Как я провела этим летом

Утром двадцать пятого июля Питер Руманчек проснулся человеком. Он был голым и в незнакомой комнате — но тут же вспомнил, что бывал здесь и раньше — в гостиной у Маршей. Он лежал на диване, и рядом никого не было. Судя по солнечным лучам, пробивавшимся из-за штор, было уже позднее утро. Где-то за окном стрекотали цикады. Питер поднялся и сел. Он хотел позвать Беверли или Боба, но спохватившись, решил сначала найти какую-нибудь одежду. Долго искать не пришлось: у окна, рядом с торшером на полу лежала картонная коробка, на которой черным маркером крупными буквами было написано «Питер». В ней цыган обнаружил свои вещи — джинсы и майку, рубашку, нижнее белье, обувь с носками и даже любимую кожаную куртку с бахромой, которую он стащил в прошлом году из одного магазинчика в Хемлок Гроув, когда приезжал навещать кузину. Похоже, Роберт принес все это из трейлера. Питер мысленно пообещал себе поблагодарить его за это. Впрочем, в квартире было так душно, что он надел лишь трусы и джинсы, и, шлепнув себя ладонями по голому животу, направился в ванную, чтобы умыться. Царившая вокруг тишина насторожила его. Вернувшись из ванной, Питер поочередно заглянул в каждую из комнат, чтобы еще раз убедиться, что хозяев нет дома. Раздумывая о том, что будет лучше — тихо улизнуть до их прихода или дождаться — Руманчек оказался на кухне. Его желудок громко заурчал (прошлой ночью волку удалось поживиться лишь парой полевых мышей). Поэтому Питер сразу подошел к холодильнику и открыл дверь. На нижней полке лежало двадцать две унции баранины, в мокрой и красной от крови бумажной обертке. Питер поставил металлическую сковороду на плиту и повернул ручку газа на максимум, вытащил мясо из бумаги. Подождал минуту, пока сковорода достаточно прогреется, прежде чем бросил в нее стейк. Он дал ему лишь несколько секунд обжариться и, схватив руками, перевернул. Затем выключил пламя, убрал сковороду и взял стейк в руки. Его поверхность стала коричневой, но изнутри сочился красный сок. Когда Питер откусил первый кусок, центр его оказался практически пурпурным. О, да!.. Цыган едва успевал жевать и глотать, прежде чем откусить новый кусок, и следующий. Сок стекал вниз по его рукам и подбородку и волосам его торса. Жадно держа мясо обеими руками, и отводя голову назад, чтобы было удобнее рвать его зубами, он заметил, что Беверли стоит у входа. Его поразил вид девушки. Бев была грязной с головы до ног, настолько, что он не мог понять, какого цвета ее комбинезон или полосы на футболке, а башмаки были почти полностью покрыты толстым слоем грязи. Мокрая челка липла ко лбу, и волосы казались темными вместо рыжих. На чумазых щеках выделялись вертикальные полоски чистой кожи — Питер понял, что это дорожки от слез. — Я не могу его найти, — едва произнеся это, Беверли снова заплакала. Питер замер, его лицо блестело, и кроваво-жирные струйки сбегали по его груди. Затем, движимый безымянным стимулом, он бросил стейк на пол, и, шагнув к девушке, крепко обнял ее. От Бев сильно несло канализацией, но Питер знал, что он и сам не больно-то чистый. — Шеф забрал его. Я… Я понятия не имею, куда его увезли, — плечи девушки содрогались от рыданий. Сочувственно поглаживая ее по спине, Руманчек, тем не менее, вовсе не был уверен, что хочет узнать, что случилось. Но он спросил об этом, потому что у него не было другого выхода — пожив несколько дней вместе с Беверли и ее братом, приняв их помощь, кров и еду, он сам загнал себя в ловушку. Пришлось побыть джентльменом: он усадил Бев на диван, принес ей стакан воды из кухни. Выпив воду, девушка тут же принялась рассказывать, и чем больше она говорила, тем сильнее Питера одолевало желание бросить все и уйти, не прощаясь. Уехать из этого чертового городишки. Немедленно!.. Но он не сдвинулся с места. Беверли винила себя в том, что произошло. У нее всегда были напряженные отношения с горожанами, но после обрушения Водонапорной башни девушке стало казаться, что враждебность жителей Дерри усилилась — скорее всего, это была просто порожденная чувством вины паранойя, но Бев старалась лишний раз не показываться в городе. Именно поэтому она не поехала в «Костелло» сама, а отправила в супермаркет Роберта, вручив ему отцовский велосипед, деньги и список покупок. Она уже делала так раньше, и Боб всегда возвращался вовремя. Но не в этот раз. Когда он не вернулся к ужину, Бев отправилась на поиски. Велосипед валялся на обочине в самом начале Нижней Главной улицы — Боб не доехал совсем немного. Продукты высыпались из корзинки, но остались нетронутыми. Жители соседних домов, обычно падкие заграбастать чужое добро, почему-то не посмели к ним прикоснуться. Беверли принялась стучать в двери и окна, расспрашивать соседей. Но никто ничего не видел, а некоторые даже не открыли. Так ничего и не выяснив, девушка вернулась домой, отвезла велосипед и покупки, затем долго, до позднего вечера ждала Роберта, сидя у телефона. Ближе к ночи Бев оделась потеплее и снова вышла искать кузена. На этот раз она сразу отправилась в дом на Нейболт-стрит, а после — в канализацию. Цыган слушал, не перебивая. Ему показалось странным, что Беверли не позвонила друзьям, а когда девушка упомянула старый дом и канализационный коллектор, брови Питера удивленно поползли вверх, и он открыл было рот, чтобы спросить, но сдержался. Она знает, кто он такой. Прекрасно знает. Чем бы он не являлся. За ночь девушка облазила почти всю канализацию Дерри. Пару раз она заплутала и один раз чуть не захлебнулась, когда внезапно нахлынувший поток сточных вод сбил ее с ног и затянул в какую-то узкую трубу… Но по ней вода быстро вынесла Бев наружу, буквально выплюнув ее в неглубокое озерцо, образовавшееся на Пустоши после обрушения Водонапорной башни. — Тогда я поняла, что это послание от него, — тихо проговорила Беверли. — Знак того, что я напрасно трачу время. Прежде, чем он успел себя одернуть, рот Питера произнес: — Как, черт побери, поток нечистот может быть знаком?.. Но потом прикусил язык, вспомнив дом номер двадцать девять на Нейболт-стрит. Тот жуткий старый дом, почти живой… в котором все подчинялось воле Боба. — Ладно, продолжай. Беверли поведала ему, что вернулась в город уже на рассвете. Усталая и подавленная, она брела домой, и решила срезать через Бэсси-парк, где ее заприметили Питер Гордон и его дружки, выпивавшие на скамейке. Питер выругался про себя. Он прекрасно знал, что этот моральный уродец, отпрыск богатых родителей, был способен на что угодно — возможно, даже на изнасилование. — Они ничего тебе не сделали? Беверли невесело усмехнулась. — Думаю, меня спасло вот это, — она коснулась рукой своей замызганной футболки. — Мало какой парень полезет к девушке, которая только что искупалась в дерьме! Так что Гордону пришлось ограничиться лишь оскорблениями. Как оказалось, от этой неприятной встречи была и польза: Беверли наконец-то узнала, что случилось с Робертом. Накануне почти целый день Гордон, Фэддон и их новый приятель, взятый на замену Лосю и такой же безмозглый, как почивший Стэдлер, выслеживали Грея, чтобы надавать ему по морде. Когда они наконец увидели его, едущего на велосипеде, Питер Гордон повернул ключ зажигания своего «камаро» и собрался жать на газ, чтобы рвануть наперерез велосипедисту, но шеф полиции опередил его. Ричард Бортон подъехал к Роберту на служебной машине со включенными мигалками. Бобу ничего не оставалось делать, как остановиться, и тогда Бортон по громкоговорителю приказал ему поднять руки вверх, затем лечь на землю, а потом вышел из машины и на глазах у всей улицы заковал Боба Грея в наручники, посадил его в машину и увез в участок. Гордон и команда прямо-таки ликовали. «Видно, шеф просек, что смерть Лося — это дело рук твоего ебанутого братца!.. Будешь носить ему передачи в Шоушенк до конца жизни. Ой, да не расстраивайся, мы с парнями будем рады тебя утешить — сразу, как только отмоешься!» Вспылив, Беверли врезала Гордону коленом по яйцам — прием, хорошо отработанный ею еще на Генри Бауэрсе. Питер вышел из строя, но пришлось убегать от его друзей. Они гнались за ней почти до самого полицейского управления. Влетев в участок, Бев сразу же стала требовать дать ей увидеться с кузеном. Грязная запыхавшаяся девушка, явно не в себе… но ее решительность и напор ошеломили дежурных, поэтому Беверли все-таки провели к камерам предварительного заключения. К сожалению, все они оказались пусты — за последние сутки никого не арестовывали, а шеф Бортон был на больничном. Бев поскандалила еще немного, но больше ничего не добилась. Она была вынуждена уйти, когда ей пригрозили, что арестуют за нарушение порядка, если она не перестанет обвинять полицию Дерри. — Значит, ты думаешь, что шеф местной полиции похитил твоего брата? — спросил Питер, когда девушка закончила свой рассказ. Не спрашивай!.. Ничего не спрашивай! — вопил его внутренний голос. — Просто вставай и уходи! — Да, — ответила Беверли. — Знаешь, ведь Боб его боялся! И она вспомнила уже известный Питеру случай на ярмарке (с которого и началась вражда с Гордоном), когда Роберт стушевался при виде шефа. — Беверли… Ответь мне, только честно: Роберт Грей на самом деле твой брат? Девушка колебалась лишь мгновение. — Нет. Мы не родственники. Он вообще… он… — Не человек? Бев неохотно кивнула. — Тогда забудь его, и всю эту историю. — Но… — Забудь, как можно скорее, — продолжал настаивать Питер. — Это для твоего же блага. Этот парень — воплощение тьмы. — Я не могу его бросить! — выпалила Беверли. — Не могу! Руманчек начал злиться. — Да пожалуйста! Если тебе так хочется связать свою жизнь с упырем… — Упырь?.. Это еще кто? — Что-то вроде вампира. Так Боб не упырь? — Он глэмор. Питер попросил ее повторить, не поверив своим ушам. Глэмор. Эйлак. Нет, быть такого не может! Но все говорило об обратном. — Он сам тебе сказал? — спросил цыган, и собственный голос показался ему охрипшим. — Сказал и показал. Он умеет читать мысли. И передавать свои. Питер тяжело вздохнул и потер руками виски, откинувшись на спинку дивана. — Я думал, это просто очередная легенда, сказка, которую мне рассказывал дед… Но, если все, что говорил Николай, правда… Лисичка, глэмор — это все равно что сам Дьявол! — Он не Дьявол! Он — пришелец из космоса, — Беверли принялась долго и путано объяснять, но Руманчек слушал ее вполуха. Может, причиной было его воспитание и образ жизни, а может, что другое, вот только в инопланетян ему было поверить гораздо труднее, чем в Дьявола. В конце концов Питер перебил ее: — Кем бы он не являлся, он сумеет за себя постоять. — Ты куда? — встрепенулась девушка, когда он поднялся с дивана и направился к черному входу. — Мне нужно догнать «Смоукис». — Уезжаешь?.. Так ты не поможешь мне его найти? Вот оно, началось. Питер заставил себя обернуться, посмотреть в чудесные голубые глаза Беверли — чистые и ясные на ее чумазом заплаканном лице. Но в них уже затаилась обида: дескать, как он может так говорить, ведь мы приютили его и кормили, защищали от копов и так далее. Но я не просил вас об этом. Цена дружбы с вами — мое человеческое лицо, и я не готов платить такую цену! Он молча покачал головой. — Питер, пожалуйста!.. — Забудь его, — повторил цыган, подняв с пола коробку со своими вещами. — Забудь и уезжай отсюда к чертовой матери. Это наилучший выход. Он сделал шаг вперед, и еще шаг, и уже хотел взяться за ручку двери, когда девушка вскочила с дивана и метнулась вперед, загораживая ему путь. — Беверли! — произнес он укоризной. — Не надо. Не усложняй… Я не могу. — Прошу тебя!.. Умоляю! — голос Беверли задрожал, а в глазах снова появились слезы. — Просто выследи его, вынюхай, найди, где его держат!.. Все остальное я сделаю сама. — Нет. Глубокий вздох сорвался с губ девушки — как показалось Питеру, с таким звуком обычно сдувается проколотый воздушный шарик. В следующий миг Беверли упала перед ним на колени.

