Моя любимая шестёрка

      Матвей проводил Михаила Александровича, покурил, и вернулся домой. Парень сразу прошел в свою комнату, слыша, как мама на кухне бренчит посудой. У женщины всегда была привычка при стрессовых состояниях начинать перемывать все на своем пути. В первую очередь в расход шла посуда, а потом уже одежда, которая начинала казаться неожиданно грязной. Смешно, но таким образом, вычищая все подряд, Анастасия Дмитриевна успокаивалась. И Матвей не видел причины тревожить мать. Пусть сначала придет в себя, а потом они уже смогут снова поговорить, обсудить все.       Матвей не смог бы уснуть при самом большом желании, поэтому он включил ноут и зашел в Вконтакт, сразу заметив зелененький кружочек у фотографии Сашки Жарина, который оказался в сети. Шестерняков вспомнил о том, что ему сказал Яковлев относительно той информации, что ему предоставил лучший друг Матвея. Пожевав губу, Шестерняков решил разобраться, что Сашка там наговорил Михаилу Александровичу.       «Привет, засранец! Чего ты там наболтал Яковлеву про меня?» - отправив сообщение, Матвей откинулся на спинку стула и задумался, скосив взгляд в сторону двери.       По хорошему счету, следовало снова обстоятельно поболтать с матерью. Представляя, каким для нее шоком оказалась открывшаяся ориентация сына. Кто угодно перестанет контролировать себя. Матвей вообще отделался легким испугом. Но из-за материнской особенности развитие у нее ОКР* начинало маячить красным флагом на горизонте. Такого допускать было нельзя категорически. Матвей переживал за родительницу, плюс ко всему стоял вопрос ребром: стоит ли рассказать отцу? И Шестерняков со стопроцентной уверенностью мог сказать: «Пока не припрет – не скажу». И не только потому, что разочаровывать старшего Шестернякова не хотелось, а потому, что Николай Сергеевич мог бы взяться за ремень. Спокойный от природы человек, он может взорваться в одно мгновение, если эмоций будет через край. И Матвей прекрасно понимал, что его случай – это как раз новостной бум, способный в шок привести самого удава.       «Ничего я особенного ему не болтал, - ответил Сашка спустя почти что десять минут молчания. Матвей успел уже погрузиться в состояние дзэн. – Мы встретились чисто случайно, и я решил, что не стоит упускать шанс поговорить с ним и помочь тебе, Шестерняков. Ты же в жизни бы никогда не стал «унижаться» и первым писать Яковлеву. А тут я – палочка выручалочка».       «Палочка, на хуй, в жопе ковырялочка! Ты бы только представил, что ты сделал…»       Матвей специально создал театральную паузу, игнорируя вопросительные смайлики и вопросы от друга. Шестерняков пакостно потер ручки. Будет знать, как создавать прецедентные ситуации! А вот, если бы Матвей, к примеру, сделал нечто подобное? Как бы Жарин отреагировал? Парень глубоко сомневался, что Сашка обрадовался бы и поблагодарил. Потому что он бы точно так же возмущался и злился! Не то чтобы Матвей злился, конечно, но был раздражен – это сто процентов. Не стоит лезть в чужую жизнь.       Зазвонил сотовый, стоящий на зарядке. Раздавшаяся мелодия принадлежала Сашке, и Матвей, подорвавшись, боясь, что звонок может разбудить отца, гепардом полетел к кровати, на которой лежало средство связи. По пути к постели Матвей едва не рухнул, настолько он торопился, но цели своей достиг. Он схватил телефон и провел пальцем по дисплею, где горела зеленая трубка. Шестерняков ничего не успел сказать, как ему в ухо полилось обвинение:       - Ты что, охуел, Шестерняков?! Кто так делает?! – почти что истошно завопил Сашка. – Ты лежишь избитый, что не можешь лапками шевелить? У тебя язык отвалился, чтобы поговорить? Или, может быть, руки сломаны, чтобы написать ответ в гребанном Вконтакте? Чо за хуйня?       - Дыши, принцесса, - фыркнул Матвей, завалившись на кровать, сдерживая коварные смешки. – Это моя месть за то, что выдал стратегические данные обо мне неизвестному мужику.       - Твоему любовнику, к слову, - прорычал Жарин. – И ты, вроде как, не так уж и недоволен тем, как все вышло.       - Ну как тебе сказать? – Матвей кратко рассказал все, что произошло в его доме после прихода Яковлева. – Так что ты там Михаилу Александровичу наговорил?       - Ты бы видел его, когда он приперся в универ, - Жарин продолжал недовольно пыхтеть в трубку, но хотя бы не так яростно после рассказа друга. – Весь серый, поникший. Он настолько сильно хмурился, что складывалось ощущение, что еще чуть-чуть и его брови срастутся в одну линию. Вот я и решил подработать купидоном. Помнишь, я говорил, что буду свидетелем на вашей с ним свадьбе? Так вот, нихрена это не шутка уже, - и Сашка заливисто рассмеялся.       Матвей не смог сдержать улыбки, но все равно буркнул в динамик, что Сашка – клинический идиот.       - Как тебе вообще пришла мысль с цветами для моей матери?       Сашка фыркнул, после чего забавно засмеялся:       - Я просто вспомнил, как твоя мама любит розы, и как она радовалась, когда ей дарили эти цветы. Вот я и решил, что стоит Анастасию Дмитриевну расположить к твоему любовнику. Помогло ведь?       - По крайней мере, громкой истерики не было, - буркнул Матвей.       Парни замолчали, думая каждый о своем. И тут Сашка задал контрольный вопрос:       - Что вы будете делать дальше? – голос не то чтобы спокойный, но заинтересованно-переживающий.       Матвей вздохнул. Он вообще не знал, что будет с его отношениями с Яковлевым. Два года – это не такой уж большой срок, тем более, сам Михаил Александрович сказал, что они будут ездить друг к другу на выходные. Более того, Яковлев предложил Матвею переехать к нему на квартиру, чтобы самому Яковлеву было, куда возвращаться. Михаил Александрович поначалу свою нехилую хату хотел продать или отдать на сдачу в аренду, но появилась другая альтернатива – он не хотел ее упускать. Да и Матвей давно уже перестал быть несовершеннолетним. Стоило подумать о том, чтобы съехать от родителей. Им об этом парень пока что не говорил, но понимал, что придется. Ко всему прочему, Яковлев сказал, что квартплату возьмет на себя. Задача Матвея состояла лишь в том, чтобы содержать квартиру в чистоте и порядке, что вообще не было сложным. Так что Шестерняков, подумав, пришел к резонному выводу, что не все так плохо, как он предполагал. Не так чудесно, как могло бы быть, переедь он в Москву, но альтернатива достаточно хороша. Главное, что мать, когда поймет, что чувства сына сильны, смирится с неизбежным. Матвею было жалко маму. Все потому, что груз знаний она взяла на свои плечи, интуитивно защищая ребенка от возможного гнева главы семейства. Ох, как это в духе женщин! Инстинкты, что б их! Подобные древние зовы крови не пропить, не проебать.       - Не знаю, - честно ответил Матвей, потерев переносицу. – Это до охуения тяжело, Сашка. И странно. И непривычно. Мать отреагировала относительно нормально, но отец точно пиздюлей вставит и отправит к психиатру лечиться.       - Утрируешь, - хмыкнул Жарин.       - Возможно, - вздохнул согласно Шестерняков. – Но это не отменяет того факта, что будет настоящая жопа. Что ж… Буду еще два года торчать в нашем городишке, а потом посмотрим.       С Сашкой Матвей проговорил не так долго. Они обсудили подачу документов в ординатуру, прочие житейские мелочи. А разговор с матерью так и не получился. На следующий день она вела себя преувеличенно спокойно, делая вид, что разговора вечером не было. Только ее покрасневшие глаза красочно описывали ее состояние. Шестерняков-старший пытался выпытать, что произошло, но женщина лишь отмахивалась. Матвей чувстовал себя виноватым, и когда отец ушел на работу, он попытался поговорить с родительницей, но она, одарив сына взглядом а-ля «не заводи свою пластинку снова», ушла в спальню, чтобы тоже начать собираться по делам. Матвей чувствовал себя последним говном. И в тоже время ему было неприятно игнорирование матери, словно она пыталась забыть обо всем, что случилось вечером прошлого дня. Это коробило, но Матвей просто решил, что стоит дать ей время. Им все равно придется снова поднять волнующую тему.       