The Bonds of Family

Прошло две недели…       После той первой статейки, в которой досталось прилично и Кларк, и Лексе, словно открылся ящик Пандоры: голодные варвары — они же репортёры-недоучки, как их ласково называет Марисса — набросились на чету Гриффин-Колхун, словно шакалы на молодое нежное мясо недавно растерзанной львами газели. Статья за статьёй, репортаж за репортажем… Только ленивый, а таких не было, не оторвал свой лакомый кусок от надкусанного пирога. Журналисты днём и ночью дежурят у дома, не имея возможности проникнуть внутрь — члены внутренней службы безопасности хорошо знают свою работу. Но чем ближе день суда — дата и место проведения тоже были слиты в первой статье, из-за чего все близкие к чете Гриффин-Колхун предположили, что она действительно была заказная — тем с большим остервенением работают представители прессы, раздувая до размеров взрыва на Чернобыльской АЭС тему судебного разбирательства и сопряжëнного с ним секс-скандала. Люди Элайаса постарались выяснить, откуда всё-таки ноги выросли у той истории, но, видимо, кто-то достаточно умный и влиятельный стоял за этим, потому что они нашли лишь скудненькие ниточки, оборвавшиеся на том, что файлы с информацией были присланы одному журналисту за два дня до той роковой встречи в баре в жёлтом конверте с указаниями следить за Уэстбрук, что и было сделано. Там же и были данные о том, что у двух девушек тайный роман, причём мало убедительные, в отличие от фотографий, которые удалось сделать в «Мёртвом кролике». Что ни скажи, была между Колхун и Уэстбрук химия, от которой плавились экраны того, на чём просматривали их фото, и таяла бумага в руках, причём независимо от её качества. В общем, достоверных сведений о том, кто виноват, найдено не было, но Лекса твёрдо уверена, что это Кетсия, Серена и Кларк. — Хватит смотреть на неё волком, — тихо говорит Микаэла, периодически оглядываясь по сторонам, словно арбитр на игровом поле, старающийся вычислить нарушителя. — Она этого не заслуживает. Вопреки мнению подруги, Микаэла не считает, что Кларк состоит в сговоре против Лексы, хотя и её поведение в последнее время становится ещё подозрительнее: шантаж Евы, который она скрыла, истерика по поводу Серены, которую она якобы не знает, хотя подписана на неё в инстаграме, её «концерты» по несколько раз на дню, когда она обвиняла жену и её близкий круг в том, что они хотят отправить её за решётку, отобрать всё, что у неё есть. И по совокупности всего произошедшего Колхун-младшая настроена против неё, и спровоцировано это никем другим, как самой Гриффин. В отличие от Лексы, которая всё чаще и всё больше теряет контроль над собой, Микаэла осознаёт, что раздор внутри их маленькой «семьи» им сейчас совсем не нужен. — Я не могу смотреть по-другому на того, кто пытается… — Она пытается выжить. А ты сильно отклоняешься от своей задачи: заставить Кларк быть на твоей стороне. Даже если она и связана с Кетсией и Сереной, она может отвернуться от них, думая, что ты её любишь. У неё уже есть чувства к тебе. Только заставь её об этом вспомнить. — А может, её чувства на самом деле всего лишь искусная игра, а? Она хочет провести нас Микаэла. Я ей этого не позволю. — И не позволяй. Просто будь для неё супер-милой, поддерживающей женой. Она успокоится, и нам меньше проблем. Желая что-то возразить, но чтобы их не услышал один из охранников суда, остановившийся рядом с ними и оглядывающий с этой позиции зал в поисках возможных нарушителей порядка, Лекса наклоняется губами к самому уху Микаэлы, несколько приоткрывает их, но ничего не говорит, заметив на себе взгляд жены, которая одиноко сидит за столом для подсудимого. Сегодня определится судьба Гриффин на ближайшие месяцы, а то и год. И Кларк чувствует себя одинокой и потерянной. Здесь куча народу, но она мало с кем знакома лично и почти никто из них не стоит на её стороне. Видя, как Лекса и Микаэла что-то тихо обсуждают, Гриффин опять невольно думает, что они собираются продать её судебной системе, а все их подвижки, призванные защитить её от тюрьмы, — не больше чем картинка, за которой против неё плетётся вероломный заговор. «Где же Рейвен?..» Отвернувшись, Кларк с тоской смотрит на пустое кресло судьи. Кто сегодня её палач? Элайас как раз пошёл узнать это. Имя судьи в таких резонансных историях часто не сообщается до начала слушания, чтобы стороны не успели попытаться как-то повлиять на него. Увидев, что Гриффин больше не смотрит на них, Лекса наклоняется ещё ближе к Микаэле, словно опасаясь, что её все равно могут услышать, и шипит, точно змея: — Видела? Она точно заодно с нашими врагами. Всё высматривает и подслушивает, чтобы передать им. Иначе как ФБР удаётся быть на шаг, а то и больше впереди нас? Лазутчик, Микаэла. И я зуб даю, что он поселился в моей обители! Лекса и не планирует униматься. Ещё приблизившись, она продолжает делиться с подругой своими параноидальными мыслями насчëт заговоров, в которых замешана Кларк. И чем горячее ощущается дыхание на коже, тем сильнее напрягается Микаэла. Она настороженно оглядывается по сторонам. Кругом куча репортёров, и каждый из них не упустит момент сделать «острое» фото, напечатав не менее хлёсткую статейку под ним. И парочка уже голодно облизывается, глядя на Колхун и Мартин. Потому последняя незаметным движением отстраняет от себя подругу, шёпотом проговорив: — Не прижимайся. Ещё не хватало и мне оказаться втянутой в твой секс-скандал. — И ты туда же!.. — Я называю твоё фиаско с Сереной так, как это назвала пресса. И потом, ты сама положила палец ей в рот, так чего же теперь возмущаешься, что его откусили? — Ай, Микаэла… Ничего. Придёт время, и я сама что-нибудь откушу этой стерве. — Давай решать проблемы по мере их поступления. — Давай, — зло втянув носом воздух, Лекса ещё раз бросает сердитый взгляд на Кларк. — Надо было всё-таки столкнуть её в то ущелье. — О чём ты? — Неважно. Кларк нас подставила. — Не специально. Ей легко манипулировать. И ты это прекрасно знаешь. А та стена, что ты воздвигла между ней и собой, только мешает нам всем. Разрушь её. Проще будет идти по любому пути, если Кларк тебе вновь доверится. — Не надо объяснять мне, как отсталой. Я и так это знаю. — Знать мало. Своим поведением ты её отталкиваешь. Кларк не живёт по логике, она руководствуется чувствами. И если она не будет ощущать, что нужна тебе, то мы в заднице. Назло тебе всё, что угодно сделает. — Да? А я чувствую, что не верю её, якобы, святой невинности. Помяни моё слово, она в сговоре с Сереной и Кетсией. — Тебе стоит больше работать над признанием собственных ошибок. Нехорошо заниматься перекладыванием вины. Ты же не ребёнок, как твоя жена. Фыркнув, Лекса запрокидывает голову назад. Как они до этого дошли? Суд. И в кошмарном сне такого не приснится. Множество раз она и её подручные преступали закон, но никогда не находились так близко к тому, чтобы ощутить на себе тяжёлый меч правосудия. «Это твоя вина, Кларк!» Бросив гневный взгляд на жену, Лекса обращает всё своё внимание в экран телефона. Вернее, её интересуют сообщения. Марисса беспрестанно сообщает ей краткую сводку новостей — так Колхун пытается держать хоть какой-то контроль — и там пока ничего не… Хотя, нет. Один из новостных порталов пишет, что Серена Уэстбрук прибыла к зданию суда. Увидев это, Лекса делает выражение лица непроницаемым и оглядывает зал. И к своему неудовольствию она замечает хорошо знакомый