Дракон

      Изуку просыпается на короткие мгновения несколько раз до полноценного пробуждения, но не может открыть глаза или хоть немного дернуться. Все, что ей доступно в таком состоянии, - только ощущения и интонации чужих голосов. Их два, высокий и чем-то недовольный женский (почему-то ей кажется, что это Урарака кого-то распекает или пытается выгнать, несмотря ни на что) и грубый мужской, наполненный усталостью и скукой, будто бы его обладатель борется с глупостью и невежеством всего мира, окружающего его. Впрочем, вскоре голос становится один, а потом звуки и вовсе исчезают, оставляя блаженную тишину.       В первый раз она чувствует сильные руки и их мягкие прикосновения, слышит тихие переговоры позади человека, что ее несет, но утопает в темноте прежде, чем у нее получается понять, кто же именно ее несет. Во второй ее вытягивают на свет влажная ткань, нежные прикосновения чуть грубоватой кожи пальцев и тугая повязка. И ей отчего-то кажется, что чужие прикосновения подобны пламени огня - настолько горячо чужое тело. Это явно не Очако, о чем девушка успевает подумать до того, как снова засыпает.       Во сне кто-то рычит и фырчит ей на ухо, греет своим теплом и мягко подталкивает в нужную сторону. В третий раз она чувствует прогнувшуюся слева под легким весом кровать и большую ладонь, держащую ее руку в своем “плене”. Жар от нее тот же самый, что и ранее, так что Мидория считает, что сейчас рядом с ней тот же человек, что и делал ранее перевязку, позаботившись об ее ране. Это вызывает у нее легкую, благодарную улыбку прежде, чем девушка вновь ускользает в царство Морфея.       Однако почти сразу же сердце начинает биться чертовски быстро от ужаса. Мидория падает в темноту, тонет в ней, неспособная выбраться. Чьи-то то ли ладони, то ли щупальца хватают ее за руки и ноги, тянут вниз, глубже. В сознание шурупами вкручивается шепот сотен, тысяч голосов, который невозможно разобрать на отдельные слова или фразы. Девушка дергается, пытается выбраться, выплыть из собственного кошмара, но рядом с ней нет н и к о г о, кто мог бы ей помочь. Больше нет чужого обжигающего тепла, нет заботливых или возмущенных интонаций голосов товарищей (друзей, как считает сама Изуку), нет даже привычного с малого детства рычания-фырчания дракона на спине.       Мидория открывает рот в немом крике, пока по ее щекам текут горячие слезы, потому что она одна, потому что одиночество окружает ее в этом мире. Изуку делает еще один, абсолютно бесполезный рывок, но чужие руки-цепи с невообразимой легкостью утягивают ее в беспросветный омут, состоящий из абсолютной тьмы.       И вокруг уже не просто тьма - ее окунули в кровавый океан, заставляя захлебываться им, чувствовать металлический привкус на губах. Чужие слова сразу же ввинчиваются в сознание с двойным усердием, в этот раз становясь до невозможности простыми и понятными.

Ты убийца. Кровь на твоих руках никогда не отмыть. Как ты сможешь смотреть в глаза своей матери при встрече? Такие, как ты, недостойны жизни! Разве ты не должна убить себя, чтобы избавить мир и свою мать от подобного позора? Все знают о твоем поступке. Позор человечества. Убийца. Недостойная. Мерзость. Н и ч т о же с т в о.

