* * *
Вечер преподнёс новую головную боль. Прогнозируемую, даже ожидаемую, но тем не менее неприятную. А было всё так… Иду я вечером к берегу на своё любимое место и тут слышу в кустах всхлипы. Кто-то плачет, причём горько так, что аж сердце сжимается. Разумеется, мимо пройти я не смог. На небольшой полянке обнаружилась Муцуки. Эсминка сидела на корточках, прижимая одной рукой к груди письмо, а другой рукой, сжатой в кулачок, размазывала по мордашке градом текущие слёзы. Заметила меня, сжалась, словно от удара. — Муцуки? Ты чего? Ну вот не заканчивал я курсов психологов, не знаю, что и как нужно в таких случаях говорить. Да к тому же ещё и девушкам. — А-адмирал? П-про-простите меня-а-а-а!!! И снова ревёт в три ручья. — Тш-ш-ш-ш… тихо… тихо… Не плачь. За что простить-то? В результате, ценой получаса времени, нескольких километров сожжённых нервов и нескольких вагонов терпеливого успокаивания и (даже!) поглаживания по голове, выяснил следующее. А. Муцуки плохая, нет, отвратительная эгоистка. Бэ. Муцуки неблагодарная тварь и вообще… Цэ. Муцуки бесхребетная слизнячка. Дэ. Муцуки… Дальше слушать я не стал. Образ кающейся во всех мыслимых и немыслимых грехах девочки предстал во всей, так сказать, красе. Осталось только выяснить, какие конкретно «преступления» числятся за «кающейся грешницей». Величайшим грехом, даже не так, Грехом «подлой преступницы» оказалось банальное желание вновь увидеть Кисараги. Тоска по близкому человеку, о ужас, привела даже к мысли сбежать с Китежа. Тем более, что давешний почтальон намекал, что Родина всегда примет обратно своих Дочерей. Мда. Что, собственно, и требовалось доказать. Чуяло моё сердце, доставит мне этот курьер неприятностей… Что самое досадное, его действия вполне понятны. Ведь, положа руку на сердце, я на его месте делал бы то же самое. Но легче от этого не стало, скорее наоборот. Но что же мне делать сейчас с этим, горестно всхлипывающим, чудом? Вопрос ведь серьёзный, на самом деле. И пустить его на самотёк — очевидная глупость. Ведь Муцуки — лишь первая ласточка, наверняка и остальным канмусу, по крайней мере, японским постарались внушить такую же мысль. Кажется, я начинаю понимать, почему Хибики так психанула. — Так, я тебя понял… Когда-то кто-то очень умный сказал, что вся наша жизнь состоит из принятия решений. Мы делаем выбор, и жизнь, не только наша, но и других, часто незнакомых людей, меняется. Ещё никогда в жизни я не чувствовал, насколько это утверждение верно. И что ещё хуже, решение нужно принять прямо сейчас, пока эта зарёванная девчонка смотрит с такой смесью вины, отчаянья, надежды и покорности. Я почему-то был уверен, что в тот момент она бы приняла любое моё решение. Наверное, нужно было такому обрадоваться. Ну как же — такая власть. Увы, я, наверное, неправильный, потому как в тот момент испугался. Такая вера налагает такую же огромную ответственность. По крайней мере, я так считаю. Наверное, я дурак-идиот. Потому как то, что пришло мне в голову, иначе как ерундой не назвать. — Слушай, Муцуки, а отправляйся-ка ты в отпуск. Судя по ошарашенно-растерянной мордашке, такого от меня она ну никак не ожидала. — В-в отпуск? — Ну да, в отпуск. Навести Кисараги, повеселись с ней… и там уже реши, хочешь ли остаться с нами или перевестись в Японию. — Но я!.. — Ш-ш-ш, не кричи. Ты же хочешь её увидеть? Скучаешь по ней? Девчонка неуверенно кивнула. — Ну вот и хорошо, вот и решили.* * *
Канмусу сообщение о предстоящем отпуске встретили изумлённым молчанием. В звенящей тишине послышался потрясённый писк: — А что, ТАК можно было? Этот вопрос послужил спусковым крючком. Эсминки тут же окружили красную как маков цвет Муцуки, подпрыгивая вокруг неё и наперебой требуя подробностей. Кага застыла на месте, недоуменно хлопая глазами и что-то лихорадочно обдумывая, реактивный вентилятор марки «Нака» принялся наматывать круги по помещению, вереща при этом «отпуск… отпуск… едет в отпуск», периодически натыкаясь на углы и ойкая. Акаши замерла, так и не донеся ложку с рисом до полуоткрытого рта, и судя по расфокусированному взору, уже