профиль в коридоре. Серена даёт интервью какому-то репортёру. — Сучка, — вслух говорит Колхун. Повернув голову в сторону подруги, Микаэла с недоумевающим видом глядит на Лексу, ожидая объяснений. Но та лишь кивает в сторону сцены, развернувшейся в коридоре. — И пусть себе трепется, — отвечает Мартин, бросив в указанное направление быстрый взгляд. — Нельзя и дальше позволять всем говорить то, что им вздумается. Я считаю, что уже давно пора защищаться. — Разве ты не понимаешь, что сейчас любая попытка с нашей стороны ответить на всё, будет выглядеть, как оправдание? А нам этого совсем не нужно. Соберись, Лекса. Стиснув зубы, Колхун готовится возразить, но не успевает ничего произнести, замечая краем глаза шевеление сбоку от себя, и резко поворачивает голову на того, кто мешает ей вести дискуссию с подругой, подкравшись к ним до опасного близко. Этим кем-то оказывается Элайас. Напряжённо глядя вперёд, он не останавливается напротив Лексы и Микаэлы, а сразу садится за стол рядом с Кларк, небрежно бросив на него свой портфель. Его поведение заставляет напрячься всех троих. Особенно Кларк, у которой всё внутри начинает трястись с бешеной силой. Из-за этого она даже не решается спросить, почему Ландау в таком состоянии. Но вот он сам наконец берёт себя в руки и, развернувшись лицом ко всем троим, обводит их взглядом, произнеся убитым голосом: — Судья Пайк. По лицам Колхун и Мартин стремительно пробегает тень страха, но обе моментально справляются с этой эмоцией, выпуская наружу другие, заставляющие Кларк бояться сильнее, — досада и толика отчаяния. Особенно они проявляются у Лексы. Смотря в глаза жены, Гриффин почти шёпотом спрашивает: — Кто этот… судья Пайк?.. — Судья Пайк, — вместо Лексы отвечает Микаэла, заставив Кларк перевести взгляд на себя, — стал самым молодым федеральным судьёй в прошлом году. Ему тогда было тридцать два. Прямой, неподкупный судья. Выносит самые жёсткие приговоры. Особенно не щадит тех, у кого есть какая-либо власть или деньги. Работает без году неделя, а уже заслужил грозное прозвище «Молот». С обвиняемыми он поступает именно так: прихлопывает их своим огромным молотом. И это не эвфемизм. — Кажется, его отец планирует баллотироваться в губернаторы штата на будущий год, — произносит Лекса. — Компания уже развернула свою работу. Окружной прокурор Чарльз Пайк пользуется популярностью среди граждан. Несколько последних громких дел окончились справедливыми приговорами для виновных. — На компанию нужны деньги… — Это правда, нужны. Только вот деньги на ветер, если сын не прислушается к отцу, Лекса. А этот не прислушается. Уверенность в голосе подруги заставляет Колхун в который раз нахмуриться. Чем больше времени этого дня она проживает, тем сильнее растёт вероятность, что уже к двадцати семи годам ей потребуется не два и не три, а сразу дюжина уколов ботекса в разные области лица. По крайней мере, тогда ей даже не придётся напрягаться, чтобы спрятать свои эмоции. Или проявить их.       Минус того, чтобы приходить куда-то раньше положенного времени в том, что нужно ждать дольше обычного. Хотя, казалось бы, какая разница, где дожидаться начала? Лекса её не видит, но тем не менее вместе с Кларк она собралась и приехала в суд за час до заседания. На её глазах заполняется зал: приходят приставы, журналисты, просто зеваки, которых провели сюда знакомые работники суда. За двадцать минут до начала прибывает федеральный прокурор с помощниками, а ещё чуть позже появляется и Дана Лодж с напарниками. Агент ФБР бросает в сторону четы Колхун презрительный взгляд, и Лекса отвечает ей тем же. Что ж, карты сданы. Остаётся лишь узнать, у кого расклад выйдет лучше. — Прошу всех встать! — звучит среди тихого гула переговаривающихся «зрителей». — Заседает судья Лэндон Пайк. Наступает тишина, в которой слышны лишь шаги вошедшего судьи. Темнокожий мужчина с короткой стрижкой на кучерявых чёрных волосах, не глядя в зал, проходит на своё место. Его чёрная мантия угрожающе развевается на ходу, разделяя зал на двое: одних заставляет скукожиться от страха, а других — застыть на местах в немом восхищении. Совсем не много найдётся среди присутствующих здесь тех, кто не знает судью Пайка. Любимец журналистов, часто появляется в статьях криминальных хроник и не только, став в короткий срок достаточно заметной фигурой светской жизни Нью-Йорка. Ещё бы, ведь с его именем связаны крупные дела коррупционеров и политических преступников. Как темнокожий парень смог добиться таких успехов? Злые языки обязательно скажут, что ему помог не менее успешный «папочка», но это всё не иначе, как от зависти. Или они плохо знают Лэндона, потому что он никогда не прибегал ни к чьей помощи, добиваясь всего своим трудом. Будучи из числа лучших выпускников Гарварда, он начал свою юридическую карьеру в роли государственного адвоката, хотя отец и предлагал ему место в окружной прокуратуре. К концу первого года работы количество выигранных им дел составляло около девяносто пяти процентов. Причём он брался только за очень сложные случаи, перед которыми пасовали даже опытные адвокаты. За это коллеги за глаза обвиняли его в самомнении величиной с Эмпайр-Стейт-Билдинг и тщеславии. На самом деле, им всегда движила не слава и почести, а помощь простым беззащитным людям, у которых нет средств, чтобы нанять хорошего адвоката, способного вытащить их со скамьи подсудимых. У государственных защитников ограниченный бюджет, да и работают они порой командой из двух человек, когда в крупных фирмах на дело могут дать до трёх адвокатов (иной раз и больше, смотря кто клиент) и пять-шесть помощников. Разумеется, и стоят их услуги столько, что и без трусов можно остаться. Обострённое чувство справедливости, взрощенное в нём с малых лет детективными сериалами по типу «Инспектор Морс», не давало Лэндону оставлять людей в большой беде. Острый ум вдобавок со связями среди различных структур города, оставшихся со времён обучения, и — что греха таить? — знакомых ему с детства друзьями-приятелями отца позволяли находить нужную информацию для оправдания своих клиентов. На этой работе он больше тратил свои деньги, привлекая частных детективов и делая экспертизы, которые выходили за рамки бюджета учреждения государственной защиты, чем зарабатывал, ведь главным для него опять же были не богатство и слава, а чувство удовлетворения от того, что он кому-то помог. А потом его заметили. И когда освободилось место федерального судьи, занять его предложили Лэндону Пайку. Конечно, он согласился, хоть и было ощущение, что ради должности, престижнее и лучше оплачиваемой, оставляет тысячи людей практически один на один с жестокой судебной системой. Но в роли судьи у него было ещё больше возможностей добиться справедливости для тех, у кого практически не было шанса её получить. — Прошу всем садиться, — говорит Пайк-младший, осматривая зал. Какой проницательный взгляд… Будто он всё про всех знает, всё понимает. Чувствуя себя неуютно, Лекса наклоняется к Микаэле, собираясь поделиться своими эмоциями от происходящего, но придерживает их при себе, заметив странную улыбку на губах её подруги. И, пока прокурор оглашает суть обвинения, она тихонько спрашивает Микаэлу: — И по какому же поводу веселье? — Не знаю. Посмотрим. Взгляд Микаэлы устремлён на судью. Одному только богу известно, о чём она только думает сейчас. — Адвокат, — обращается Пайк к Ландау, привлекая к себе внимание