Яковлев позвонил на следующий день. Он объявил, что ему нужно вскоре возвращаться в Москву, и Матвей, пользуясь тем, что у него наступили некоего рода каникулы, поскольку все сложные экзаменационные этапы были закончены, рванул к мужчине на квартиру. Парень сразу объявил матери, что ночевать дома не будет. Женщина недовольно поджала губы, сдержанно кивнула, больше никак не выразив свои эмоции ни жестами, ни словами. Матвей чуть не взорвался, когда мать отреагировала подобным образом. Хоть что-нибудь бы выдала, что ли! Поэтому к Яковлеву Матвей приехал не в самых счастливых чувствах, пребывая в глубокой задумчивости. Это парень еще не сказал матери, что собирается жить у Михаила Александровича большую часть времени, пока будут тянуться эти два года. Интересно, в таком случае она взорвется?       - Привет, - мужчина встретил гостя на пороге. Михаил Александрович чмокнул Матвея в губы, стоило тому ступить в квартиру. – Что с настроением?       Шестерняков вздохнул, отмахнулся и, сняв обувь, прошел в гостиную, пройдя мимо Яковлева. Тот сразу уловил настрой любовника и не стал его дергать. Спокойно пойдя заваривать чай, Михаил Александрович краем глаза наблюдал за Матвеем. Парень спокойно сел на диван и включил телевизор. На улице, несмотря на приближающийся вечер, стояла жара, так что выходить из жилища куда-либо не хотелось категорически. Матвей и так все еще пребывал в состоянии обалдевания после совершенного каминг-аута. Ему следовало все обмозговать. Да и Яковлев неизвестно, насколько уезжает.       Включив глупую передачу о какой-то ерундистике, Матвей залип, слушая, как хозяин квартиры чем-то гремит на кухне. Не прошло и пятнадцати минут, как Яковлев поставил на недалеко стоящий кофейный столик поднос с печеньем и кружки с ароматным чаем. Михаил Александрович сел рядом с Матвеем, дернул его за руку к себе. И, не слушая сопротивления, прижал того к груди, заключив в объятия. Шестерняков повозился, удобней устраиваясь, после чего замер, лишь тихо сопя.       - Что случилось? – Яковлев выдохнул вопрос, опалив дыханием висок, и Матвей, повернув голову, взглянул в лицо мужчины, видя его взволнованность.       - Мать делает вид, что ты вчера не приходил к нам, что вообще не было разговора. Бесит адово, - парень поморщился, высказывая свое негодование.       - А ты на что надеялся? – не понял переживаний любовника Михаил Александрович. – Что она сразу скажет, что принимает твою ориентацию? Это глупо.       - Знаю! – возмущенно засопел Матвей. – Знаю, но, блять, неприятно, когда тебя игнорируют, спокойно делают вид, что ни разговора, ни признания не было! И, зная ее, я предполагаю, что вести себя подобным образом она будет постоянно на протяжении двух лет!       - Дай ей время, - Яковлев запустил пальцы в волосы Матвея, мягко массируя затылок.       – Ей нужно свыкнуться хотя бы с мыслью, что ты у нее не такой, как многие. Толерантность толерантностью, но не каждая мать со спокойствием примет сына-гея.       - Я не гей, - буркнул Матвей, балдея от чужих прикосновений.       - Дааа, - хмыкнул Яковлев, улыбнувшись. – Ты всего лишь любишь, когда тебя трахает мужик.       - Ой, завались, а! – закатил глаза парень.       Обстановка незаметно разрядилась. Они тихо-мирно принялись чаёвничать. Матвей все порывался спросить о здоровье отца Яковлева, но он отлично понимал, что ничего прекрасного быть не может, а портить настроение мужчины не хотелось. Как бы между делом Матвей спросил, надолго ли Яковлев уезжает в Москву. Тот лишь пожал плечами, вздохнул и не стал развивать тему. Оба понимали, что у них осталась одна ночь перед расставанием на неопределенный срок. Матвей, несмотря на свой торопливый приход, все равно увидел чемоданы, стоящие в коридоре. Михаил Александрович забирал большую часть вещей.       - Я нашел подходящую квартиру, - неожиданно обмолвился Яковлев. – Ее мне будет сдавать один старый друг. Он уехал в Германию, а, прознав о моей ситуации, предложил по дешевке арендовать двушку почти что в центре. Но пока что мне придется большую часть времени проводить с родителями.       