Планета Рай

Мы как вода в море Кровь в жилах Боль в сердце Нож в спину Двое, как крылья Сон в руку Миг счастья Жизнь в муках Агата Кристи – «Сердцебиение».

В Город снова пришла Песочная Грязь. Гриф шел на смерть. В назначенный час он сам пришел в прозекторскую Стаха. Григория никто не провожал, вся бандитская братия скучковалась где-то в страхе и ожидании. Гриф не просил пощады. Он вообще ничего не просил. Только лишь за день до он пришел в Стержень, посмотреть последний раз на детей. Клара тоже уже была в прозекторской. Девушка проплакала всю ночь и весь день и при виде любимого, добровольно идущего на смерть, по ее щекам вновь полились крупные градины слез. Гриф подошел к ней вплотную и прижал к груди. — Клара, я же просил тебя не плакать из-за меня. Я того не стою. — Ты стоишь большего. Неужели ты не понимаешь? Тебе совсем не страшно, Гриша? – девушка разрыдалась в голос. — Нет. Я не боюсь смерти, милая. Только ты позаботься о детях, прошу. И… Если сможешь, будь рядом. И не вздумай плакать, прошу. Мне больно на тебя смотреть. — Хорошо, — голос Клары прозвучал тихо и покорно. Девушка тыльной стороной ладони утерла слезы. — Делай, что должно, Вестница. Клара отступила на шаг и протянула к грифу руки. В прозекторской стало тепло. Григорий сам лег на холодный стол, покрытый не отмывающимися бурыми пятнами. Стах Рубин прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Он должен быть спокоен. Станислав колет Грифу обезболивающее, а Клара берет главаря бандитов за руку. Пора. Стах делает первый надрез. За ним еще и еще. До жуткого медленно тянется время. Жизнь постепенно покидает тело Грифа. А что там? За гранью? Есть ли жизнь после? Скольких он спасет своей жертвой? Не важно. Все это было не важно и несущественно. А ведь и не страшно вовсе и не больно, только странно как-то и совсем не реально. В глазах постепенно темнеет и только лишь теплое прикосновение Клары не дает Грифу окончательно впасть в забытье. Клара… Она… Она, пожалуй, лучшее, что было у него в жизни. И единственное, ради чего стоило проживать эту жизнь. Еще билось в раскрытой груди живое сердце, а в глазах уже угасали последние искорки жизни. Скоро все было кончено. Клара не плакала. Она обещала ему не плакать. Облаченная в черное, наверное, впервые в жизни, девушка положила цветы на свежую могилу и быстрым шагом направилась к дому. Кира нагнала ее у самого порога. — Клара, ты скажи только, может тебе помочь чем-то? Все, что нужно… — Спасибо. Все нормально. Ты и так сделала для нас очень много. — И все же? — Плита, — Клара закашлялась. Кира понимающе кивнула и пробормотала: — Черный гранит, скорбящий ангел, гравировку и эскиз беру на себя. Клара будто очнулась от глубокого сна и очень внимательно уставилась на Киру. — Хотела бы я знать, что ты задумала… — Лови картинку, — девушка взяла Вестницу за руку и полностью сосредоточилась, создавая и направляя образ. Клара слегка вздрогнула, будто от слабого электрического разряда и увидела. — Да, красиво… Я, наверное, как-то так и хотела, только не могла понять как именно. Но как ты… — Как передаю то, что хочу показать? Аля научила на досуге. И… Клара, там, — Кира подняла глаза под небеса, — Есть жизнь. Мне Аля рассказывала. Она говорит, наш мир не единственный. — Значит, мы еще встретимся однажды? Это хорошо. Спасибо тебе. Вот уж не думала я, что ты так хорошо ко мне относишься. Если честно, тогда, когда вы с Алей пробудились, я думала конец мне. Думала, что… Прости меня. — Это было только ради равновесия. И не извиняйся. Я ведь и правда тебя тогда прикончить была готова, слишком в раж вошла. Иди к детям. Клара кивнула и скрылась за дверью. Шло время. Дети подрастали. Кира и Стах тоже уже успели обзавестись наследницей. Ее назвали Яной. Девочка стала их маленьким чудом, единственной отдушиной в окружающей тьме. Девочка любила темные ночи, любила лунный свет и шепот трав, любила степные сказки и суеверия. Ее жизнь была определена как жизнь девочки-ночи, это стало понятно довольно быстро. У Али и Петра, наоборот, подрастала девочка-весна, девочка-солнышко. Она росла доброй, ласковой и теплой. А еще, даром, что дочка Петра, Оля очень любила рисовать, все время что-то выводила в тетрадке доброе такое, светлое. Клара растила детей от Грифа. Со временем боль потери не утихла, только лишь стала сильнее и глубже, да окрасилась еще безмерной тоской. Только Ветта и Дарко и удерживали еще Клару от сумасшествия или самоубийства. Она жила теперь только ради них. Жить ради Города, отнявшего у нее любимого, больше не имело особого смысла. Так что оставалось еще только несколько человек, которых Клара не могла обречь на смерть. Дарко был практически точной копией своего отца, кто знал Грифа, тот поймет. А Ветта отличалась властным и твердым характером, всегда пыталась всех «строить» и, конечно же, никогда не могла быть не права. Генерал не приезжал уже несколько лет. Сейчас он служил где-то за границей, что было весьма кстати. Что будет, когда он вернется? Об этом думать совершенно не хотелось. Над могилой Грифа стояла та самая стелла, которую хотела бы видеть там Клара. Та самая, которую проектировала Кира. Отчасти, совместно с братьями. Это была высокая и тонкая плита из черного переливающегося на солнце гранита с, облокотившейся на нее, вытесанной из того же камня, девушкой-ангелом, которая будто бы застыла там в вечном плаче и бесконечной скорби. На самой плите был выгравирован портрет Грифа, да так, что он смотрел с него, будто живой. Это была работа Киры. Она отчасти была художником, а работе гравера в свое время немного училась в Столице. Только тогда это было развлечения и заработка ради, а сейчас она вложила в работу душу. Это было нелегко. Одно дело – незнакомец, которого просто жаль, вот чисто из сочувствия. А давний знакомый, отличный парень и, кроме того, верный друг – совсем другое. Ниже красивым шрифтом были написаны имя, фамилия и годы жизни Грифа, а после того было выведено «От жены, детей и верных друзей, что никогда не смирятся с болью потери. Помним, любим, скорбим». Без Грифа было как-то пусто. Всем. Практически всем. Для Клары же жизнь и вовсе стала мукой, добровольной пыткой на которую ее обрек долг. Она должна была быть сильной. Она не показывала слабости никому. Со дня похорон. Только она больше не улыбалась никому. Кроме детей разве что. Не справедливо было лишать их улыбки матери. Клара уже знала, что когда приедет Блок, она не будет отрицать того, что это дети Грифа. И будь, что будет. Тяжело и мучительно было каждый день, каждый час делать вид, что ничего не произошло. Казалось, Клара и сама умерла в тот день. И никогда ей не забыть его угасающего взгляда, исполненного любовью к ней. Не забыть холодеющих пальцев, слабо гладящих ее руку. Не забыть биения его живого сердца в раскрытой груди. Он и тогда был абсолютно спокоен, он не боялся. Она помнила все. Тук-тук, тук-тук… Медленно. Сердцебиение.