всех, в то числе и Лексы, которая не планировала так легко отстать от подруги, — подсудимая признаёт свою вину в том, что ей инкриминируют? — Нет, ваша честь, — встав, мужчина продолжает. — Позвольте представиться, моё имя Элайас Ландау, и я хотел бы ходатайствовать о прекращении дела. У обвинения все доказательства косвенные. — Это потому, ваша честь, — вновь встаёт прокурор, — что кто-то убил одного из главных свидетелей по делу. Хотя, у нас есть его письменные подписанные показания… — …Которые я прошу исключить, ваша честь. Так как сам свидетель теперь на небесах, у защиты не будет возможности для перекрёстного допроса, а впоследствие и опровержения его показаний. — Если бы вы не убили этого свидетеля, сохранили бы все перечисленые вами «возможности»! — Прошу вас, — нарочито возмущённо восклицает Ландау, — это что, дополнение к обвинению? Смешно же, может, ещё грехи царя Ирода возведёте на плечи этой невинной женщины! Рука Элайаса театрально указывает на Кларк. Вот уж действительно вид у неё более чем невинный. Но «Молот» не покупается на дешёвые представления. — В этом нет необходимости, советник, — обращается он к Ландау. — Здесь, как видите, нет присяжных. Присядьте и послушайте, — адвокат и прокурор садятся на свои места, и Пайк-младший продолжает: — Я не позволяю превращать суд в цирковое представление. Что касается вашего прошения, мистер Ландау… Взгляд Лэндона не предвещает добра, из-за чего Кларк напрягается и вздрагивает, когда позади неё слышится довольно резкий шум, который не только заставляет всех обратить туда своё внимание, но и замолчать судью. И всё из-за Микаэлы, которая вроде бы что-то уронила на пол. — Прошу прощения, — говорит Мартин, привстав. — Я уронила это. И, продемонстрировав залу то, что явилось причиной шума, воспроизведённого ей, Микаэла мило улыбается, глядя на Пайка-младшего. А у того глаза в испуге распахиваются, когда он видит в руках Микаэлы пластиковый браслет, на котором закреплён кусочек ткани красного цвета с тремя чёрными полосами, идущими горизонтально, и двумя жёлтыми, пересекающими их под прямым углом. Ничего примечательного для большинства, даже больше, безвкусно и дико носить такое в их понимании. И только два человека в этом зале знают, что означает этот браслет: Микаэла и судья Пайк. Сотканный практически из одних добродетелей, Лэндон ощущает страх, что на свет выльется тайна, которую он охраняет уже давно, как зеницу ока. У «Молота» треснула ручка. — Мм… — неразборчиво бормочет судья, собираясь с мыслями. Он отводит взгляд, чтобы никто не заметил его заинтересованности, но всё возвращает его через короткие паузы. Ему хватает пары взглядов, чтобы понять тёмную связь девушки с браслетом и стороной обвинения. Для него это может быть опасно. Надо всё хорошенько обдумать. — Думаю, мы обязаны убедиться, что это дело действительно стоит траты средств налогоплательщиков. Задача предварительных слушаний заключается не только в том, чтобы определить меру пресечения для обвиняемого, но и выяснить, стоит ли вообще давать делу ход далее. Поэтому, думаю, мы встретимся послезавтра для детального обсуждения этого вопроса. Подготовьте данные и свидетелей, советники. Увидимся послезавтра. Стукнув молотком, Пайк-младший встаёт, не дав шанса прокурору возразить, и тот довольно громко матерится, когда судья скрывается за дверью, не подумав, что это окажется во всех новостных сводках дня. А Элайас, улыбаясь, ободряюще трепет Кларк по плечу. На этот раз им сопутствует удача, но неизвестно, как повернётся стрелка через пару дней. Поэтому необходимо напрячься в несколько раз сильнее. Так Элайас и говорит, перед тем как оставить троих девушек и Озана посреди коридора здания суда. Репортёры не оставляют их, и если в самом зале суда их периодически усмиряли приставы, то сейчас единственным буфером между толпой, жаждущей крови, и сенсационных фотографий остаётся лишь Озан. И он справляется со своей задачей максимально элегантно, боясь, что резкие выпады станут очередным поводом зацепить имена Кларк и Лексы для увеличения продажи тиража нового выпуска в очередной раз.       С другого выхода из зала суда тоже потихоньку идут люди. Бегло оглядывая толпу, Лекса узнаёт среди них Кетсию и Блейка-старшего. Последний неприятно оскаливается, увидев их с Кларк и Микаэлой. Этот жест ещё сильнее укрепляет в сознании Колхун-младшей, кто стоит за всеми проблемами в виде наезда ФБР и последовавшего за ним суда. — Идёмте, — командует Микаэла, легонько подталкивая обеих девушек в противоположную от репортёров сторону коридора. — Нечего стоять здесь на всеобщем обозрении, словно мы идиотки. Никто из её спутниц не спорит с ней, и они постепенно приближаются к остановившейся Кетсии, оставив далеко позади себя Озана. Блейк-старший очень быстро уходит, вероятно, спеша на какую-то деловую встречу или совещание. Казалось, уже все, кто должен был, покинули зал суда, но по какой-то причине оттуда всё ещё выходят люди. И Кетсия стоит посередине, мешая им пройти. По мере того, как девушки приближаются, нарастает злость Лексы. И хотя Микаэла, заметившая перемены в лице подруги, пытается удержать её от необдуманных действий, когда они оказываются совсем рядом с Кетсией, Гриффин и Мартин проходят мимо, а Колхун-младшая останавливается напротив. Они смотрят друг на друга, и кажется, будто каждая готова разорвать другую прямо в эту секунду, не стесняясь ни репортёров, ни приставов, ни судей — никого. В Кетсии произошли заметные изменения: стрижка под каре, доходящее до середины шеи и выкрашенное в насыщенный чёрный цвет, концы слегка вьются. И её глаза… если бы Кларк заглянула сейчас, то не увидела бы привычного цвета глаз. Теперь они шоколадно-карие. — Надо же, ты перестала носить цветные линзы, — говорит Лекса. — Мой настоящий цвет глаз больше подходит к новому цвету волос. Как вам с Кларк в суде? — Как утопленникам на дне Гудзона. — Но и они могут всплыть. Если только перерезать верёвку, привязанную к камню, который тянет их на дно, — от приторно-сладкого тона женщины Лексу передёргивает. Какого хрена вообще? — Ладно, мне уже пора, Александрия. И, развернувшись на сто восемьдесят градусов, женщина уходит. Несмотря на то, что она не сказала ничего напрямую, Лекса прекрасно понимает, что имелось в виду. Но что это на самом деле? Всего лишь игры разума, а значит, любой вывод, сделанный из пары фраз, может оказаться неверным. Права Микаэла… Нельзя позволять разделить их, даже если по плану Кетсии как раз только и нужно, чтобы они с Кларк держались вместе, и обе утонули в пучине скандального суда.       