Моя любимая шестёрка

      Лезть на стенку стало для Матвея привычным делом. Он адски устал. Зачеты пролетели так быстро, что Шестерняков глазом не успел моргнуть, но после сумасшедших неделек наступила сессия, длящаяся всего ничего, но это время показалось парню самым адовым. Нет, разумеется, на шестом курсе сессия проходила гораздо проще, чем раньше. Во-первых, багаж знаний за спиной стал гораздо внушительней, и если раньше симптомы с заболеванием связать и запомнить было трудно, то теперь любой диагноз поставить не составляло большого труда. Во-вторых, преподаватели стали гораздо лояльней. Все мы – люди, так что старшекурсников они жалели, считали старожилами. Конечно, не все преподаватели шли на уступки, но большинство все же относились прекрасно. Никто никого не валил. Если, конечно, вы вообще могли связать два слова. Некоторые, так сильно волнуясь, путали одно заболевание с другим, или несли полную околесицу на задаваемый вопрос. Передых после сессии был кратковременный, после чего наступила череда госов. Матвей вообще не понимал, зачем сдавать одни и те же предметы по несколько раз. К примеру, они сдавали госпитальную хирургию, как экзамен во время сессии, и через пару дней снова возвращались на кафедру, чтобы сдать тот же предмет, но в рамках государственной аттестации. Полная нелепица! И таких экзаменов было целых пять! Помимо всего прочего требовалось сдавать аккредитацию, состоящую из пяти важнейших этапов: балльный тест, по результатам которого в дальнейшем поступаешь в ординатуру на узкую специализацию; прохождение станций, где на манекенах-симуляторах нужно разыгрывать различные неотложные и экстренные ситуации, а также решение ситуационных задач и собеседование с аккредитационной комиссией по поводу того, какие диагнозы ты вынес больным из предоставленных анамнестических знаний. Студенты-медики не знали, как свободно вздохнуть – настолько много на их судьбинушку выпало. Сашка Жарин ныл постоянно, буквально рыдая на плече Матвея. Лучший друг всегда был паникером в плане учебы, а Шестерняков, скрипя зубами, его терпел, понимая, что по-другому с этим парнем никак нельзя.       А еще Матвей безумно скучал по Яковлеву. После признания в машине парень поспешил домой. Его сердце буквально выскакивало из груди, а с губ все никак не хотела сходить сумасшедшая улыбка. Он никогда прежде не ощущал себя настолько счастливым. Ему даже начинало казаться, что он вот-вот и взлетит вверх, радостно паря где-то над землей. Это немного пугало. Эйфория оказалась настолько ошеломляющей, что сбивала с ног.       К счастью, родители не заподозрили, что их сын улизнул из дома. Камень размером с дом упал с плеч Матвея, когда он понял, что остался нераскрыт. Той ночью Яковлев пожелал ему спокойной ночи, прислав СМС, а Шестерняков не нашел ничего лучше, чем написать: «И тебе». Он несколько раз продумывал, что бы ответить мужчине, но в голове появлялся странный белый шум, не давая сосредоточиться. Милые мимимишности так и норовили завладеть разумом, но Матвей решительно отодвигал женские сюсюканья на задний план. Он, в конце-то концов, все еще мужик! Не стоит опускаться до бабских манерных речей! Подобных наклонностей к нежности и романтики никогда прежде Матвей за собой не замечал. С Яковлевым словно вообще все было у него впервые.       Шестерняков втрескался не по-детски. Понимая это, он не знал, что ему делать. Признаться родителям? А не рановато ли? Примут ли они подобное? Вряд ли. Но поскольку Яковлев испытывал такие же чувства, как и Матвей, парень прекрасно отдавал себе отчет в действительности – ему придется сознаться родителям в своей новооткрывшейся сексуальной ориентации. Скрывать от них долго свои отношения с мужчиной Матвей не сможет. Нужно только выпуститься, а потом, возможно…       Матвей кулем повалился на кровать, довольно застонав. Мозг кипел, тело отказывалось слушаться. Был сдан последний госэкзамен. Можно было выдохнуть спокойно. Вся его группа, стоило им отмучиться, впопыхах кинулась в магазин за шампанским. Игристое распили из одноразовых пластмассовых стаканчиков прямо на пороге университета, радостно горланя: «Кто врач? Я – врач!» Конечно, до настоящих врачей им еще учиться и учиться. Но они все-таки сдали последнюю сессию, разделались с госами! Для