прикидывала, что можно поиметь в связи с новыми обстоятельствами и как именно это можно сделать. Элли озадаченно хлопала ресницами, явно пытаясь сообразить, зачем этот отпуск вообще нужен. Под столом кто-то истерично ржал, повторяя сквозь всхлипы «ну нихрена себе… мамочки… я ща рожу… отпуск, блин». С кухни послышался грохот упавшей посуды. Видимо, для Мамии привнесённая мной идея тоже оказалась в новинку. Временно оставленная без присмотра Хоппо активно лопала сладости, пока не отобрали. Да что там, даже Слава элегантным жестом вопросительно подняла бровь. Я направился к «командирскому» столу. — Слава, объясни, с чего такая реакция? — Хм… «с чего», спрашиваешь? Ну, может быть, из-за того, что кораблям, а особенно боевым кораблям, отпуска как-то не предоставлялись никогда. Может, поэтому? В тоне броненосицы сквозила лёгкая насмешка, удивление и ещё что-то, что я так и не сумел распознать. — Но теперь-то вы люди? — Мы канмусу. Не люди. — Люди, — упрямо продолжил я, — а людям отпуск положен. Даже на войне. Девушка вздохнула, и губы её тронула лёгкая улыбка: — Да, мне, должно быть, уже пора смириться с тем, что ты неправильный Адмирал… но с чего вдруг такое решение? Выслушав мой пересказ разговора с Муцуки, Слава нахмурилась: — Вот в этом все они. Когда не могут силой, пускают в ход грязные уловки. Кто эти «они», я понял и без подсказки. Японцы. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что «военными уловками» пользовались, да и продолжают это делать, все народы мира. Вот только говорить об этом я броненосице не стал, уверен, она и сама не хуже меня знает. Тут, скорее всего, свою роль сыграли личные негативные чувства. Эх, как всё сложно-то. Я дождался момента, пока ажиотаж от первой новости уляжется, и, глубоко вздохнув, бухнул вторую: — Девчата, я хочу, чтобы вы знали ещё кое-что. Посмотрел в множество ожидающих лиц и вздохнув продолжил: — Я хочу, чтобы вы все помнили одну вещь. Если во время своего отпуска кто-то из вас решит остаться на другой базе… если вы решите, что там вам будет лучше… если вы захотите служить с сёстрами или подругами… — удивительно, но слова давались очень тяжело. Всё же эти удивительные девушки уже стали для меня семьёй. — Так вот, запомните — это НЕ предательство! Ответом мне была звенящая тишина. — Девчата, я хочу сказать… — вот блин, чувство такое, что язык вдруг стал свинцовым, да и в горле пересохло, а мысли разбежались как тараканы по закоулкам мозга. — Поймите, никто вас никуда не гонит, Китеж останется домом для всех вас, по крайней мере, пока вы сами этого хотите. Но обстоятельства бывают разными. И если кто-то из вас решит уйти, я приму ваше решение… и знайте, вы всегда сможете сюда вернуться. Здесь вам всегда будут рады. Я уселся обратно за стол и перевёл дыхание. Удалось ли донести до них свои чувства? В зале нарастал недоуменный ропот. Кажется, облажался… — Внимание. Голос поднявшейся рядом со мной Славы легко пресёк все поднявшиеся было шепотки. Броненосица покосилась на меня, едва слышно хмыкнула и продолжила: — Адмирал хочет сказать, что вы, барышни, уже не маленькие. Он считает, что каждая из вас в состоянии сделать собственный выбор. Подумайте над этим. У всех нас есть кто-то близкий, кого мы боимся потерять, — могу поклясться, в этот момент на губах девушки мелькнула печальная улыбка, — и никакой долг этого не изменит. Поверьте, мне это знакомо получше, чем вам… Адмирал даёт возможность решить каждой из вас, для себя. Подумайте над этим… А сейчас — разойтись! Помещение быстро опустело. Я покосился на стоящую с отрешённым лицом Славу и, немного поколебавшись, спросил: — Думаешь, зря я так? Она посмотрела на меня и вновь печально улыбнулась: — Мне ли судить? Сам знаешь, какой выбор я сама сделала… Знаю? Это она про сестёр? Какое там «знаю», могу только догадываться. Судя по всему, этот выбор дался броненосице очень нелегко. Решившись, я протянул руку: — Прогуляемся, сударыня? Она удивлённо посмотрела на меня, потом на мою ладонь и удивлённо усмехнулась: — Да уж, сударь, умеете вы выбрать момент, — и вложила