Моя любимая шестёрка

      Жадно постанывая, Матвей вцепился в чужие плечи, безбожно комкая ткань футболки, когда Яковлев навис над ним, уложив на софу. Шестерняков признался сам себе, что Михаил Александрович обладал великолепным запасом опыта целования, погрузив Матвея в нирвану удовольствия с первых минут. Мысли, поначалу лихорадочно бегающие в голове после первого прикосновения, текли теперь медленно, размеренно, не останавливаясь ни на чем конкретно, отдаваясь в голове лишь сладкой истомой. Горьковатый привкус алкоголя на языке не мешал целоваться жадно, страстно, очень мокро, перехватывая инициативу. Яковлев то подавлял напором, то позволял Матвею самому вести, изучая, пробуя, отдавая всего себя. И Матвею это нравилось. Он впервые ловил настоящий кайф, целуясь с мужчиной. Не то чтобы у парня был большой опыт в прошлом, но с Яковлевым точно впервые. И Матвею это нравилось. Его немного смутили чужие ладони, крепко держащие за бедра, и тяжесть Яковлева над собой. Да и губы у него оказались не такими мягкими и нежными, как у представительниц слабого пола. Но все это отступало на второй план, потому что Михаил Александрович целовал так, что коленки начинали трястись и разъезжаться в стороны. Черт побери, Матвей, как девчонка, готов был стонать от того, как чужой язык умело поддевал губы, как чужой рот открывался навстречу, позволяя брать на себя инициативу! Да, так что, Шестерняков стонал, забив на то, что, возможно, для парня это не комильфо, находясь в мужских объятиях. Однако становилось так плевать, и так хорошо, что Матвей больше не думал о своем положении.       Прижимая Яковлева ближе к себе, Матвей вполне ощутил, что тот вовсе не против. Но обоим требовалась минута, чтобы восстановить дыхание, и Михаил Александрович, прикусив нижнюю губу Матвея, отстранился от него, вглядываясь в глаза Шестернякова, ловя его пьяный от ласк взгляд. Мужчина усмехнулся, и его ладони прошлись по пояснице парня, скользнув ему под спину, когда тот, словно кот, подставился под ласки, как будто ждал, когда Михаил Александрович сделает нечто подобное. У самого Яковлева в глазах горел лихорадочный огонек, который так безумно шел его серебристым глазам.       - Это было… Круто, - выдохнул Матвей, до конца не понимая, в какой он ситуации оказался.       Ладони парня по-прежнему цеплялись за чужие плечи, притягивая случайного любовника обратно, желая продолжить. Губы Матвея припухли, увлажнились, притягивая к себе страстный взгляд Яковлева, который совсем перестал что-либо соображать. Он снова приник ко рту Шестернякова, лаская его, вылизывая, вызывая судорожные стоны. Это было неправильно. Так нельзя. Они оба мужчины! Так еще и преподаватель со студентом! Ужасную вакханалию взбесившихся гормонов следовало остановить. Мало того, что Матвей согласился на поцелуй, так еще сам предложил его. Ладно, если бы все можно было списать на опьянение, но пьян-то был Яковлев, а не он! Поэтому оправдать свои порывы парень не мог, однако активно отвечал на поцелуй.       В кармане Матвея зазвонил телефон, мелодия которого сообщила, что пытается до него достучаться Сашка. Разговаривать с другом не хотелось, но Яковлев все же отстранился ненамного, вопросительно вглядываясь в лицо Матвея, которое все горело от жара румянца.       - Еще, - хрипло выдохнул парень, совсем не соображая, потянувшись к Михаилу Александровичу, ловя его губы, чтобы снова утянуть в жаркий танец.       Губы уже начинали болеть, и Яковлев отстранился, прокладывая дорожку поцелуев до шеи Матвея, поддевая нежную кожу, оставляя поцелуи-укусы. Руки мужчины скользили от поясницы к бедрам, попутно сжимая аппетитные полукружья ягодиц, затянутые плотной джинсовой тканью штанов. Шестерняков для удобства спустил одну ногу вниз, свесив ее с софы, чем и воспользовался Яковлев, устраиваясь поудобней. Матвей ощутил всю прелесть чужого возбуждения, что уперлось в него полувставшим членом преподавателя. Подобное слегка отрезвило. Открыв глаза, Шестерняков уставился взглядом в потолок, слушая тяжелое мужское дыхание, ощущая на шее касания мужчины. Это возбуждало. Особенно горячее дыхание на коже, но Матвей решил рационально посмотреть на происходящее. Он – парень, лежит под мужиком, активно стонет, совсем не против того, что его лапают за задницу. Выходит, в