Планета Рай

Я сам Похоронил ее Я сам Вырвал из памяти Зло. Сам Вырыл могилу И я сам Умер Глеб Самойлоff & the Matrixx – «Я сам»

Прошло всего несколько лет, а очередная Вспышка была уже слишком близка. Из смертников больше не осталось никого. Кроме Стаха. Ужас объял Киру. Она не хотела терять его ни в коем случае. Этот мужчина был ей дороже всего на свете. Страх, боль, отчаяние… Так больше не могло продолжаться. Кира начала было пить. Много и регулярно, но от того становилось еще только хуже. Из запоя сестру вывел Петр. Он знал, каково сидеть на твирине, принадлежать ему целиком и полностью, бежать от себя и от дурных мыслей, страдать втрое сильнее на отходняках. Тогда он первый и единственный раз в жизни ударил женщину. Не просто женщину – сестру. Петр нашел ее на одном из заброшенных складов пьяную в слюни. Вокруг валялись горы пустых бутылок. — Кира? Кира, мать твою, ты что творишь?! — Я? Я это, того… Ик! Пью я, бл… Петр опустился на корточки рядом с сестрой. — Кира, ты с ума сошла? Не вздумай больше. Это же отрава самая настоящая! – Стаматин попытался забрать у Киры недопитую бутылку. — А не пошел бы ты, Петруша… — далее посыпался поток всяческой нецензурщины. Петр просто не сдержался, да и выхода другого, пожалуй, не было. Он резким движением взял Киру за шиворот и, встряхнув, поставил на ноги. Она пыталась еще возмутиться, но хлесткая пощечина сбила ее с ног. Кира вмиг протрезвела и, отползая к стене, горько заплакала. Петр подошел, сел на пол рядом с ней и обнял. — Прости меня, пожалуйста, Кирочка, миленькая, тише, не плачь. Прости меня, дурака. — Не извиняйся… Я виновата перед тобой больше. Петр… Я… Я больше не буду… — Кира прижалась к плечу брата, — Просто, Петр, скоро новая вспышка. Тебе Аля ведь сказала? И… Стах следующий, — девушка разрыдалась в голос. Петр гладил ее по голове, что-то говорил, пытаясь успокоить, но понимал, что ничего здесь он сделать не может. Но пока, главное, что Кира пообещала больше не пить. Так будет легче. В первую очередь, ей самой. Стах пока ничего не знал, но, как известно, шила в мешке не утаишь. Кира понимала, что нужно срочно что-то делать. На трезвую голову, кстати сказать, соображалось значительно лучше. — Аля, а что бы ты сделала на моем месте? — Я уже сделала, не помнишь? — Прости, не подумала. И все же? — Знаешь, я других методов и не ведаю. За все нужно платить. Здесь обошлось, так сказать, малой кровью. — Я поняла. Теперь я уже точно решила. Аля встрепенулась, будто от удара током. — С ума сошла? И не думай даже! Ты думаешь, Стах будет спокойно смотреть? — Почему же? Ему придется… Самому меня… — Кира, не делай этого! Ты думаешь, он сможет с этим жить? Подумай о вашей дочери! А как же равновесие, в конце концов? — Мать я так себе, признаться честно. Стах воспитает Яну лучше. Жить ему как раз таки придется. Ради нее. Стах сильный, он сможет. Я нет. Равновесие потерпит. Яна подрастет и войдет в силу, тогда все встанет на круги своя. Я уже все решила. Не отговаривай меня. Аля была растеряна. — Кира, а как же Петр? — У него есть ты и Оля. — А Андрей? — Он поймет, — Кира поднялась и направилась к двери. — Куда ты? — Нужно переговорить с Кларой. Разговор с Земляной Хозяйкой был тяжелый, но, в конце концов, та все же согласилась. — Жаль, я не могла поступить так же. — Так ты выполнишь мою просьбу? — Да. Я же все понимаю, только не знаю, поймет