      Изуку просыпается с криком. Она дергается и не может вздохнуть. Остатки сна, кошмара, душат ее, мешают успокоиться, а горло, легкие дерет от нехватки кислорода, столь нужного для жизни, для существования. Из глаз текут слезы, они обжигают щеки, даруют хоть какое-то спасение от собственных эмоций и чувств, и кто-то что-то говорит, но девушка не может ничего разобрать - она до сих пор ощущает прикосновения окровавленных человеческих ладоней, металл на языке не исчезает, а саму Мидорию буквально трясет от ужаса.       Первым приходит осознание рук. Иных, отличающихся от тех, что держали ее во сне. Эти ладони горячие и нежные, неуверенные в своих объятиях и прикосновениях, но они продолжают гладить ее по спине, пытаясь успокоить, будто бы желая прогнать животный ужас. Потом возвращается слух, пусть и без осознания того, что ей говорят. Интонации наполнены попыткой утешить и уверенностью в своих словах, спокойствием. Почему-то Изуку легко понимает, что рядом с ней Катсуки и это ощущается так… так правильно. Будто бы именно это и должно происходить (на самом деле, так и есть). -...все будет хорошо. Это был лишь кошмар. Мы все в безопасности. Ты в безопасности… - дракон проводит по ее волосам, зарывается в них пальцами и обнимает лишь крепче, прижимая к своему телу, позволяя услышать биение сердца, спокойного и мирного в данный момент. - Да… Мы все в безопасности, - Мидория повторяет за Каччаном и прикрывает глаза, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце, выровнять дыхание, прийти в себя.       Она отпускает Бакуго лишь через десяток минут, пусть и делает это неохотно, но знание, что прятаться за другими всю жизнь невозможно, заставляет возвращаться к реальному миру, брать себя в руки. У нее нет права быть слабой, по крайней мере, пока нет. Вот вернется домой - еще наплачется в объятия мамы. А сейчас… Сейчас ее путь будет полон самых разных препятствий, и раскисать ей точно нельзя. - Он не вернется, - Бакуго говорит тихо, но в комнате, где нет почти никаких звуков, это выходит даже слишком громко, - ВЗО мертв, а пока еще никто не возвращался с того света, несмотря на то, что мы драконы и обладаем магией. - Я не боюсь его или его возвращения, - девушка дергает плечом и задирает голову, упираясь взглядом в потолок, одновременно с этим стараясь не заплакать снова, - Просто… Я теперь убийца. Я убила кого-то живого, похожего, пусть и относительно, на человека. На моих руках теперь кровь, и я просто позор моей ма-...       Договорить Мидория не успевает. Не успевает сказать, что она позор не только своей мамы, но и всего геройского общества, в которое надеется вернуться, что она позор человеческого общества в целом. Позор, недостойный жить рядом с обычными людьми. Вместо этого она вскрикивает и с непониманием (читай, легкой обидой) смотрит прямо на недовольного и слегка злого дракона, влепившего ей затрещину. Девушка аккуратно касается места удара и шипит - больно же. - Он собирался убить тебя, и если бы ты сама не сделал этого, то и придурок-рыцарь, и это чертова ведьма, и мои идиоты вместе со мной тоже были бы мертвы. Никого бы не осталось, - Каччан смотрит на нее со вселенским недовольством и почти сразу же разворачивается и уходит, бросив что-то типа “Тц, дура”. - Эй, Катсуки… - голос ее звучит надломлено, но как-то… умиротворенно что ли. Парень замирает у двери на мгновение, услышав такие интонации, - Спасибо тебе. Что-то внутри него, что-то неизвестное и непонятное, странное, вспыхивает от этих слов и, ворча под нос, Бакуго стремительно покидает комнату, хлопнув дверью. Изуку жмурится и откидывается на кровать, растирая покрасневшие щеки, пока в груди быстро-быстро бьется сердце от некоего нового, неизведанного чувства. И она готова спорить с любым, что видела, как покраснели кончики ушей одного злого дракона с добрым и большим сердцем. (Каминари, случайно встретивший своего друга в коридоре, шарахнулся от него с такой силой, что сам же болезненно ударился спиной о стену. Стоило же Катсуки пройти мимо, как бедный парень с благоговейным ужасом уставился на комнату девушек, где сейчас лежала одна-единственная Мидория, внезапно ставшая божеством в глазах почти всех окружающих ее драконов (об этом она узнает намного позже, что не важно), потому что: А) Она убила ВЗО. Серьезно этого монстра (и вечную страшилку для маленьких драконов) могло убить только великое божество с невероятной силой, таким же мужеством и просто стальным стержнем внутри, несмотря на милый и добрый характер. Б) Она заставила Катсуки Бакуго (еще одну страшилку маленьких драконов) к р а с н е т ь и с м у щ а т ь с я. Такое было подвластно только его матери, еще более страшной, чем сын. Да и то только в самом детстве последнего. Жуть же. Денки еще раз глянул на дверь, мысленно произнес быструю и короткую молитву во имя Мидории Изуку и усвистал к остальной "команде Бакуго" - подобную новость надо было рассказать всем как можно быстрее.)