***
В пятнадцатый день рождения мне стало безразлично. На возраст, на эту дату, на потребность её праздновать. Ничего ведь не меняется. Абсолютно. Я посмотрела на себя в зеркало, чтобы удостовериться в этом. Всё то же лицо, всё те же волосы. Я устало вздохнула, ведь всё внутри уже сгорало от нетерпения: ко мне домой вот-вот должна была заявиться Джинни — единственное утешение на сегодня. Ворон громко охнул, уставившись в широко распахнувшееся окно. В тот же миг я услышала почти беззвучное падение чего-то на мой пол. Я проследила за взглядом птицы: на подоконнике удобно примостилась чёрная, как смола, сова и недовольно заурчала, держа в клюве небольшую записку. Я торопливо подошла к пернатому и забрала бумажку, быстро развернув её. «Можешь не ставить их в воду, они не завянут до Твоего следующего Дня рождения». Ворон по-прежнему смотрел на своего близнеца, я же перевела взгляд на пол, на котором лежал букет из крохотных белоснежных роз. Я медленно подошла к ним. Мои пальцы коснулись шелковых лепестков, затем немного шершавых изумрудных листьев и в конце еле-еле дотронулись до острых шипов. В голове не было ни одной мысли, я просто смотрела. Услышав секундный ох от незнакомой совы, я сказала: «Ответа не будет», - отправив её обратно в полёт. Сев за стол, я вновь кинула невольный взгляд на розы, из-за чего моё дыхание замерло: их освещал свет камина. И это объяснило всё. Белые лепестки отливали золотом, путали мысли, играли с воспоминаниями. В голову сразу же ворвался тот вечер в «Трёх Мётлах» с ним. Помещение освещал искрящийся огонь, исходящий из камина, а его волосы так же отсвечивали золотом. Они казались ещё мягче, ещё привлекательнее. Через полчаса на моём столе уже было пять коробок: ещё три от Джинни, Фреда и Джорджа, которые передавали мне искренние поздравления. Мы с рыжеволосой сидели на диване в полнейшей тишине. Первой её нарушила девушка: — Как думаешь, они от него? Я не ответила, ведь тут и думать не о чем было: без сомнений они от него. Взор Джинни упал на почти заполненный рисунками скетчбук, которых не видел никто, кроме меня. На его обложке красовалась самая маленькая роза, размером в полтора сантиметра, прикреплённая полоской скотча.***
Уже восьмое утро в Хогвартсе начиналось с завтрака, на котором меня заметно испепелял глазами блондин. Я же не смотрела на него в ответ, лишь изредка проводила взглядом по рукам слизеринца, что часто были накрыты ладонями Пэнси. Правда, ненадолго: Малфой через секунду выдёргивал их обратно. Впервые за все годы общения с Паркинсон он не позволял ей касаться себя. Я могла посмотреть на его воротник, на волосы, на что угодно, но не ему в глаза: они были бездонным океаном, в котором слишком легко утонуть, слишком просто отправиться в свободное плавание и потерять берег из виду. Не разговаривали мы почти месяц. Даже словом не перекинулись за это время, несмотря на его вечные издевки в сторону Гермионы, Гарри и Рона, что часто были слышимы мною. Гриффиндорцы что-то бросали в ответ, я же просто сжимала челюсть, смотря в пол. И вновь меня прожигали взглядом, издавая почти беззвучное глухое рычание. Слишком долго нас окутывало молчание, пока однажды у слизеринца не сорвалось терпение в пустом коридоре. — Что, смелости не хватает посмотреть на меня, Хьюз?! — рявкнул блондин, дёрнув меня за локоть. Из-за резкого прикосновения руки парня я мгновенно направила свою палочку ему в грудь. Через секунду он стоял в такой же позе. Я смотрела на то место, где были его глаза, но не видела их. Смотрела сквозь него, отчаянно желая, чтобы он стал воздухом. Слизеринец выругался во весь голос и быстро развернулся, мгновенно исчезая из поля моего зрения, а я лишь осталась стоять и вглядываться в исчезающий силуэт. И вновь уничтожающий взгляд, который нельзя не чувствовать на себе. Завтрак, зельеварение, травология, заклинания, обед, трансфигурация, история магии, древние руны, ужин — всё это время я умирала лишь от ощущения того, что на меня смотрят. Как же это было глупо, Мерлин. Лишь в гостиной я могла с облегчением выдохнуть и расслабиться. А на следующий день мне вновь приходилось из-за Драко сжимать челюсть.***