нем все это время скрывались гейские наклонности?! То есть, он не против, чтобы его трахнули?! Брови парня поползли вверх, и он чуть напрягся, что не почувствовал Яковлев, опьяненный не только алкоголем, но и близостью страстного Шестернякова. Так, стоп, или Михаил Александрович любит быть снизу? Матвей чуть не заржал, подавив ухмылку, готовую расползтись на губах. Представить Яковлева в роли девушки в постели нереально. Выходит, он сверху. Значит, роль пассива…       Матвей прикусил губу, сдержав стон, когда Михаил Александрович прикусил кожу с бьющейся под ней жилкой, зализывая укус, словно извиняясь. Шестерняков и помыслить не мог, что у него есть такие чувствительные места, отзывающиеся на каждое прикосновение горячей волной вдоль позвоночника. Кайфовать, конечно, классно, но и поразмышлять Матвей любил. Он снова вернулся к мыслям, кто какую роль занимает в кровати. И со своей ролью нижнего соглашаться парень никак не собирался. Вообще, почему он, собственно, думает о сексе с Яковлевым?!       Когда губы Михаила Александровича коснулись рта Матвея, целуя сначала в уголок губ, парень оказался вовсе не против очередной серии поцелуев, но зазвонил его телефон. И на этот звонок нужно было ответить. Уперевшись ладонями в грудь мужчины, Матвей его отодвинул от себя, ловя затуманенный, но вопросительный взгляд.       - Мне надо ответить, - голос совсем осип, а губы опухли, чуть покалывая, но Матвей нашел в себе силы сопротивляться магии Яковлева, манящего продолжить приятное времяпрепровождение.       Михаил Александрович кивнул, сам доставая из кармана прифигевшего Матвея телефон, протягивая звонящий аппарат. Покосившись на Яковлева, Шестерняков подумал: «А слезть с меня не хочешь? Вообще-то, не очень комфортно чувствовать твой член, прижимающийся ко мне». Однако говорить ничего вслух парень не стал, лишь радуясь где-то в глубине души, что его вернули с небес на землю, заставляя перестать купаться в неге наслаждения.       - Матвеюшка, ты сегодня домой вернешься? – в динамике послышался волнующийся голос матери, и Матвей невольно взглянул на время, показывающее почти час ночи.       - Прости, мам, я… Эмм…       Яковлев что-то зажестикулировал, привлекая к себе внимание. Матвей не понял, приподняв бровь, уставившись на мужчину снизу вверх. Странно смотреть на человека, с которым только что обжимался, более-менее трезво, оценивая всю «прелесть» ситуации.       - Оставайся у меня, - пробормотал крайне тихо мужчина, чтобы мама Матвея его не услышала. – Время позднее, а добираться тебе долго отсюда.       - Мне завтра на пару, - выдохнул Матвей, прикрыв рукой трубку. – А вещей у меня с собой нет.       Михаил Александрович нахмурился. Матвею на секунду почудилось, что он увидел обиду и недовольство, что проскользнули в серебристых глазах. Что за детский сад на выезде?       - Я одолжу тебе халат, - отмахнулся Яковлев, будто упрашивая парня провести с ним время.       Матвей прищурился, вздохнул, принимая свое поражение. Он вспомнил причину раздрая мужчины и что за этим последовало.       - Но никакого секса, - прошептал парень.       Яковлев усмехнулся, но согласно кивнул, и Матвей успокоился, сообщив маме, что переночует у Сашки. Родительница попросила не засиживаться допоздна и ложиться спать, ведь завтра на учебу и, пообещав ей, что все будет в порядке, Шестерняков оборвал связь, переводя взгляд на Яковлева.       - С Вас завтра с утра завтрак, и Ваш халат я не возьму. Все равно с утра поеду домой, - оповестил Матвей.       - Ты даже не знаешь, умею ли я готовить, - удивился Михаил Александрович.       - У Вас холодильник забит едой, - оповестил Матвей, видя, как вытягивается лицо Яковлева от изумления. – Я заметил, когда брал оттуда бутылку. А полный холодильник – это значит, что хозяин любит и умеет готовить. Так что не отвертитесь, Михаил Александрович.       Неожиданно Яковлев засмеялся. Тихо, едва слышно, Бархатистый, глубокий и искренний смех так шел мужчине. Матвей замер, как кролик, вслушиваясь в приятные слуху звуки. Рядом с ним Михаил Александрович расслабился, позволил своим эмоциям выйти наружу из скорлупы холодного равнодушия ко всему окружающему. Сердце Матвея забилось сильней, и он вдруг понял, что улыбается, рассматривая мужчину. И этого красивого во всех смыслах человека посмел обидеть тот, кого Яковлев когда-то любил. Немыслимо.       - Хорошо, с меня завтрак, Шестерняков, а сейчас мне нужно кое-что сделать, - мужчина встал с софы.       - Что именно? – не понял Матвей.       - Исправить «это», - и недвусмысленный взгляд на собственную ширинку стал ответом лучше каких-либо слов.       Матвей вспыхнул до самых кончиков волос. Сквозь штаны Михаила Александровича отлично прорисовывались очертания вставшего члена. Оторвав взгляд от топорщащейся ширинки, Матвей вытянул из-под головы подушку, закрыв лицо, кричащее румянцем о смущении. Яковлев снова рассмеялся, а через минуту послышался щелкающий звук открывающейся двери. Спустя время из ванной послышались звуки включившегося душа. Не надо быть Вангой, чтобы понять, чем именно занялся наедине мужчина. И это настолько смущало, что Матвею становилось не по себе. Вообще вся ситуация выходила из ряда вон. Остаться ночевать в чужой квартире с собственным преподавателем – это верх идиотизма.       Простонав в подушку, Матвей откинул от себя вещь, вставая с места. Он вдруг осознал, что кроме софы никакой больше мебели, на которой можно провести ночь, нет. И это поразило так, что Матвей не сдержался от того, чтобы не ругнуться. Он не подумал о том, где будет спать! И все обернулось так, что ночь ему придется провести в чужих объятиях, теснясь на диване! Просто «шикарно».       Ругая себя, на чем свет стоит, Шестерняков решил осмотреться. Возле плазмы обнаружился небольшой столик с одиноко и как-то сиротливо стоящим на нем цветком в вазе. Раньше, только зайдя в комнату, подобную невзрачную мелочь Матвей не обнаружил. Подойдя ближе, он заметил фотографию, стоящую в рамке. Одна фотография, но в ней столько эмоций, что Шестерняков не смог пропустить ее, оторвать от нее взгляд. Взяв рамку в руки, Матвей уставился на двух людей, изображенных на фото. Двое мужчин стояли в обнимку. Один из них обнимал другого за плечи, будучи выше ростом. В нем Матвей узнал Яковлева: более молодого, счастливого, без своей маски неприступности на лице. Другой был смазлив, слишком идеален, но чем-то смутно напоминающий Матвею самого себя. Такие же темные волосы, карие глаза, чем-то похожая улыбка. Шестернякову стало ясно, что это именно тот бывший, о схожести с которым говорил Яковлев. И, видимо, именно этот тип разбил сердце мужчины. Было в нем что-то противное, скользкое. Казалось, что он не искренен, будучи заключенным в объятия. Матвею этот тип не понравился совсем, особенно его начала раздражать их с ним схожесть.       Скрипнув зубами от раздражения, Матвей поставил рамку на место, гадая, почему вообще что-либо испытывает по отношению к фотографии двух мужчин, явно влюбленных друг в друга. Должно быть до фени, но… Интересно, целуя Матвея, Яковлев представлял своего бывшего?       Скривившись, Матвей отошел от столика, вернувшись к софе. Яковлев еще плескался, а самому Шестернякову идея остаться на ночь у мужчины перестала казаться неплохой. Вообще, если так подумать, то Матвею следовало поразмыслить о своей ориентации, раз уж он так охотно отвечал на поцелуи Яковлева, но приключений на сегодняшний день парню хватило, и он просто отключил свой мозг, запрещая мыслить о том, что все равно заведет его в тупик.       Яковлев вышел из душа спустя пару минут, являя собой свежего и переодетого в домашнюю футболку и штаны мужчину. Вытирая влажные волосы полотенцем, Михаил Александрович взглянул на вдруг нахмурившегося и серьезного Матвея.       - Если хочешь поесть, то я могу разогреть ужин, - подал голос Яковлев.       Матвей взглянул на преподавателя, задумчиво прикусив припухшую губу. Михаилу Александровичу, видимо, тоже было не по себе, судя по тому, что Шестерняков заметил, как тот слегка волнуется, немного нервно вытирая волосы, сжимая в руках полотенце.       - Мне нужна одежда, в чем спать, - ответил Матвей, стараясь выкинуть из головы мысли о том, что всего пару минут назад он жадно льнул к сильному телу, сжимая чужие плечи.       - А, да, сейчас, - Яковлев зашел в коридор, покопался там, после чего вернулся обратно в гостиную, протягивая Матвею свободные штаны и футболку.       - Спасибо, - поблагодарил парень, забирая вещи и позорно сбегая в ванную комнату, чтобы перестать так любопытствующе пялиться на преподавателя.       