свою изящную ладошку в мою лапу. Мы медленно шли к морю. Ну, сказать по правде, а куда ещё идти? Не в джунгли же? А вообще — это что-то. Идти рядом с прекрасной девушкой, которой ты, смею надеяться, не безразличен, по берегу, под луной… Романтика, блин! Внезапно Слава нарушила тишину: — В Цусимском проливе далёком Вдали от родимой земли На дне океана глубоком Забытые есть корабли… Вот тебе и романтика… хотя кто я такой, чтобы упрекать её? Да и трудно думать о чём-то другом, ведь вон они, те самые «забытые корабли», плещутся в бухте. Орёл, Суворов, Александр, Бородино… Человекообразные (и не очень) силуэты, горящие огоньки глаз. С непривычки жутковатое зрелище. Странно, но для меня эти жуткие мордахи уже стали такими же родными, как и все остальные обитатели базы… А для Славы они ещё и родные сёстры. Сёстры, с которыми девушка была разлучена, и даже хуже того — воевала и убивала… Раз за разом. «Готовьтесь к великому бою, За нас отомстите врагам». Да уж. А хотя, если подумать… — Так ведь отомстили же? — Ч-что? Слава удивлённо уставилась на меня. Я пустился в пояснения: — Ну, насколько помню по истории, Советский Союз сполна расплатился с Японией за позор той войны. И с Сахалина японцев выгнали, и Курилы отобрали полностью. Теперь гордые потомки самураев могут только смотреть через пролив на острова и вздыхать… а ещё клянчить, чтобы вернули обратно хоть что-нибудь. В тот момент я намеренно грубо проехался по жителям «страны восходящего солнца». Уж извините, но настроение Славы для меня важнее, чем вы все вместе взятые. Нетолерантно? Цинично? Зато правда. Отомстили… Слава задумчиво посмотрела на сестрёнок. А в следующее мгновение её глаза широко распахнулись. Изумление, отразившееся на её лице, было настолько сильно, что я поспешно повернулся к морю. Мда. Если и нужно было подтверждение того, что Глубинные могут понимать человеческую речь, то оно, несомненно, было у нас перед глазами. Су и Орёл, подойдя вплотную к берегу, в упор сверлили нас прожекторами своих глаз, а Аля и Бора содрогались в уже знакомых конвульсиях. Со стороны общежития потянуло знакомым холодом. Кажется, сейчас здесь будут все.* * *
Где-то в недрах огромной стройки. В любой постройке есть неприметные, скрытые от постороннего взгляда места. Технические коммуникации. В зависимости от сложности и продвинутости сооружения эти самые места могут быть как совсем крохотными, буквально пара ниш, так и огромными запутанными лабиринтами. В этом плане «Пожиратель» относился, скорее, ко вторым. В одном из запутанных, скрытых от посторонних взглядов тоннелей пара феек билась над электрощитком. Битва шла с переменным успехом. Зловредный агрегат недовольно гудел, изредка искрил и всё норовил угостить зазевавшуюся ремонтницу ударом тока. Феи, в свою очередь, сердито пищали и тыкали в электрические потроха разными приспособлениями вроде тестеров и отвёрток. Короче — весело было всем. В конце концов, как это частенько и бывает, победило упорство и техническая грамотность. Одна из феек с торжествующим писком с размаха всадила в нутро агрегата здоровенную отвёртку. Шкаф ответил очередным снопом искр, затрещал и вдруг покорно загудел. Мелкие ремонтницы торжествующе шлёпнули друг друга ладошками по каскам. Победа! Весело щебеча, крохи принялись собирать разбросанный в пылу битвы по полу инструмент. Ничего не предвещало… БАХ!!! Дверца ящика слетела с петель, и гадкий агрегат выплюнул из своего нутра клуб едкого чёрного дыма. Ремонтницы в неверии переглянулись, застонали и потянулись за убранным было инструментом. Им предстоял второй раунд… И никто не заметил, как ярусом выше ещё одна феечка, вооружённая шваброй, с задумчивым видом изучает потолок, одновременно заталкивая ножкой полупустое ведро с водой подальше от греха… На личике уборщицы в тот момент застыло непередаваемое выражение удивления, невинности и ещё чего-то. «А что я? Я ничего»? Вот примерно в таком ключе. К счастью для мелкой, ремонтницы были слишком заняты неравной борьбой с подлым агрегатом, поэтому случай невольного саботажа остался никем не замеченным.