Матвей понятливо кивал, делая вид, что заинтересован любовной линией главных героев глупого мелодраматичного сериала, но на самом деле он внимательно, навострив ушки, слушал Яковлева.       - Мы будем видеться настолько часто, насколько это возможно, - прошептал Яковлев, прижавшись губами к шее Матвея, оставляя влажный поцелуй. – Если бы я мог как-то на что-то повлиять, то наша жизнь складывалась бы по-другому.       Матвей хмыкнул, посмотрел на Михаила Александровича. В его объятиях было тепло, уютно, защищенно. Шестерняков никогда не чувствовал себя кисейной барышней, однако Яковлев приучил его к мягкости, нежности и бережности. Матвей млел от ласк любимого человека, балдел, расплываясь в потаенной улыбке. Порой Матвей начинал считать, что превращается в какую-то тютёху, заглядывающую в рот своему любовнику. Он ведь парень все-таки! Но Яковлев, к слову, никогда не ущемлял его прав, не ставя на место тем фактом, что в постели Матвей занимает роль женщины. Тут Матвея что-то дернуло спросить:       - Если бы я захотел быть сверху, то ты бы мне отдался? – голос прозвучал со стороны, глухо, задумчиво.       Шестерняков внимательно взглянул в лицо Яковлева, видя, как пелена недоумения касается серебристых глаз. Михаил Александрович не отстранился, ни замер, превращаясь в статую. Он лишь недоуменно вздернул вверх брови.       - С чего вдруг перепрыгивание на другую тему? – прозвучал вопрос.       - Просто ответь, - попросил парень, будто бы что-то решая для самого себя, определяя степень доверия мужчины.       Позиция снизу или сверху для Матвея не была такой уж принципиальной. Но когда-то он услышал от Жарина, что некоторые активы категорически отказываются меняться ролями со своими любовниками. То ли дело было в недоверии, то ли в болезненном опыте прошлого. Матвей догадывался, что, возможно, у Яковлева, занимающего ведущую роль, не было подобного экстрима в постели. Шестерняков же считал, что если доверяешь партнеру, то согласишься поменяться ролью, согласишься довериться чужим рукам.       В глазах Михаила Александровича не скрывался подвох, но и не таился ответ, и Матвей занервничал. Не то чтобы вопрос актива и пассива волновал. Парень сам не мог дать точное определение возникшему желанию задать вопрос, но он сам появился неожиданно в голове, сорвавшись с языка.       - Да, - спокойно кивнул Яковлев. – Я позволю тебе быть сверху, - мужчина улыбнулся краешками губ, показывая, что Матвею нечего переживать. – В любой момент, когда ты этого захочешь.       - Я хочу сейчас, - пробормотал Матвей.       Он вообще не понимал, с чего вдруг подобная идея возникла в его воспаленном от круговерти настоящего мозгу. Возможно, из-за того, что им вскоре придется расстаться на неопределенный срок, и неизвестно, что будет дальше. Матвею вдруг до боли в сердце захотелось почувствовать, каково это – доставлять наслаждение Яковлеву, не будучи снизу. Шестерняков ярко вообразил в голове шикарную картинку раскинувшегося под ним Михаила Александровича, и его щеки покраснели.       Мужчина вдруг засмеялся, сжал Матвея в своих руках крепче. Парень совсем не понял подобного действия, но когда услышал возле своего уха шепот: «Я и так твой, не переживай», - он расслабился. Яковлев, как и всегда, четко расценил и понял всю ситуацию. Мужчина пылко поцеловал любовника, передавая через поцелуй свой восторг, свое счастье и ту любовь, что он испытывал по отношению к этому невероятному и чудесному мальчишке.       - Мы с тобой со всем справимся, слышишь? – улыбнулся мужчина доверительной улыбкой. – Нам стоит только потерпеть немного.       Матвей согласно кивнул. На языке вертелась парочка колкостей, но испортить романтический момент казалось кощунством. И, утягивая Яковлева в очередной водоворот поцелуев и ласк, ощущая его желание, Матвей дал самому себе обещание, что никогда не откажется от этого чудесного, бесспорно сильного духом, человека.