И на улице возле здания суда нет спасения от журналистов. Стоя у машины, Микаэла, Кларк и Рейвен ждут Лексу и Озана. Они задерживаются. Вот уже судья Пайк успевает одеться и покинуть здание, а их ещё нет. Поравнявшись с девушками, Лэндон обращает на них свой взор, встречаясь взглядом с Микаэлой. В его глазах читается страх и напряжение, а она спокойна. — Кларк, — внезапно говорит Мартин, — мне пора. Скажешь Лексе, что у меня дела? Я перезвоню ей… завтра. — Ооо, останешься на ночь у своего парня? — хитро улыбаясь, спрашивает Гриффин. — Читала в журнале о ваших отношениях с Беллами Блейком. — А могла бы узнать из первых уст. У нас было столько времени, чтобы поговорить об этом. Ладно, увидимся. — Пока. Попрощавшись, Микаэла идёт в сторону своей машины, а Кларк снова глядит на вход в здание суда, сгорая от ожидания. На улице прохладно, да и на неё продолжаются атаки журналистов, которых сдерживает наряд полицейских. Они здесь, чтобы обеспечить порядок, и достойно справляются со своей задачей. — Я же говорила тебе быть с ними осторожной, а ты, похоже, проигнорировала меня. — И что я должна делать, Рейвен? Вести себя так, словно мне кол в задницу вставили? — Вот, именно так ты себя и ведёшь! Улыбка до ушей, а они спят и видят, как переселить тебя из пентхауса на Манхэттене в коморку с решёткой на окне. Повезёт, если окно вообще будет. — Отстань, — отмахнувшись от неё, Кларк широко улыбается, когда видит спускающуюся по ступенькам жену. Они с Озаном о чём-то переговариваются, но замолкают на подходе к машине. — Ты долго. Как поговорила с Кетсией? — Как будто яду выпила. Садись. Указав на дверь, Лекса легонько толкает жену, явно намекая, что ей стоит поторопиться запрыгнуть в машину, но та игнорирует её. — В суде сегодня всё прошло хорошо. Правда же? — с надеждой в голосе спрашивает Кларк. — Правда?.. От её по-детски наивного взгляда Лексу мутит, но она справляется с этим чувством. Кивнув в знак согласия, Колхун вновь пытается усадить Гриффин в машину, и на этот раз успешно. Наконец они могут отправиться домой. И несмотря на палитру негативных эмоций, не так давно поселившихся в ней и разросшихся, как сорняк, после разговора с Кетсией, Лекса планирует кое-что приятное на вечер.       Оказавшись в пентхаусе, девушки разбредаются по разным комнатам: Кларк идёт наверх, намереваясь принять душ, а Лекса располагается в гостиной на диване. Последняя, не долго думая, связывается с Мариссой. Игнорируя её вопросы о суде, Колхун велит Голд составить ей компанию в прохождении игры. Давненько они уже не занимались ничем подобным, погружённые в работу и проблемы. Но сейчас Лекса ощущает резкую необходимость выпустить пар, и ей не приходит на ум способа лучше, чем пострелять людей в игре. И хотя Марисса сгорает от желания узнать подробности в довесок к тому, что прочитала в прессе, но не настаивает, с шумом надевая наушники. Подключив Голд к совместной игре в Far Cry 5, Лекса включается в миссию. По факту, она просто бежит вперёд, убивая кого ни попадя, пока Марисса пытается разобраться, куда им бежать. Но в игре не всё так устроено, чтобы просто стрелять и стрелять. В конце концов заканчиваются патроны, и тогда более-менее игра пошла… К вечеру, проигнорировав все приглашения Марты к обеду и ужину, Лекса наконец снимает наушники, возвращаясь в реальность. Ощущая себя опустошённой, она проходит в кухню, обнаружив, что Марты уже нет. Благо в холодильнике она находит несколько блюд. Надо лишь подогреть, и они вновь примут тот вид и вкус, как будто только что их приготовили. Под монотонное бурчание Аиды, которую Лекса неосмотрительно спросила, как включить микроволновку, разогревается яичная лазанья с говяжьим фаршем и томатами. К несчастью, искусственный интеллект ещё не настолько совершенен, чтобы понять самостоятельно, когда стоит остановить поток информации, поэтому Колхун вынуждена слушать подробный рассказ не только о том, как включить электроприбор, но и при каких параметрах стоит разогревать разную еду. Когда Аида заканчивает тему разогрева, переходя на разъяснение порядка приготовления пищи, девушка, предпринявшая неудачную попытку слинять от неё в столовую — искусственный разум последовала за ней и туда, намереваясь закончить монолог — резко вскрикивает: — Да заткнёшься ты уже сегодня или нет?! Вилка, которой орудует Лекса — иначе её действия никак не назвать — зло ударяется острыми кончиками о дно тарелки. Оценив обстановку, Аида декламирует: — Грубость не украшает, админ-Лекса. По статистике, вежливые люди с большим успехом заводят крепкие и полезные социальные связи. Это путь к вершине. Админ-Лекса будет там, когда научится вежливости. Могут помочь книги. По запросу в девяти поисковых системах в топе книга Алекса Мердока Гоу «Хорошая мораль и мягкие манеры: для школ и семей». Оптимальная стоимость — сайт powells.com отдаёт за тридцать три доллара и двадцать семь центов без доставки, что в ноль пятнадцать раз дешевле, чем на сторонних сайтах. Дата выхода книги: две тысячи пятнадцатый год девятое августа. Количество страниц: двести сорок восемь… Закатив глаза, Лекса продолжает есть. Без удовольствия. И полностью игнорирует Аиду, решив, что если начнёт думать о чём-то своём и сильно погрузится в эти мысли, то перестанет слышать звуки окружающей её реальности. Но это оказывается не так просто. Всё равно монотонное жужжание искусственного интеллекта пробивается в подсознание. Говорят, что поток информации бесконечен. Хорошо, что Аида пока не умеет строить сложные связи одной темы с другой и пока выдаёт лишь сухие факты, а когда всё, что касалось книги Алекса Мердока Гоу, изложено, просто замолкает. Её словно и вовсе нет. Ничто не напоминает в интерьере столовой о существовании Аиды. Обнаружив это, Лекса довольно, но сдержанно улыбается. Оставив посуду в мойке на кухне, она наконец поднимается наверх в спальню. Завидев Кларк на кровати, Колхун проходит мимо, даже не удостоив жену взглядом, в то время как та мгновенно поднимает голову. Скрывшаяся за дверью ванной комнаты Лекса больше не видна для Гриффин. Только слышен резкий звук воды, льющейся под сильным напором и потому так громко разбивающейся о дно раковины. Уткнувшись взглядом в альбом, Кларк продолжает дорисовывать, доводя работу до завершения. И она довольна результатом. Когда её жена выходит из ванной комнаты, Гриффин с нетерпеливостью ребёнка, жаждущего, чтобы его похвалили за сделанное, привлекает внимание к себе и показывает рисунок: — Правда, классно вышло?.. Ожидая одобрения, Кларк сильнее тянет руку, боясь, что Лексе плохо видны детали. Сев рядом с женой на кровать, Колхун берёт альбом в руки, скептично рассматривая нарисованное, а потом с разочарованным видом отдаёт его обратно, вставая и попутно произнося: — Так вот чем ты занималась в суде. Просто супер. И вообще, я думала, ты тут работаешь, а ты нет, оказывается. Вернувшись в ванную комнату, Лекса моментально возвращается с кремом, на ходу исхитряясь намазывать им руки и одновременно не пачкая шëлковый халатик, надетый поверх ночного пеньюара. Грустная от того, что её работу не оценили, Кларк печально вздыхает, откладывая альбом в сторону. Она работала какое-то время. И свидетельствует о том почти полностью разряженный планшет, лежащий рядом. Только вот она не робот, чтобы трудиться постоянно, а человек, которому периодически нужно делать перерывы, меняя сферу деятельности, или просто отдаваясь на волю старому доброму лежанию под любимую музыку в наушниках. Кларк удалось сегодня совместить одно с другим. — Я нервничала в суде… И под руки попался карандаш и бумага, а дальше ты видела. Разве плохо вышло? Почувствовав по голосу, что Кларк расстроена, Лекса, бросив крем на кровать, ползёт по ней на четвереньках к жене. Уткнувшись лбом в её, Колхун тихо, почти шёпотом, произносит: — Не знаю. Давай ещё раз посмотрим. Губы Лексы, кажется, будто совсем невесомо, скользят друг по другу, отчего у Гриффин пересыхает во рту. Она хочет поцеловать её, ощутить на языке привкус клубничной зубной пасты, но медлит. Их отношения с Колхун переживают странный период, когда вокруг повсюду тлеют пожары, взрываются мины времён Второй Мировой, кружатся в неистовом танце смерти ураганы, а в центре