***

Роберт долго не оборачивался, уже зная, что увидит: опираясь локтями на открытую дверь своего автомобиля, шеф полиции Бортон направлял на него служебное оружие. — Руки вверх! Боб выпустил велосипед — тот ударился об асфальт, его звонок жалобно тренькнул, апельсины и яблоки вывалились из бумажного пакета и покатились по дороге. Связка подсолнухов осталась лежать в опрокинутой корзине. Еще минуту назад полные жизни цветы вмиг поникли и потускнели. Подняв руки, Грей медленно повернул голову и заглянул в дуло пистолета, наставленного на него. — На землю, живо! Шеф держал его на мушке, пока Боб ложился на живот. Когда нагретый солнцем асфальт прикоснулся к его коже, он почти обжег его, и он внезапно понял какой жаркий сегодня день, каким жарким было это лето. Шеф вышел вперед и грубо завел руки Роберта ему за спину, затем опустил колено между лопаток парня и достал пару наручников. — Роберт, мать твою, Грей, — прошипел Бортон, — у тебя есть право остаться выебанным, ты ебаный кусок преступного дерьма! Он начал вставать, перенеся весь вес на колено. Боб ахнул. — У тебя также есть право выебать самого себя, — продолжал шеф. — Если ты выберешь воспользоваться этим правом, твой зад будет выебан в зале суда. Роберт сказал ему, что он пожалеет об этом. — О чем?.. Об этом или… об этом? — шеф опустил кулак на почки Боба, и тот едва сдержался, чтобы не взвыть. Но эта боль была нежеланным отвлечением от боли в запястьях, куда впился металл наручников. Бортон поставил Грея на ноги и подтолкнул в сторону машины. Роберт заартачился у распахнутой задней двери, но шеф отвесил ему хорошего пинка, и Боб, скрючившись, неуклюже ввалился внутрь, на заднее сиденье. Усмехнувшись, Бортон тут же захлопнул дверь, сел за руль и рванул с места. Когда Роберту удалось сесть и оглядеться, он тут же понял, что его везут вовсе не в участок. Автомобиль шефа направлялся за город. Боб понятия не имел, куда они едут, но следующие двадцать минут пытался сделать так, чтобы они туда не доехали. Выглядело это следующим образом: внезапно поднялся сильный ветер и до этого абсолютно ясное небо вдруг заволокло тучами за считанные секунды. Сверкнула первая молния, за ней последовал раскат грома, заставивший Бортона вздрогнуть, а потом пошел дождь — сразу полил как из ведра. Выругавшись, шеф включил дворники, но, вопреки обыкновению, не сбросил скорость. Впрочем, ему все-таки пришлось жать на тормоза, когда вторая молния ударила в стоявшее на обочине дерево, и бело-синий электрический огонь развалил его основание на множество щепок. Дерево с оглушающим треском упало на дорогу прямо перед капотом автомобиля. От резкого торможения не пристегнутый ремнем безопасности Боб ударился лицом о спинку переднего сиденья, а Бортон, зараза, так и не остановился — шеф съехал с дороги в поле, и ему удалось обогнуть поваленный ствол дерева. Но Роберт не собирался сдаваться. Едва Бортон вырулил обратно на асфальт, как примерно в ста футах от машины он увидел девочку, стоявшую посреди дороги. Девочка-подросток в белом платье, с длинными светлыми косами — казалось, что ее фигурка светится за пеленой дождя (Боб постарался, чтобы шеф мог разглядеть ее как можно лучше). Чтобы продолжить путь, надо было проехать в дюйме от девочки… или сбить ее. Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришел… Ты же не переедешь свою первую любовь, верно? — Анна! — прошептал Бортон. Его голос и пальцы, сжимавшие руль, задрожали. Шеф убрал ногу с педали газа, и на какой-то миг Грей подумал, что он остановится. Но Бортон вдруг снова рванул вперед, с отчаянным криком он направил автомобиль прямо на девочку… и проехал сквозь нее, сквозь бесплотный призрак. Будь Роберт на данный момент Пеннивайзом, конечно же, дело бы этим не ограничилось — он мог организовать шефу стопроцентную иллюзию присутствия Анны Нелл. Бортон услышал бы детский крик, почувствовал, как тело девочки ударилось о капот автомобиля, затем должны были быть потоки крови и стоны умирающей… В обличье Боба Грея сил едва хватило на то, чтобы соорудить хилый мираж. Но шефа проняло: он заплакал. Через некоторое время (дождь уже прекратился) он остановил машину и некоторое время сидел за рулем, не оборачиваясь к Грею, продолжая глядеть на дорогу. — Отпусти меня, — предупредил Боб. — Будет только хуже. Бортон ничего не ответил. По-прежнему не поворачивая головы, он вытер слезы тыльной стороной ладони, потом зачем-то принялся рыться в бардачке. Вытянув шею, Роберт разглядел небольшой шприц с прикрытой колпачком иглой, запакованный в прозрачный полиэтиленовый пакетик. Это не понравилось Бобу, и, когда шеф вышел из машины и открыл заднюю дверь, парень забился в дальний угол салона. — Вылезай, сучонок! — осклабился Бортон. — Будет только хуже! Когда Боб не послушался, он обежал вокруг машины и открыл дверь с другой стороны. Грей снова попытался отползти, но шеф, зажав в одной руке шприц, другой рукой схватил его за лодыжку и вытянул наружу. Роберт сопротивлялся, лягался, но его руки по-прежнему были скованы за спиной, и оттого он проиграл шефу — Бортон изловчился и вонзил иглу ему в шею. — Вот так, — произнес шеф, вдавив поршень в цилиндр до упора. — Надо было сделать это сразу. Сначала Роберт почувствовал резкую боль в шее, куда ввели лекарство, и почти сразу же картинка перед глазами стала плыть — подействовал наркоз. Шеф стоял и смотрел на него сверху вниз, торжествуя. — Сладких снов, ублюдок, — прошептал Бортон, и поднявшаяся ниоткуда черная волна смыла весь мир Боба Грея.