ребят это была уже огромная победа. Они радовались, как дети, прыгая, фотографируясь, горланя поздравления друг другу. И их группа была не единственной, которая подобным образом решила отметить окончание университета. Все девчонки постили фотки в инстаграмм, парни ржали, как кони, корча различные рожи. Сашка кинулся обнимать Матвея, вереща на ухо, как он рад тому, что адовы круги пройдены и главный босс, - государственные экзамены - побит. Матвей радовался вместе со всеми, и тут на его телефон пришло сообщение, завибрировав в кармане штанов. Шестерняков, достав средство связи, обнаружил, что ему написал Яковлев: «Поздравляю. Ты отлично постарался». Матвей просиял и начал оглядываться, думая, где бы Михаил Александрович мог его увидеть. На статную мужскую фигуру парень наткнулся почти сразу. Мужчина стоял на пороге университета, разговаривая с каким-то пожилым преподавателем. Солнце слепило, но Матвей упорно щурился, будто бы стараясь впитать в себя образ любовника. Несмотря на наступившие теплые летние деньки, мужчина был одет в костюм. Легкий, конечно, но все же. Чего это он такой официальный прям? Матвей быстро написал ответ: «Спасибо. Шикарно выглядишь. Я приеду сегодня к тебе?» Шестерняков увидел, как Михаил Александрович полез за сотовым, но дальше смотреть за Яковлевым ему не дал Беловолов, захватив в плен, чтобы сфоткаться всей группой. Лишь позже, когда Михаил Александрович исчез из поля зрения, Матвей смог прочесть то, что тот ему написал: «Ты еще задаешь такой глупый вопрос? Я буду ждать тебя вечером». Так что нужно было собираться. Матвей знал, чем закончится встреча с Яковлевым, поэтому, заставив свое уставшее бренное тело встать с кровати, направился в ванную, чтобы привести себя в порядок и подготовиться к ночному рандеву. Родители были на работе, и Матвей этому втайне порадовался. Меньше вопросов и допросов, а также длительных задержек.       Собравшись, Матвей только хотел написать СМС Яковлеву, что он к нему выезжает, как в коридоре квартиры послышался шум, и через минуту перед Матвеем, готовым уже уйти, предстали родители. Мама, скидывая обувь, высказывала что-то отцу относительно того, что пора им уже менять автомобиль, а то старая машина уже на ладан дышит. Отец что-то бурчал, отнекивался, почти не слушая. Родители не замечали сына, пока тот громко не осведомил взрослых:       - Мам, пап, я теперь врач! – и парень гордо выпятил грудь вперед, демонстрируя, как он доволен.       Мама запричитала. Всплеснув руками, она кинулась обнимать сына, едва скинув один сандаль. Отец кивнул, пряча улыбку и неожиданно заблестевшие глаза.       - Ох, дорогой ты мой! – женщина стискивала в объятиях, буквально повиснув на шее сына. – Я так за тебя рада, мальчик мой. Все, теперь осталось получить диплом и сдать аккредитацию, а потом еще в ординатуру поступить.       - Мать, - отец подошел ближе, хлопнув Матвея по плечу, - прекрати слезы пускать. Наш сын уже большой парень. Ну, когда у тебя вручение заветного документа?       - Через два дня, - Матвей, поцеловав маму в щеку, отстранил ее от себя. – Я решил не идти на выпускной. Вместо этого с ребятами в кафешке группой посидим, - Шестерняков безбожно врал, ведь это время он хотел провести с Яковлевым. – А вручение через три дня, потом аккредитация.       Мама заохала, и как бы между делом спросила, куда Матвей собрался.       - Пойду с Сашкой отмечу окончание, - и снова вранье. – Наверное, заночую у него.       - Что-то ты часто у Жарина пропадаешь, - хмыкнул отец, а сердце у Матвея чуть не остановилось. – Ну, смотри, не напивайся слишком сильно.       - Конечно, па, - кивнул Шестерняков-младший, задорно подмигнув отцу.       Выскочив из квартиры, Матвей прижался к двери спиной, переводя дыхание. Врать родителям ужасно. Шестерняков, каким бы сыном он ни был, привык к честности по отношению к любимым людям, так что для него ложь, как серпом по яйцам провести – болезненно и жутко непривычно. Снова встал вопрос о том, чтобы сказать о своей ориентации. Да и кто он вообще? Гей? Би? Или у него встает только на Яковлева? Вообще не ясно. Да и разбираться Матвей особо не спешил. Его устраивало то, что он чувствовал по отношению к Михаилу Александровичу.       