они, то целующиеся, то сражающиеся друг с другом, стравливаемые общими врагами с людьми и обстоятельствами. — Лекс… — срывается с губ Кларк. Не обратив на это внимания, Колхун берёт альбом и, садясь плечом к плечу с женой, более детально всматривается в рисунок. На листе бумаги изображена самая важная часть зала заседания: трибуна судьи вместе с ним. Удивительно точно с помощью одного лишь простого карандаша передан суровый взгляд Лэндона Пайка. Как живой, он смотрит сейчас на Лексу с листа бумаги. — Очень талантливо, Кларк, — резюмирует Колхун, хорошенько рассмотрев рисунок. — Да ничего особенного, — довольно улыбнувшись, девушка кладёт голову на плечо жене и продолжает: — Вообще, мне не очень нравится, как получаются работы, выполненные простым карандашом. Обычно я рисую восковыми, но у Элайаса был только такой. А ещё много разных ручек. Не предполагала, что у адвокатов в портфелях столько канцелярии. — Почему ты не стала художницей? Тебе же это нравится и выходит здорово. — И наукой мне тоже очень нравится заниматься, — тяжёлый вздох. — Наверное, если бы достаток моей семьи был высоким, я бы и стала художницей. Но, учитывая, что на моё обучение отдали почти все сбережения дедушки и мамы, я решила, что лучше потратить эти деньги на изучение естественных наук, а не на порчу бумаги своими каракулями. Редкий день, когда художники без финансовой поддержи становятся известными. Если у тебя нет денег, то ты должен вывернуться наизнанку, чтобы чего-то добиться в этой стране. По крайней мере, у биохимика больше возможностей найти работу, способную его прокормить. А потом меня глубоко затянуло, я продолжила обучение, мечтая создавать лекарства, которые… которые способны будут вылечить от заболеваний, считающихся неизлечимыми. — Как у твоего дедушки? Резко выпрямившись, Кларк обнимает себя руками. Больно вспоминать о том, что она так и не продвинулась в области разработки препарата, который способен излечить больных семейной спастической параплегией, а не просто временно улучшить качество жизни. Некоторое время назад она пыталась заняться изучением биохимических механизмов при этом заболевании, но её компания была не в лучшем финансовом состоянии, и она занялась разработкой лекарства, на который был высокий спрос по всему миру, отложив вопрос с болезнью Штрюмпеля в долгий ящик под названием «Поиск спонсоров». — К примеру. Кстати, когда этот ужас закончится, нужно будет дать ход одному проекту… Он, правда, планирует быть затратным, но, обещаю, это будет бомба! Мировой прорыв учёного сообщества. — Знаешь, Кларк, прорыв не всегда означает что-то полезное. Например, я думала, что искусственный интеллект в доме отличная идея, а оказалось, что нет. — Почему? — Потому что она меня троллит. А я всего-то спросила, как разогреть еду в этой грёбаной микроволновке. — Ахахаха, — смеётся Кларк, прикрывая лицо руками. Она думает, что Лекса шутит, но, обратив внимание, что та по-прежнему выглядит серьёзной, сомневается в сделанных ранее выводах и говорит: — Ты же пошутила, да? — Нет. — Лекса!.. Не верю, что ты не знаешь, как пользоваться микроволновкой. Это же элементарная вещь. — А что тут удивительного? — Колхун невозмутимо жмёт плечами. — Я никогда этим не занималась, потому что всегда рядом были специально обученные люди. И зазорного в этом тоже ничего не вижу. — Аха, кто же тебя, такую неумеху, замуж возьмёт? — смеётся Кларк. — А не волнуйся так, дурачков всегда предостаточно. Потянувшись к жене, Лекса целует её в шею. И ещё раз, но чуть ниже. И ещё. Приятное ощущение разливается по телу Кларк, и она прикрывает глаза от удовольствия. Только некий голосок в её голове заставляет притормозить с тем, чтобы окончательно потерять голову, и потому она отстраняет жену, произнеся: — Погоди. Погоди… Не надо. — Ты не хочешь? — Не в этом дело, — заправив волосы за уши, Кларк тяжело вздыхает, с трудом формулируя затуманенные желанием мысли. — Я просто не понимаю тебя. В Зельдене ты была такой ласковой, а когда мы сюда вернулись, от тебя вновь веяло холодом. Даже больше, ты была груба со мной, словно я в чём-то перед тобой провинилась. Потом этот суд и… стало совсем плохо. Я даже начала думать, что ты меня ненавидишь. А теперь ты снова целуешь, проявляешь интерес. Это запутывает. — Не надо об этом, — резким холодным тоном с нотками нескрываемого раздражения говорит Лекса. В мгновение она всё желание теряет, меняясь в лице. Теперь Кларк снова видит ту Лексу, с которой впервые встретилась в подвале дома Колхунов, и совсем расстраивается. Это как будто вновь они шагнули на три огромных шага назад, а ведь пришлось сделать больше десяти мелких шажочков, чтобы достигнуть той мелкой крупицы близости, что у них появилась. Или Кларк только казалось, что она есть?.. — Рейвен всё время говорит, что вы с Микаэлой и Кетсией задумали отправить меня в тюрьму, забрав всё, что мне принадлежит, себе. А я не знаю, что и думать, потому что не понимаю, какие у нас с тобой отношения, чего ты хочешь или… или не хочешь. — Зачем ты сейчас это мне говоришь?! — Потому что мне хочется ясности, знать, что могу доверять тебе. Что мы в этом вместе. Если ты не желаешь быть связана со всем дерьмом, что на меня свалилось, скажи честно. Не надо… не втыкай мне нож в спину. Я взрослая девочка и сама справлюсь со своими проблемами. Больнее будет, если я доверюсь тебе, а ты предашь. Я не хочу потом страдать. Лучше сейчас отстрадаю и приму свою судьбу. — Что, по-твоему, ты делаешь?! — Пытаюсь поговорить. — Нет, мать твою! — вскочив с кровати, Лекса сжимает кулаки, принимая агрессивный вид. Халат распахивается сам собой, открывая вид на тёмно-синий пеньюар, подчёркивающий линию её фигуры, но, похоже, Кларк не замечает этого, смотря жене в потемневшие от злости глаза. — Ты думаешь, раз я с тобой мила, то это даёт тебе повод попытаться мной манипулировать. Сообщаю тебе новости, моя дорогая благоверная: ты просчиталась! Меня не обмануть, я вижу насквозь твою хитрую душонку. Хочешь втереться мне в доверие, чтобы пырнуть ножом под дых. Будь уверена, Кларк, ни один твой фокус не сработает. Потому что я на два шага впереди тебя, сколько бы ты не думала, что всё совсем наоборот. Запомни хорошенько: у тебя никогда не получится меня обыграть! Потому что я всё контролирую. — Разве? — подползая на четвереньках по постели, Кларк нежно обвивает напряжённую скулу и часть шеи Лексы, получив за проявленную дерзость болезненный шлепок, а в следующий момент её рука вовсе слетает вниз, точно принадлежит не человеку, а безвольной тряпичной кукле. — Если бы ты держала всё под контролем, то сейчас бы просто мило улыбалась мне и кивала. Хотя, может, и не улыбалась бы, но точно не стала бы рассказывать мне, будто разгадала мои намерения. А ты кричишь. И явно расстроена. — Я не расстроена! — Хорошо, ты не расстроена, — снова обвив рукой Лексу за шею, Кларк кладёт подбородок на её плечо, встретив не слишком бойкое, но сопротивление. Оставленные её женой болевые следы горят на коже, а Гриффин их почти не чувствует, потому что её сердце воспламенено в разы сильнее, и это не предел, ведь когда она прижимается к телу Колхун, ощущает аналогичные вибрации почти в самом центре грудной клетки, и словно из-за них жарче становится внутри у неё самой. — И ты не хуже меня знаешь, что у нас нет выбора, кроме как довериться друг другу или совсем рассориться, позволив тем, кто хочет нашей крови, растерзать