***

Разумеется, Беверли задала этот вопрос — вопрос о том, чего ни в коем случае нельзя делать. — Разве ты не можешь снова превратиться в волка и пойти по следу? Питер вздохнул. — Если я обернусь против лунного цикла, да еще сразу после окончания полнолуния, мне никогда больше не стать человеком. Более того — это верный способ стать варгульфом. — Кто это? — Волк, с которым тебе уж точно не захочется встречаться. Варгульф питается исключительно человечиной. Думаю, вашему городку хватит одного монстра. — Пожалуй… Но как же мы найдем Роберта? — не унималась Бев. — Будь моя двоюродная сестра поблизости, я обратился бы к ней, — пробормотал Руманчек. — У Дестини особый дар — «третий глаз» или что-то вроде. Вообще-то у меня тоже есть такой дар. По крайней мере, так утверждает Ди. — Ты хочешь сказать, что ты ясновидящий? — Не веришь? — Я уже ничему не удивляюсь. — В общем, я мог бы попытаться… Ничего не обещаю — мой «третий глаз» работает не так хорошо, как у сестры… То есть, работает он далеко не всегда. — Пожалуйста, попробуй! — Ладно, — нехотя согласился цыган. — Для этого тебе придется выполнить два условия. Первое: мне нужна какая-нибудь вещь Боба. Даже не вещь, а… Прядь волос, например, или состриженный ноготь. Можно бинт или пластырь со следами крови. Девушку передернуло. — Что ты будешь с этим делать? — Боюсь, мне придется взять это в рот, — признался Питер. — Или даже проглотить. — Фу!.. — Все лучше, чем превращаться в варгульфа. Так у тебя есть что-нибудь подходящее? Беверли крепко задумалась, вспоминая. — Нет, — расстроенно пробормотала она через минуту. — Были бинты, были волосы, когда я его стригла. Но я все выбросила… Постой-ка! Девушка бросилась на кухню, и Питер последовал за ней. Он с удивлением наблюдал, как Бев открыла шкафчик под раковиной и стала там что-то искать. Через несколько мгновений она вытащила жестяную банку из-под кофе. Бев пришлось приложить усилия, чтобы ее открыть. Внутри нее оказалась баночка поменьше, стеклянная, но тоже с плотно завинченной крышкой. В ней что-то лежало. — Вот оно, — прошептала Беверли и протянула Питеру банку с таким видом, словно ее содержимое могло взорваться в любой момент. Цыган осторожно взял ее, поднес к лицу и нахмурился. Затем он решился легонько встряхнуть, ожидая, что лежавший внутри предмет зазвенит — он должен был издать звон, ведь это был небольшой, размером чуть меньше вишни бубенчик, красно-белый и круглый, похожий на леденец. Но бубенчик лишь пару раз звякнул, ударившись о стенки банки — похоже, внутри него ничего не было. — Совсем забыла про него, — сказала Бев. — Это единственная вещь с его костюма, которая осталась более-менее целой. Все остальное рассыпалось в труху, даже башмаки. Я нашла этот бубенец, когда делала уборку. Хотела выбросить, как все остальное, но подумала, что покажу друзьям как доказательство, что Пеннивайз действительно приходил ко мне… Потом Боб вернулся, и я обо всем забыла. — Откуда эта штука? — спросил Руманчек, пристально разглядывая бубенец. Безделушка выглядела очень старой — практически антиквариат. — Они были на рукавах его костюма — костюма клоуна, — и Беверли поведала невероятную историю о том, как она поцеловала чудовище — злого клоуна Пеннивайза, и он превратился в парня по имени Роберт Грей. — То есть, — подвел итог цыган. — Боб и есть этот клоун, и он же — неведомое существо с другой планеты, и он же — глэмор или эйлак… Ну у тебя и вкусы! — Ты будешь смеяться надо мной или все-таки поможешь? — строго спросила Бев, и Питер и впрямь ощутил, что ведет себя как полный придурок. Ох уж эти девчонки. Всегда знают, как на тебя надавить. — Я помогу. Если выполнишь еще одно условие. — Какое? — Сходи в душ и переоденься. Не хотел это говорить, но от тебя и впрямь воняет просто невыносимо!