Все-таки… Кем является тот парень на фото? Испытывает ли все еще Яковлев к нему чувства? Сколько они были вместе?       - Чё-ё-ё-ё-рт, - прошипел Матвей, яростно поливая лицо прохладной водой из-под крана. – Мне вообще срать, что за шашни он там крутил.       Но это было не так. Интерес распирал, играя нотками желания копнуть поглубже, узнавая про личную жизнь Яковлева. Но это значило разбередить старую рану.       Подняв взгляд, Матвей посмотрел на себя в зеркало: раскрасневшийся, с влажными опухшими губами и лихорадочным блеском в глазах, - парень не узнал самого себя, настолько будоражаще выглядело отражение. И это от одного лишь поцелуя.       Судорожно умывшись еще раз, Матвей вышел из ванной, обнаруживая, что софа разложена в полноценную кровать, застелена, а Яковлев лежит на своей половине, закинув руки за голову и поглядывая в сторону ванны. Хотя бы притворился, что спит, что ли.       - Кхм, - смущенно откашлялся Матвей, - я так понимаю, что больше мне лечь негде?       - Негде, - согласился Яковлев, вызывая из груди парня еще больший вздох.       - Ну, ладно, - Шестерняков, помявшись, подошел к софе и лег рядом с хозяином квартиры, укрывшись половиной одеяла.       Они замолчали, погрузившись в полную тишину и темноту, разбиваемую лишь далеким светом уличных фонарей. Сон никак не мог прийти в гости к Матвею, и тот прислушивался к мирному дыханию рядом. Какие-то неприятные размышления все равно грызли внутри. Он вспомнил то отчаяние, что отражалось на лице преподавателя, когда он сообщал новость. Поцелуй, может быть, и отвлек, но все равно Яковлев не переставал грустить из-за того мудилы.       - Он – гей? – вдруг нарушил тишину Матвей.       Если бы Яковлев спал, то он бы не услышал шепота, повисшего в темной комнате невысказанными мыслями, однако, он не спал:       - Ты о ком? – то ли сделал вид, то ли действительно не понял Яковлев.       - Я о Вашем бывшем, - пояснил Матвей, поворачивая голову в сторону Михаила Александровича, рассматривая его профиль. – Это ведь он на той фотке вместе с Вами?       Яковлев хмыкнул, приподняв уголки губ:       - Успел все рассмотреть, пока я из-за кое-кого приводил себя в порядок? – подколол мужчина, скосив взгляд в сторону парня. – Нет, он не был геем, - ответ на вопрос все же последовал. – Бисексуал, а, может, натурал, который делал вид, что влюблен. Я не знаю точно. Теперь я больше склоняюсь ко второму варианту.       Матвей поразмышлял, сам себе кивнув, после чего продолжил допытываться:       - И Вы не говорите, чтобы я не лез в Вашу личную жизнь? Быстро же Вы сдались, Михаил Александрович.       - А ты и так уже влез. Смысл отнекиваться? От тебя же трусами не отмашешься. Ужасно любопытный, а мое состояние тем более позволило тебе выяснить почти все, что интересно. О той истории нечего рассказывать, да и я не хочу.       Шестерняков не удержался, громко фыркнув. Не пьян Яковлев – это становилось ясно, как день. Видимо, приняв душ, ему значительно полегчало, и он протрезвел.       - Спасибо, - неожиданно поблагодарил мужчина, и Матвей волей-неволей взглянул на него.       - За что? – удивился парень.       - За то, что побыл сегодня со мной, помог и…       - Поцеловал, да? – добавил Матвей, прервав речь мужчины.       - И за это тоже спасибо, конечно, но я хотел сказать, что остался на ночь, но ладно, - Яковлев искренне веселился.       - Да ну вас, Михаил Александрович! – недовольно буркнул Шестерняков. – Все-то Вы перевернете с ног на голову.       Яковлев громко фыркнул, после чего комната снова погрузилась в тишину. Матвей закрыл глаза, перестав рассматривать потолок. Нужно было засыпать, а то завтра идти на пару. Повернувшись на бок, тем самым отвернувшись от мужчины, Шестерняков не пожелал ему спокойной ночи, слишком смутившись их разговора о поцелуе. Ведь, если быть честным с самим с собой, Матвею настолько понравились ласки, что он был бы не прочь повторить. И это пугало. Так сильно пугало, что перекрывало дыхание. Парень боялся своих эмоций, переживал, насколько магнитил его Яковлев. Блять, да Матвей – натурал до мозга костей, тогда почему?..       