нас по одиночке. Пожалуйста, не дай им уничтожить нас. — И это очередная манипуляция. — Нет, если не думать об этом так. — Я не могу. Тяжёлый вздох тонет в волосах Лексы, заставляя её передёрнуть плечами. Нет, она не может довериться своей жене. Но может притвориться, что пытается это сделать. А для этого надо взять себя в руки, наступить на горло злости. Кларк права: она потеряла контроль. В последнее время с этим у неё действительно проблемы, так что надо исправляться. — Тогда давай я буду первой. Развернувшись лицом к кровати, Кларк облокачивается коленями о кровать, потянувшись к подушке на своей стороне, и достаёт оттуда небольшой пистолет. Лекса напрягается, увидев оружие. Первым её инстинктом было тут же напасть, но что-то неосязаемое сковывает по рукам и ногам. А тем временем пистолет оказывается у неё перед глазами. — Рейвен дала мне его на случай, если ты решишь попытаться меня убить, — положив оружие на тумбочку, говорит Кларк. — По-моему, глупости это. Если бы ты хотела убить меня, то не сделала бы это, когда мы в квартире одни. Или… — Гриффин задумывается. — Или, наоборот, очень удобно, ведь никто не помешает избавиться от трупа. Но тогда будет куча вопросов… Ты не сможешь сказать, что ничего не знаешь. Тебя будут допрашивать, преследовать, подозревать… — Да, но если я планирую убить тебя, все риски должны быть оценены, предусмотрены и заблаговременно снижены до нуля. Мне ведь не хочется в тюрьму. На секунду в глазах Кларк появляется страх, и мысль о том, что зря она так опрометчиво откинула от себя пистолет, хотя толком-то и пользоваться им не умеет, так что вряд ли могла им защититься. Правда, с её стороны кровати в верхнем ящике тумбочки ещё лежит перцовый баллончик. Только как теперь до него дотянуться? Но чувство страха пропадает вмиг, когда Лекса кладёт ладони на её талию, а носом проводит по шее, Кларк облегчённо выдыхает, позволив себе обнять жену. Ладони Гриффин ласково гладят Колхун по спине, от лопаток спускаясь к пояснице, где сплетаются пальцами в замок, и тогда по комнате разносится шумный вздох облегчения. Кажется, эти объятья становятся неким негласным знаком согласия быть на одной стороне. Для Кларк. Её жена же не склонна к поспешным решениям, но здесь и сейчас она считает, что лучше дать Гриффин желаемое. Держи друзей близко, а врагов ещё ближе. И не важно, что сама Лекса сейчас запутана, как никогда в своей жизни.       Объятья стновятся горячее, когда губы Лексы нежно опускаются на кожу Кларк близко-близко к линии волос, отчего у той мурашки пробегают вниз по позвоночнику, словно кто-то внезапно пустил по ним электрический ток. Но это ощущение быстро отступает. Становится приятно и… возбуждающе, когда не только губы начинают ласкать её тело. Но внезапно всё прерывается, и Кларк, резко отброшенная женой, падает спиной на кровать. Её голова слегка ударяется о край планшета. И не успевает та отойти от двух предыдущих событий, когда Лекса забирается на неё сверху и, прижимая весом к кровати, целует. Ладони Колхун с силой удерживают запястья Гриффин. — Погоди… — шепчет Кларк, когда губы Лексы вновь перемещаются на шею. — Погоди!.. Планшет… ах… он… — Что?.. — срывается с губ Лексы между поцелуями. Она не собирается прерываться и от того недовольна, что прерваться хочет Кларк. Ей только удалось поймать волну возбуждения, когда её пальцы смыкаются на шее Гриффин. Она не сильно давит, но пульсация артерии ощутима, но так и хочется сжать сильнее. Сдерживая себя, Лекса переводит взгляд на мешающую им вещицу. — Планшет… — сдавленно произносит Кларк. Убрав руку с запястья Кларк, Лекса захватывает пальцами планшет и одним движением скидывает его на пол, заставляя упасть с жутким грохотом. От неожиданности вскакивает Кларк, ударяясь о челюсть жены, и с ужасом глядит, не разбился ли её электронный ящик Пандоры. Все наработки по новым проектам хранятся на нём и терять их вовсе не хочется. Она старательно вытягивает шею, потому что не видит своего планшета, но неожиданно её тело падает обратно на кровать, а сама она вновь оказывается во власти Лексы. Правая ладонь Колхун с силой сжимает горло жены, отчего та инстинктивно хватается за неё руками в попытке освободиться, но не выходит. Отчаяние и страх плещутся в глазах Кларк. Её тело сильнее сопротивляется, но Лекса умело блокирует все попытки высвободиться, продолжая сдавливать шею. В голове пробегает мысль, что её смерть даже не будут расследовать, спишут на неудавшуюся ролевую игру. Сопротивляться больше нет сил, и, в попытке вдохнуть немного воздуха, Кларк беспомощно раскрывает рот, но результата нет. Она всё больше задыхается. От затылка до висков расходятся резкие, болезненные пульсации, отчего в глазах темнеет. И вовсе Гриффин перестаёт различать реальность, понимая лишь только одно — она вот-вот потеряет сознание. Но этого не происходит. У неё словно открывается новое дыхание, но, по правде, Лекса просто перестаёт сжимать руками её шею. Инстинкт выживания прост: нужен воздух — дышишь чаще, дышишь глубже, задействуя как можно больше мышечной силы, чтобы расправить лёгкие. И Кларк содрогается от непроизвольных частых вдохов, извиваясь под горящей от желания женой. Губы Колхун оставляют влажные следы на коже и снова, и снова… Не успевшая ещё восстановить ритм дыхания Кларк и не замечает, как остаётся без одежды, а её тело становится тряпичным, и умелые руки делают с ним, что хотят. — Ах… — вымученный выдох возвращает Гриффин в реальность. Её взгляд наконец проясняется, словно вместе с выдохом вышла вся та тьма, что мешала ей отчëтливо видеть окружающий мир. Зато теперь она вдруг ясно осознаёт, что лежит головой почти у изголовья, а запястья связаны поясом от халата и прикреплены к кровати. Лекса находится у неё между ног и в спешке раздевается одной рукой, продолжая второй гладить тело Гриффин в основном в области бёдер и промежности. Её движения то плавные, то сжимающие, но и от тех и от других по телу Кларк расходятся приятные спазмы. Жар охватывает всё тело, заставляя его подаваться навстречу прикосновениям. — Ты слегка бледновата, — произносит Лекса, садясь верхом на одно из бёдер жены. — Уди… — хрипло пытается ответить Гриффин, но во рту слишком сухо и голос прерывается. С усилием нацедив немного слюны, она сглатывает её, и говорить становится легче. — Уди-ви-тель-но. Колхун не обращает внимание на тень сарказма, прозвучавшую в голосе жены, и не удостаивает ту ответом. Устроившись удобно, Лекса наконец отходит от ласк вокруг, переходя к главному: её пальцы осторожными постукиваниями касаются нежной плоти клитора, а тело медленно скользит по бедру жены то вверх, то вниз. Передняя стенка живота подрагивает совсем не в такт движениям, словно кто-то льёт на неё невидимое раскалённое масло. Подсунув свободную ладонь под поясницу Кларк, она впивается ногтями в хребет, отчего та резко с глухим стоном выгибается, непроизвольно сводя бёдра вместе. Рука Лексы оказывается зажатой, отчего в ней что-то довольно громко хрустит, но то лишь вызывает у Колхун усмешку. Не имея сил долго держаться в изогнутом положении, Гриффин с бессильным выдохом опускается обратно, натыкаясь на ледяные пальцы жены, которая всё ещё довольно медленно скользит влажной промежностью по её бедру. Оставляя в напряжении мышцы, Кларк несколько расслабляет ноги, давая возможность Лексе продолжить ласки между ними. Неторопливые движения пальцев