***

Кто-то ударил его по щеке, еще раз и еще. Боб не хотел просыпаться, предчувствуя, что реальность не сулит ему ничего хорошего. Но затем на него вылили ведро холодной воды, и он пришел в себя с криком и дрожью. Первое, что он услышал — звон цепей. И тут же ощутил их, тяжелые стальные кандалы вокруг своих запястий и лодыжек. Он был прикован за руки и за ноги, распят между стенами большого бетонного цилиндра, который и являлся тем помещением, где он оказался. Вокруг царил полумрак, единственным источником света был электрический фонарь, стоявший на полу у ног шефа Бортона. Он освещал покрытые плесенью стены и людей, стоявших полукругом напротив пленника. Их было семеро, и Роберт знал их всех. Кроме шефа полиции здесь присутствовал мистер Кин, в аптеке у которого Боб два дня назад купил пачку презервативов, богатые горожане Мюллер и Боуи, Дэвид Гарденер, владелец магазина «Корабль обуви» (почему-то Боб только сейчас понял, какое идиотское у него название), старый библиотекарь Альберт Карсон и, конечно же, сам мэр Дерри — Чак Донахью, который в молодости был очень похож на Билла Денбро. Их семеро, и они боятся даже меньше, чем команда Денбро. Дело плохо. — Ну здравствуй, Пеннивайз, Танцующий клоун, — произнес мэр, сделав шаг вперед. — Не знаю, о чем вы, — ответил Боб, стуча зубами. — Только не надо прикидываться дурачком! — поморщился Донахью. — Мы прекрасно знаем, кто ты такой на самом деле. Тебя бы здесь не было, если бы мы сомневались. Он многозначительно посмотрел на Роберта, ожидая ответа, но тот предпочел промолчать. — И ты наверняка знаешь, почему находишься здесь, — продолжал мэр. — Последний месяц в городе происходят вещи, которые не нравятся совету. Очень не нравится. Сначала мы просто наблюдали за этим, но случай с Водонапорной башней заставил нас принять меры. Ты перешел границу дозволенного. Грей еле удержался, чтобы не рассмеяться. Границу дозволенного… Во как сказал! Не тебе решать, что мне дозволено, а что нет! — С чего вы решили, что это моих рук дело? — А чьих же еще, ты, ебаный повелитель дерьмостоков? — вмешался Бортон, но мэр сделал ему знак замолчать. — Вчера я поставил свою подпись на решении о восстановлении Водонапорной башни в первоначальном виде, — сказал Донахью. — Городу это обойдется в несколько миллионов долларов, но члены совета единолично проголосовали «за». Все-таки это одна из главных достопримечательностей Дерри. Естественно, никто из присутствующих не хочет, чтобы несчастье с башней повторилось. — Если оно повторится, я бы советовал подать в суд на строительную компанию, а не винить во всем бедного Пеннивайза, — ухмыльнулся Боб. — Именно так следует поступать взрослым. — Мы не просто взрослые, мы те, кто держит тебя за яйца… или что там у тебя вместо них! — снова послышался голос шефа. — Не верю, что ты позабыл, но позволь напомнить, — холодно произнес мэр. — Ты живешь здесь с начала времен, и тебе все сходило с рук — потому что Дерри процветал. Но в 1908-м, взорвав завод Китчнера, ты перешел черту (совсем как сейчас с башней). Мужчины из семейств Мюллер и Боуи спустились в твой колодец и едва не порубили тебя на куски. Ты сумел с ними договориться, когда пообещал не трогать их детей — до скончания времен. И ты держал слово, потому что с тех пор в их семьях не пострадал ни один ребенок. — Мою Салли чуть не убило какой-то древней шестеренкой, которую вынесло из унитаза обратным потоком! — воскликнул до этого молчавший Росс Мюллер. — Когда в «Костелло» прорвало трубы, дерьмо и вода летели с такой силой, что вышибали куски штукатурки на потолке!.. Это так ты держишь свое слово?! — Грета тоже там была, — добавил Норберт Кин. — Ты не должен был трогать этих девочек! — Они сами напросились, — ответил Грей. Когда возмущенные отцы стали осыпать его проклятиями, он отвернулся и демонстративно зевнул. — Мы хотим, чтобы все это прекратилось, — снова заговорил мэр. — Тебя не трогали, позволяли кормиться — теперь ты выполни свою часть договора. Отправляйся в свое подземелье и засыпай на двадцать семь лет. Вечеринка окончена. — Не так быстро, господин мэр, — снова осклабился Боб. — У меня здесь, наверху, еще есть незаконченные дела. — Я не дам тебе уничтожить город! — За город можете не беспокоиться. Разрушений больше не будет. — Я бы не стал ему верить, Чаки, — произнес Бортон. — Почему ты принял такой облик? — вдруг раздался хриплый старческий голос, и Боб первый раз за все это время невольно вздрогнул. Альберт Карсон говорил с трудом — он не говорил, а сипел, потому что уже два года сражался с раком горла, который со временем должен был свести его в могилу — но его всегда было слышно. Его всегда слушали. — Почему именно этот? Старый библиотекарь вышел вперед и направился прямо к Роберту. Он подошел вплотную — слишком близко, чтобы это считалось безопасным, но никто не стал его останавливать. Более того: Карсон поднял руку и коснулся щеки Грея, а когда тот попытался отстраниться, неожиданно крепко схватил его подбородок скрюченными артритом пальцами и развернул его лицо к себе. — Молод и красив, — прохрипел Карсон, пристально глядя на губы Боба (тот подумал, что, если старик