Крепкая рука обхватила за талию поверх одеяла. Матвей напрягся, распахивая глаза. Михаил Александрович прижался очень сильно грудью к спине, дыша размеренно, но неглубоко, что доказывало – он не спит. Сердце Шестернякова чуть не выскочило из глотки, застряв где-то внутри, бухая так быстро, что еще совсем немного и остановится.       - Что Вы делаете? – хрипло пробормотал парень, не поворачиваясь, силясь не сделать этого, зная, что тогда не удержится и снова потянется за поцелуем.       - Обнимаю, - прямолинейно заявил Яковлев спустя минуту молчания, крепче стискивая руку.       - Я Вам не плюшевый мишка, Михаил Александрович, - возмущенно запыхтел Матвей.       - Плюшевые мишки меня не интересуют, - буркнул Яковлев, и шею Матвея опалило чужим дыханием, вызывая толпу мурашек по всему телу.       Матвей зажмурился, прокручивая в голове последние слова мужчины. Почему он действует на него таким образом? Почему хочется поддаться сильным рукам, млеть в чужих объятиях? Будучи парнем, Шестерняков не понимал таких чувств к представителю своего пола. Можно было отбрыкиваться, конечно, устроить истерику из разряда «я не такой и мне не приятны Ваши объятия»! Но это было не так, а Матвей привык быть честным со своими чувствами. Даже с такими, в которых он пока что не разобрался.       - А я что, интересую? – подал голос Матвей, когда интерес пересилил страх перед собственными чувствами, находящимися в лихорадочном непонимании происходящего. – Вы со мной заигрываете, Михаил Александрович?       - Только понял это? – прошептал мужчина у уха, и Матвей прикусил губу, едва не застонав.       - Вы же говорили, что Вас не интересуют отношения со студентом, - хватался за последнюю возможность отвертеться от бурлящих желаний парень.       - Я могу сделать исключение из правил, правда ведь? Почему бы и нет, - оповестил его Яковлев.       - А меня спросить, хочу ли я этого?       - Поздно лапки складывать, Шестерняков, ты уже попался, - вдруг глубоким, насыщенным голосом выдохнул ему на ухо Яковлев.       Матвей не успел опомниться, как оказался перевернут на спину. Одеяло отлетело в сторону, и Михаил Александрович оказался нависшим над Матвеем, вглядываясь в его лицо. Парень смотрел в ответ смущенно, покусывая губу, так мило сложив бровки домиком, что Яковлев не смог сдержаться, оглаживая кончиками пальцев чужое лицо.       - Не соблазняй меня, Матвей. У тебя такой взгляд… Я сдерживаюсь из последних сил, - честно поведал Михаил Александрович. – Давай, эта ночь станет чем-то запоминающимся. Могу я поцеловать тебя?       Шестерняков сглотнул, размышляя, стоит ли давать согласие. Скажет «нет» - и на этом, возможно, все закончится, а если «да», то в таком случае он не сможет больше держать все внутри себя. Странные эмоции вырвутся наружу, а в них Матвей еще не разобрался. Он боялся запутаться, переживал, что ступит не туда, и причинит боль не только себе, но и Яковлеву в первую очередь. Тому, возможно, будет еще больней. Но… Мужчина же не предложил никаких отношений, верно? Он не сказал, что хочет встречаться с Матвеем. Блин, он не сделал даже признаний в симпатии! Может, тогда стоит плюнуть на все и просто отдаться на волю всему и жить сегодняшним днем? Вполне вероятно, этой ночью все и закончится, а утром, когда начнется новый день, все прошедшее покажется лишь сладким сном.       - Дурацкая черта есть у некоторых, - начал Матвей, пока его ладони поползли по рукам Яковлева, устремляясь вверх и вверх, пока не достигли плеч, после чего шеи, и пальцы не зарылись во влажные густые волосы на затылке, - спрашивать разрешение о том, о чем спрашивать не надо.       Михаил Александрович, кажется, обрадовался. В его серебристых глазах заплясали такие знакомые огоньки озорства. Мужчина улегся поудобней и, притянув Матвея к себе, по-хозяйски того поцеловал, обнимая за талию, прижимая к себе руками так крепко, словно присваивая, не давая выпутаться, сбежать, посметь уйти куда-либо. А Матвей-то и не упирался, растаяв в своих собственных эмоциях.       Они целовались долго, деля одно дыхание на двоих. Когда в легких переставало хватать воздуха, они отстранялись, заглядывая в глаза друг друга, после чего снова возвращались к приятным вещам. Уморенный новыми переживаниями, Матвей так и уснул в яковлевских объятиях, прижавшись к чужой груди, слушая размеренный и тяжелый стук сердца другого человека, впервые понимая, что ему очень спокойно рядом с мужчиной.