всё глубже и глубже проникают в Гриффин при каждом новом витке скольжения вверх-вниз. Постепенно Лекса ускоряет темп. Её губы обхватывают сосок жены, пока внизу живота от быстрых движений зажимающих ногу Кларк сильных бёдер откуда-то из глубины поднимается жар, собирается и давит так, словно вот-вот разорвёт кожу в попытке выбраться наружу. И это только сильнее возбуждает. Видя, что жена близка к тому, чтобы кончить, Колхун второй рукой начинает ласкать себя, повторяя движения, которые доставляют удовольствие Гриффин, чтобы прийти к кульминации вместе с ней. Обе девушки теперь дышат одинаково часто, хватая ртом воздух, но асинхронно. И как будто они в параллельных мирах, да и не они вовсе, а их проекции, сливаются в одном, таком разном, но одинаково истомленном стоне наслаждения, вместе с которым по телу проходят спазмы, и оно расслабляется под их волшебным влиянием, отчего реальность кажется намного ярче, чем есть. Приятное чувство овладевает девушками. Они лежат рядом, практически в одинаковых позах. Глаза Лексы прикрыты. Холодок пробегает по её голому телу, но она совсем его не чувствует. Секс заметно расслабил её, и теперь Колхун больше не одержима мыслями, что Кларк в сговоре с Кетсией пытается ей навредить. Особых причин для этого нет. Лишь эмоции, даровавшие псевдоспокойствие, которому нельзя верить. И где-то на задворках сознания Лексы это знание живо, но слишком слабо, чтобы бороться с силой ощущений, подаренных ей магией оргазма.       Постепенно ритм тела приходит в норму, а ощущение эйфории ещё так и не улетучилось. Похоже, секс Лексе нужен был больше, чем она могла предположить. Даже Кларк, лежащая рядом, уже не может игнорировать тот факт, что её тело почти околело, пока продолжало лежать неприкрытое и неплохо обдуваемое встроенными в потолок вентиляторами. Впрочем, когда Гриффин чувствует холод, то приказывает Аиде выключить их. Но сильно это не помогает. И теперь, наконец решившись нарушить покой пребывающей в блаженстве жены, она говорит: — Лекс, может всё-таки уже развяжешь меня? Холодно и руки совсем затекли. Не глядя на жену, Колхун тянется рукой под кровать, сильно напрягая руку, и вытаскивает оттуда складной ножик. Кларк даже ахнуть не успевает, как всего двумя движениями Лекса чуть не разрезала ей руки, освобождая их от туго завязанного пояса. — Ты что, хранишь нож под кроватью?! — потирая затёкшие запястья, восклицает Гриффин. — Теперь уже не буду. Нож находит пристанище на тумбочке рядом с пистолетом, откуда неловко завернувшаяся в полог одеяла Кларк уже решила про себя, что стащит его под шумок и спрячет подальше, ведь… «мало ли что». А пока она, устроившись в удобной позе, сидит, растирая запястья и массируя кисти, и наблюдает за женой. Блондинистые пряди лежат на её груди, прикрывая ту часть, которой не хватило одеяла. — Тебе не холодно, милая? Милая. Лексу словно ток пронзает в ту секунду, когда она это слышит. Резко приняв положение «сидя», она с удивлением обнаруживает, что ей действительно холодно. Дотянувшись до валяющегося у кровати халата, Колхун хватает его и одним движением накидывает на себя. А пояса нет… лежит разрезанный на части где-то под Кларк. — Не уходи, пожалуйста, — произносит Гриффин, когда жена пытается встать, обвивая руками под грудью её тело. — Мне надо в душ. И тебе, кстати, тоже. — Позже пойдём, ладно? Губы Кларк касаются шеи Лексы, нос с наслаждением вдыхает запах её волос — вечность бы так сидеть с ней и больше ничего не нужно. На волне этих чувств Гриффин неожиданно даже для самой себя выдаёт следующее: — Я хочу попробовать. — О чём ты? — О нас, — Лекса вздрагивает, слыша ответ жены. — Хочу, чтобы отношения были настоящими. Знаю, что в твои планы совсем не входит это… — Если знаешь, зачем говоришь? — Потому что… я заложница своих собственных чувств. Думаю, я влюблена в тебя. На лице Лексы не отражается безразличие, хотя внутри у неё вновь начинал разгораться огонёк злости. Ею снова пытаются манипулировать. Отличный ход. После секса люди становятся более восприимчивы к убеждению и наглым манипуляциям. Ей бы и самой следует разыграть эту карту, только вот она слишком сильно расслабилась, и теперь насколько возможно сильно злится на себя: не должно быть так, чтобы Лекса Колхун стала дичью для охотника половчее. — И что? — Эм… ничего… Прости, сейчас не лучшее время для этого, я понимаю. Если меня не осудят, обещай, что мы попытаемся. Я знаю, что сейчас ты ко мне не чувствуешь того же… Но, может, это изменится. Просто… дай нам шанс. А? Молчание заставляет Кларк нервничать. Она боится услышать «нет». Как тогда себя вести с ней? Отдалиться и вести себя, словно соседки по квартире? Никаких чувств, никаких прикосновений, отвечать, только когда спрашивают, и, естественно, никакого секса. И останется только, что саму себя удовлетворять с помощью игрушек. Впрочем, может и вовсе не придётся. В тюрьме не спросят, что ты чувствуешь, можно ли прикоснуться, хочешь ли поговорить и, конечно, не против ли ты перепихнуться. Настоящее насилие. Вот что бывает, когда ты решаешься на махинации с налогами. — Нет. — Почему?.. Что тебе стоит? Я же вижу, что ты не испытываешь ко мне неприязни. Злишься только потому что… наверное, потому что мне не веришь. И это вполне понятно. Но ведь… разве доверие не нужно, когда занимаешься с кем-то сексом? А мы… — Хватит уже. У меня голова разболелась от твоей пустой болтовни, — и, словно в подтверждение своих слов, Лекса прикасается ладонью к виску справа, прикрывая глаза. — Если ты поклянёшься жизнью своей матери, что будешь беспрекословно подчиняться мне, делать всё, что скажу, я соглашусь. Но если что-то пойдёт не так… — она делает паузу, которая должна произвести зловещее впечатление на Гриффин. И цель достигнута! — С клятвами шутки плохи. — Хорошо, — почти не раздумывая, отвечает Кларк. Услышав её слова, Колхун открывает глаза и оборачивается. Она видит, что жене страшно, но та всё равно дарит ей улыбку, желая показать, что её всё устраивает. Фальшивая улыбка. Перед глазами Гриффин пробегают наполненные кровью и криками сцены последних секунд жизни её матери, но она старается отогнать их, потому что выбирает верить Лексе: она всем сердцем надеется, что девушка, в которую еë угораздило так глупо влюбиться, не поступит с ней так жестоко, старается отогнать подальше мысли, что будет, если вдруг что-то пойдёт не так. От вида жены сейчас Колхун становится не по себе. Проклиная эту слабость, из-за которой она сейчас сделает то, что определённо не стоит, Лекса чмокает Кларк в губы, сказав: — Я иду в душ. Захвати для меня другой халат, когда тоже пойдёшь. И потом она встаёт, запахиваясь, проходит в ванную комнату, скрываясь за дверью. Затем слышится звук льющейся под сильным напором воды. А Кларк не спешит к ней. Расслабившись, она с радостной улыбкой сильнее закутывается в одеяло. Ей сейчас очень хорошо. Мысли о грядущем на время отступают, но это вовсе не значит, что все трудности остались позади. Сидят тихонечко и ждут, когда придёт их час. Но это будет уже не сегодня. ***       Вопреки догадкам Кларк, сегодняшний вечер Микаэла не планирует проводить с Беллами Блейком. Мистер «Белоснежка» вынужден спать в одиночестве, видя во сне, как Мартин в свадебном платье говорит ему «да» у алтаря. Несмотря на то, что они не так давно вместе, парень уже даже купил кольцо, о чём сразу же было доложено его отцу, которому не понравилась пассия сына хотя бы тем, что связана дружескими узами с Александрией Колхун. Но, может, выгоднее будет держать врага очень близко? Неизвестно, что по этому поводу думает Блейк-старший, но вот Микаэла вполне согласна. Именно поэтому она надевает короткое обтягивающее платье без бретелей, в тон ему туфли, колье из золота на шею и серьги с рубинами в уши, а на запястье пластиковый браслет, на котором закреплён кусочек ткани красного цвета с тремя чёрными полосами, идущими горизонтально, и двумя жёлтыми, пересекающими их под прямым углом. Тот же самый браслет, что она будто бы случайно обронила в зале суда. И ещё маска, прикрывающая большую часть лица, хоть и не сразу надета, является неотъемлемым атрибутом сегодняшнего вечера. Того требует дресс-код тайного заведения Джоаны Сантос.       