положит на них палец, он его откусит). — Но твое лицо все же лицо Пеннивайза, монстра из Дерри. Это… занятно. — Я принимаю любой облик, какой захочу, — ответил Грей. — Тогда почему бы тебе не превратиться прямо сейчас? Смени обличье, и мы тебя отпустим, — Боб не ответил, и глаза библиотекаря блеснули стариковской проницательностью. — Тебе что-то мешает? Ты не можешь?.. Или не хочешь? — Ты серьезно думаешь, что я тебе отвечу, старый пердун? — рассмеялся Роберт. — Не твое собачье дело! Карсон улыбнулся: выражение добродушия на его лице пугало. Выглядел он, как стервятник, радостно охраняющий только что убитую зверушку в ожидании, когда тушка дойдет до нужной степени разложения, чтобы обед получился наиболее вкусным. — Что ж, хорошо, — прошептал библиотекарь. Его пальцы снова погладили лицо Грея. — Думаю, ты знаешь, как много для меня значишь. Я собирал рассказы о тебе с самого детства — с самой первой нашей встречи два цикла назад, которая чуть не закончилась моей гибелью. Мне было очень страшно, хотя и любопытно. А сейчас, когда смерть уже давно дышит мне в затылок, страх ушел, остался лишь интерес. Так что для меня твое упрямство — подарок судьбы. Если ты здесь задержишься, у меня будет возможность изучить тебя вживую. Познать тебя. Он наконец-то отступил назад, и мэр снова заговорил: — В какой-то степени мы все рады, что ты здесь остаешься. Особенно мой друг Ричард, — в свете фонаря Боб разглядел хищную усмешку шефа. — Эту ночь ты проведешь под его присмотром, а мы отправимся по домам. Думаю, утром ты будешь более сговорчив. С этими словами Донахью подошел к стене, ухватился рукой за одну из железных скоб, торчавших оттуда и образующих подобие лестницы, и стал подниматься наверх. Остальные поспешно последовали за ним, подталкивая и поддерживая друг друга. Все, кроме шефа Бортона. — Ты даже не представляешь, как я рад, — почти пропел он, обойдя вокруг Боба. — Как давно я ждал этого момента!.. Он поднял фонарь с пола и посветил им вокруг. — Взгляни на это место. Как думаешь, что это? — Старый водосборник? — как можно более равнодушно ответил Роберт. Его конечности уже затекли и начали болеть. — Заброшенная насосная станция. Одна из тех, что местные дети называют «шахтами морлоков». Я нашел ее, когда мне было шестнадцать. Привел сюда Чаки, и вместе с ним мы откачали воду, подняли наверх и отвезли на свалку старый сломанный насос. Потом я натолкал камней в раструб подводящей трубы и залил его цементом. Я сделал эту станцию герметичной. Знаешь, для чего?.. Чтобы ты не мог ускользнуть. Я построил для тебя клетку. Шеф указал на что-то за спиной Боба, и тому пришлось обернуться. Там действительно стояла клетка, сделанная из толстых металлических реек, плотно прикрученных к друг другу болтами и сваренных вместе. Верхняя и две боковые решетки крепились прямо к бетонной стене бывшей насосной станции. Клетка была достаточно большой, чтобы взрослый человек мог стоять в ней в полный рост, а вот лежать внутри нее было невозможно — только сидеть, привалившись спиной к одной из стен. — Я собирал ее несколько лет. До тех пор, пока не уехал учиться в Бостон, в полицейскую академию, — продолжал шеф. — Чак помогал мне поначалу, потом перестал — сказал, что это бесполезно: такая клетка удержит человека, но не чудовище вроде Пеннивайза. Однако, теперь передо мной человек. — Я не человек! — огрызнулся Боб. — Проверим. Бортон снова оказался прямо перед Робертом. Поставив фонарь на землю, шеф запустил руку в карман. Что-то щелкнуло, и в следующий миг перед носом Боба блеснуло лезвие раскладного ножа. Мужчина усмехнулся, заметив, что Грей попытался отпрянуть. — Ишь, зассал!.. А ведь я еще даже и не начал. Мужчина схватил ворот мокрой футболки Боба, надрезал его ножом и разорвал ткань надвое, потом точно так же распорол рукава и сдернул с пленника лохмотья. — Вот ты какой, Роберт Грей, — руки Бортона прошлись по его обнаженному торсу, и Боб содрогнулся от отвращения. Шеф трогал его… Нет, не как извращенец. Безо всякого сексуального подтекста. Он рассматривал и ощупывал его, как хозяин изучает только что купленную скотину, какое-то опасное, но все же нужное в хозяйстве животное, вроде сторожевого пса или быка. — Штаны я с тебя снимать не буду — до тех пор, пока мы не перейдем к десерту. Поскольку ты ебешь ту рыжую девчонку, наверняка твои причиндалы работают как надо… Но гляньте, — Бортон усмехнулся, коснувшись пальцем капель застывшего парафина на животе Грея. — Похоже, это мисс Марш ебет тебя!.. Шлюха знает свое дело. — Она не шлюха! — выпалил Боб, и Бортон рассмеялся ему в лицо. Злость придала Грею сил, и его рот растянулся в зловещей клоунской усмешке.  — Она не шлюха, — повторил он голосом Пеннивайза. — Она дала только мне! Я сломал ей целку!.. А тебе, Дики, тебе за твои сорок два года обломилась хоть одна целочка?.. Нет? Ай-ай-ай, вот так непруха!.. Не везет тебе с женщинами! Даже Анна, когда умирала, думала только о Чаки, о том, что не успела с ним перепихнуться! С ним, а не с тобой!.. От этих слов лицо Бортона застыло и превратилось в трагическую маску, а в следующий миг его кулак с размаху врезался в челюсть Боба.