ли Стах. — Понять, поймет. Но вот простит ли? — Не простит, Кира. Себе не простит. — Себе? Пожалуй. Но с этим ведь тоже можно жить, правда? — Ну, я же живу как-то. Значит, можно. — Спасибо тебе, Клара. И вот, в урочный час, пошла Темная Хозяйка на «эшафот». Стаха предупредили всего лишь за день. Он едва успел оправиться от первоначального шока. Сказать, что ему было очень плохо, значит не сказать ничего. Даже определение «невыносимо» было бы здесь недостаточным, для описания состояния прозектора. До Складов Киру провожали Аля, Петр и Андрей. После, только Клара была рядом. Остальным не стоило присутствовать на операции. — Кира… Зачем? Скажи мне, зачем? Прошу тебя… — Стах неотрывно смотрел в глаза жены. — Так нужно, Стах. Прости меня, если сможешь. Уже привычно Клара преобразила кровь Темной, точно так же, как и кровь многих других до нее. Стол был холодный, но это было не страшно. Страшно было только одно. До дрожи жутко сейчас было бы взглянуть в глаза Стаха. Он сделал Кире анестезию. Тянулись минуты тягостного молчания… Наверное, уже пора начинать. Скальпель начал рассекать плоть Киры. Станислав своими руками раскрывал, живую и в сознании, женщину, которую любил. Да что там, он боготворил ее. А теперь, его скальпель рассекал ее плоть. Казалось, что все это какой-то совсем уж чудовищный ночной кошмар. Стаху ужасно хотелось проснуться. Но это была явь. Мужчина закусил губу, чтобы не сорваться. Солоноватый привкус крови на губах, окровавленные руки, почти уже раскрытая Кира… Это не может быть по-настоящему! Казалось, каждым движением скальпеля Стах пронзал свое собственное сердце, каленым железом выжигал он из груди счастье. Еще немного и все будет кончено. — Стах, дай мне несколько секунд, — голос Киры был тихим и каким-то уже неземным. — Да? — Стах, я… Я люблю тебя. Прозектор прикрыл глаза и до боли сжал зубы. Не сорваться, только не сорваться… — Я тоже тебя люблю… — Пора. Проходит еще немного времени, сердце Киры бьется еще в руках у Стаха, а девушка, должно быть, уже в пути к далеким и прекрасным мирам, а по щеке ее медленно катится слеза. Стах хоронил Киру сам. Под холодным октябрьским дождем он сам с остервенением рыл могилу. Монотонная работа на износ отвлекала, помогала притупить немного боль. А потом было не понятно, как же теперь жить. Стах уходил прочь от свежей могилы, оставляя там, вместе с раскрытым телом любимой женщины, часть своей души. Сколько всего он ей не сказал, сколько всего не сделал… Если бы он только знал, что так будет… Груз вины ложился тяжким грузом, на разрывающееся от боли потери сердце. Скупая мужская слеза скатилась по лицу. Вдруг чья-то рука тепло легла на стахово плечо. — Петр? — Стах, я… Не знаю, что сказать. — Не нужно, Петь. Прости меня. Это из-за меня. — Не казни себя. Сестра знала, на что идет. Знаешь, мне даже кажется, что она вовсе не покинула нас, будто… — Петр осекся, к горлу подкатывали слезы. Пошел снег. Первый, чистый, мягкий, он летел большими пушистыми хлопьями и таял, едва коснувшись земли. Петр и Стах сидели на скамейке в парке. Снежинки на них уже почти не таяли, но холодно мужчинам не было. Они говорили о ней. Это сейчас было очень важно, это было, пожалуй, самое важное сейчас. Уже ночью пришел Андрей и забрал брата, чтобы тот не замерз ненароком совсем. — А знаешь, Петр, я будто бы и сам умер, — прозвучал вслед уходящим голос Стаха.