Если хочешь что-то скрыть — оставь это на виду. Джоана Сантос так и поступила. В своём четырёхэтажном таунхаусе в Бруклине, на Берген-стрит она содержит своё заведение. Но попасть туда труднее, чем на аудиенцию в овальный кабинет. Каждый из счастливчиков, которым было дано право бывать на… сложно назвать то, что представляло собой собрание людей разных рас, положений в обществе, разных религиозных конфессий, как-то конкретно. Здесь обнажаются самые порочные мысли и желания, на которые может быть способно человеческое дитя. И прежде чем окунуться в них, необходимо было пройти испытание, совершив какое-то мелкое преступление, а затем подписать договор о неразглашении. Помешанная на контроле Сантос и после завершения ритуала вступления следит за членами её маленького клуба по интересам, чтобы быть уверенной в безопасности своего стороннего предприятия, доход от которого наверняка в десятки раз превышает оный от легального бизнеса — звукозаписывающей компании, основанной ещё её отцом около двадцати лет назад и постепенно приходящей в упадок. Может, другие и не знают, что каждый день находятся под пристальным вниманием, а Микаэла быстро это обнаружила. Вернее, приказала Джону проверить надёжность Джоаны, и тот выяснил, что та занимается тем же самым. И так она оказалась во власти Мартин.       Обычно никто не знает заранее, когда будет очередное собрание, но у Микаэлы есть преимущество перед другими: она сама может назначать день и время. Так она и делает сегодня. Ей жизненно необходимо окончательно убедиться в том, что пришло ей в голову ещё в суде. И вот она в фойе дома на Берген-стрит надевает маску на лицо и спускается по винтовой лестнице в сопровождении полуголого мужчины в подвал. Совсем с виду не примечательная дверь ведёт в необычное для большинства людей место. Только ступив на порог лестницы, попадаешь словно в параллельный мир, где не принято носить одежду, а единственное, чем покрыто тело каждого из числа «персонала» — порезы и следы от ударов плетью. И это делают гости. Одни ограничиваются насилием, а другие завершают ритуал актом соития. Некоторые хотят, чтобы их пороли, резали и… связывали. Любой фетиш, любой типаж — всё предоставит салон сеньориты Сантос. Микаэла любит смотреть. Вид мученических выражений лиц, напряжëнных мышц тела не вызывает у неё неистового возбуждения. Она находит в них исключительно эстетику. Вот и сейчас она смотрит на голую девушку, которая сама себя душит с помощью атласной алой ленты. Её взгляд… в нём страх. Игра ли это? Ведь она всё контролирует. В любой момент может ослабить свою удавку, спасаясь тем самым от удушья. И хотя Микаэлу никто не назовёт глупой, она не хочет пускаться в подозрение, что все, кто здесь находится ради наслаждений сильных мира сего, на самом деле себе не принадлежат. Некоторых вещей лучше не знать наверняка. — Нравится? — раздаётся над ухом Мартин знакомый голос. Самодовольная улыбка отражается на губах девушки. Она знала, что он придёт. Не оборачиваясь, Микаэла склоняет голову набок и произносит: — Пока не поняла. — Правда? Пха, — едкая усмешка выдаёт нервозность мужчины, стоящего позади Мартин. — А днём, как мне показалось, вы всё понимали. — Вы нарушаете правила клуба, мой дорогой. — Первой их нарушили вы, моя дорогая, когда показали мне во время судебного слушания принадлежность к этому месту, — мужчина указывает на браслет. — То вышло случайно. — Конечно! Ничего случайного в этом не было. Вас выгонят из клуба за такие проделки. — Совсем не согласна. Я не подходила к вам совершенно бесцеремонным образом, заявляя о том, что мы пересекались в реальной жизни. Кстати, как вы узнали, что в суде была я, мистер Пайк? — Спросил у Джоаны, разумеется. — Так это как раз вы нарушаете правила. Как здорово! — Любите правила, мисс Мартин? Произнося эту фразу, мужчина наклоняется слишком близко к её уху, видимо, намереваясь смутить, но Микаэла на такое не ведётся. Старые штучки. — Люблю, когда они соблюдаются. И держите дистанцию. Гостям нельзя вступать в конктакты друг с другом. — В том числе и вне заведения. — Похоже, у вас фиксация какая-то на контактах в реальной жизни. Думаю, вам стоит расслабиться и попросить одну из девушек хорошенько отхлестать вас по спине, как свинью на скотобойне, но без летального исхода. Ведь, кажется, так вы привыкли снимать стресс. И девушка наконец поворачивается лицом к Пайку, желая видеть его реакцию на её слова. Но маска на лице судьи такая же, как и у неё, поэтому рассмотреть хорошо можно только его глаза: в них плещется злость и всё тот же страх, что и в зале суда. — Чего вы добиваетесь? — цедит мужчина каждое слово, желая показаться угрожающим. — Удовольствия, — Микаэла вновь обращает свой взор на девушку, которая с большим усердием теперь себя душит, отчего на её шее проступают бледно-розовые полосы. Вместе с раскрасневшимся лицом и обессиленным уставшим взглядом она становится ещё прекраснее, чем до того. — Разве не для этого мы все здесь собрались? — Не притворяйтесь, — Пайк делает короткую паузу, — что не понимаете меня. Видите ли, я довольно наблюдателен… — Надо же, как мы с вами похожи. — Аха, при всём уважении, не так много у нас общего. Так вот, — он нервно теребит правую бровь пальцами, но очень быстро оставляет её в покое, скрещивает руки на груди, обходя Мартин слева, и встаёт рядом с ней, продолжая: — Так вот… я заметил, что вы сидели рядом с женой подсудимой. — Вы так хорошо знаете в лицо Александрию Колхун? — Да, ведь она смотрит на меня из каждого девайса. — Вопреки тому, что пишет жёлтая пресса, она смотрит только на свою жену. — Хватит уже, — схватив Микаэлу за нижнюю часть плеча, Пайк резко разворачивает её лицом к себе, зло прошипев: — Довольно игр! Не делайте вид, что не понимаете, к чему я веду. — Он злится, ведь не видит в глазах Мартин страха, а значит, она всё ещё на правах хозяйки положения. — Я никому не позволю на себя давить! Так что можете не стараться. Вы ничего не сможете мне сделать. — Нельзя недооценивать жёлтую прессу. Их репортёры подчас такое могут разрыть… или придумать. И не отмыться уже, просто сказав, что ничего не было. — Да как ты… ! — Сэр, — высокий белый мужчина с голым торсом, одетый лишь в белые трусы, того же цвета бабочку и маску, кладёт одну руку на плечо Пайка, а другую на предплечье, с силой одновременно надавив. — Вы должны убрать свои руки, сэр. Взгляд мужчины суров, и Лэндон, выругавшись, отпускает Микаэлу. Но он зол от того, что приходится отступить. Страх ведёт его. И вовсе неудивительно, ведь он чувствует, будто его держат за яйца. Бедный судья Лэндон Пайк…