Я не могла представить себе, что будет ещё хуже, когда он вовсе перестанет замечать меня. Когда Малфой вновь будет обнимать за плечо Паркинсон, а она будет нарочито широко улыбаться и звонко хохотать, отвлекая этим парня от меня, проходящей мимо. Когда всё внимание блондина на уроке будет сосредоточено лишь на доске и на профессоре. Когда на переменах тот будет поглощён учебником, хотя его глаза на самом деле будут устремлены в одну точку, не замечая строк. Всему этому стала причиной одна ошибка, которую я до сих пор чувствую у себя на щеке. — Ох, как же я обожаю профессора Стебль за то, что она отпускает пораньше! — сказала Джинни, размахивая руками. Я ответила ей одобряющей улыбкой, и мы направились в библиотеку по просьбе Гермионы, разговаривая о каких-то пустяках. На травологии мы всегда были со Слизерином, поэтому я не удивилась, когда увидела блондина, идущего нам навстречу. Я посмотрела на его губы, которые тут же искривились, когда их обладатель был в десяти шагах от нас. «Просто пройди мимо, прошу, просто не останавливайся, ради Мерлина», — вопил голос в моей голове. — Что, грязнокровка, променяла своих дружков на рыжую и тебе подобную? — отрезал Малфой, и последние два слова резко впечатались в мой мозг. Я заиграла скулами, но все же промолчала. — А не пойти бы тебе к Мерлину, слизняк? — ляпнула Джинни. Он выдал короткий смешок. — Смотри-ка, и вправду хорошая замена, так же бессмысленно огрызается в ответ. — Драко сделал шаг к Джинни. — Как тебя вообще земля носит? Посмотри только на себя: обгрызанные волосы, веснушки пятнами да обшарпанная одежда, если это вообще можно так назвать. — Он показал рукой на её кофту и штаны. — Как только Корнер терпел такую уродину, как ты? Я услышала тихий всхлип, вырвавшийся с уст рыжей. «Нет уж, парень, ты можешь тронуть, кого угодно, но не её», — пронеслось у меня в голове. — Закрой свой рот, Малфой! — мой крик эхом отбился от стен. Драко медленно повернул свою голову ко мне, после чего вплотную подошёл. Он этого и добивался, конечно. Отступать некуда. — А то что? — прошипел он. — А то я отправлю тебя в полёт, — так же ответила я. — Да ну? Ну же! — Бросил вызов мне тот, раскидывая руки по бокам. Я долго молчала, после чего мой смех разрезал тишину. Руки парня немного опустились: он был в недоумении. — Ты же только пустыми словами бросаться и умеешь! — произнесла я. — Что ты сделаешь мне? Чем ответишь? — Теперь уже я подступила к нему. Теперь уже я вглядывалась в его глаза. — Ты же ничего не можешь, кроме как поливать всех грязью и жаловаться своему папо… — вдруг в его глазах что-то вспыхнуло. Что-то такое, что заставило кричать мой внутренний голос во всю: «Мэнди, остановись! Закрой свой рот, а затем беги, что есть силы!» Но я не послушалась. И это было огромной глупостью в моей жизни, — …чке, — договорила я, после чего Малфой совершил свою самую большую ошибку в его жизни настолько быстро, что я не успела понять, как произошло так, что его ледяная рука ударила меня по лицу, обжигая кожу; как я через секунду оказалась на полу, прислонив пальцы к горячей щеке; как я просидела там ещё семь минут, слыша его громкие отдаляющиеся шаги; как я не проронила ни единой слезы. Был лишь слышен громкий вздох Джинни и Гермионы, мой удар об пол и отдалённый крик, что повторялся и становился дальше с каждым разом.***
А потом не было ничего: ни прожигающих взглядов, оставляющих чувствовать след от них даже ночью; ни издевок, что впечатывались в голову, отказываясь выйти из неё; ни боли, которая жила во мне долгое время. Его не стало в моей жизни. Он просто испарился. Из моих снов, из разговоров с Джинни, из всего. Но появился Дин, наконец-то замеченный мной. Он заставлял меня улыбаться каждый раз, когда нежно проводил пальцем по моей щеке, сидя в Большом зале, даря мне искренний взгляд, полный чувств. Томас был почти что единственным моим спасением. Ещё были близнецы, Джинни и одинокая роза на обложке скетчбука.