***

      Будильник зазвонил неожиданно. Да так громко, что Матвей резко распахнул глаза, чудом не свалившись с постели. Не рухнуть вниз ему, конечно, помогли руки Яковлева, вовремя поймавшие, но это не отменяло тот факт, что Шестерняков перепугался до усрачки. Он не помнил, как уснул и, кажись, поспал вообще всего ничего. Матерясь сквозь зубы, парень нашел свой телефон, уставившись на будильник, который зазвонил ровно в шесть тридцать. Проблема была в другом: этот будильник был установлен на то время, когда Матвей находился дома, а не гостях за туеву хучу километров от родных пенат. Одним словом, Шестерняков лоханулся, забыв перевести время на будильнике, чтобы успеть заехать домой перед парами. Удивительно, что мать еще тревогу не забила, отзваниваясь.       - Бля-я-я, - с чувством выдохнул Матвей, роняя телефон снова на пол и падая обратно на подушку, будучи притиснутым руками Яковлева.       Воспоминания о прошлой ночи диким бурлящим потоком хлынули в мозг, вызвав такой приступ тахикардии, что Матвей невольно испугался за сохранность своего тела. Сматериться захотелось во второй раз, особенно, когда рядом завозился мужчина, ткнувшись носом ему в плечо. Яковлев безбожно дрых, забыв о собственном пробуждении, которое должно было отправить его прямиком на занятия. Но для Матвея это было хорошей возможностью понаблюдать за Михаилом Александровичем. Парень и раньше замечал, что мужчина обладает незаурядной внешностью, но когда этот Бог красоты лежит рядом и видно каждую ресничку… Матвей невольно задержал дыхание, скосив взгляд на Яковлева. И все равно самым выдающимся во всей внешности – это были глаза. Такого необычного и красивого оттенка, что любая девушка бы позавидовала.       - Хватит меня рассматривать, - пробурчал сонно Яковлев, открывая один глаз, чтобы взглянуть в ответ на Матвея. – Проспал?       - Точно. И все из-за Вас, - упрекнул Шестерняков, пытаясь выпутаться, но не тут-то было. – Я опоздал на пару, между прочим.       - Ничего страшного, отработаешь.       - И вот это вот говорите мне Вы, - вздохнул Матвей, отпихивая руку Яковлева. – Мне надо вставать и бегом бежать домой. На лекцию я точно не должен опоздать.       - У тебя лекция аж после обеда, - закатил глаза Михаил Александрович. – Тем более, я обещал тебе завтрак. Так что, ляг на место.       И Яковлев снова уложил Матвея на постель, прижимая к себе. Шестерняков тяжело вздохнул. Ему бы отбиваться всеми силами, но желания не было. Да и, если честно, он думал, что будет испытывать совсем другие эмоции, проснувшись с утра. Ну, неловкость там… Но ничего, кроме легкого дискомфорта в виде смущения. Это радовало.       Михаил Александрович не собирался вставать вовсе.       - Вам на пару, - напомнил Матвей.       - К обеду. С утра у меня окно, - с диким довольством осведомил Яковлев. – И, кстати, ты храпишь.       - Чего?! – обалдел Шестерняков, шокировано поворачивая голову к мужчине. – Я не храплю!       - Нет-нет, храпишь, - а в серебристых глазах сверкают забавные искорки смеха. – Так мило посапываешь, как ребенок.       Матвей прифигел в который раз. Пихнув мужчину в плечо, парень вырвался из цепких рук, вскакивая с места.       - Ничего я не соплю! – прозвучало-то как забавно. – И… И вообще, с Вас завтрак! А я… Я п-пойду умываться!       Парень сломя голову кинулся в ванну, чувствуя, как пылают щеки. Чертов Яковлев. Он еще попляшет. Будет знать, как издеваться.