В задумчивости Матвей на автомате добрался до квартиры Яковлева, сам не замечая, как очутился возле знакомой двери, нажимая на звонок. Сердце заклокотало внутри, и парень, прибывая в волнении, прикусил губу. Они с Михаилом Александровичем не виделись с тех пор, как произошло то признание в машине. Это будет впервые, когда Матвей взглянет на мужчину, осознавая, какие чувства они друг к другу испытывают. Шестерняков сглотнул, когда дверь медленно открылась.       - Привет, - только успел выдавить из себя Матвей, как оказался втянут внутрь квартиры.       Рот Шестернякова сразу накрыли знакомые губы, впечатываясь жадным поцелуем. Матвей от неожиданности ахнул, но быстро успокоился, когда руки Яковлева ласково обхватили его лицо. В жилище Михаила Александровича царила полнейшая мгла, только слабый свет бра освещал большую гостиную. Даже шторы на окнах были запахнуты, создавая романтическую атмосферу. Но Шестернякову было не до романтики. Стоило ему оказаться в чужих руках, как все предохранители были сдернуты. Матвей, прижав Яковлева за талию ближе к себе, буквально застонал в поцелуй, открывая рот навстречу напористому языку. Мурашки всколыхнули во всем теле волну возбуждения, и Матвей сам не понял, как начал судорожно стягивать с Яковлева его футболку. Мужчина словно именно этого и ждал. Он притиснул Матвея к стене, жадно проведя ладонями по бедрам парня, силой раздвигая его ноги и втискиваясь между ними. Шестерняков чуть не упал, почти повиснув на Яковлеве, обхватив его за плечи. Парень так сильно сжал пальцами чужие руки, что Михаил Александрович от боли застонал, оторвавшись на секунду от губ Матвея.       - Еще, - требовательно заявил парень, оглушенный пылкостью мужчины. – Поцелуй еще…       Яковлев не стал долго ждать, припечатывая своим телом Матвея к стене. Они принялись быстро избавляться от одежды. Михаил Александрович до синяков сжимал ягодицы парня, а когда его пальцы проникли под кромку белья, коснувшись ложбинки между округлыми полушариями, мужчина не сдержался, рыкнув. Он прижался лбом к плечу Матвея, тяжело и шумно дыша.       - Черт… Ты себя растягивал, - констатировал факт мужчина. – Блять, Матвей, ты там такой влажный. Малыш мой…       Матвей задорно рассмеялся, но его смех стих, стоило только пальцам Яковлева проникнуть внутрь без всякого напряга. Шестерняков вскрикнул, прикусив губу. Без дополнительной смазки проникновение оказалось слегка неприятным, странно-мешающим, но все дискомфортные ощущения отступили на второй план, когда пальцы Михаила Александровича коснулись нужной точки.       - Б-боже!.. – прохрипел Матвей, дернувшись.       Повисшее чуть ниже бедер нижнее белье мешалось, и парень недовольно переступил с ноги на ногу, чувствуя, как в нем двигаются, еще больше растягивая, чужие пальцы.       - Ты что… Ах… - Шестерняков снова вскрикнул, почти всхлипнув от восторга. – Решил прямо здесь?       Яковлев ответил нечто нечленораздельное. Вместо этого он стянул последние остатки одежды и рывком развернул Матвея к стене. Тот едва не врезался лобешником в стену. Он никогда не видел Яковлева таким заведенным, и это возбуждало так сильно, так охуительно, что слов никаких не было. Матвей услышал, как что-то со спины зашуршало, Михаил Александрович закопался, и парень решил посмотреть, что происходит, но ему не дали повернуться. Вместо этого Яковлев чуть двинул Матвея на себя, заставив его приподнять таз, а уже через минуту Шестерняков зашелся в крике-стоне, выдыхая имя Яковлева. Он впервые назвал мужчину по имени, и тот на секунду замер.       - Скажи это еще, - Яковлев, сжимая бедра Матвея, не двигался. Он склонился к плечу парня, выдыхая ему на ухо. – Сладкий мой, произнеси мое имя.       - Миш-а-а-а, - протяжно выдохнул Матвей, закатив глаза от удовольствия, ведь Яковлев с миллиметровой точностью попал прямо по простате с первого захода. – О, блять, прошу… Двигайся!       Яковлев словно ждал команду. Он сорвался сразу на глубокие и резкие толчки, входя на всю длину. Матвей, царапая стену, стонал и старательно подмахивал чужим движениям. Чувство единения было настолько прекрасным, что Шестернякову от прилива эмоций хотелось плакать, но он упорно держал себя в руках, закусывая губу. Собственный возбужденный член болезненно пульсировал, и Матвей, не выдержав, сжал его в руке, резкими движениями проводя пальцами по всей длине ствола.       