***

Питер подошел к раковине, открыл банку, запустил туда пальцы и выудил бубенец, затем поднес его под воду из крана. — «Вниз по трубе», — произнес он и, откинув назад голову, проглотил мокрую горошину. Беверли протянула ему стакан с водой, но цыган отрицательно мотнул головой. Быстрыми шагами он направился в гостиную, где уселся в единственное имевшееся в квартире кресло и жестом подозвал девушку. На журнальном столике лежал кожаный ремень и пояс от халата, тот самый, который Бев использовала во время ритуала Чудь. Когда цыган подал знак, Беверли обмотала ремнем правую руку Питера и привязала ее к подлокотнику кресла, затем поступила точно так же с левой, использовав пояс. — Привяжи покрепче, — попросил Руманчек. — Меня может начать качать… Когда я стану им, сразу задавай вопрос — у тебя будет мало времени. Сохраняй спокойствие, что бы ни случилось. Бев кивнула, полная решимости. Неожиданно Питер втянул в себя воздух, словно при резкой боли в животе. — Поспеши, — прошептал парень. — Эта штука двигается быстро. Сразу после этих слов его голова дернулась вперед и путы на запястьях туго натянулись. Питер оскалил зубы, словно превозмогая боль. Его дыхание стало хриплым и неустойчивым, спина выгнулась дугой, конечности напряглись. Он болезненно выдохнул через нос и стал ожесточенно дергаться в разные стороны; кресло качалось и тряслось, подпрыгивая на полу. Затем цыган обмяк, и выдох прокатился по комнате, вырвавшись из его носа. Его распущенные волосы упали вперед, и все, что могла видеть Беверли, были его губы со свисающей с них нитью слюны. Через мгновение Питер снова зашевелился, и девушка вздрогнула: что-то изменилось. Теперь он двигался как-то иначе, более резко. Не как Питер Руманчек. — Боб? — тихо позвала она. Цыган дернулся и поднял голову. Беверли чуть не вскрикнула, увидав ярко-желтые глаза Пеннивайза, глядящие на нее с лица Питера. Но, вспомнив совет цыгана, сумела взять себя в руки. — Боб, ты цел?.. Где ты? — Бе-вер-ли, — произнесло по слогам существо, сидящее в теле Руманчека. Голос его был скрипуч, а дыхание тяжелым. — Страх… Твой страх стал моим. — Роберт, скажи мне, куда он тебя увез? — взмолилась девушка. — Он зол. Очень зол… Он построил для меня клетку внутри заброшенной насосной станции… Но я лучше просижу в ней следующие двадцать семь лет, чем позволю тебе сюда войти! — Что это за место?.. Где эта станция? — продолжала допытываться Беверли, проигнорировав заявление Боба. — Я и сам не знаю. Где-то в Пустоши, — лицо, принадлежащее Питеру, вдруг сказалось от боли. — Ох!.. Здесь сухо, ее не затопило. Но не ходи!.. Он только того и ждет. Пусть Питер превратится в варгульфа и перегрызет ему глотку!.. А ты не ходи! Внезапно он дернулся и захрипел, кресло слегка покачнулось. — Больно… Как больно, — прошептал он, повесив голову. Когда он снова поднял ее и исподлобья посмотрел на Беверли, девушка в ужасе зажала себе рот рукой, чтобы не закричать. Глаза существа кровоточили — кровь стекала по щекам, словно обильные слезы, капала на грудь Питера и на его брюки. — Скажи… скажи Питеру, — проговорил Роберт, превозмогая боль. — Пусть не боится превращаться. Я вытащу его обратно. Клянусь!.. Сразу после этих слов Питера снова скрутило: он рыгнул раз, затем еще два, его голова опять упала вниз, и покрытый слизью бубенчик выскользнул изо рта и упал на пол. Придя в себя, цыган тут же попросил Беверли отвязать его. — Твои глаза… Они в порядке?.. Ты видишь? — спросила девушка. — Да. А что? Освободившейся рукой он тут же коснулся своей щеки и выругался, взглянув на окрасившееся красным пальцы. Когда Беверли отвязала его левую руку, Питер вскочил и опрометью бросился в ванную. Вернулся он оттуда уже чистый, без следов крови. Его глаза выглядели совершенно здоровыми, но сам Питер был бледен и хмур. — Надеюсь, ты узнала все, что хотела узнать. Потому что теперь я долго не решусь повторить этот фокус. Скорее всего, до конца жизни! Цыган поспешно натянул майку и рубашку, потом потянулся за курткой, лежавшей на диване, но внезапно обернулся и спросил: — Он велел тебе не ходить туда, верно? — Да. Ты тоже его слышал? — Со мной он поговорил отдельно — в моей голове, — Руманчек зябко повел плечами. — Это… Теперь я готов поверить, что он из космоса. Возможно, даже из другой Вселенной. Но его можно назвать и Дьяволом. Это будет абсолютная правда. — Он сказал, чтобы ты… — Нет! — перебил ее Питер. — Даже не думай! Вернуть варгульфу человеческий облик можно лишь отрезав ему голову — никак иначе!.. Я не собираюсь умирать ради Боба!.. Так что я уезжаю из Дерри — прямо сейчас. Возьму тебя с собой, если хочешь. Но я не потащусь в Пустошь спасать ебаного инопланетянина! — Ладно, — подумав, ответила Беверли. — Уезжай. — А ты? — Я пойду за ним. Руманчек всплеснул руками. — Лисичка, ну нельзя же быть такой глупой! Он сам сказал, чтобы ты туда не совалась! — Именно поэтому я пойду, — возразила Бев. — Он любит меня, теперь я это знаю. — Даже если так, — вздохнул Питер. — Тебе нельзя забывать, кто он такой. Особенно, если он сам позабыл.

