Дух Севера и Призрак Белого Золота

      Ливень хлестал уже не на шутку. Водяные плети ударяли по грибным шляпкам, разбивались стрелами о каменную голову Шеогората, стекали вниз, к размытой земле, на которой стояли люди, эльфы и даэдра. Все они, впрочем, будто и не слышали шума дождя. Или огненного шороха портала. Или собственных мыслей.       С раскрытым ртом Леталин глядела на несимметрично обрезанные медные локоны, что колыхались от круживших потоков энергии. Её сознание унеслось куда-то далеко, за пределы времени и пространства. В день, когда закончилось её многовековое детство. В день, когда она впервые увидела Воина Двух Лун.       — Это… Защитница Сиродила?.. — Леталин, запинаясь, сумела выговорить лишь это. Голос её осип: то ли от потрясения, то ли от того, что она, босая, стояла по щиколотки в луже.       Услышав свой старый титул женщина из портала поморщилась и открыла глаза, горящие ярко-желтым огнем. Чужие, позаимствованные глаза. Вытянутые зрачки сузились, и та, кого назвали Защитницей, принялась неторопливо осматриваться.       — Я — Лорд Безвременья, — произнесла она несколькими голосами сразу, не обращаясь ни к кому, затем подняла голову к небу и вновь прикрыла глаза. — Акатош… Я так давно не ощущала течения минут. Годы, века, а может один день? Это так легко забывается.       Её потухший взгляд вернулся к призывателям, сфокусировавшись, кажется, на гигантском грибе позади Феликса. Мужчина в свою очередь отважился шагнуть вперед.       — Тебя не было здесь очень-очень давно, — решение разъяснить Защитнице происходящее было не таким уж и странным, учитывая абсолютно бездумное выражение её лица. — Здесь прошло почти двести лет с момента твоего исчезновения. Постарайся вспомнить, кто ты такая.       Желтые кошачьи глаза переместились на имперца. К ним вернулся блеск.       — Двести лет? Вот как? — тихонько проговорила Шеогорат, виновато потупив взгляд. — Мартин… прости меня.       Феликс мотнул головой и шагнул поближе.       — Посмотри внимательнее, — попросил он и развел руки. — Я не Мартин Септим. Я Феликс, ваш с ним правнук. Ты помнишь своего сына? Матиаса?       — Мой сын, — повторила Защитница шепотом, отражающимся то ли от энергетических потоков, то ли от стены дождя. Сквозь световую рябь Феликс отчетливо видел слёзы. Там, куда упала одна из них, начал расти новый оранжевый гриб.       — Да, твой сын, — продолжал Феликс, прервавшись на мгновенье, словно раздумывая, стоит ли продолжать говорить. Решил, что пока его даэдрическая прабабушка, вроде как, на миг вернула себе частицу памяти, — шанса всё же терять не стоит. — Он… Его больше нет. Но у тебя ещё осталась семья. Это я. И…       Феликс вдруг громко вскрикнул. В его плечо вонзился наконечник (хвала всем богам и даэдра — плохо натянутой) стрелы. Имперец не удержался на ногах, и Леталин немедленно кинулась к нему, поздно вспомнив об иссякшем запасе магии. Но Феликс самостоятельно вынул стрелу, почти сразу поднявшись. Перед ним стоял Тилиарис, чья окровавленная рука держала наизготовке новую стрелу.       — Сейчас, — проскрежетал айлейд, — и этой не останется.       Отшагнув назад и убедившись, что враг сохраняет дистанцию, он навел прицел на Защитницу.       — Я знаю, что пока ты остаёшься там — тебя не достанешь! — как будто в подтверждение своим словам Тиас отпустил тетиву, пожертвовав стрелой: ударившись о купол светового барьера она обратилась в мерцающую белую пыль. — Выходи! Иначе смерть твоего потомка останется на твоей совести. Будет о чем подумать следующие двести лет!       Феликс зарычал и грубо оттолкнул Леталин, вставшую у него на пути. Адериен, не зная, как лучше поступить, тоже загородила ему дорогу. В конце концов, кто знает, что произойдет с даэдрической Принцессой, если на её глазах убьют единственного наследника? Адериен не желала это выяснять. Строгий взгляд Соловья смог остановить Феликса, но не погасить ярость, и, к сожалению, не подавить боль.       — Чего тебе от неё нужно? — взревел он, сжимая раненное плечо. — Она не Алессия, и твою цивилизацию она не возвратит! Оставь её в покое!       — Не Алессия, верно, — Тилиарис обтер пальцы от собственной крови и натянул на скользкой тетиве новую стрелу. — Зато «подвигами» не сильно от неё отличилась.       Шеогорат быстро сморгнула последние застывшие слёзы, затем, присмотревшись к лучнику, заговорила:       — Ты мстишь за Умарила? — её голос перестал множиться эхом, хотя остался всё таким же унылым и монотонным. — За то, что я противостояла его безумию, точно так же, как мой потомок сейчас противостоит твоему?       — И это мне говорит последовательница Шеогората, — криво ухмыльнулся Тилиарис, и зашипел, неосторожно перенеся вес на больную ногу. — Вернее, даже сам Шеогорат. Вот уж не думал, что ты станешь даэдра, только чтобы сбежать из Тамриэля.       За минуту Шеогорат сменила пять или шесть выражений лица. Всхлип и судорожный выдох затерялись в шуме дождя. Она посмотрела на Феликса взглядом, какой бывает у самоубийц, стоящих на краю пропасти.       — Не сбегала… — шептала она дрожащими от вновь подступающих слёз губами. — Я не сбегала…       Её плач и горе не были тем, что хотелось бы запомнить Феликсу от этой долгожданной встречи. Хотя то, что легендарная героиня Сиродила стала подобна тем, от кого спасала этот самый Сиродил, запоминать тоже не хотелось. Более того — это просто не укладывалось в голове. Феликс глянул на айлейда и до боли закусил губу, осознав, что в некоторых моментах, возможно, даже солидарен с ним.       Стоящий рядом с порталом Тилиарис не двигается, будто выказывая запоздалое почтение, которого на самом деле нет и не было в помине; или может просто давая ноге отдохнуть, переждать боль. Он смотрит на Феликса и криво ухмыляется. В этой его улыбке, позе, лисьем прищуре глаз вор читает явно: «нашел, что искал?» Немая, но кажущаяся оглушительной насмешка вызывает в душе слабый отголосок раздражения, которое тут же гасится чувством вины.       Феликс решился подойти поближе к порталу, потому что печаль Офелии захлестнула и его. А ещё он беспокоился, что если ничего не предпринять — она тронется умом. Хотя он и не знал, насколько это выражение было применимо к безумному лорду. Узнав свою прабабушку лишь из рассказов, записей и стиля ведения её походного журнала Феликс смог самостоятельно составить примерное представление о личности этой любительницы кексов (о чем она писала почти на каждой странице дневника, пеняя на расходы). Так что сейчас он мог со всей ответственностью рассудить, что эта Защитница — меланхоличная, слезливая, с пустым и отрешенным взглядом странных кошачьих глаз — совсем не та, что когда-то вела свой дневник.       — Офелия, — Феликс шагнул, чуть скользнув на грязи, и попытался ободряюще улыбнуться, чтобы предотвратить всхлипы, грозившие сорваться на рыдания. Но его опыта общения с женщинами оказалось не так много, как у чертового эльфа-полукровки. Улыбка вышла однобокой и какой-то вымученной, больше похожей на усмешку. Но Офелия, хвала Маре, быстро отозвалась, как будто ничего и не заметила.       — Фелис, — вымолвила она, глядя уже не зло, не печально, а так, будто непослушный правнук сказал какую-то грубость. Тот на секунду растерялся, безмолвно открывая рот, точно рыба, затем слегка мотнул головой и прочистил горло.       — Фелис, — исправился Феликс. Он вспомнил ту грязную зашарпанную станицу, где говорилось, что так называл её Мартин Септим ещё в 433 году Третьей эры. Затем он вспомнил, что об этом рассказывала и мама в его далёком детстве.       Пока отец твердил, что ему вообще посчастливилось появиться на свет, мать часто звала сына «конопатым везеньем»; особенно она любила это делать, когда Феликс что-нибудь разбивал: окна, посуду, чужие носы… Сам же мальчишка при всем этом всегда умудрялся оставаться невредимым. Эти тёплые воспоминания сделали вопрос о прадеде таким… малозначимым. Теперь Фил хотел лишь подарить этот покой и ей. Вернуть её. Прежнюю Фелис.       — Всё хорошо, — проговорил он, пытаясь игнорировать абсурдность своей лжи и из последних сил придав голосу как можно больше убедительности. В искусстве врать с невозмутимой миной он, как глава гильдии воров, преуспел. Но если дело доходило до применения этого навыка на родственниках — Феликс благодарил Ноктюрнал, что братья-воры не видели его позора.       Имперец стоял уже совсем близко к Странной двери. Так близко, что шуршащие ленты золотого света почти касались его холодной кожи. Фелис стала разглядывать его лицо: нервозную ухмылку, серо-голубые глаза, которые выдают его больше, чем все слова и действия вместе, и редкие веснушки на носу. Её слёзы исчезли. Остался лишь усталый, печальный взгляд.       — Я не хотела сбегать… — повторяет Фелис, и её плечи вновь слегка подрагивают. Только лязг кандалов за её спиной мог бы усилить эффект, производимый всей этой картиной. — Никогда не хотела… Точно не для того, чтобы бросить сына.       Фелис подняла взгляд, совершенно неожиданно ставший ясным и даже каким-то пугающим. Она повернулась влево, где опираясь о ствол грибовидного дерева стоял лучник. Руки его дрожали от усталости, но он всё ещё уверенно держал прицел.       — Я стала Шеогоратом, — прогремела женщина, обращаясь к айлейду, — не по заурядной прихоти. Шанс уподобиться богу дал мне надежду вновь увидеть его. Амулет Королей был разбит, души стали свободны. Став лордом даэдра я получила власть… Я… — снова Фелис как-то надсадно вздохнула. — Я думала, что смогу вернуть его.       — Кого? — спросил Тилиарис, ослабив натяжение. — Кого «его»?       Кивком Фелис указала на вбитый в каменного Шеогората осколок.       — Спасение ненавистной тебе империи или убийство Умарила… Не важно, в чём ты меня винишь, — Фелис скрыла свои неестественно яркие демонические глаза, выдающие в ней даэдрического бога, под ресницами, — потому что для твоей мести нужна не я, а тот, кого уже давным-давно нет. Кого я не сумела найти, даже избороздив все Воды Обливиона. Дракон Белого Града. Последний Император. Вот, кто истинный герой. Я была всего-навсего императорским Клинком. Защитником. Биением его сердца.       После этих слов глаза Фелис распахнулись, и она воззрилась на лучника-айлейда. Не свирепо, беззлобно, казалось, вовсе без единой эмоции; но и Феликс, и Тилиарис увидели: в этом её взгляде было больше жизни, чем во всех предыдущих. Дальше им оставалось лишь немо наблюдать, как золотое сияние пульсирует и дрожит, и как из него, с рычанием и воплем разрывая цепи, выбирается хозяйка Дрожащих островов.       На земле она оказалась безоружной. Не было ни меча, ни ножичка на поясе, ни даже намёка на доспех: лишь просторная, открывающая плечи рубашка, перетянутая на талии каким-то придурковатой расцветки корсетом, и юбка — такая же несуразная. Впрочем (наверное, из-за дождя) в глазах Тилиариса всё плыло, так что этот наряд волнистого попугайчика, достойный самых сумасшедших из даэдра, даже помогал сфокусироваться на Шеогорате, выделяя её ярким пятном на пасмурно-сером холсте.       Рядом с Феликсом, который помог ей подняться и устоять на исхудалых ногах, она выглядела как мокрый рыжий котёнок. Совсем не как могучий даэдрический лорд. Должно быть Тилиарис решил, что это его шанс; однако стоило ему только шагнуть в её сторону, как он понял, что не сделает второго шага, не плюхнувшись при этом в грязь. Рана занемела, но открывалась при каждом лишнем движении. Лучше успокоиться и держать лук наготове: в конце концов, отсюда всё ещё можно было стрелять. Даже ослабленной рукой.       Уже твёрдо стоя на ногах, Фелис, подавляя мелкую дрожь от ледяного дождя, уверенно расправила плечи. Глаза — всё те же, желтые, с вытянутым зрачком, — горели, и отдельно производили куда больше впечатления, нежели весь вид полуодетой девицы с мокрыми волосами.       — Фелис, — позвал Феликс, мягко положив руку ей на плечо. Та содрогнулась и пошла мурашками от ощущения тепла на холодной коже. Она посмотрела сначала на его руку, затем на собственную ладонь, и наконец на Феликса.       — Мой сын… — попытка заглушить дрожь в голосе потерпела крах, и вместо паузы в воздухе опять повисло беззвучное горе, которое лишь усиливал шум дождя. Но ладонь с её плеча никуда не исчезала, и это придало ей сил продолжить начатую мысль. — Я никогда не хотела сажать его на трон, мы старались вести обычную жизнь. Должно быть, я совершила ошибку, не дав крови Септимов и дальше править Тамриэлем, — Фелис положила ладонь поверх теплой руки правнука. — Ты похож на него.       — На дедушку Матиаса?       — На Мартина.       Фелис подалась вперед, убрав руку Феликса со своего плеча и сосредоточившись на лучнике. Она протянула к нему указательный палец и решительно заявила:       — Ни даэдра, ни тебе, айлейд, ни кому другому я больше не позволю и пальцем тронуть мою семью.       Ещё раз взглянув на Феликса через плечо, Защитница, наконец, улыбнулась.       — Твоя месть за мертвую цивилизацию, — продолжила она, вернувшись к Тилиарису. — не стоит того. Однако вот она я. Стою на земле, как ты и хотел.       В ответ на её слова Тилиарис зашипел: от боли, от переполнявшего его возмущения — было неясно. Зато было предельно ясно одно — презрение к Защитнице сочилось из него, как воды бурного потока сквозь ветхую плотину, и никакая заплатка в виде магии Изменения не смогла бы это скрыть.       Далее он сказал то, чего не ожидал услышать никто из присутствующих:       — В Обливион Умарила! В Обливион всех айлейдов! — Тилиарис сорвался на крик. — Меретическую эру ничто не вернет, но ты… Ты забрала из руин все оставшиеся артефакты. Даже кристаллов больше не осталось. Ни одного!       Фелис опешила.       — Я…       — Башню Белого Золота захватил Талмор! — возопил айлейд. — Где ты была, когда Сиродил так сильно в тебе нуждался? Из-за твоего эгоизма вся Империя вот-вот рухнет!       Сморгнув растерянность, Фелис открыла рот в попытке что-то ему ответить. Но попытку пресёк выстрел.