обнаружила и остальное. Как он догадался…       Переминаясь с ноги на ногу, Старик норовил сломать оставшийся целый кафель своими увесистыми стопами. Никто никогда не задавался этим вопросом, но… Где, мать его, он брал эти гигантские одежды? На двух с половиной метрового немца вряд ли можно было найти подходящий костюм в любом магазине… Отвлеклась, отвлеклась! — Я… Черт, не думал, что именно мне предстоит с тобой об этом говорить, малявка, но… Как твой Тренер, я… Ох. Ты помогай мне вести диалог, договорились? — недоуменно открывая рот, обрамленный ссохшимися от недостатка влаги, студентка спросила: — Эм-м-м… Тренер? — коснувшись огромного шрама на лице, Вильгельм пытался забыться о тех временах, когда за каждое слово нужно было сражаться. Война давно закончилась, чертов солдат. Пора уже принять себя и найти нужное внутри. — Хорошо. Начну с простого вопроса… Ты сама расскажешь правду о хроноускорителе или будем играть в «непонятки»? — едва услышав название самого главного ее страха, одновременно поддерживающего в ней жизнь, Окстон поежилась и оцепенела. Комок в горле, возвращаясь назад, захотел прихватить с собой и чувство тошноты, с чем справился довольно удачно.       Все тело вторило учащающемуся пульсу бывшего пилота, как только Райнхардт раскрыл небольшую молнию на сумке. Запах горелой ткани донесся до ноздрей еще быстрее, чем сияние — до глаз.       Стискивая зубы так сильно, что могла бы перемолоть грецкие орехи, Лена старалась не смотреть Тренеру в глаз. Сделать это было проблематично, учитывая то, что мужчина занимал всю палату.       Что сказать? Солгать? Правду? Но он не поверит, точно не поверит… Он ведь знает его точное название, дура! Он знает абсолютно все! Тогда нужно не юлить? Вдруг это проверка? Один из тех бесконечных тестов, что они проводили перед экспериментом? Что если он — один из них?! Все это — просто симуляция в ее нездоровой голове?! Что делать, что ЕЙ ДЕЛАТЬ?! — Я… — ладони, не переставая плясать, застыли в одно короткое мгновение. Хватило одного касания, одного прикосновения увесистой лапы на плечо, чтобы понять. Это было реально. Слишком реально, чтобы быть ложью.       Подняв заплывающие от слез глаза на Вильгельма, Окстон была на последнем рубеже своего внутреннего спокойствия. Прошлое никуда не денется от нее, как бы быстро она не бежала. Главное — выдержать каждый его подлый удар. Выставить защиту, через которую не пробьется даже танковый выстрел. — Не волнуйся, девочка. Кажется, ты не понимаешь одной простой вещи, — боясь сломать койку, Тренер ограничился наклоном корпуса. Нельзя было сказать, что это могло кого-нибудь успокоить, но… Эта седая борода, скрывающая множество ран, эта улыбка, вселяющая только надежду на что-то лучшее. Лицо того, кто сражался за ИХ будущее. Нельзя не услышать таких людей. — Какую? — прошептала девушка, учащенно выдыхая загустевший воздух из носа. Выдержать, еще чуть-чуть. Быть сильной, быть солдатом, хоть и бывшим… — Почти весь преподавательский состав Академии знает о твоем секрете. И знал еще до того, как ты прибыла из Лондона в Калифорнию. Прости, звездочка, но… Я не мог сказать тебе этого, — подняв голову, наполненную каштановыми волосами на своего Тренера, Окстон сжала внутренности одеяла. Так сильно, что затрещали кости. — Вы… Вы знали? — виновато кивнув, Вильгельм протер пот с морщинистого лица, пытаясь также сдержать эмоции. Кажется, что ему самому совсем был не по душе этот разговор. Но, кому-то придется отдуваться за всех. Пусть уж лучше это будет он, чем кто-либо другой. — Прости, прости… Мы хотели узнать, избавилась ли ты от негативного воздействия того… Путешествия. Я подумал, что да, но… Стал замечать, что ты постоянно носишь с собой сумку или не отдаляешься от нее на несколько сотен метров. Как раз до корпусов или обратно. Мы… Я, я лично сообщил об этом Директору. Джек… Ох. Джек больше всех пытался защитить тебя от всего этого, но, как видишь… Я не углядел и ты чуть не исчезла снова. Мелочь, прости меня, я… — весь вываленный поток информации, обрушившийся словно яростная лавина, чуть не пошатнул хлипкую стеклянную стенку душевного состояния Окстон. Еще чуть-чуть и… — Но… Я попала в Академию… Вы все это устроили, да? Ведь я не могла просто так попасть в нее! Я не такая умная, не такая талантливая! — горько усмехнувшись, Тренер пожал плечами: — Так уж вышло, что ты прошла все вступительные без нашей помощи. Не кори себя хотя бы в этом. Вини во всем нас… — сжимая переносицу, Лена играла скулами. Неосознанно, просто боролась с подступающим завтраком. Сейчас ей было важно узнать лишь одно. Самое главное, мелочь, но такую важную. Может, даже слишком. — Какое дело Моррисону до меня? — прохрипела сквозь зубы Лена, боясь услышать что-то страшное. Но, удача в этот раз была именно на ее стороне. Хотя бы сейчас, подлая ты стерва. Хотя бы сейчас…       Райнхардт, закрывая единственный целый глаз, вздохнул так протяжно, что волосы на макушке студентки колыхнулись. — Понимаешь… Он чувствует свою ответственность за тебя, потому что… Он… Постоянно винит себя в том, что не успел остановить эксперимент вовремя. Тот опыт, что не был согласован хоть как-то с ним или с нами. Бывшими членами «Overwatch».       Одинокая капля, окрасив одеяло в чуть более темный оттенок, передала привет следующей. Еще и еще. Целый каскад одиночек, падая вниз, сопровождался короткими вздохами и надрывным голосом Окстон. — Хочешь сказать, что… — Да. Тот человек, что вытащил тебя из временного потока, был… Директор Моррисон, — обнимая ревущую от неизвестного микса чувств девушку, Старик гладил ее по спине, надеясь, что этого не услышит сидящая в коридоре Лакруа.