Михаил Александрович вдалбливался так сильно, так резво, что Матвей запереживал за сохранность своего собственного тела. Ноги начали дрожать, и если бы Яковлев не держал, Шестерняков давно бы уже рухнул вниз, падая прямо на колени. Но мужчина обхватывал его бедра, крепко удерживая чужой вес. Но надолго их не хватило. Матвей с протяжным всхлипом кончил в собственную руку, а Яковлев, двинувшись еще несколько раз, излился вслед за ним. Мужчина вышел из тела парня, пока тот, содрогаясь, все же рухнул вниз. Колени разъезжались в стороны. Матвей, придерживаясь одной рукой за стену, повернул голову к Яковлеву, посмотрев на него расфокусированным взглядом. Мужчина завязал использованный презерватив и ухмыльнулся Матвею.       - Это ты так меня поздравил? – хриплым сорванным после криков удовольствия голосом спросил Матвей.       - Да, - просто ответил мужчина. – Я же говорил, что хочу тебя стоя.       Шестерняков нервно рассмеялся, качнув головой. Он не рассчитывал, что мужчина осуществит свои желания так скоро. Михаил Александрович ушел на кухню, а Матвей, охая, поднялся с места. Но уйти далеко ему не дали. Яковлев утянул своего гостя в ванную, где самолично помыл его. Дело дошло почти до второго раунда, и Матвею пришлось отбиваться от загребущих рук. Ему требовался перерыв.       Когда они разморенные, довольные, переодетые в чистую одежду вышли из ванной, Матвей ахнул от удивления. Яковлев специально создал полутьму в квартире. Парень не сразу заметил накрытый небольшой столик перед телевизором. На деревянной поверхности лежала красивая скатерть, на которой стояла большая пиала с фруктами, а также бутылка дорогого вина и два бокала. Матвей заметил бархатную коробочку среднего размера, и пораженно обернулся к Яковлеву, который, смущаясь (чо, серьезно, что ли, Михаил Александрович?) стоял немного в стороне.       - Признайся, - дрогнувшим голосом начал Матвей. – Ты хочешь сделать мне предложение?       Яковлев чуть челюсть не потерял. Он явно не подумал, как все выглядит со стороны.       - Ну, ты поругался над моей честью только что, - начал подшучивать Матвей. – Чуть не изнасиловал в ванной. Решил теперь загладить свою вину, взяв на себя ответственность?       - Дурак, - фыркнул Яковлев. – Идем.       Он ласково взял Матвея за руку и подвел к столу. Усадив парня на софу, мужчина ловким движением открыл бутылку вина и разлил напиток по пузатеньким бокалам.       - Я хотел поздравить тебя с окончанием ВУЗа, - мужчина взял свой бокал, а второй протянул Матвею. – Мы с тобой встречаемся, а на свидание, по сути, сходили всего два раза. Я бы хотел подарить тебе кое-что.       - Руку и сердце? – перебил трогательный момент Матвей, нервничая.       - Помолчи, - негрубо пожурил парня Михаил Александрович, потянувшись за коробочкой. – Знаю, что у тебя появятся сложности с объяснением того, откуда у тебя эта вещь, но я надеюсь, что ты будешь носить ее.       Шестерняков кивнул, а когда получил заветную коробочку в руки, немедленно открыл ее, ахнув. Внутри лежали красивые часы с черным ремешком, явно сделанным из натуральной кожи. Серебристая окантовка изумительно подчеркивала внутренний циферблат, стрелочки которого показывали точное время. Матвей пораженно уставился на Яковлева, замершего на месте и ожидавшего вердикт. Конечно, этот подарок был старомоден по сравнению со всеми новомодными штучками, которые появились в современном мире, но… У Шестернякова в горле встал ком. Он взял часы в руки, а когда перевернул их, то на задней панельке увидел выгравированную надпись: «Со всей любовью». Это был почерк Яковлева. Он специально заказал гравировку так, чтобы мастер срисовал до безупречной схожести каждой буквы.       - Сумасшедший, - пораженно выдохнул Матвей. – Они же кучу бабла стоят! – Шестерняков лишь поверхностно разбирался в фирмах, но точно знал, что вещь в его руках очень и очень ценная.       - Я решил, что что-то тебе должно достаться дорогое и стоящее, - пожал плечами Яковлев, поднося бокал к губам, отпивая и незаметно пряча вздох облегчения. – Тебе пригодятся часы в дальнейшей работе. Тем более, они придадут тебе некоего статуса.       Матвей качнул головой, засмеялся, но вдруг кое-что вспомнил, и его улыбка немного померкла. Яковлев сразу напрягся, подсев ближе.       - Что такое?       - Вспомнил, что мама говорила, - глухо ответил Матвей, нахмурившись, все еще продолжая держать подарок в руках. – Она как-то сказала, что дарить часы – плохая примета. Что-то типа того, что они в таком случае словно начинают отмерять время, которое паре суждено пробыть вместе.       - Ты веришь в эту чепуху? – вздернул бровь вверх Яковлев, хмыкнув. – Послушай, - он бережно повернул лицо Матвея к себе. – Мне все равно на всякие плохие знаки. Ты, черт побери, Шестерняков, стал мне дорог, и я не допущу, чтобы всякие сомнения привели к нашему расставанию.       - И кто здесь дурак? – улыбнулся Матвей, вздохнув с облегчением. – Я не говорил, что собираюсь верить в эту чушь. Просто вспомнил об этом, - парень протянул часы мужчине. – Поможешь?       Михаил Александрович молчаливо кивнул, и вскоре Матвей залюбовался тем, как идеально на его руке закрасовались подаренные часы.       - Чудесный подарок, спасибо, - парень прижал мужчину к себе, целуя его, передавая через прикосновение всю свою благодарность, все испытываемые чувства. – Я буду бережно носить их.       Яковлев заулыбался. В его серых, таких прекрасных и ошеломительных, глазах заискрилась благодарность и счастье, чем Матвей остался очень доволен. Они быстро выпили бутылку вина, после чего Яковлев утянул парня на софу, продолжая то, на чем они остановились в ванной. Шепча имя мужчины, Шестерняков активно помогал тому раздевать себя, продолжая плавиться в крепких руках.

***

      Матвей проснулся резко, неожиданно. Приятная тяжесть чужого тела перестала давить сверху, и рука Яковлева исчезла с талии. Звонил телефон. Не Матвея, и тот, ругнувшись, приподнялся на локтях, видя, как в потемках голый Михаил Александрович ищет свое средство связи на полу. Ругаясь сквозь зубы, мужчина все-таки нашел трубку и сонно буркнул:       - Я слушаю…       На том конце кто-то что-то начал говорить. Матвей рухнул обратно на подушку, потерев глаза. Спать хотелось неимоверно. Шестерняков снова приподнялся, нашел свой телефон и вздохнул. Время едва-едва перевалило за четыре часа утра. Они поспали от силы полчаса. Большую часть ночи они занимались любовью, и все тело Матвея, начиная от макушки и заканчивая пятками, болело. Парень взглянул на Яковлева, протянул руку, чтобы коснуться его спины, но заметил, как тот напряжен. Матвей нахмурился, хотел подползти ближе, но Яковлев неожиданно заговорил со своим собеседником:       - Хорошо, я понял. Не плачь, пожалуйста, ладно? Я буду… Да, я приеду. Мне надо будет собрать вещи… Да… Нет, пожалуйста, не решай все без меня! Я приеду завтра, точнее, сегодня ближе к вечеру… Да…       Яковлев отключил телефон, прикрыв лицо ладонями. Матвей, предчувствуя что-то, подполз к мужчине и, сев позади него, ткнулся подбородком ему в плечо, обняв за талию. Мужчина вздрогнул, напрягся еще сильней, а после чуть ли не расслабленной желешкой откинулся назад. Парень заметил, как дрожит Яковлев. То ли от окна, впускающего в комнату прохладный ночной ветерок, то ли от переживаемых внутри эмоций.       - Что такое? – шепотом спросил Матвей, сердце которого от дурных предчувствий само упало вниз. – Скажи мне. Давай, не держи в себе. Ты же знаешь, что при мне нет смысла быть молодцом.       Яковлев хмыкнул, но как-то грустно, натянуто. Он положил руки на ладони Матвея, скрещенные на его животе.       - Мне надо уехать в Москву на неопределенный срок, - глухо, но как-то холодно, словно скрывая панику и страх, произнес Яковлев.       - Почему? – Матвей нахмурился, не понимая, в чем дело.       - Мой отец в больнице с инфарктом. Я должен собирать вещи, - мужчина выбрался из ослабевших объятий Матвея и, встав, со всего размаху смахнул со стола опустевшую бутылку из-под вина и бокалы. – Блять, - Яковлев, судорожно натянув на себя штаны, быстрым шагом удалился из комнаты, буквально выскакивая на балкон.       Матвей вздрогнул, когда стекло разлетелось по полу. Ну вот, еще нужно будет собирать осколки, но винить Яковлева парень не мог, пребывая в полном шоке. Он бы точно также, не сдержав эмоции, что-нибудь бы разбил. Все счастливо-радужное настроение прошлого дня резко потускнело. Байки старушек о подаренных часах больше не стали казаться всего лишь глупой приметой.