***

— Доброе утро, дерьменыш! Как спалось?.. Ах да — никак! В этой клетке невозможно спать! — шеф радостно усмехнулся. — Вставай, к тебе гости. С этими словами он отпер дверь и выволок Боба наружу. Грей попытался сопротивляться, но в своем нынешнем состоянии был мало на что способен, жестоко избитый и просидевший всю ночь в тесной клетке. Казалось, в его теле не было ни одной мышцы, ни одной косточки, которая бы не болела. Он даже почувствовал минутное облегчение, когда Бортон снова подвесил его на цепях — по крайней мере, он наконец-то смог выпрямить спину. Но эта поза тоже не была удобной, и Боб знал, что скоро придет новая боль, в конечностях и суставах, которую он позабудет оттого, что шеф снова им займется. Роберт не сомневался, что его снова будут пытать. Он боялся этого, он ненавидел боль — но пока еще гордость была сильнее. Сделать то, что от него требуют, превратиться в Пеннивайза означало положить конец страданиям (и, может быть, даже отомстить своему мучителю), но это означало также и сдаться, признать себя собственностью Дерри и, что еще хуже, собственностью Городского совета. Люди будут знать, что его можно принудить, заставить, и будут делать это снова и снова. Он выберется из клетки, но навсегда потеряет свободу. В этот раз пришли двое, мэр и библиотекарь. Они были недолго: едва взглянув на Роберта, Донахью понял, что тот не дошел до кондиции — иными словами, еще не сломлен. Поэтому Чак, считавший себя убежденным противником насилия, поспешил уйти, чтобы не видеть, что его лучший друг делает с пленником. Мэр увел с собой и Карсона, который был совсем не прочь остаться: посмотреть, а то и поучаствовать — Грей слишком хорошо знал о вкусах главного библиотекаря, поэтому едва сдержал вздох облегчения, когда Донахью закрыл за стариком крышку люка. — Как он на тебя смотрел! — произнес Бортон. — Как на кусок мяса!.. Давно не видел старого стервятника таким бодрым. Видимо, его засохший стручок вдруг снова зашевелился. Как думаешь, хватит Карсону сил тебя оттрахать?.. Я думаю, хватит. Поиметь свой страх — разве не лучшее завершение жизни? Боб пожелал им отсосать друг другу, на что Бортон лишь ухмыльнулся. — Меня не интересуют парни, но я с удовольствием погляжу, как старикан выебет тебя, пока маленькая мисс Марш будет ублажать меня, стоя на коленях. Девчонке пора узнать, что настоящий мужик намного лучше, чем бесполое чудовище! — Я не вижу в этой комнате «настоящего мужика», — ответил Боб и тут же пожалел об этом. С его стороны было крайне неблагоразумно оскорблять своего палача. Но, с другой стороны, если кто-то собрался над тобой всласть поизмываться, его вряд ли что остановит. Пока шеф полиции резал его ножом и тушил об него сигареты (именно этим он занимался все то бесконечно долгое для Роберта утро), Грей то и дело вспоминал Эдди Коркорэна — двенадцатилетнего мальчика, одного из детей, убитых летом восемьдесят девятого. Отчим Эдди и его младшего брата Дорси, мистер Маклин, обращался с детьми ненамного лучше, чем шеф Бортон сейчас обращался с Бобом. Братья постоянно ходили в синяках, ожогах и шрамах. В любом другом городе это давно привлекло бы внимание социальных служб — но только не в Дерри. Даже когда отчим в припадке гнева до смерти забил молотком четырехлетнего Дорси, он не попал за решетку — по крайней мере, не сразу. Врачи Городской больницы Дерри, где ребенок умер, не приходя в сознание, указали причиной смерти мальчика «несчастный случай», хотя ежу было понятно, что многочисленные травмы Дорси не могли быть вызваны падением с лестницы. Впрочем, полиция Маклина все-таки допросила. Но Ричард Бортон обошелся с ним мягко — намного мягче, чем, когда он допрашивал тринадцатилетнюю девочку, случайно убившую пристававшего к ней отца. Маклина отпустили, потому что (он сам это понимал, и шеф полиции знал это тоже) дети Дерри — это разменная монета, пушечное мясо, волчья сыть. Одним больше, одним меньше. Так оно и оказалось: через несколько месяцев после гибели Дорси Пеннивайз добрался до его старшего брата. И теперь Роберт Грей вдруг вспомнил Эдди и подумал о том, что ему следует быть благодарным этому мальчику. Коркорэн в целом был не слишком умен, но он смог придумать достаточно эффективную методику избавления от боли, что-то вроде самогипноза. Последний раз Эдди применил ее, когда Оно начало его пожирать. Я и боль — мы отдельно. Эдди Коркорэн был мертв — мертвее не бывает. Его недоеденный труп уже три года гнил в канализации и почти превратился в скелет. Эдди уже не мог ничего хотеть, не мог попросить о чем-либо, но Боб решил, что, когда выберется отсюда — если выберется — исполнит его последнюю волю. Навестит его отчима, которого все-таки посадили в Шоушенкскую тюрьму, когда пропал его второй пасынок, навестит его в камере (или в квартире, потому что этим летом он прочел в газете, что Маклина собираются освободить досрочно) … и передаст привет от Эдди и Дорси.

***

«Вы покидаете Дерри» — гласила надпись на щите. И хорошо, что покидаю. Просто отлично. Потому что, как успел понять Питер Руманчек, этот город надо было не просто покинуть, а съебать отсюда к чертовой матери и больше никогда не возвращаться. Никогда. Ни под каким предлогом. А еще лучше — совсем сюда не приезжать. Ведь еще давным-давно Дестини предупреждала: «В этом городе тебя ждет беда». Проклятое место!.. Питер должен был радоваться. Он сидел за рулем своего автомобиля, к которому был прицеплен желтый трейлер — все его имущество. До следующего полнолуния было еще далеко, и его жизнь снова ему полностью принадлежала. Жизнь была прекрасна. Так почему же, миновав щит, он постепенно сбрасывал скорость, прижимаясь все ближе к обочине, а потом и вовсе ударил по тормозам и резко остановился?.. Боб, этот чертов засранец. Парень, который не парень, а неизвестно что. Единственный гаджо за всю его, Питера, жизнь, который мог бы назваться его другом. Который, не раздумывая, пришел ему на помощь и надеялся, что цыган ответит тем же. Беверли. Красивая и отчаянная. Влюбленная в другого. Девушка, которую Питер отправил в Пустошь, дав лишь старую рогатку, которую использовали во время представлений, да несколько металлических шариков от подшипников. Девушка, которую он отправил на верную и, скорее всего, мучительную смерть. — БЛЯДЬ, НУ Я ЖЕ НЕ СВОЛОЧЬ!.. — в отчаянии завопил Руманчек, хлопнув рукой по приборной панели. А потом, продолжая грязно ругаться, он завел машину и стал разворачивать ее обратно, в сторону города.